Текст книги "Император Александр III"

С другой стороны, Государь не особенно благоволил к Георгию Лейхтенбергскому вследствие его семейного поведения, а к Евгению – за то, что он был легкомыслен, и жена его вела себя также не особенно достойно: она большею частью всюду показывалась с Великим Князем Алексеем Александровичем, а не со своим мужем.

Вообще всякая такая некорректность в Царской семье сейчас же шокировала Императора Александра III, и подобная некорректность всегда служила главной причиной неблаговоления Государя к тому или другому члену Царского дома.

К Принцу же Николаю Лейхтенбергскому Император относился благосклонно именно потому, что, хотя он был женат морганатическим браком, но в семейном отношении он держал себя безукоризненно.

Сам Император Александр III, как я уже говорил, вел образцовую семейную жизнь; семейство его могло служить образцом благочестивой русской семейной жизни.

Старший сын Императора Александра III Николай – ныне благополучно царствующий Император; второй сын Георгий – умер от чахотки на Кавказе (в Абастумане). Затем Великая Княгиня Ксения Александровна и Великая Княгиня Ольга Александровна. (Кажется, был еще один ребенок, который вскоре умер.)

При жизни Император Александр III выдал замуж свою старшую дочь Ксению Александровну за Великого Князя Александра Михайловича.

Государь Император очень любил отца Александра Михайловича – Михаила Николаевича, своего дядю; это был единственный из его дядей, к которому он относился вполне благосклонно и любовно, главным образом именно потому, что Великий Князь Михаил Николаевич был образцового поведения как в семейной жизни, так и вообще как Великий Князь.

Но к сыновьям его, к детям Вел. Кн. Михаила Николаевича Император Александр III относился уже не так благосклонно; к жене Великого Князя Великой Княгине Ольге Феодоровне Император также относился не вполне благосклонно, вероятно, потому, что, во-первых, Великая Княгиня Ольга Феодоровна не была вполне образцовой супругой, а затем, во-вторых, главным образом потому, что она имела еврейский тип, ибо, как это известно, в Бадене она находилась в довольно близком родстве с одним из еврейских банкиров в Карлсруэ.

Этот еврейский тип, а пожалуй, и еврейский характер в значительной степени перешел и к некоторым из ее детей.

Однажды Император Александр III, обратясь ко мне, говорит:

– Вы вчера видели детей…зонов? (Император произнес одну еврейскую фамилию.)

Я не понял, о каких детях с еврейским именем он мне говорит.

После мне объяснили, что он мне говорил о некоторых из Михайловичей.

Великий Князь Александр Михайлович был очень красивый молодой человек; он и до сих пор красивый мужчина, несколько еврейского, хотя и красивого типа.

Я должен сказать, что, сталкиваясь с ним в моей государственной деятельности, я убедился, что у него не только внешний тип еврейский, но что он обладает, кроме того, вообще отрицательными сторонами еврейского характера. Я говорю «отрицательными сторонами», так как я не принадлежу к тем, которые считают евреев не людьми, а нахожу, что и в еврейском характере есть очень много хороших черт и что, конечно, и среди евреев есть очень много людей вполне достойных.

Но Вел. Кн. Ксения Александровна была страшно влюблена в Великого Князя Александра Михайловича, и в конце концов Император Александр III выдал ее замуж за Александра Михайловича, хотя он очень не любил этого Великого Князя.

(Мнение Вел. Кн. А. М. о Витте – см. его книгу на нашей стр., там же об Имп. Алекс. III.)

Когда Великий Князь Александр Михайлович был еще женихом, как-то раз он поехал с Государем в шхеры. (Александр III всегда летом ездил в шхеры и останавливался около берегов Финляндии, причем финляндцы всегда и всюду его очень добродушно встречали и весьма почитали как его, так и его супругу Императрицу Марию Федоровну.)

Во время этой поездки что-то случилось с ванной Императора Александра III, и Великий Князь Александр Михайлович предложил ему свою гуттаперчевую ванну. Выкупавшись в этой ванне, Государь ее очень хвалил, и Великий Князь Александр Михайлович сказал, что «наконец хоть что-нибудь Император нашел у него хорошего!»

В первый раз он похвалил хоть ванну Александра Михайловича, так как до этого времени ко всему, что касалось Великого Князя, Александр III всегда относился критически, всегда все ему не нравилось.

