Текст книги "Замороченный лес. фантастический роман"

– О-хо-хо, – печально вздохнул Шнурок. – Сегодня вечером мы должны были быть дома, а теперь… неизвестно, попадем ли домой вообще. Не получится ли так, что мы здесь на всю жизнь останемся? Ну хорошо, лето-осень как-нибудь перекантуем, а зимой как быть? Мы же подохнем здесь!

– Или одичаем, – вставил Продиджи.

– Должен быть отсюда какой-то выход, – уверенно заявил Страус. – Должен. Раз мы сюда вошли, значит, и выйти можем, нужно только как следует поискать.

– Вот так всю жизнь и будем искать, – пессимистично промямлил Шнурок. – Или волки заедят. А вдруг здесь еще кто-то есть, не только волки, но и люди…, дикие. Бабаи.

– Дались тебе эти бабаи, – развеселился Продиджи.

Потом уставшие ребята заснули. Они спали и не видели, как под их убежищем бродит какой-то зверь, смотрит вверх, поблескивая в темноте зелеными глазищами, и облизывается, замышляя недоброе. Потом, поцарапав когтями кору дуба, но так и забравшись наверх, зверь канул в темноту.

Спустя час над лесом проплыл еще какой-то звук, совсем не свойственный дикой природе – похожие на рокот большой машины, урчание и позвякивание. Услышав это гудение, затихли голосистые ночные существа, уняли свою хищную песню волки, даже лягушки приумолкли на мгновение, но вскоре заквакали опять.

Никто из ребят не услышал этот странный звук – все крепко спали….

Старый комиссар и свободный мир

«Шизофрения (в переводе – расщепление психики) – часто встречающееся в психиатрической практике психическое заболевание с прогредиентным, нарастающим эмоциональным оскудением течением и расстройством мышления при формально сохраненной памяти».

Справочник фельдшера.

Ранним утром, когда еще не занялась заря, а вся округа была затянута обезличивающим туманом, Продиджи и Страус отправились в поход на поиски выхода из заколдованного леса. С собой они взяли самую малость продуктов – чтобы только не страдать от голода, и самопал, зарекомендовавший себя не лучшим образом, но являвшийся единственным огнестрельным оружием. После не слишком удачной обороны от бабаев, Шнурок отказывался брать свое изделие в руки, опасаясь взрыва. В поход он тоже не пошел, сославшись на множество травм, полученных во время строительства убежища, и сильное нервное истощение.

В поход вызвалась идти Наташа. Заявила нагло и безапелляционно: «Я с вами пойду». Но как раз ее Страус и Продиджи брать с собой не собирались – этот ребенок был страшнее авиационной бомбы. Наташа закатила скандал, послюнив палец, нарисовала на лице слезы и начала выть. Не помогло. Наташу опять привязали к дереву и оставили в таком виде до лучших времен.

Юля тоже осталась в лагере, оберегать имущество и охранять Наташу и Шнурка от хищников. На нее было больше надежды.

Поначалу идти было тяжело – сказались двухдневные блуждания и ночевка в неудобном месте, но вскоре Страус и Продиджи разошлись, повеселели, стали любоваться окрестностями, а не понуро пялиться под ноги. К тому же туман под горячими лучами солнца начал рассеиваться, открывая яркий простор. Всходило солнце, и мир вокруг, охваченный весенним пробуждением, радостно встречал встающее светило.

Густой лес, обступавший дорогу, по которой брели ребята, сменился широкими луговинами. Глазам путешественников открылись пространства мокрой, подернутой росой, травы, густые рощи, холмы и высокое небо. На лугах паслись копытные, среди которых Страус к своему великому изумлению узнал вымерших туров – серого цвета диких коров. Были здесь и другие животные, никак не идентифицированные, и возможно тоже вымершие в других, цивилизованных местах: какие-то мелкие антилопы, огромные, больше лося олени с грандиозными, ветвистыми рогами. Встречались и хищники: маленькие, собакообразные, в продольную полоску звери. На людей они смотрели с подозрением и убегали при приближении, что заставило Страуса предположить наличие в этих местах людей, возможно диких, а возможно не очень.

