Текст книги "Император Александр III"

В течение зимы 1887–1888 года Австро-Венгрия снова приступила к приготовлениям к войне. В то же время и Император Александр III предпринял целую серию военных реформ, дабы быть готовым, на случай войны, прочно установить европейское равновесие. В Царстве Польском были сосредоточены значительные силы, которые могли бы, в случае надобности, двинуться или на Бреславль – Берлин, или же на Пешт – Вену. Австрийское правительство, зорко наблюдавшее за этими систематическими маневрами русской армии, маневрами, практиковавшимися до последних дней Императора Александра III, видело в них приготовления к войне и, по-видимому, было готово обнажить оружие. Бисмарк искренно желал добиться вооруженного столкновения между Россией и Австрией; но время шло, а о войне ничего не было слышно. Тогда железный канцлер понял, что, строя свои планы, он упустил из виду осторожность австрийских государственных деятелей, а также и то недоверие, какое питала Австрия по отношению к Пруссии, своему исконному врагу. Тогда Бисмарк резко переменил фронт своей политики. Он благоразумно устранился от австрийской политики на Балканском полуострове и создал по отношению к болгарским делам новую политику, приложив к таковой следующие слова Гамлета:

 
What’s Hecuba to him, or he to Hecuba,
That he should weep for her?
 

О новом направлении своей политики князь Бисмарк торжественно заявил в своей речи, произнесенной 6 февраля 1888 года в прусском ландтаге. В этой знаменитой речи железный канцлер объявил, что немцы боятся только одного Бога, но в то же время нашел нужным в самых льстивых выражениях отозваться об Императоре Александре III. Вскоре после этого скончался Император Вильгельм I. Бисмарк воспользовался этим событием, чтобы еще сильнее подчеркнуть чувства симпатии Германии по отношению к России. Князь Бисмарк собрался внушить принцу Вильгельму, долженствовавшему в непродолжительном времени вступить на престол, что Германия должна поддерживать с Россией возможно лучшие отношения. Между прочим, Koln. Zeitung поведала миру, что Император Вильгельм I, будучи уже на смертном одре, завещал своему внуку оставаться верным другом Русского Царя. Помимо того, все с той же целью приобрести расположение России, Бисмарк на страницах немецких газет разражался энергичными протестами против проектированного в то время бракосочетания дочери Императора Фридриха с принцем Александром Баттенбергским.

Император Вильгельм II последовал советам своего деда, т. е., другими словами, советам князя Бисмарка, – но не в той форме, в какой это было угодно имперскому канцлеру.

Вскоре по восшествии на престол Император Вильгельм II, в сопровождении графа Герберта Бисмарка, посетил Петербург. Посещение это, однако, ничуть не сблизило Россию с Германией, на что так сильно рассчитывал юный монарх. Бисмарк, собственно, не советовал Императору ездить в Петербург, указывая на то, что Император Александр III не любит, чтобы Его тревожили в Его Собственном доме. Никто не осмелится отрицать в Бисмарке способности узнавать людей; он прекрасно предвидел, что разница темпераментов обоих императоров сделает невозможным их взаимное сближение. Но и помимо этого обстоятельства, у Бисмарка были еще и другие причины, в силу которых он желал воспрепятствовать поездке Императора Вильгельма II в Петербург. Бисмарк угадывал, при каком императоре можно быть собственным своим канцлером; Бисмарк думал помешать императору взять в свои руки заведование делами внешней политики.

Первое свидание императора в окончательной форме определило их взаимные отношения. По возвращении из Петербурга Император Вильгельм II произнес речь, в которой, между прочим, сказал, что: «Германия скорее увидит все свои восемнадцать корпусов на походе, чем согласится на уступку хотя бы одной пяди ее территории». Эти слова до некоторой степени свидетельствуют о том, что во время пребывания Императора Вильгельма II при Русском Дворе были разговоры о временах бисмарковских побед и завоеваний. Из Петербурга Император Вильгельм II проследовал в Фридрихсруэ, где его ожидал обед, сервированный на двенадцать приборов, но император уехал, не пожелав воспользоваться гостеприимством канцлера. Уже в то время стали говорить о разладе, поселившемся между императором и его канцлером.