(Из «Книги воспоминаний» Вел. Кн. А. М. – с. 121: «…6 декабря 1902 года я был произведен в контр-адмиралы и по своей новой должности занял место в Совете министров как самый молодой член правительства в истории Империи.

До этого дня я был в самых дружественных отношениях с министром финансов С. Ю. Витте. Он был ко мне расположен, а мне нравилась широта его взглядов и оригинальность методов управления. Мы часто с ним виделись и вели продолжительные беседы. Все это внезапно оборвалось в день моего назначения. Созвучие слова “порты” с русским простонародным выражением, изображающим известную часть мужского гардероба, дало повод столичным острякам говорить, что “Великий Князь Александр Михайлович снял с Витте порты”.

Как это ни странно, но этот выдающийся человек пал жертвой собственной боязни сделаться смешным. Еще несколько бойких статей в столичных газетах на ту же тему, и Витте начал ненавидеть меня. Я думаю, что, если бы Витте имел возможность объявить мне открытую войну, он чувствовал бы себя лучше. Но необходимость относиться ко мне со всем уважением, которого требовало мое положение Великого Князя, причиняла ему невыразимые страдания. В Cовете министров он мне никогда не противоречил. Он смотрел на меня с любезной улыбкой, но эта мина никогда не могла скрыть от меня его враждебности. Он боролся со мною всеми тайными способами, которыми располагал министр финансов. Он представлял Государю один доклад за другим, жалуясь на “непосильные тяготы, которые обременяли русский бюджет, дорогостоящие начинания начальника Главного управления портов и торгового мореплавания”.

В газетах начали появляться статьи, инспирированные Витте, с резкой критикой по адресу моего ведомства. Остальные члены Cовета министров, за исключением военного и морского министров, сплотились вокруг своего всесильного коллеги и разделяли его ненависть к втершемуся в их среду Великому Князю…»)

Цесаревич Николай и принцесса Алиса (Аликс)

в день помолвки. 1894

Я думаю, что Император Александр III, как я уже говорил, умом своего сердца предвидел и понимал, что Великий Князь Александр Михайлович все-таки не такой Великий Князь, какой был бы желателен для дочери такого Императора, как Александр III (см.: Воспоминания. Царствование Николая II. Т. I. С. 201–205).

Затем, перед самой своей смертью, Император Александр III женил Наследника престола.

Нынешняя Императрица Александра Федоровна, дармштадтская Вел. Кн. Алиса, несколько лет ранее приезжала в Россию как одна из Великих Княжон, которая может быть невестою будущего русского Императора. Но, как кажется, она тогда успеха не имела; будущему же Императору Николаю II она, по-видимому, нравилась, и поэтому через несколько лет, перед самой смертью Императора Александра III, женитьба эта состоялась.

Великого Князя Георгия Александровича я совсем не знал. Будущего Императора Николая II я знал, когда он был Наследником; имел с ним дела, когда он был председателем Комитета Сибирской дороги, о чем я скажу несколько слов после.

Великую Княгиню Ксению Александровну я помню, когда она была еще полудевочкой.

Я помню, мне пришлось с нею как-то завтракать на отдельном столе; завтрак был чисто семейный, посторонних было очень мало. Помню, что Великая Княжна Ксения Александровна стеснялась и не знала, о чем со мною говорить. Мне было очень трудно наводить ее хоть на какой-нибудь разговор. Про эту Великую Княжну, нынешнюю Великую Княгиню, ничего, кроме самого хорошего, сказать нельзя. Она женщина безусловно образцовая во всех отношениях.

Больше всех Император Александр III любил своего сына Михаила Александровича.

Почему человек любит того или другого – это тайна души, а потому трудно было бы объяснить, почему Император Александр III больше всего любил своего Мишу. Но факт тот, что он его любил больше всех.

Все дети Императора Александра III не скажу чтобы боялись Отца, нет, но стеснялись перед ним, чувствуя его авторитет.

Михаил Александрович был чуть ли не один, державший себя с Отцом совершенно свободно.

Как-то раз, когда я приезжал в Гатчину, камердинер Михаила Александровича рассказывал мне, что вот какого рода история случилась.