– Это заповедник, настоящий заповедник вымерших видов! – Воскликнул обычно невозмутимый Страус. – Может, древние звери не вымирали, а просто уходили в такие спрятанные места. Может быть, где-то поблизости живут мастодонты, махайроды, а то и динозавры!

– Уж лучше бы они вымерли, – испугался Продиджи, озираясь по сторонам. – Придет такой зубастик, хап!, и нету Страуса, одни перышки остались. Я понимаю, ты готов пожертвовать собой во имя науки и подкормить своим жестким мясцом какого-нибудь мезозойского гада, но я к такому героизму не склонен. Меня влекут более прозаические вещи: современная музыка, танцы, пиво, девочки.… Да-да, немного приключений, я на них тоже согласен, но только чуть-чуть. Всевозможные экстримы я не люблю – свернутая голова обратно не ставится.

– Я тоже не люблю экстримы, – возразил Страус, – разные там прыжки с обрыва или скатывания на лыжах с телевизионной башни.

– Но обниматься с пещерным медведем ты будешь, на такое ты способен. А это тоже экстрим, даже более изощренный.

– Посмотри, какой зверь, – прервал его Страус.

– Это кто, маленький слон? – Удивился Продиджи.

– Или большая свинья. Мне этот зверь напоминает гигантского бородавочника, только с хоботом.

– Это не тапир?

– Нет. У тапиров нет клыков. Это кто-то давно вымерший.

– Да, дела! – Восхитился Продиджи. – Никогда бы не подумал, что однажды окажусь в Плутонии.

– Может таких плутоний много. Вдруг под каждым ближайшим кустом или в соседнем закоулке прячется неизвестная вселенная, кем-то населенная, полная тайн, никем не исследованная. Смотреть по сторонам тщательнее нужно, чтобы новый мир открыть.

Тем временем указанный Страусом зверь, похожий на двухметрового полосатого тапира с несколькими торчащими в стороны, клыками, прытко убежал в кусты, чего-то испугавшись.

А спустя полчаса набрели на железную дорогу. Два ряда ржавых рельсов, схваченных деревянными шпалами, тянулись с востока на запад или наоборот – это кто как считает. Железная дорога была неухоженной, видимо, давно заброшенной. Между шпал, сквозь щебень балласта пробивались обильные сорняки.

– Вот-так-так! – Удивился Продиджи. – Что ты на это скажешь? Значит, не одни туры и саблероги здесь водятся. Но и люди, причем пользующиеся железнодорожным транспортом.

– Рельсы старые, – сказал Страус.

– Но все равно их кто-то проложил, и я сомневаюсь, что это были пещерные медведи. Слушай, а если по этим рельсам можно выйти из затерянного мира?

– Пойдем по путям, – согласился Страус.

Они пошли по шпалам. Привычные рельсы принесли некоторое успокоение – значит, обычные, цивилизованные люди здесь когда-то были, а может, и сейчас где-то есть. Но рельсы рельсами, а по сторонам от железной дороги паслись неизвестные животные, порой очень большие. Среди этих тварей к своему еще большему удивлению Страус увидел парочку шерстистых носорогов.

– Спокойней, Страус, – придержал его Продиджи, когда любитель экзотических животных сделал попытку оставить железнодорожный путь и приблизиться к животным. – Носороги от тебя далеко не уйдут, а вот если они на тебя кинутся, нам обоим мало не покажется. Сохраняй спокойствие. Я еще пожить хочу. Вот найдем выход отсюда, сдадим школьные экзамены, поступим в институт, и вот тогда ты сможешь сюда вернуться и вволю заниматься изучением этих носорогов. Я, так уж и быть, пойду с тобой.

– Ты же юристом стать собирался, – напомнил Страус. – А юриспруденция и всякие загадки природы – вещи несовместимые.

Шурик в ответ только пожал плечами.