Еще 10 июня 1888 года Император Франц-Иосиф в речи, сказанной делегациям, подчеркнул непрочность политического положения Европы. Но последнее направление бисмарковской политики должно было предостеречь Австрию, – если не Венгрию, против всяких агрессивных попыток. Благодаря этому положению, мир не был нарушен. В начале 1889 года франко-русские отношения были несколько натянуты вследствие несколько неуместной энергии, выказанной французским правительством по отношению к свободному казаку Ашинову. Но Бисмарку не пришлось извлечь из этих недоразумений никаких выгод для Германии. Император Александр III дал блестящее удовлетворение английскому уполномоченному Морье за те нападки, которые позволил себе против него граф Герберт Бисмарк 19 февраля, на балу у английского посла. Тогда Император Вильгельм II окончательно решил перейти на сторону тройственного союза. 20 мая 1889 года король Гумберт прибыл в Берлин, причем, только при помощи Криспи, Бисмарку удалось помешать поездке, которую Император Вильгельм II и король Гумберт собирались вместе совершить в Страсбург. Положение Европы снова стало критическим. Император Александр III вскоре после этого провозгласил тост в честь князя Черногорского, как единственного и истинного друга России. В августе того же года Император Франц-Иосиф, в сопровождении своего начальника главного штаба, прибыл в Берлин, – к этому же времени послы России и Франции оставили столицу Германии.

Но и Император Вильгельм II оказался так же мало постоянен в своей антирусской политике, как и князь Бисмарк. 11 октября Император Александр III отдал Императору Вильгельму II визит, в ответ на посещение германским императором Петербурга. «Наконец-то!» – таким возгласом немецкая пресса и германские официозы приветствовали прибытие в Берлин Императора Александра III. Тон немецких газет отличался удивительною холодностью. Сам Бисмарк сильно колебался, не зная, как ему поступить: ехать ли в Берлин на встречу Императору или нет? По словам его органов, Бисмарк прибыл в Берлин только вследствие предписания своего монарха. Сдержанность Царя вполне отвечала холодности немецкой прессы. В день приезда Императора Александра III в Берлин в императорском замке состоялся парадный вечер. Бал этот не представлял собой ничего особенного, если не считать названия пятого блюда, подававшегося за ужином: poulets de Metz. Царь держал Себя очень холодно и имел скучающий вид. С членами германского императорского дома Царь обменивался редкими, отрывочными фразами. Когда подали шампанское, Вильгельм II громким голосом провозгласил следующий тост: «Я пью за благоденствие моего высокого друга и гостя Его Величества, Императора всея России, за прочность нашей дружбы, более ста лет связывающей наши дома, дружбы, которой я дорожу как наследием моих отцов!» Затем Император, сказав несколько слов на русском языке, крикнул: ура!

Речь Императора была очевидной попыткой сломить русский лед, и все с напряженным вниманием ожидали ответа Царя, – но ожиданиям этим не суждено было оправдаться. Император Александр III сказал несколько слов исключительно Вильгельму II, а потом громко, на французском языке, предложил следующий, самый обычный тост: «За здоровье Его Величества Императора Вильгельма! Ура!»

Общественное мнение Германии было сильно заинтересовано тем, что сказал Императору Русский Царь. Вышедшее на другой день особое приложение к «Имперскому Указателю» раскупалось в массе экземпляров, но правительственный орган не мог дать никаких подробных разъяснений. В приложении было только сказано, что «Его Величество, Русский Император встал, поблагодарил на французском языке за выраженные Его Величеством Императором Вильгельмом чувства дружбы и выпил за здоровье Его Величества». В Nord-deutsche Zeitung было сказано, что Император Александр III, прежде чем провозгласить тост, сказал Императору Вильгельму несколько слов на немецком языке, которым Царь владел в совершенстве. При этом орган канцлера объяснил, что вообще, во всех официальных случаях, Император Александр III пользовался исключительно французским языком.

Очевидно, Императору Вильгельму не удалось своим тостом сломить лед. После банкета разговор между Монархами также как-то не ладился; Император Вильгельм разговаривал с русским послом, а Царь беседовал с Бисмарком. Впоследствии, будучи уже не у дел, князь Бисмарк любил вспоминать этот вечер, причем утверждал, что Царь отнесся к нему с полным доверием. Император Александр III в этот вечер был особенно внимателен к Бисмарку; Он заставил канцлера сесть, а сам, облокотившись на его стул, долго беседовал с ним.