Император Александр III утром очень любил ходить гулять со своим Мишей и во время прогулок он с ним играл. Вот как-то они проходили около цветов, которые садовник поливал водопроводным рукавом. Неизвестно почему, вероятно, Михаил Александрович лез в воду, не слушался Императора, но кончилось тем, что Император Александр III взял этот рукав – это было летом – и окатил Михаила Александровича водой из рукава. Затем они вернулись домой, Мишу сейчас же переодели.

– Затем, – рассказывал мне камердинер, – после завтрака Император обыкновенно занимался у себя, так и в этот раз. Он занимался в своих комнатах, которые как раз находились внизу, под комнатами, в которых жил Михаил Александрович.

В перерыв между занятиями Император Александр III несколько высунулся за окошко, оперся на локти и так стоял и смотрел в окно.

Михаил Александрович это заметил, сейчас же взял целый рукомойник воды и всю эту воду вылил на голову Государя.

Ну, с Императором Александром III сделать безнаказанно такую штуку мог только его Миша, потому что, если бы это сделал кто-нибудь другой, то ему здорово бы досталось.

Когда я сделался министром путей сообщения в феврале 1892 года, то во время одного из моих первых докладов Император Александр III высказал мне свое желание, свою мечту, чтоб была выстроена железная дорога из Европейской России до Владивостока. Мысль эта глубоко засела у Императора Александра III, и еще до моего назначения министром он постоянно толковал о сооружении и этой дороги. Как известно, когда Цесаревич Николай, нынешний Император, сделал путешествие на Дальний Восток, то он заложил 19 мая 1891 года там начало Уссурийской железной дороги, идущей из Владивостока в Хабаровск, так как в те времена не предполагали, чтобы Великий Сибирский Путь прошел через китайскую территорию, т. е. прошел бы прямым путем из Иркутска во Владивосток.

Император Александр III мне как бы жаловался на то, что вот, несмотря на все его усилия в течение десяти лет, он все время встречает со стороны министров в Комитете министров и в Государственном Совете затруднения в быстром исполнении этой мысли. Он взял с меня как бы слово, что я эту его мысль приведу в исполнение.

Поэтому, когда я был министром путей сообщения и затем, когда я сделался 30 августа 1892 года министром финансов, как во время царствования Императора Александра III, так и после его царствования я усердно проводил эту мысль о сооружении Великого Сибирского Пути, и насколько прежние министры задерживали это предприятие, настолько я, памятуя заветы Императора Александра III, старался как можно быстрее осуществить этот путь.

К сожалению, его все-таки не удалось окончить в царствование Императора Александра III, и соединение Владивостока с Москвою посредством этого Великого Сибирского Пути совершилось уже в царствование Императора Николая II.

Я не преувеличу, если скажу, что это великое предприятие было совершено благодаря моей энергии, конечно, поддержанной сначала Императором Александром III, а потом Императором Николаем II.

Вообще же эта идея не встречала особенного сочувствия в высших государственных сферах. Мне удалось особенно быстро двинуть это дело, когда я сделался министром финансов, после того как я пробыл министром путей сообщения в течение семи-восьми месяцев, так как, для того чтобы построить такую дорогу, главное, что было нужно, – это деньги, и если бы я оставался министром путей сообщения, то всегда бы встречал известную задержку у министра финансов.

Сделавшись же министром финансов и имея, с одной стороны, повеление Государя и завет его совершить это великое дело, довести его до конца, я, конечно, отдался этому делу всею душою, и все средства, которые только я мог давать на это дело, я давал.

После смерти Императора Александра III мне помогло в этом деле следующее обстоятельство, а именно, что этим делом я очень заинтересовал Императора Николая II еще в то время, когда он, будучи Наследником, совершенно еще молодым человеком, никакими вообще государственными делами не занимался.

Чтобы двинуть дело (постройки) Сибирской дороги, когда я сделался министром финансов, я решил, что надо образовать особый Комитет Сибирской жел. дор., комитет, который бы имел значительные полномочия для того, чтобы избегать всяких проволочек по различным сношениям с министрами и затем различных затруднений как в Комитете министров, так и в Государственном Совете; чтобы этот комитет был снабжен не только полномочиями по вопросам, касающимся управления постройки дороги, но и по решениям, касающимся постройки, законодательного свойства.