Носороги остались позади. Занятые своими носорожьими проблемами, они не обратили на путешественников ни малейшего внимания. Прочие звери, расхаживающие среди высокой травы, жевали растительность, ловили насекомых, охотились друг на друга – в общем, жили по своим звериным законам, не интересуясь законами человеческими. Прав был Страус: вряд ли Продиджи нашел бы здесь применение своим знаниям в области юриспруденции.

Пройдя пару километров, ребята вдруг ощутили, что рельсы дрожат и тихо позванивают. Первым на это обратил внимание Продиджи. Он даже лег на шпалы, приложив ухо к стальной полосе. Так и есть, отчетливо слышались звон и вибрация, словно по рельсам шел поезд. Случись это в другом месте, никто бы не удивился, но среди доисторических животных появление поезда казалось величайшим чудом, еще большим, чем появление доисторического животного на современной железной дороге. Позже над деревьями возник столб черного дыма, постепенно приближающийся к путешественникам.

– Поезд! – Изумился Продиджи. – Паровоз! Надеюсь, это не скорый поезд «Москва-Астрахань». Делать ему здесь нечего.

– А тебя не интересует, кто может на этом поезде ехать? – Спросил Страус.

– Очень как интересует. И волнует. Вдруг на этом поезде едет взвод неандертальцев. Может, спрячемся, на всякий случай?

– Спрятаться бы не помешало, но некуда: вокруг открытое пространство, до ближайших кустов бежать далеко. Да и стоит ли? Хочется же узнать, кто на этом поезде едет.

Вскоре показался поезд, вернее, некое дымящее и грохочущее чудо, ползущее со скоростью пешехода, но затрачивающее на это дело много усилий. Продиджи и Страус сошли с рельсов, чтобы пропустить состав, и, на всякий случай, отошли в сторону на несколько метров. Однако вящее любопытство, чувство, подвигающее людей на всевозможные непродуманные действия, заставило их стоять на месте и не делать попыток спрятаться.

Впереди шел локомотив, громоздкий, оглушительно ревущий агрегат, собранный, скорее всего, из разнообразного металлолома. Паровозом назвать его было нельзя, хотя он явно работал на паровой тяге. Какие-то железные штуковины вращались в разные стороны, гремя, звеня, разбрасывая дым, пар, огненные искры. Кабины для машиниста и кочегара не наблюдалось. Сразу за огнедышащей топкой было открытое пространство, на котором виднелись две извивающиеся фигуры каких-то людей, должно быть управляющих локомотивом. Цвета они были черного, но в густом дыму было не разобрать: природный ли это окрас или последствия ударного труда на паровозе.

Сзади к локомотиву были прицеплены две большие открытые платформы, тоже не серийные, а самодельные, нагруженные снопами каких-то растений. На растениях вповалку сидели и лежали люди, в большинстве своем молодые. Вид у них на первых взгляд был хотя и затрапезный, но отвечающий современным представлениям о моде. Ни шкур, ни набедренных повязок, ни ожерелий из медвежьих когтей Страус и Продиджи не заметили.

– А-а-а! – Хором завопили люди, увидев Страуса и Продиджи.

– Чего это они? – Испугался Продиджи.

– Здорово, братья по разуму! – Кричали пассажиры поезда на чисто русском языке. – Садитесь к нам.

– Сядем, что ли? – Осторожно спросил Продиджи. Страус молча кивнул.

Пассажиры, подав руки, помогли Страусу и Продиджи забраться на платформу, а потом с щенячьей непосредственностью кинулись обниматься.

– Давно с большой земли? – Спрашивали пассажиры. – Какие дела в мире творятся? Надолго к нам? Не встречали ли фашистов и партизан?

И если на большинство вопросов Страус и Продиджи могли бы ответить, последний вопрос и крайне озадачил. Но пассажиры ответами не интересовались, они только спрашивали и веселились. Лица у всех были желтоватыми, изможденными, покрытыми незаживающими болячками. Тела худые, костлявые – ребра выпирают. А поведение отличалось чрезмерной развязностью и какой-то неадекватностью. Причину этого Страус определил быстро, когда увидел, что поезд под самую завязку забит коноплей.

