Текст книги "Почему языки такие разные"

Интересно, что к иметь-языкам относятся не только западноевропейские, но и почти все славянские: не только чешский и польский, но даже белорусский и болгарский. Только русский остается ярким представителем быть-языков – наряду со многими тюркскими, финно-угорскими, дагестанскими, японским и другими языками. Кстати, обладатель (превращенный, собственно, в «место обладания») в этих языках выражается по-разному: говорят и нечто вроде «на мне деньги есть», и «за мной деньги есть», и даже «мои деньги есть» – то есть просто есть, и всё, а где – не важно. А вот латинский язык был, пожалуй, одновременно и быть-, и иметь-языком; в классическом латинском языке было одинаково правильно сказать:

(то есть «я имею дом») и

(то есть «мне / для меня есть дом»). И то, и другое значило – «у меня есть дом». Борьба между быть и иметь в латинском языке закончилась, как мы знаем, победой иметь во всех его языках-потомках. Вообще, считается, что древние индоевропейские языки чаще выражали идею обладания с помощью глагола быть, чем современные.

Теперь вы в общих чертах представляете себе, насколько велики различия между языками в том, что касается способов соединять слова друг с другом – синтаксических конструкций. А как обстоит дело с различием между смыслом соединяемых частей – насколько похожи (или не похожи) языки в этой области?

Это не такой простой вопрос, и ответ на него тоже будет непростой. Можно ответить так: смыслы слов и предложений в разных языках одновременно и похожи, и не похожи друг на друга.

Когда мы о чем-то рассказываем, мы с помощью слов описываем мир – точнее, пытаемся передать то, что мы думаем об этом мире. Но мир у всех у нас один и тот же, всем людям на земле светит одно и то же солнце, и думают все люди тоже похожим образом. Иначе говорящие на разных языках никогда не могли бы понять друг друга. Значит, смысл сказанного по-французски, по-китайски и по-болгарски должен быть одинаковым? В некотором смысле – да.

Но представим себе такую ситуацию. Вас попросили объяснить, что такое снег. И вы можете сказать так:

«Снег – это то, что зимой падает с неба»;

«Снег – это белое, холодное и рассыпчатое»;

«Снег – это то, что мешает видеть и ходить, но если у вас есть лыжи, то на них можно передвигаться по снегу очень быстро»;

«Снег – это то, из чего можно скатать снежки, слепить снежную бабу или построить крепость»;

«Снег – это то, что тает на солнце и превращается в воду»;

«Снег – это отряды Снежной королевы, которые она посылает, когда сердится на людей».

И еще многое другое.

Всё, что вы сказали, будет правильно. Правильно хотя бы потому, что тот, кто это говорил, на самом деле так думал и так представлял себе снег. Значит, для одного снег – это рассыпчатое вещество, которое тает на солнце, а для другого – слуги Снежной королевы. Конечно, снег в некотором смысле один и тот же для всех людей на земле, но ведь это не мешает разным людям его себе по-разному представлять. Снег и представление о снеге – не совсем одно и то же. Так же как не одно и то же – дом и рисунок дома. Один и тот же дом можно нарисовать многими способами, с разных сторон и в разных видах. И, в общем-то, нельзя сказать, что какой-то из этих рисунков будет «неправильным» рисунком дома.

Рассказывать о снеге или рисовать дом могут люди, говорящие на одном и том же языке, и каждый может делать это по-разному. Это зависит только от их воображения, настроения, потребностей. Но оказывается, что разные языки тоже могут различаться точно так же, как разные люди. В каждом языке отражено свое представление о мире – и о том, что такое «вода», и о том, что такое «быстро», и о том, что такое, например, «понимать». Язык как бы отражает общие представления всех говорящих на нем людей – представления о том, как устроен мир. А эти представления, как вы понимаете, будут лишь одной из возможных «картин мира» и будут в разных языках различаться – иногда очень сильно, иногда едва заметно. Это будет зависеть от того, насколько совпадают культура, обычаи, традиции разных народов.