Вот эту мысль об устройстве такого комитета я провел в Особой высшей комиссии, которая была по данному предмету основана.

Когда Император Александр III утвердил эту мысль, то я имел с ним следующий знаменательный разговор в Аничковском дворце.

А. А. Абаза

Я пришел к Императору в обыденный день, т. е. в пятницу, когда обыкновенно я делал доклады Императору. Он благодарил меня за то, что я вопрос сооружения Великого Сибирского Пути двигаю быстро, и затем спросил меня:

– Кого, вы думаете, следует назначить председателем этого комитета? Дурново Иван Николаевич (который был в то время министром внутренних дел) мне советует назначить на место председателя Александра Агеевича Абазу (это тот самый Абаза, о котором я уже рассказывал). Но, – продолжал Государь, – мне очень противно назначить председателем Абазу, хотя я и знаю, что вообще Абаза – человек умный и энергичный. Может быть, вы мне укажете кого-либо, чтобы назначить на этот пост?

Я говорю Императору:

– Если Вам угодно выслушать мое мнение, то я бы на этот пост назначил Наследника Цесаревича.

Государь Император был очень удивлен.

– Как? – спрашивает. – Да вы, – говорит, – скажите, пожалуйста, вы знаете Наследника Цесаревича?

Я говорю:

– Как же, Ваше Величество, я могу не знать Наследника Цесаревича?

– Да, но вы с ним когда-нибудь о чем-нибудь серьезном разговаривали?

Я говорю:

– Нет, Ваше Величество, я никогда не имел счастья о чем-нибудь говорить с Наследником.

– Да ведь он, – говорит, – совсем мальчик; у него совсем детские суждения, как же он может быть председателем комитета?

Я говорю Императору:

– Да, Ваше Величество, он молодой человек и, как все молодые люди, может быть, он серьезно еще о государственных делах и не думал. Но ведь если Вы, Ваше Величество, не начнете его приучать к государственным делам, то он никогда к этому и не приучится.

(Так обыкновенно всегда делали, чтобы приучить наследников к государственным делам: 1) они присутствовали при докладах министров Государю, а затем 2) занимали выдающиеся государственные посты и таким образом приучались к делам.)

– Для Наследника Цесаревича, – сказал я, – это будет первая начальная школа для ведения государственных дел. Так как, – говорю, – Ваше Величество говорите, что Наследник совсем не опытен, то назначьте вице-председателем Сибирского комитета председателя Комитета министров Бунге (который был преподавателем у Наследника Цесаревича), и так как Бунге был преподавателем Наследника Цесаревича, то между ними установились такие отношения, что Наследник не будет обижаться, если Бунге ранее будет ему докладывать дела и до известной степени его направлять, как вести дело.

На это мне Император сказал:

– Ваша мысль, – говорит, – так мне нова, что я ранее об этом совсем не думал, а поэтому сейчас я решить не могу. Я, – говорит, – об этом сначала подумаю.

На следующий доклад, когда я явился к Императору, он мне сказал:

– Я, – говорит, – вас послушался. Я, – говорит, – решил так: Наследника я назначил председателем комитета, а Бунге Николая Христиановича – вице-председателем.

Я говорю, что эта моя мысль была чрезвычайно счастлива потому, что Наследник Цесаревич очень увлекся этим назначением, принял его близко к сердцу; когда сделался Императором, то сохранил за собою звание председателя Сибирского комитета и все время интересовался этим делом. Конечно, благодаря этому я и мог так быстро подвинуть дело Сибирской дороги, так что этот Великий Сибирский Путь был в течение нескольких лет совершенно устроен, и Петербург, или, иначе говоря, Париж, соединился с Владивостоком прямым железнодорожным путем.

Я должен сказать, что, когда Наследник вступил председателем комитета, то уже через несколько заседаний было заметно, что он овладел положением председателя, что, впрочем, нисколько не удивительно, так как Император Николай II – человек, несомненно, очень быстрого ума и быстрых способностей; он вообще все быстро схватывает и все быстро понимает. Как я уже имел случай говорить, в этом отношении по своим способностям он стоит гораздо выше своего Августейшего Отца. Его Августейший Отец отличался совсем другими способностями, которые делали его великим Императором.