– Меня Дастиком зовут, – представился ребятам один лысый субъект, ему с успехом можно было дать и двадцать лет и сто двадцать: лицо желтое, глаза белые, лоб в морщинах. – Поздравляю, вы едете в самую свободную на земле страну, в мир подлинной свободы, братства, гуманизма и демократии.

– Что за страна такая? – Осторожно спросил Страус.

– Либертания. Нет, брат, на карте ты ее не найдешь, она в этом закрытом мире находится.

– Можно из этого закрытого мира выйти? – Сразу же спросил Продиджи.

– Зачем? – Искренне удивился Дастик. – Ты хочешь променять свободу на тоталитарный режим? Либертания – так наш город называется – так вот, Либертания – это единственное место на земле, где человек может почувствовать себя свободным и делать все, что захочется. Понимаешь, наш город называется Либертания, в нем свобода, демократия. Его диссиденты основали, которые от тоталитарного режима сбежали, и назвали Либертанией, что значит: свободная страна. В ней свобода, демократия….

Похоже, лысый Дастик мог говорить только про свой любимый город или функционировал по одной, заранее заданной программе. Но, скорее всего, причиной таких повторов была перистолистая трава, на которой сидели все пассажиры, которую, набив в папиросы-самокрутки, курили, которую нюхали и жевали.

– Потом к нам разные диссиденты приходили, которые против тоталитарного режима боролись, – продолжал повествование Дастик. – Потому что здесь свобода, демократия. Наш город называется Либертанией, что значит: свобода, демократия….

Дастик говорил бы и дольше, но к счастью вскоре отключился и впал в забытье.

Поезд медленно тащился сквозь саванну, громко стучал, много дымил. Обкуренный машинист лениво бросал в топку дрова, а его помощник, свесив вниз голову и руки, валялся под ногами. Не менее обкуренные пассажиры лежали на снопах конопли, шевелились, почесывались, издавали непонятные звуки – в общем, вели свою свободную, наркоманскую жизнь. Дастик вскоре вышел из отключки, подсел к Продиджи и Страусу и затянул уже знакомую песню про свободный город Либертанию…

А вот для Шишиморы, Мормона и Бугая вопрос личной свободы вышел на первый план и стоял крайне остро – они попали в плен. Поселение, куда их мокрых и полураздетых доставили после неудачной охоты на лягушек, называлось «Партизанском». Именно такая вывеска висела над воротами огражденной частоколом крепости. Вряд ли партизаны второй мировой селились в таких деревянных фортах – им больше землянки и блиндажи подавай. Ну а эти соорудили себе бревенчатый частокол, возвели по углам островерхие башни с узкими бойницами и все колючей проволокой обмотали, чтобы разные нежелательные элементы не проникли (снаружи или изнутри наружу – без разницы). Внутри охраняемого периметра возвышались прочные бревенчатые строения, больше похожие на казармы. В центре располагался устланный бревнами плац, перед плацем – флагшток, на котором вяло трепыхался дырявый советский флаг.

Все обитатели «Партизанска», даже дети ясельного возраста, жили в дисциплине и почитании армейского устава. При встрече все отдавали друг другу честь, прикладывая ладонь к правому виску. На плацу какие-то молодые люди в военных обносках проделывали строевые упражнения, громко топая по деревянному покрытию.

Пленников провели мимо плаца и запихнули в помещение, по многим признаком являющееся тюрьмой: темно, малюсеньки окошки забраны решетками, никакой мебели, кроме грязного ведра и копны гнилого сена.

Из трех господ авантюристов только Бугай побывал в подобном интересном заведении, да и то в юношеском возрасте, когда, следуя моде и молодой глупости, пробовал «трясти» кооператоров.

– Подождите особиста и комиссара, – сказал старший конвоир перед тем, как запереть снаружи тяжелую дверь.