Так что язык – это своего рода зеркало, которое стоит между нами и миром; оно отражает не все свойства мира, а только те, которые нашим далеким предкам почему-то казались особенно важными. Конечно, зеркало это, так сказать, прозрачное. Зеркало – не каменная стена. Мы можем выучить другой язык и посмотреть на мир глазами другого народа. Даже находясь «внутри» своего языка, мы легко можем поменять свои представления. Кстати, именно это и делают ученые, когда рассуждают о своем предмете. Ведь одна из первых вещей, которую они делают, – это придумывают свой особый язык. Согласитесь, когда физик говорит о свойствах жидкостей и газов, его язык отличается от нашего обычного языка гораздо больше, чем русский язык отличается от английского: то, что физик называет «молекулой» или «теплоемкостью», вряд ли имеет соответствия в нашем обычном языке и в нашей обычной картине мира.

Лингвисты считают, что каждый язык отражает свою собственную «картину мира». Это не мешает людям понимать друг друга, но создает очень интересные языковые отличия.

Например, как разные люди воспринимают время? Говорящие на русском языке – скорее как поток чего-то, что может двигаться с разной скоростью (время течет или бежит, впрочем, иногда оно даже летит, зато иногда – еле идет), но в любом случае – откуда-то издали – на нас. Будущее находится впереди, а прошлое – сзади. Мы говорим:

У тебя всё впереди (то есть «в будущем»);

Это было три дня назад (то есть «с того момента прошло три дня»);

Теперь, когда все испытания позади (то есть «в прошлом»), можно и отдохнуть.

Конечно, это еще не все возможные картины из тех, что рисует русский язык. Как снег может быть одновременно слугою Снежной королевы и материалом для снежной крепости, так и в языке понятие может одновременно представляться по-разному. Мы могли бы вспомнить о том, что в русском языке время – это еще и что-то вроде имущества, монет или сокровища, недаром его тратят (часто впустую), а также берегут и экономят, его можно кому-то уделить, а можно у кого-то отнять, его полезно рассчитывать. Но этого мало – иногда время оказывается живым существом, чуть ли не врагом, которого почему-то надо убивать (разве можно, например, убивать деньги?), и так далее. Всё это – образы времени в русском языке.

У европейских народов, чья культура близка к русской, время предстает в очень похожем виде (хотя мелкие отличия бывают и здесь). Но вот у народов других стран обнаруживаются просто поразительные отличия. Например, оказывается, что время может вовсе не течь из никуда в никуда, а – двигаться по кругу, всякий раз возвращаясь к началу, как сменяются времена года; и тогда оно будет похоже не на поток, а скорее на круг или на хоровод. А если даже оно течет, то вовсе не спереди назад, а в обратном направлении – сзади вперед, и будущим в таких языках окажется то, что «сзади» нас. Время может казаться то живым существом, то неодушевленным предметом, но при этом совершенно не обязательно представляться как нечто ценное – и, значит, в таких языках его нельзя ни «украсть», ни «потратить», разве что просто «скоротать» (то есть «укоротить» – как веревку) или «отрезать».

Есть много других примеров этого поразительного несовпадения разных «картин мира». Проявляются они обычно в том, как в языке одни слова связываются с другими по смыслу. Если в языке слово «назад» образовано от слова «спина», а слово «верх» или «над» – от слова «голова», то ясно, что этот язык ориентирует пространство вокруг человека и по образцу человеческого тела. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что так поступают абсолютно все языки, только в одних языках следы этой связи более явные, чем в других; детали этой «человекоподобной» ориентации тоже, конечно, могут отличаться. Но вас не должно удивлять, что в двух совершенно различных точках земного шара – в западноафриканском языке волоф (на котором говорят в Сенегале) и в персидском языке Ирана – выражение, звучащее буквально как «лицо дома», – одинаково означает «(пространство) перед домом» (кстати, в том же языке волоф слово «лицо» означает еще и «будущее»).

Другой интересный случай – как разные языки представляют себе понимание. Глагол «знать» в языках мира обычно элементарен: он не образован ни от какого другого слова, знание является одним из основных понятий человеческой деятельности. А вот понимание (то есть приобретение знаний с помощью каких-то усилий) описывается разными языками почти так же красочно, как время, но еще более разнообразно.