Когда впоследствии мне приходилось слышать критику действий Императора Николая II в первые годы вступления его на престол, то мне часто приходила мысль о том, что многие неправильные шаги и действия, которые были сделаны Императором, весьма объяснимы его неопытностью. Ведь не нужно забывать, что Цесаревич Николай сделался Императором Николаем через год или 1¹/₂ после того, как Августейший Его Отец, который его очень любил, сам сказал мне, что Его Августейший Сын еще мальчик и никакими государственными делами не занимается или, по крайней мере, самостоятельно никакие государственные дела вести не может.

Я рассказал о том, каким образом Наследник Цесаревич сделался председателем Комитета Великого Сибирского Пути и что это назначение было гарантией осуществления Великого Сибирского Пути в сравнительно незначительный срок, ибо Наследник Цесаревич, сделавшийся в самое непродолжительное время Императором, оставил за собою председательство в Комитете Сибирской ж. д., а так как в то время монархия была неограниченная, то, само собою разумеется, решения Сибирского комитета имели значение законов, так как, вернее говоря, в тех случаях, когда надо было обращаться в законодательное учреждение, а именно в Государственный Совет, вопросы уже заранее были предрешены Государем Императором.

Наследник тем охотнее предался своей роли председателя Сибирского комитета, что вообще Дальний Восток как будто бы был судьбою связан с личностью Цесаревича, а затем и Императора Николая. Здесь какой-то фатум.

Когда Цесаревич Николай достигнул совершеннолетия, то явился вопрос о путешествии его за границу для большого политического развития, и тут явилась у Императора Александра III мысль, можно сказать, фатальная: отправить Его Высочество Наследника Цесаревича на Дальний Восток.

По моему мнению, эта поездка наложила на будущего Императора известную тенденцию, которая фатально отразилась на всем его царствовании, по крайней мере, постольку, поскольку мы об этом можем говорить в настоящее время, в 1911 году.

Наследник Цесаревич совершил это путешествие со своим братом Георгием. Брат Наследника Георгий был слабогрудый юноша, во время же этого путешествия чахотка явно в нем проявилась. Произошло ли это от простуды или от другой какой-нибудь неосторожности, я не знаю, но в конце концов Георгий, будущий Цесаревич, должен был вернуться из этого путешествия, не докончив его, и затем до самой своей смерти должен был жить на Кавказе, где в Абастумане он, будучи уже Цесаревичем, и скончался.

Затем с Наследником Цесаревичем ездил принц Георгий Греческий – молодой человек, наиболее склонный к таким действиям, которые не могут служить образцом для Великих Князей и принцев.

Сам Наследник и вся эта экспедиция была вверена генералу свиты Его Величества князю Барятинскому (в настоящее время князь Барятинский – генерал-адъютант, он еще жив, но разбит параличом и состоит при Императрице Марии Федоровне). Это недурной, но вполне ничтожный человек, потому он не мог нравственно руководить молодыми Великими Князьями.

Затем с ними было несколько молодых людей, очень порядочных, но эти молодые люди уже по самому своему положению не могли представлять собою никакого авторитета. Эти молодые люди были: молодой конногвардейский офицер князь Николай Дмитриевич Оболенский; затем кавалергардский офицер князь Кочубей и офицер лейб-гусарского полка Волков.

Из этих лиц князь Николай Дмитриевич Оболенский в чине генерала свиты Его Величества состоит при Императрице Марии Федоровне, это одно из лиц, ей наиболее приближенных; он человек замечательной порядочности и нравственной чистоты.

Другой – князь Кочубей, генерал-адъютант и начальник Главного управления уделов.

Волков состоит начальником Кабинета Его Величества в чине генерала свиты Его Величества.

Кроме этих трех военных, с Наследником ездил князь Ухтомский, также человек весьма порядочный, ныне он редактор-издатель «Санкт-Петербургских Ведомостей». Этот князь Ухтомский описал все путешествие Наследника Цесаревича на Дальний Восток. Это сочинение представляет собою большой интересный том, хорошо изданный и изданный после цензуры самого Императора Николая II, бывшего тогда еще Наследником.

Цесаревич Николай Александрович в Нагасаки. 1891

Всем, кто хочет познакомиться с внешней стороной всего этого путешествия, должен обратиться к книге князя Ухтомского, но я говорю, конечно, о внешней стороне, потому что все официозные издания под цензурой того Высочайшего лица, которого путешествия описываются, конечно, не могут заключать в себе вещей, содержание которых, может быть, и составляет самую интересную часть путешествия, но которые не предназначаются вообще для печати.