Мормон, Шишимора и Бугай остались ждать комиссара и особиста.

– Покушали лягушатинки, от всей души покушали? – Язвительно спросила Шишимора. – Прежде чем в болото без штанов лезть, нужно было по сторонам осмотреться. Теперь нас шлепнут, точно вам говорю.

Мормон и Бугай, уже привыкшие к истеричным стенаниям своей боевой подруги, на эти вопли внимания не обратили.

– Ты что-нибудь понимаешь, Мормон? – Спросил Бугай.

– Примерно. Особисты, комиссары – это при Сталине было. А город называется Партизанском. Я где-то слышал или читал, что некоторые японские солдаты, заброшенные во время второй мировой в джунгли, до девяностых годов воевали. Похоже, и эти воюют и даже не знают, что война давно закончилась.

– А может и знают. Ты видел, на конвоире современные адидасовские кроссовки были, только рваные?

– С туриста снял, – решительно объявил Мормон.

– А самого туриста куда?

– В расход. У тебя тоже кроссовки, рибоковские и в неплохом состоянии. Так что.… Прости меня, Бугай.

– Скажешь еще, – возмутился Бугай, но в душе испугался – здесь тебе не постсоветская тюрьма, где хоть и плохо, но жить можно, а плен. Иногда вопрос с пленниками решался очень просто.… Для пленителей.

– Куда мы попали? – Продолжала бушевать Шишимора. – Что они с нами сделают?

– Расстреляют, – печально ответил Мормон. – Это, моя милая Шишимора, наследники Берии. У них только одно на уме – как бы кого-нибудь как-нибудь ухлопать. Так что, поменьше ори.

Шишимора тоже испугалась и замолчала. В тюрьме воцарила тишина. Сквозь незастекленные окна темницы до слуха долетали звуки бодрой патриотической музыки времен ГУЛАГа и героических свершений. Играл духовой оркестр, и его музыканты могли бы многому научить музыкантов из Чумска, выдувавшие на первомайском празднике чудовищные слоновьи звуки. Топали по плацу марширующие.

Потом загремел замок, заскрежетали ни разу не смазанные петли, и дверь темницы отворилась. Вошли двое конвоиров, очень молодые – лет по шестнадцать. Шишимора, Бугай и Мормон сжались в комочки, готовясь к самому худшему.

– Идемте к комиссару, – сказал один из конвоиров ломким голоском.

Господа бандиты, неудачливые авантюристы, в общем, посредственные прохиндеи поднялись с утрамбованного сена на полу и по одному вышли из тюрьмы. Занятия на плацу продолжались. На этот раз там маршировали девочки и девушки в пятнистом камуфляже. Этот камуфляж убеждал, что жители Партизанска имеют сношения с «большой землей».

Пленников привели в кабинет комиссара, находящимся в самом большом и слегка украшенном здании поселка. Судя по меблировке, кабинет был и жилищем комиссара. Сам комиссар оказался древним высохшим старцем, длинноволосым и седым, с лицом похожим на лик мумии и реденьким пучком волос на подбородке. Одет он был все в тот же камуфлированный костюм, модный среди охранников, охотников, рыболовов и всех тех, кому нечего больше надевать. Рядом с развалившимся на лавке комиссаром сидел толстенький очкастый человек, лысенький, кругленький, ну очень-преочень похожий на Лаврентия Павловича Берию. Вид «Берии» напугал всех и особенно Мормона, знающего портрет грозного народного комиссара.

– Что вы делали на болоте? – С ходу спросил комиссар высоким, дребезжащим голосом. «Берия» молчал и смотрел недобро.

– Мы лягушек ловили, – промямлил поникший Мормон.

– Не верю! Вы вели закладку тайника для сбора сведений.