Демонстративная манера, с какою Царь отличил князя Бисмарка, и холодность, с какою ответил Император Александр III на тост Императора Вильгельма, могли быть объяснены предстоящею поездкой Императора Вильгельма в Константинополь, а также англо-немецкой демонстрацией, предшествовавшей приезду Императора Александра III в Берлин. Когда британская эскадра прибыла в Киль, Император Вильгельм посетил английские суда, причем высказался особенно сочувственно по отношению к Англии. Бисмарк был убежденным противником всякого сближения с Англией, а потому особенное внимание, оказанное канцлеру Императором Александром III, было объяснено как протест против кильской демонстрации. Но Император Александр III, выказывая особенное внимание Бисмарку, имел, конечно, иные, менее политические причины. Царь, в том не может быть никаких сомнений, прекрасно понимал и чувствовал отвращение к двойственной политике железного канцлера, которому, конечно, отнюдь не доверял; нужно думать, что Император просто желал ближе присмотреться к выдающемуся государственному деятелю Европы. Мы, датчане, чья страна так много страдала и обливалась кровью вследствие политики железа и крови князя Бисмарка, мы, имеющие несомненное право быть наиболее строгими судьями Бисмарка, – все же вынуждены признать в нем великого человека. Царь держался такого же взгляда, о чем даже как-то раз и высказал. Император Александр III знал, что дни Бисмарка, как политического деятеля, были сочтены; Император предвидел его скорое падение, и что он, помимо собственной воли, вынужден будет отказаться от власти, которую так страстно любил, хотя и говорил, что желал бы окончить свои дни в уединении сельской обстановки.

Когда Бисмарк, в разговоре с Императором Александром III, 11 октября 1889 года, убеждал Императора в том, насколько его политика была благоприятна для России, Государь неожиданно перебил его вопросом: «Но Вы уверены в том, что останетесь у власти?» – «Я уверен, – ответил Бисмарк, – что останусь канцлером до конца своих дней». Император был еще недалеко от Берлина, когда Бисмарк уже стал вникать и понимать глубокое значение заданного ему Царем вопроса.

На другой день после парадного вечера, император и Царь отправились вместе на ружейную охоту, которую оба любили. Целый день они провели вместе, причем Император Александр III не был так холоден в обращении с Вильгельмом II, как накануне. В следующий день, в воскресенье, гвардейский полк Императора Александра III дал завтрак в честь своего Августейшего шефа. За завтраком заметно было совершенно иное настроение, сравнительно с тем, какое царствовало на парадном балу в императорском замке. Со свойственным ему огнем и энтузиазмом, Вильгельм II вспомнил те времена, когда прусская и русская армии сражались вместе против Франции, затем в самых симпатичных выражениях отозвался о доблести русских солдат, сражавшихся под Севастополем и Плевной, – и эта речь проникла в сердце Царя. На этот раз уже на немецком языке Он провозгласил тост в честь своего славного шефного полка. Но и до этого тоста в прессу проникли слухи о том, что между Императорами установились более теплые отношения. Газета National Zeitung, часто действовавшая по указанию имперского канцлера, опубликовала статью, в которой говорилось о прояснении политического горизонта. Французский народ во время выборов, а Император Александр III посещением Берлина доказали свое желание сохранить мир.

Император Александр III, конечно, помимо воли, подготовил падение Бисмарка. Вопрос Императора Бисмарку, уверен ли он в том, что сохранит за собой власть, заставляет думать, что в известных сферах Берлина уже знали о непрочности положения Бисмарка, как имперского канцлера, тогда как сам Бисмарк еще ровно ничего не подозревал. Однако он имел случай призадуматься над вопросом Царя еще до возвращения своего императора во дворец после проводов Императора Александра III. Вильгельм II пригласил Бисмарка в свой экипаж и вместе с ним прибыл в канцлерский дворец. О содержании разговора, происходившего между канцлером и императором, стало известно только через несколько лет. Во время ожесточенного конфликта, возбужденного неверным вассалом в Фридрихсруэ против Австрии и нового курса по случаю переговоров о заключении трудовых договоров, газета Pest. Lloyd 15 июля 1891 года сообщила, со слов своего берлинского корреспондента, что последнее пребывание в Берлине Императора Александра III повлечет за собой весьма серьезные последствия; прежде всего Вильгельм II собирается вновь посетить Петербург, чтобы присутствовать на больших маневрах русской армии, что план этот несимпатичен Бисмарку, и что положение последнего сильно поколебалось со времени посещения Берлина Императором Александром III. Несколько дней спустя Munch. Allg. Zeit. подтвердила справедливость известий, сообщенных в Pest. Lloyd, а Hamb. Allg. Zeit, в свою очередь, подтвердила сообщение мюнхенской газеты.