Фатальность этого путешествия, по-моему, заключается в следующем: известно, что когда Наследник приехал в Японию, то какой-то изувер, японец Вацу, ранил Наследника посредством шашки в голову, причем, как мне пришлось слышать от очевидцев, самое ранение сопровождалось с внешней стороны не особенно картинными действиями, т. е. такими, которые не могли бы увлечь зрителей симпатиями в ту или другую сторону, если бы разыгравшаяся драма давалась для зрителей.

Этот инцидент весьма тягостно отразился в Петербурге, он очень сильно подействовал на Императора Александра III и не менее тягостно, что вполне естественно, подействовал и на Наследника. Мне представляется, что это событие вызвало в душе будущего Императора отрицательное отношение к Японии, т. е. я хочу сказать, что этот удар шашкой японского изувера, нанесенный в голову молодому Цесаревичу, конечно, неблагоприятно повлиял на его впечатления о Японии и о японцах в частности.

Поэтому понятно, что Император Николай, когда вступил на престол, не мог относиться к японцам особенно доброжелательно, и когда явились лица, которые начали представлять Японию и японцев как нацию крайне антипатичную, ничтожную и слабую, то этот взгляд на Японию с особою легкостью воспринимался Императором, а потому Император всегда относился к японцам презрительно.

Когда началась последняя ужасная и несчастная война, то в архивах всех министерств можно найти официальные доклады с Высочайшими надписями, в которых Император называет японцев «макаками».

Если бы не было такого мнения о японцах как о нации антипатичной, ничтожной и бессильной, которая может быть уничтожена одним щелчком Российского гиганта, то, вероятно, мы бы не начали эту позорную политику на Дальнем Востоке, не заявили бы, что мы должны иметь верховенство в Тихом океане, не захватили бы Порт-Артур, не втюрились бы в эту войну и не пережили бы все те ужасы, которые мы переживали как во время войны, так еще больше как ее последствия.

Говоря о последствиях этой войны, нужно сказать, что последствия эти, хотя, может быть, несколько отдаленные, еще далеко не кончились, и тот толчок, который дала эта война, еще в будущем будет иметь большие последствия.

Затем все путешествие в той обстановке, в которой оно было совершено, – это было путешествие Наследника величайшего в мире престола, будущего Императора величайшей Империи в мире, обставленное, естественно, особым блеском и особою фееричностью, – не могло, конечно, не оставить глубокого следа на впечатлительной натуре молодого Цесаревича.

Наконец, поездка из Владивостока через всю Сибирь на почтовых, конечно, тоже не могла не произвести реального впечатления величия той роли, которая Богом предназначена для молодого Наследника, будущего Императора.

Поэтому, естественно, все это вместе в мировоззрении молодого Цесаревича не могло не занять места несоответствующего в среде других впечатлений, которые должны были найти приют в сердце и уме Цесаревича. Он гораздо более склонял свою голову, свой ум и свои чувства в направлении к Востоку и притом к Востоку Дальнему, нежели к Востоку Ближнему и к Западу.

Вследствие этого, можно сказать, поездка его на Дальний Восток в известной степени как бы предрешила и характер всего Его царствования. Вот почему я говорю, что поездка эта была фатальна.

Мне приходилось часто слышать, что Император Александр III сделал ошибку, послав Наследника престола на Дальний Восток, вместо того чтобы организовать путешествие по Европейской России, дабы Наследник ближе познакомился с Европейской Россией, a также с Западом и ближайшими к нам странами.

Когда молодой Цесаревич неожиданно сделался Императором вследствие преждевременной смерти Императора Александра III, то естественно полагать, что в душе его неоднократно рождалась мысль о дальнейшем расширении Великой Российской Империи в направлении к Дальнему Востоку, о подчинении Китайского Богдыхана, подобно Бухарскому Эмиру, и чуть ли не о приобщении к титулу Русского Императора дальнейших титулов, например: Богдыхан Китайский, Микадо Японский и проч. и проч.