В русском языке сам глагол понимать почти утратил связь с другими словами, но всё же, если вдуматься, можно догадаться о его родстве с глаголом «брать» (древнее имати): сравните такие глаголы, как принимать, вынимать или отнимать. Та же идея в гораздо более ярком виде представлена в русском схватывать. Вообще, русскому языку очень близко представление о понимании как об «удержании» или «ухватывании» чего-то «неподдающегося»; но это и в целом довольно широко распространенный образ (глаголы такого рода есть и в немецком, и в латинском языке с его романскими потомками). Другой образ понимания связан с идеей «сортировки», «раскладывания по полочкам»: так устроено и латинское intellegere (от которого, кстати, образованы слова интеллект, интеллектуальный и интеллигентный), и русское разбираться. Все эти способы обозначать понимание свойственны в основном европейским языкам, но есть один очень характерный способ, который европейскими языками используется нечасто, зато крайне распространен в языках Африки и Америки: это знак равенства между «понимать» и «слышать». «Я услышал тебя», – говорит индеец, и это значит: «Я тебя понял». Во многих языках Африки отдельного глагола «понимать» просто нет: его с успехом заменяет глагол «слышать». «Этот человек не слышит наш язык» – так скажут в Африке об иностранце. Единственный европейский язык, который приходит мне в голову в связи с идеей «слухового понимания», – это французский, где глагол entendre «слышать» нередко означает как раз «понимать» или «подразумевать». Если француз захочет вас спросить о том, что вы понимаете под тем или иным научным термином, то его вопрос будет звучать буквально как «Что вы под этим слышите»:

Qu’est-ce que vous entendez sous ce terme?

(Кстати, почему это говорят понимать под чем-либо, а не, допустим, или на чем-либо? Вот еще одна загадка глагольного управления.)

Я думаю, приведенных примеров уже достаточно, чтобы понять (схватить, разобрать, услышать…), насколько разные языки расходятся друг с другом (а иногда – насколько неожиданно сходятся) в том, как они изображают мир и представления людей об этом мире. На это когда-то обратил внимание знаменитый немецкий ученый, философ и языковед, исследователь языков Америки и Азии, живший на рубеже XVIII и XIX веков, Вильгельм фон Гумбольдт (основавший, между прочим, Берлинский университет – как Ломоносов за пятьдесят лет до того основал Московский). И в нашем столетии лингвисты не раз задумывались об этом свойстве языков; многие говорили даже об особой «наивной философии», которая скрыта в каждом человеческом языке.

Часть III. Языки шести континентов

1. Большие и малые языки мира

Книга наша уже почти кончилась. На ее страницах вы встретили названия многих разных языков и немало о них узнали: об их близких и дальних родственниках, об их истории, о гласных и согласных, суффиксах и трансфиксах, грамматических категориях и конструкциях – всего сразу и не перечислишь. А вот как эти, в том числе и уже знакомые нам, языки распределены по нашей земле? Какие языки живут в Америке, какие – в Азии, какие – в Австралии? Чем похожи друг на друга соседние языки и чем отличаются? Об этом – пусть и в немногих словах – мне и хотелось бы рассказать вам напоследок (дополнив то, что было сказано о крупных языковых семьях во второй главе).

На земле не меньше пяти тысяч языков. Некоторые ученые считают, что число их даже больше – шесть-семь тысяч. Точное число никому не известно – во-первых, потому, что такое число и не может быть точным (ведь тут многое зависит от того, как считать, а мы помним, что границу между языком и диалектом иногда провести бывает трудно); во-вторых, потому, что есть языки, еще не открытые: представляете, где-нибудь в джунглях Амазонки живет народ, который говорит на своем особом языке, и ни один лингвист на свете не имеет об этом языке никакого представления. Правда, интересно? А вдруг как раз в этом языке все слова – из одних гласных? Или совсем нет глаголов? Или слова могут стоять сразу в двух падежах – именительном и родительном? Или не обязательно в каждом слове есть корень? Не может быть, говорите? А вдруг?

Итак, не меньше пяти тысяч языков. Среди них есть великие, мировые языки – на них говорят сотни миллионов людей. А есть маленькие языки – ну, например, языки всего для одной тысячи говорящих или даже одной сотни человек. Таким языкам очень трудно выжить в окружении их более многочисленных соседей: они стоят на пороге исчезновения. С каждым следующим поколением говорящих на них людей остается все меньше и меньше, они постепенно переходят на другой, более распространенный язык своих соседей – и вот уже наступает момент, когда на этом языке не говорит никто.