В то время как Бисмарк вел переговоры о заключении союза с Австрией, а затем, три года спустя, создал тройственный союз, все видели в этих дипломатических маневрах проявление громадного политического таланта железного канцлера. Но чем больше проходило времени, прежде чем тройственный союз мог быть испытан на поле брани, тем меньше и меньше становилось значение бисмарковской политики. В поисках за союзами Бисмарк тем самым признавался в том, что не считает Германию достаточно сильной для самостоятельного управления судьбами Европы. Бисмарк, очевидно, рассчитывал, что тройственный союз вызовет войну, в которой Германия, под его руководством, разыграет роль примирительницы. Но расчетам этим не суждено было оправдаться, а вскоре была доказана и полная несостоятельность политики тройственного союза. Название союза мира могло ввести в заблуждение многих. Тройственный союз, помимо собственной воли, стал союзом мира, но вместе с тем он утратил и свою силу. Союз должен проявить себя возможно скорее, иначе между его отдельными государствами закрадывается недоверие, как это и замечается между Австрией и Германией и Австрией и Италией. Государства эти не могут отделаться от воспоминаний о былых жестоких столкновениях.

Нужно еще удивляться, что процесс разложения начался так поздно и что тройственный союз существует еще и до сих пор. Первые признаки разногласий между участниками тройственного союза стали заметны еще в 1881 году, сейчас же после данцигского свидания Императоров Александра III с Вильгельмом I. Затем, позднее, в 1889 году, после посещения Императором Александром III Берлина, повлекшего за собой некоторое сближение между Императорами России и Германии, а также вскоре после того последовавшее разоблачение двойственной и бисмарковской политики, возбудили в Австрии недоверие по отношению к Германии. Австрия сделала попытку сблизиться с Россией. В начале февраля 1890 года эрцгерцог Франц-Иосиф посетил Петербург. Визиты эти повторялись и позднее. Эта перемена в направлении европейской политики находится в связи с тайными планами Императора Вильгельма II, желавшего восстановить дружественные отношения между всеми державами, что было, конечно, невозможно при тогдашнем натянутом политическом настроении Европы.

Бисмарк часто намекал на то, что молодой император, в своем стремлении приобрести расположение Англии, в то же время отдалялся от России. Но император, казалось, держался иных взглядов, доказательством чего служит то, что в промежуток времени между посещением Императором Александром III Берлина в 1889 году и своей поездкой в Петербург в 1890 году Император Вильгельм II заключил соглашение относительно обмена острова Гельголанда на часть германских владений в Африке. Таким образом, Бисмарк оказался прав. Прямо с острова Гельголанда Вильгельм II прибыл на маневры в Нарву. Прямым следствием подобных политических комбинаций Вильгельма II было то, что он нашел Императора Александра III далеко не таким любезным, каким Он был 12 октября 1889 года. Различные обстоятельства еще усилили разногласие, возникшее между Императорами. Вильгельм II остался особенно недоволен тем, что не получил приглашения присутствовать на больших маневрах, предстоявших на границе Галиции, маневрах, представлявших особый интерес.

Из Петербурга Вильгельм II проследовал в Роншток, чтобы снова с возможною торжественностью засвидетельствовать перед Европой о дружбе оружия, существующей между Германией и Австро-Венгрией. В то же время были возбуждены переговоры о возобновлении тройственного союза. Уже в 1893 году бисмарковские органы поведали миру о том недоверии, какое питает Италия по отношению к тройственному союзу, и что маркиз де Рудини делал попытки к сближению с Россией на тот случай, если бы тройственный союз распался. Результаты подобных попыток для Италии были самые неблагоприятные. 28 июня 1891 года Италия вынуждена была возобновить свое участие в тройственном союзе, причем для себя не успела выговорить никаких существенных выгод.