– Мы не знали, что здесь живут партизаны, – начала оправдываться Шишимора. – У нас авария случилась, мы в машине с моста упали, а теперь назад вернуться не можем. Вот и искали для себя пропитания. Мы двое суток не ели, устали, ослабли, простыли, все силы потеряли. Мы изранены, у нас зубы болят. – Шишимора даже пустила обильную слезу. Такой тактикой обычно пользуются уличные попрошайки, чтобы добыть у доверчивых прохожих деньги на новый «Мерседес».

Поток горьких слов и слез, кажется, смягчил грозный взор комиссара.

– Как давно вы видели Фрица? – Неожиданно спросил «Берия». Голос у него тоже был высокий, как у скандальной бабы.

– Какого Фрица? – Переглянулись пленники.

– Коржик, – позвал «Берия», – отведи подозреваемых в допросную.

В души незадачливых авантюристов проник тревожный холодок.

– Может как-нибудь по-другому? – Робко спросил Мормон.

– Это всего лишь профилактика, – ободряюще сказал комиссар и по-доброму так улыбнулся. – Потерпите. Мы каждого вновь прибывшего так проверяем.

Как вам сказать, если бы наши правоохранительные органы пользовались такой вот профилактикой для предотвращения правонарушений, наша страна стала бы самой законопослушной в мире, можно было бы не закрывать на ночь двери, и никто бы не дрожал от страха в темной подворотне.

В качестве профилактики Шишимору бросили в яму, наполовину наполненную змеями, пусть и неядовитыми ужами и полозами, но все равно скользкими, противными, вонючими. К тому же простой обыватель вряд ли отличит ядовитых змей от неядовитых. После тесного общения со змеями наша Шишимора потеряла сознание.

Мормона с этой же профилактической целью вывели за пределы поселка, раздели догола, связали и засунули голым задом в большой муравейник. Минут десять несчастный Мормон сновал, орал и дергался, кусаемый разозленными муравьями и обливаемый едкой муравьиной кислотой.

А Бугая слегка утопили в озере, но потом достали, откачали и привели в сознание.

После этой проверки каждый из них готов был признать, что знает не только какого-то Фрица, но и лично знаком с Адольфом Гитлером, пил баварское с господином Гиммлером и лично освобождал дуче Муссолини с подразделением Отто Скорцени.

Ночь исстрадавшиеся авантюристы провели в тюрьме, постепенно приходя к осмыслению действительности и залечивая свои телесные и духовные раны. Утром их выпустили на свободу и даже накормили какой-то безвкусной кашей.

– Считайте, что первую проверку вы прошли, – сказал им комиссар. – Вы зачисляетесь в четвертый взвод.

– Будет и вторая проверка? – Осторожно спросил искусанный муравьями, а потому опухший Мормон.

– Будет. Проверка боем. Вы должны будете сходить на задание: на диверсию, явочную квартиру или на охоту.

От таких слов несчастные авантюристы еще более опечалились – с них хватило и первой проверки. А тут, как назло, в крепость прибежал какой-то юный разведчик, пацаненок лет семи и доложил, что идет поезд. Для партизан пускание поезда под откос или нападение на вражеский эшелон являлось любимым занятием, поэтому весь поселок дружно зашевелился, готовясь к боевой операции. Мормону вернули его пистолет, правда, оставив одну обойму с тремя патронами. Бугаю отдали гранату, но, кажется, не его собственную, а очень старую и ржавую. Шишиморе в качестве оружия вручили простую дубину.

Дубинами была оснащена и большая часть партизан – нормального оружия им явно не хватало. Остальные вооружились разной дрянью: от охотничьих ружей до фитильных мушкетов, а двое взрывотехников приготовили бомбу из черного пороха. Потом, потрясая оружием, все воинство выдвинулось в поход.

Паровоз свободных наркоманов продолжал натужно пыхтеть и кряхтеть. Пыхтели и наркоманы, те, которые почему-то выходили из кайфа и больше не могли в него погрузиться. Продиджи подобрал брошенную кем-то расстроенную гитару и лениво перебирал струны. Исходящий от конопли ядовитый запах вызвал у него головную боль. Страус же допрашивал Дастика на предмет появления в закрытом лесу железной дороги.