Многие языки умерли таким образом сотни и тысячи лет назад; среди них были и очень знаменитые, такие, как шумерский, хеттский, аккадский (все – в Малой Азии), этрусский (северная Италия) или готский (Западная Европа); но еще больше было таких, от которых не осталось даже названий. Айнский (загадочный язык аборигенов севера Японии и острова Сахалин) и убыхский (родственный абхазскому язык маленького народа, жившего последнее время в нескольких селениях в Турции) исчезли прямо на наших глазах: последний человек, говоривший на убыхском языке, умер совсем недавно, в начале 90-х годов XX века.

Лингвисты очень стараются успеть описать такие языки – ведь каждый язык неповторим. Но языков, которые сейчас находятся на грани исчезновения, очень много, так много, что лингвистами России даже была недавно издана Красная книга языков России – как издаются биологами Красные книги с описанием исчезающих растений и животных. В России немало языков, находящихся на грани исчезновения, особенно среди языков народов Севера и Сибири. Например, камасинский язык (был когда-то в Сибири такой самодийский язык, близкий к селькупскому) в конце XX века помнила только одна пожилая женщина.

Между тем больше половины всех жителей нашей планеты говорят на одном из пяти крупнейших языков мира, а крупнейшими, или мировыми, могут считаться языки, на которых говорит больше двухсот миллионов человек. Итак:

китайский – больше миллиарда говорящих;

английский – более четырехсот миллионов;

испанский – более трехсот миллионов;

хинди – около трехсот миллионов;

русский – более двухсот пятидесяти миллионов.

Кроме того, есть языки, близкие к мировым, – на них говорит от ста до двухсот миллионов человек. Это, прежде всего, арабский, португальский, индонезийский, бенгали, японский, немецкий и французский.

А теперь мы отправимся путешествовать по разным континентам, чтобы узнать, где какие языки живут.

2. Америка

В целом Америка – одна из самых больших и густонаселенных частей света, и число языков, сосуществующих друг с другом на ее территории, поразительно велико. Однако люди в Америке появились относительно недавно – это, конечно, по историческим меркам недавно, а по нашим с вами, человеческим, – очень давно, около десяти тысяч лет назад. Так что если, например, в Африке или Азии люди жили с древнейших времен – можно сказать, всегда, то в Америку они приехали, а вернее, пришли. Пришли они через Берингов пролив, который тогда был не проливом, а полоской земли, и вот таким путем, как по мосту, люди перебрались из Азии в Америку. Кто были эти люди и на каких они говорили языках, – неизвестно. Более того, неизвестно и то, один раз они приходили или несколько; скорее всего разные группы переселенцев переходили «Берингов мост» в разное время – так сказать, «волнами», друг за другом.

Америка, как известно, может быть Северная, Центральная и Южная – про каждую из них стоит поговорить отдельно.

СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА. У ее коренных народов – индейцев есть две удивительные лингвистические особенности.

Во-первых, ее с полным правом можно было бы назвать «мозаикой языков». Действительно, языков там не просто много, они еще и удивительно разные (как кусочки мозаики), – например, нет никаких убедительных доказательств родства разных групп этих языков. Правда, есть гипотезы о том, что почти все американские языки – дальние родственники, и даже о том, что некоторые семьи языков Америки родственны языкам Азии, но, повторяю, на сегодняшний день это всего лишь гипотезы.

Между тем в Северной Америке, в отличие опять-таки от Азии и Африки, нет какого-нибудь одного или нескольких крупных языков или хотя бы языковых семей – таких, как, например, китайский или языки банту: в каком-то смысле все американские языки в этом отношении сопоставимы друг с другом (опять-таки как цветные стеклышки в мозаике).

Наконец, все эти языки удивительным образом перемешаны между собой! В самом деле, обычная картина распределения языков на какой-то территории выглядит так, что рядом располагаются родственные или хотя бы похожие языки. Тем более этого следовало бы ожидать в том случае, когда происходило последовательное заселение территории, – но ничего подобного в Северной Америке нет: там сплошь и рядом соседями оказываются языки, принадлежащие к абсолютно разным семьям и имеющие абсолютно разный строй, а это значит, что два соседних языка могут отличаться друг от друга не меньше, чем, например, шведский от чукотского (а если кто-то из наших читателей забыл, в чем разница между аналитическим шведским и инкорпорирующим чукотским, – пусть он заглянет в шестую главу!)