Предложения Италии, в сущности, очень не понравились открытому и лояльному характеру Александра III. Эти предложения, а равно и посещение эрцгерцога австрийского, убедили Его в том, что Его совместная с Францией политика начинает приносить плоды. Настала минута, когда Он мог игнорировать тройственный союз, на который Он смотрел как на оскорбление по отношению к России, и когда 28 июня 1891 года Император Вильгельм II с особенной торжественностью объявил о возобновлении тройственного союза, Александр III, не колеблясь, официально заявил миру о состоявшемся сближении между самодержавной Россией и республиканской Францией.

Альбер Жерве. Рисунок из Энциклопедии Д. Сытина

Этот план, как это ни кажется странным, на первых порах встретил в Париже некоторые затруднения. Большинство французских либералов и радикалов не имело ясного представления о том, какую разницу делает Царь между политикой внутренней и внешней. Но затруднения эти были вскоре побеждены. С одной стороны, французский посол в Петербурге Лабулэ пользовался поддержкою министра иностранных дел Фрейсине, с другой – сам президент Карно пошел навстречу всяким препятствиям. Император Александр III принял французскую эскадру, пришедшую в Кронштадт под командой адмирала Жерве. Царь, стоя, выслушал «Марсельезу» и провозгласил на французском языке следующий тост: «За здоровье президента французской республики Карно, за процветание и благоденствие французского флота и, особенно, эскадры адмирала Жерве!»

Невзирая на попытки органов тройственного союза умалить значение этой демонстрации, вся Европа почувствовала наступление новой эры в общеевропейской политике. Император Александр III, с своей стороны, не замедлил подчеркнуть мировое значение Кронштадтской демонстрации. Русское министерство иностранных дел опубликовало на страницах Politiche Correspondenz и Le Nord статьи, в которых выяснялся истинный смысл франко-русского сближения. Взаимная зависимость, – говорилось в Politiche Correspondenz, – как для России, так и для Франции, представляет относительную важность. Франко-русский союз не зиждется ни на каких формальных обязательствах, которые могли бы вызвать международные осложнения; он основан на полном взаимном доверии. Газета Nord, в свою очередь, заметила, что с тех пор, как Франция вышла из своего изолированного положения, она с большим старанием будет служить делу поддержания европейского мира, так как этот мир для нее уже будет не обязательным, а добровольным.

Таким образом, в окончательной форме установилось направление внешней политики Императора Александра III. Совместная франко-русская политика служила как бы дополнением политики свободных рук 1887 года. Эта политика была впоследствии закреплена демонстрациями Тулона и Парижа. Царь не только внимательно следил за всеми демонстрациями, но и Сам пожелал принять в них личное участие. Государь посетил в это время французскую эскадру, стоявшую на копенгагенском рейде. Уезжая 18 октября 1893 года из Копенгагена, Император увез с Собою целую коллекцию сувениров: носовые платки с портретом Его Величества, Эйфелеву башню с русскими и французскими матросами, украшенную русскими и французскими национальными флагами. Император Сам пожелал приобрести все эти вещи.

Всему миру известны колоссальные результаты, достигнутые Императором Александром III в делах внешней политики. Точно так же всему миру известно и то, что Император прежде всего стремился к поддержанию мира и европейского равновесия. События, разыгравшиеся в феврале 1891 года и которые чуть было не помешали переговорам относительно посещения Кронштадта французскою эскадрою, дали возможность Императору Александру III высказать Свои политические взгляды на французское правительство. Когда приезд вдовствующей германской Императрицы Виктории в Париж чуть было не вызвал франко-германского конфликта, французское правительство, – как о том утверждала впоследствии Munch. Allg. Zeit., – спросило Императора Александра III, признает ли Он основательным со стороны Франции, если она прервет свои отношения с Германией? На это Царь ответил, что приезд вдовствующей германской императрицы в Париж ни в каком случае не может быть признан оскорбительным для национального чувства французов, а потому Он уверен, что французское правительство сумеет оградить императрицу от всяких неприятностей. В заключение Император заявил, что Он не может серьезно смотреть на возможность возникновения франко-германской войны.