– Она давно здесь появилась, – лениво отвечал Дастик. – Господин Бредис, который основал наш свободный город, говорил, что ее еще в тридцатые годы построили, когда в России Ленин правил.

– Ну, Ленин раньше правил, – возразил Страус.

– Нет, то другой Ленин был, добрый. Он царя сверг, который еврейские погромы делал. А это другой Ленин, злой, он людей расстреливал. Вот он эту дорогу и построил, от нечего делать, чтобы над людьми издеваться.

– А Сталин? – Удивляясь, спросил Страус.

– А Сталин еще страшнее был. Он вместе с фашистами мир завоевывал, лично людей расстреливал – маньяком был. Людей в газовых камерах травил.

– Дастик, ты когда-нибудь в школе учился? – Прямо спросил Страус.

– Нет. Когда я жил в несвободном мире, меня туда мама не пускала. Она говорила, что школа лишает свободы. Потом, когда сюда перебрались.… Здесь вообще учиться не надо – свобода!

– Значит, выход отсюда есть, – констатировал Страус.

– Вход есть, – почесал лысый затылок Дастик, – а насчет выхода. Никто отсюда не выходит.

– Мама твоя жива?

– Жива, но она ушла в виртуальную реальность и теперь лежит в анабиозе.

«Передозировка», – догадался Страус.

Дастик снова отключился, глупо выкатив глаза и открыв рот – возможно ушел вслед за мамой в виртуальную реальность или погрузился в медитацию и теперь постигал великие истины.

Страус перебрался поближе к тренькающему на гитаре Продиджи, посмотрел с неподдельным сожалением на эволюции наркоманов.

– Не понимаю я их, – сказал тихо Страус. – Вокруг столько интересного, вон какой-то кенгуру по полям поскакал, а они погрузились в свою «виртуальную реальность» и не видят ничего вокруг.

– Они свободны и счастливы, – пробурчал Продиджи.

– Ты хотел бы такого счастья?

– Я – нет, но за других я не отвечаю.

– Как видно, никто не отвечает, – пробормотал Страус.

Совсем неожиданно прогремел громкий взрыв. Рядом с правым рельсом вырос дымный столб. Из небольшого леска, растущего возле самых путей, выбежали какие-то люди и напали на поезд.

– Партизаны! – Испуганным хором закричали наркоманы и стали отбиваться.

Взрыв не повредил рельса, поезд не остановился, наоборот, даже прибавил ход – очнувшийся машинист и двое помощников-добровольцев принялись усиленно бросать в топку дрова. Пассажиры вытащили из-под стогов конопли разнообразное дубье, железные ломы и два ржавых ружья и стали использовать это оружия для отражения атаки.

Партизаны бестолково пытались запрыгнуть на платформы, чаще всего запрыгнуть не успевали, промахивались и падали рядом. Других, более ловких, сумевших заскочить на платформы, встречали дубинами по головам и тоже сбрасывали на землю. Падали на землю и наркоманы, валились созревшими плодами в больших количествах. Падали не только по причине ранения, но и просто так, не удержавшись на своих заплетающихся ногах.

– Бей партизан! Бей партизан! – Громко вопил вернувшийся в естественную реальность Дастик, высоко подпрыгивая на своих тощих ногах. Был он какой-то радостный, воодушевленный и, по многим признакам, ненормальный. Попрыгав и покричав некоторое время, Дастик упал на сноп конопли и снова отключился.

Приняли участие в сражении и Страус с Продиджи. Страус без успеха пальнул в нападавших из своего мультука, а Продиджи огрел какого-то волосатого типа гитарой по голове.

Взятие поезда сорвалось. Партизаны вскоре были сброшены с платформ вместе с изрядной частью пассажиров. Упавшие пассажиры и партизаны остались избивать друг друга, а состав, наращивая скорость, покатил дальше.