Другая важная особенность состоит в том, что языки североамериканских индейцев сравнительно мало влияли друг на друга и так же мало поддавались влиянию других языков. Несмотря на то что индейцы разных племен и народов веками жили бок о бок (и у них похожие обычаи и жилища, похожая одежда, одинаковая кухня), языки их почти не смешивались, что, конечно же, связано с некоторыми особенностями их жизни. Ведь между собой эти гордые и воинственные племена и народы, как правило, враждовали, а во время мирных передышек универсальным языком общения у них был язык жестов. Такое отношение к языкам-соседям сохранилось и позже. Со времен Колумба и Кортеса прошло уже несколько веков, индейцы довольно давно живут вместе с европейцами (особенно с испанцами). В обычной ситуации испанский язык должен был бы сделаться более престижным и как-то повлиять хотя бы на лексику «подчиненных» ему языков, но это произошло далеко не со всеми языками. До сих пор есть немало индейских языков, в которых количество заимствований из испанского крайне мало: лишь несколько десятков слов.

Судьба североамериканских индейцев, как известно из истории, очень трагична. Они были вытеснены со своих исконных земель европейцами; многие народы (и языки) вымерли совсем, а большинство других – на грани исчезновения. Почти полностью погибла и традиционная культура этих народов, чей образ жизни оказался несовместим с современной технической цивилизацией.

Очень трудно перечислить даже все языковые семьи Северной Америки (не говоря уже об отдельных языках) – к тому же лингвисты часто расходятся во мнениях относительно того, какой язык к какой семье следует относить. Но чтобы вы получили представление о степени разнообразия североамериканской лингвистической картины, я позову на помощь Генри Лонгфелло. Вы, наверное, знаете, что этот американский поэт написал в середине XIX века знаменитую «Песнь о Гайавате», которую прекрасными стихами в XX столетии перевел на русский язык Иван Алексеевич Бунин. Так вот, поэма эта начинается с того, что Гитчи Манито, Владыка Жизни, устав от бесконечных людских раздоров, закурил Трубку Мира, созывая все народы на совет. И люди откликнулись на его призыв:

 
Вдоль потоков, по равнинам,
Шли вожди от всех народов,
Шли чоктосы и команчи,
Шли шошоны и омоги,
Шли гуроны и мэндэны,
Делавэры и могоки,
Черноногие и поны,
Оджибвеи и дакоты –
Шли к горам Большой Равнины,
Пред лицо Владыки Жизни.
 

В этом отрывке перечислено двенадцать народов из числа коренных жителей Америки. Конечно, двенадцать – это ничтожное число по сравнению со всем языковым многообразием индейских языков; тем не менее давайте посмотрим, что же это за языки. Некоторые названия даны в «Песни…» в устаревшей транскрипции – мы с вами будем пользоваться новыми, принятыми сейчас. Итак, язык чоктав, или чокто, – представитель семьи галф (Мексиканский залив), куда входят, кроме того, такие языки, как чикасо, мускоги и семинол (да-да, Оцеола – вождь семинолов говорил на том самом языке!). Языки команче и шошонский входят в юто-ацтекскую семью (Мексика и юг США), то есть воинственные команчи – дальние родственники знаменитых ацтеков (другие языки этой группы: юте, хопи, луисеньо, ацтекский/науатль, папаго, тарахумара, каита, кора, уичоль). Языки омаха, мандан, дакота – все члены семьи сиу (центральные и западные районы США; туда же входят еще языки айова, ассинибойн и виннебаго). Языки гурон и могавк входят в ирокезскую семью (район Великих озер; другие языки этой семьи – онондага и чероки). Делавэр, блэкфут (Бунин перевел название этого народа буквально: черноногие) и оджибва – алгонкинские языки (центр и восток США; к этой семье принадлежат еще языки кри, меномини, фокс и вымерший могиканский – помните повесть «Последний из могикан» Фенимора Купера?). Наконец, язык пауни – один из каддоанских языков (вместе с языком каддо; это – близкие родственники ирокезов).