Немецкие газеты утверждают, что Император Александр III, как лично Сам, так и через посредство Наследника Цесаревича, во время пребывания Своего в Киле, 6 июня 1892 года, заявил Вильгельму II, что Он не двинет Своей армии из-за вопроса об Эльзас-Лотарингии. Весьма возможно, что Император и сказал это. Он добивался не войны, а мира; не смуты, – а спокойствия и равновесия. Последнее условие обеспечивало за Россией бесспорное первенство среди европейских держав. Но, с другой стороны, Император Александр III тщательно избегал впадать в ошибки, подобные тем, какие нарушали спокойствие умов держав тройственного союза. Не словами, а делом Император желал установить европейское равновесие. В то время, когда Император Александр III вместе с Наследником Цесаревичем был в Киле, где состоялось свидание с Императором Вильгельмом, Великий Князь Константин Константинович, по приказанию Царя, посетил президента Карно в Нанси.

Не раз во Франции, да и в других государствах, был возбуждаем вопрос, существует ли в действительности франко-русский союз? Ответ на этот вопрос давало само установившееся положение Европы. Положение, к которому стремился Император Александр III и которое Он приобрел путем кронштадтской манифестации, – было положение умиротворителя Европы; это отношение требовало известной свободы, но вместе с тем оно требовало и громадного взаимного доверия между Россией и Францией. Положение это исключало возможность формального союза, но в то же время создавало такие отношения, которые, в сущности, уже сами по себе были союзом.

Если бы в частном разговоре спросили самого Императора относительно того, существует ли формальный союз между Им и Францией? Он ответил бы следующими словами: «Союз? О, нет! Но мы уже не позволим, чтобы нас поражали каждого в отдельности!» Император Александр III слишком хорошо сознавал все выгоды, представляемые для России сближением с Францией, а потому старался поддержать его.

Александр III был слишком лоялен для того, чтобы увлечься политикой двуличной. Но Он оставил за Собой право собирать плоды, приносимые Его твердой и строго определенной политикой, – и Он собирал эти плоды. Он на деле доказывал Свои миролюбивые стремления. Политика Александра III была впервые оценена по всей справедливости в Австро-Венгрии. После посещения Петербурга эрцгерцогом Францем-Иосифом, в феврале 1890 года, венское правительство вернулось к своей традиционной политике, но в начале 1893 года последовало полное сближение между Петербургом и Веной. Сближение это последовало отчасти потому, что Император Вильгельм II оказал особенное внимание Наследнику Цесаревичу во время Его пребывания в Берлине, в январе того же года. Император Франц-Иосиф 27 мая, обращаясь с речью к австро-венгерским делегациям, в самых дружественных выражения говорил о сближении с Россией, затем в том же духе высказался и граф Кальноки, речь которого произвела сильную сенсацию. Позднее это русско-австрийское сближение дало повод к более тесному союзу между Германией и Италией. Стали опасаться возможности нарушения мира, особенно после посещения Меца итальянским наследным принцем. Германия не замедлила высказать свое нерасположение; выразилось это в отказе принять миролюбивые предложения России в деле переговоров о заключении торгового договора. Но в конце 1893 года произошла резкая перемена в политике германского Императора Вильгельма II. Во время парадных обедов и вечеров, в разговорах с членами рейхстага, император защищал пользу русско-германского торгового договора. Император Александр III не пожелал оставаться в долгу и на внимание Вильгельма II поспешил ответить таким же вниманием. 7 марта 1894 года, только что оправившись от инфлуэнцы, Царь посетил германского посла в Петербурге, генерала Вердера.

Император Александр III достиг того положения, какое некогда занимал князь Бисмарк: посредника Европы. Еще при жизни Он мог убедиться в том громадном уважении, каким проникнуты были по отношению к Нему народы Европы, за исключением разве политических сфер Буда-Пешта. Весь мир единогласно признает, что Император Александр III отнюдь не злоупотреблял Своим безграничным влиянием на европейские дела.

Когда известия о болезни Императора стали принимать серьезный характер, когда зародилась первая тревога относительно возможности печального исхода, тогда все сердца, даже в Берлине, Вене и Лондоне, преисполнились чувства искренней скорби. Весь мир превозносил великие добродетели Императора-Миротворца, твердостью и прямотой Своей политики создавшего Себе положение повелителя всей Европы.

Р.О. Бестгорн

(доктор философии)