Но я думаю, что если Император Александр III и сделал ошибку, послав своего сына, прежде всего, путешествовать на Дальний Восток, то эта ошибка уж не была такой большой, так как надо иметь в виду, что в то время, несомненно, Император не думал о близкой своей смерти, его воловье здоровье не давало к тому никаких поводов.

Наследник Цесаревич председательствовал в Сибирском комитете очень недурно, во всяком случае, относился к своим обязанностям весьма внимательно.

Николай Христианович Бунге. 1880-е

Я не знаю, имел ли на него в этом смысле какое-нибудь влияние вице-председатель этого комитета Николай Христианович Бунге, но факт тот, что сам Наследник всегда знал те дела, которые в комитете обсуждались.

Я не стану, конечно, здесь говорить о всех более или менее крупных вопросах, которые обсуждались в Сибирском комитете, тем более что мне, вероятно, придется говорить о некоторых из этих вопросов впоследствии, когда я буду рассказывать о царствовании Императора Николая II, но я не могу не припомнить одного весьма интересного факта.

Факт этот интересен в том отношении, что это было так недавно, еще не прошло с того времени и двадцати лет, а между тем теперь кажется совершенно невероятным, что в конце прошлого XIX столетия могли быть возбуждаемы такие вопросы, которые, собственно, могли возникать лишь в Средние века (см.: Воспоминания. Царствование Николая II. Т. I. С. 468).

Я возбудил и старался двинуть вопрос о переселении из Европейской России в Сибирь по мере сооружения Сибирской дороги.

Вопрос этот был поставлен мною в записке, которая, как я уже раньше рассказывал, обсуждалась в особом совещании как вопрос основной.

Совещание пришло к решению о планомерном сооружении Сибирской дороги и об организации для этого Сибирского комитета.

В моих понятиях устройство Великого Сибирского Пути неразрывно связывалось с вопросом о переселении. Этим путем, с одной стороны, разрежалось население в Европейской России, и там (в Европейской России) являлось более свободы для земельного быта крестьян, а с другой стороны, этим оживлялась великая наша сибирская окраина; затем благодаря переселению можно было надеяться на то, что Сибирский Путь в близком будущем сам себя будет окупать.

Между тем мысль о переселении не только не встретила сочувствия, но встретила скрытое противодействие. Противодействие это основывалось на крепостнических чувствах и идеях.

Многие из наших влиятельных частных землевладельцев-дворян и их ставленники в бюрократическом мире Петербурга, а прежде всего министр внутренних дел Иван Николаевич Дурново, считали эту меру вредной. Они утверждали, что мера эта может иметь дурные политические последствия; а в сущности говоря, при откровенном разговоре и суждениях об этом деле ясно выражалась крепостническая мысль, а именно: если крестьяне будут выселяться, то земля не будет увеличиваться в цене, потому что известно, что чем больше количество населения, тем более увеличиваются и цены на землю; это, с одной стороны, неудобно – невыгодно для частных землевладельцев, потому что рост ценности на землю если и будет, то будет меньше; а с другой стороны – рабочих рук будет меньше, а поэтому и за обработку земли придется платить больше. А желательно, чтобы не помещик искал рабочих, а рабочие умирали с голоду от неимения работы, тогда рабочие руки будут гораздо дешевле, а потому и лучше.

Поэтому в одном из заседаний Сибирского комитета вскоре после его открытия вопрос о том, желательно ли для общегосударственных интересов переселение крестьян из Европейской России в Сибирь или нежелательно, был поставлен во всем объеме принципиально.

И, несмотря на возражения и не столько возражения, сколько вообще желания вопрос этот похоронить, проявленные со стороны некоторых членов Сибирского комитета во главе с министром внутренних дел Дурново, возражавших против моей мысли о том, что эта мера благая, благодаря поддержке Бунге эта моя идея получила апробацию Сибирского комитета и прежде всего его председателя Наследника Цесаревича.

В этом заседании Наследнику Цесаревичу, будущему Императору Николаю II, в первый раз пришлось определенно высказаться по большому политическому вопросу и высказаться в том смысле, который в те времена почитался либеральным и даже более – в те времена такая моя идея почиталась революционной; точно так же как в 1905 году, да и до настоящего времени, моя идея о необходимости перемены государственного строя на началах 17 октября, или, попросту говоря, манифест 17 октября, дала мне в глазах всех патриотов аттестацию революционера.