Следовательно, в этом отрывке упомянуто двенадцать языков шести разных семей. Попробуйте в качестве эксперимента представить себе Владыку Жизни, раскуривающего свою трубку, скажем, в России, – вам будет довольно трудно с ходу назвать двенадцать разных языков, да еще и представителей шести разных семей (а не групп и подгрупп!), да и чтобы собраться вместе, таким народам придется проделать немалый путь. Между тем индейские племена собирались вместе именно затем, чтобы положить конец взаимной вражде, – а стало быть, эти народы не могли не знать друг друга, раз они воевали. И ведь это далеко еще не все языки, которые мог упомянуть поэт: называя другие (тоже далеко не все) языки этих семей, я перечислил еще по крайней мере двадцать языков – так что можно было бы усложнить наш эксперимент и попробовать собрать не двенадцать, а тридцать – тридцать пять языков России. Но ведь это даже не все семьи индейских языков, семей тоже много больше: здесь совсем не были упомянуты распространенные на Тихоокеанском побережье США и Канады салишские, вакашские, наконец, апачские языки (из большой семьи на-дене – говорящие на языках на-дене, как считается, пришли в Америку из Азии одними из последних), языки пенути и многие другие.

Семьи североамериканских индейских языков совершенно разные (хотя многим из них свойственна инкорпорация и сложные чередования) – помните, мы говорили, что языки разных индейцев в целом отличаются друг от друга гораздо сильнее, чем культура разных индейцев. И буквально о каждой из семей можно было бы сказать что-то замечательное.

Ну, например, апачские языки. Среди них есть такой язык, как навахо. Это самый крупный язык индейцев Северной Америки и вполне живой: сейчас на нем говорят около ста сорока тысяч человек, то есть примерно столько же, сколько на калмыцком (около ста пятидесяти шести тысяч по переписи 1989 года), тувинском (около двухсот тысяч по переписи 1989 года), и лишь немногим меньше, чем на исландском (около двухсот пятидесяти тысяч).

Ирокезские языки – не очень многочисленные, но, безусловно, одни из самых знаменитых языков Северной Америки, а самый знаменитый из них, наверное, язык чероки. Именно для этого языка индеец по имени Секвойя (не знавший английской грамоты!) изобрел особую письменность в XIX веке.

Что же касается алгонкинских языков, то многие из говорящих на них индейцев жили на побережье Атлантического океана и оказались первыми из индейских племен, с которыми встретились европейцы. Именно из этих языков во все языки Европы попали слова, описывающие быт индейцев: вигвам, мокасины, тотем, томагавк и др. Понятно, что далеко не во всех индейских племенах жилище называлось словом вигвам – ирокезы, апачи, сиу и другие не-алгонкины, конечно, называли его иначе.

Надеюсь, что теперь вы получили некоторое представление о действительном разнообразии индейских языков и их, так сказать, «плотности» – ведь территория Северной Америки, в общем, не такая уж большая. Напомним, что кочевые индейские племена и расположены на карте будут совершенно неупорядоченно – это создает еще более впечатляющую языковую картину региона.

Кроме индейцев в Северной Америке живут еще эскимосы и алеуты. Индейским языкам их языки не родственны, а родственны языкам наших, азиатских, эскимосов и алеутов, а также языку тех эскимосов, которые проживают в Гренландии. Между собой эти языки тоже близкородственны, хотя говорящие на них жители разных стран всё-таки друг друга не понимают. Это яркие представители инкорпорирующих языков со сложной грамматикой.

ЦЕНТРАЛЬНАЯ АМЕРИКА. Это совершенно другая страна, и в ней живут другие индейцы, не похожие на тех, с которыми мы только что познакомились. Они не кочевали по прериям, охотясь за бизонами, а создавали прекрасные города и статуи, строили пирамиды. Они не знали колеса и железа, зато пользовались удивительно точным календарем, умели наблюдать звезды и планеты и изобрели письменность – значки-рисунки, похожие на иероглифы. Самых знаменитых языков здесь два: майя и ацтекский, которые, между прочим, оба благополучно дожили до наших дней. Это разные языки, они относятся к разным языковым семьям. Когда-то было и два государства: государство майя на полуострове Юкатан и государство ацтеков в горах, оба на территории теперешней Мексики. Империя воинственных ацтеков держала в подчинении многие другие индейские племена и народы. Если вы читали роман «Дочь Монтесумы», то помните, что в те времена в подчинении у ацтеков был народ отоми. Язык отоми тоже сохранился до сих пор; он не родствен ацтекскому и входит в другую, довольно большую отомангскую семью. А сам ацтекский (или науатль, как его теперь называют), как вы помните, входит в большую юто-ацтекскую семью, распространенную не только в Мексике, но и в теперешних США. Ацтеки, завоеванные жестоким испанцем Кортесом, тоже были одним из первых индейских народов, с которыми столкнулись европейцы; поэтому именно из языка науатль в испанский (а затем и во многие другие языки) проникли известные теперь всем слова шоколад и томат.

ЮЖНАЯ АМЕРИКА. Здесь тоже имеется огромное количество языков, но исследованы они, пожалуй, хуже всего. Особенно это касается языков тех племен и народов, которые живут в бассейне Амазонки, – там, безусловно, еще остались такие труднодоступные районы, где европейцы до сих пор просто ни разу не побывали. Если говорить о крупных языках и больших семьях, то их в Южной Америке по крайней мере три. Это аравакские языки (распространенные как раз в районе Амазонки) и два крупных языка, каждый из которых образует семью, – язык кечуа и язык гуарани.

Кечуа был языком империи инков – великого государства до прихода испанцев. На этом языке до сих пор говорят в Перу, Боливии и Эквадоре – в Андах и вдоль побережья Тихого океана. В Боливии кечуа распространен наряду с языком аймара, который многие считают родственным кечуа; а в Перу кечуа даже является государственным языком, наряду, конечно, с испанским.

Гуарани, наоборот, язык восточной части континента. Его (и родственный ему язык тупи) понимают на большой территории от Аргентины до Бразилии; особенно значительную роль он играет в Парагвае (где даже национальная валюта так и называется: гуарани).

СУДЬБА ЕВРОПЕЙСКИХ ЯЗЫКОВ В АМЕРИКЕ. В Америке четыре европейских языка – английский, французский, испанский и португальский. Все эти языки являются государственными в разных странах Америки и фактически господствуют на континенте.

В первую очередь это касается английского языка и двух стран на севере Америки – США и Канады. В этих странах господство английского языка почти безраздельно, потому что на языках индейцев там практически не говорят. Однако английский язык, на котором говорят в Америке, отличается от того, который называется его «британским вариантом», довольно сильно. Если кто-нибудь из вас слышал американцев, говорящих по-английски, он согласится, что этот язык можно с полным правом назвать «американским английским». Во-первых, вы, наверное, обратили внимание на особенности произношения американцев. Если слушатель знаком только с британским вариантом, то первое его впечатление от говорящего – что у него, что называется, «каша во рту». В действительности дело в том, что американская система звуков просто несколько иная, чем в европейском английском, например, некоторые звуки не различаются – скажем, американец произносит слова cop (коп – «полицейский») и cup (кап – «чашка») одинаково. Другие звуки произносятся иначе, чем в Британии.

Во-вторых, часто какое-то слово по-разному переводится на британский английский и на американский его вариант. Скажем, нанять (арендовать) «по-британски» будет to hire, а «по-американски» – to rent, бензин в Британии обычно называют petrol, а в Америке – просто gas, и т. д.

Интересно, что многие особенности американского варианта нередко объясняются влиянием… ирландского варианта английского языка. Дело в том, что во второй половине XIX века Америку захлестнула волна ирландских эмигрантов, спасавшихся от голода, который свирепствовал тогда в Ирландии. Между прочим, обратите внимание, что среди героев американской литературы не так уж редки ирландцы – всегда храбрые, благородные, с хорошим чувством юмора, гордые до заносчивости (впрочем, некоторые из них любили и прихвастнуть). Вспомните, например, кто был Морис Мустангер, герой романа Майн Рида «Всадник без головы».

Внутри самих США различается много диалектов: американец всегда отличит, например, речь южанина от речи жителя Среднего Запада или Атлантического побережья.

Кроме английского в Северной Америке есть еще французский и испанский – всё это, собственно, были языки европейских завоевателей. Английский их сильно потеснил, но они не сдаются. Так, вначале Франция имела очень значительные территории и в Канаде, и в теперешних США, но затем Англия начала отвоевывать и отбирать их. Тем не менее французы, приложив усилия, чтобы не быть окончательно изгнанными, все-таки остались в Америке, хотя и живут теперь только в одной канадской провинции – Квебек (на востоке страны). Именно в ней расположен один из самых больших городов Канады – Монреаль. Говорят квебекцы по-французски и даже хотят получить самостоятельность и отделиться от остальной Канады. Между прочим, канадский французский тоже отличается от европейского, хотя разница здесь гораздо меньше, чем между английским и американским. Где-нибудь в Париже канадский акцент слышат и воспринимают примерно так же, как в Москве – особенности рязанского или, допустим, вологодского произношения.