– Ну почему так? – Плакал сидя на земле Мормон и гладил свою несчастную голову. – Почему за два дня меня дважды били именно по голове, причем каждый раз это были гитара. Почему так?

– Я не знаю, почему так, – ответил Бугай. – Но пока партизаны добивают этих паровозников, мы можем смыться.

– И то верно, – согласилась Шишимора.

Бугай и Шишимора подхватили под руки Мормона и, осторожно озираясь по сторонам, побежали прочь. Партизаны были заняты битвой и на трех дезертиров внимания не обратили….

Город Либертания, куда после долгого пути и кровавых сражений приполз паровоз, поразил Страуса и Продиджи своей необыкновенной, вековечной грязью. Видимо, когда-то это было поселение строителей железной дороги. Сложенные из камня, бревен и кирпича простой архитектуры одно-, двухэтажные здания, сгнившие дощатые бараки были разбросаны на площади в несколько гектаров. Когда-то фасады некоторых из них украшали барельефы, посвященные строителям коммунизма, но сейчас стены в несколько слоев были размалеваны чудовищными граффити, которые жители свободного города, однако, считали великим искусством. На улицах – ямы, наполненные грязной водой и экскрементами, ни травинки, ни кустика, один мусор. В воздухе витает чудовищное амбре из смеси запахов фекалий, конопляного дыма, бензина и уксуса и еще чего-то мерзкого.

Сами горожане вели странную, непонятную постороннему взгляду жизнь. Многие из них просто валялись в кучах мусора. Другие, как сомнамбулы, бродили из стороны в сторону, видимо, представляя себя терминаторами. Третьи танцевали под музыку или без оной. Четвертые прямо на улицах предавались свободной любви. Пятые дрались. Шестые устраивали какие-то шествия, распевая немелодичные песни прокуренными голосами. Седьмые стояли на головах. Восьмые кончали жизнь самоубийством, и им никто не мешал. Девятые…. Десятые…. Главное – никто не работал, и никто никем не командовал. Дальнейшие впечатления Продиджи и Страуса сложились в пестрый, необъяснимый калейдоскоп, из которого с трудом вычленялись отдельные картины.

…Картина первая. На одной улице в ряд стоят три перекосившихся здания с вывесками: «Абортарий», «Эвтанарий», «Крематорий».

– Как удобно, – восхитился Продиджи. – Здесь тебе и легкую смерть-эвтаназию предложат и прочие крайне необходимые услуги….

Труба над крышей крематория испускала черный дым, словно работала безостановочно много дней.

…Картина вторая. Трех израненных, залитых кровью молодых людей выгружают из повозки. Один из них – явный клиент крематория.

– Мы занимались защитой животных – отбивали у леопарда его добычу, маленького олененка, – пояснила молоденькая, худая, но крайне решительная девушка с чудовищной прической, похожей на воронье гнездо.

– Зачем это вам? – Изумленно спросил Страус. – Леопарду тоже есть нужно.

– Здесь вопрос принципа, – ответила девушка и взглянула на Продиджи и Страуса как на недоумков. – Мы – представители экологического движения и защищаем маленьких оленят. А леопард пускай травой питается.

– Кто же в таком случае леопарда защитит? – Спросил Продиджи.

– Для этого свое движение есть – защитники хищных зверей.

…Картина третья. Один противник мировой глобализации – у многих жителей города было радио, и мировые новости сюда иногда долетали – облил себя в знак протеста бензином и поджег. То же сделал сторонник мировой глобализации. При этом ни первый, ни второй не знали, что означает это слово. Остальные свидетели происшествия весело галдели и грелись возле горящих тел.

…Картина четвертая. Большая группа людей, молодых и не очень, пытается строить из обломков разобранных зданий какое-то аляповатое сооружение.

– Мы строим новую вавилонскую башню, – пояснили они Страусу и Продиджи, – чтобы добраться до Бога, чтобы он открыл нам великую и непреложную истину и изменил наши языки.

Кто-то из строителей намеревался без труда выучить английский, а кто-то урду, чтобы нести в народ слово божье.

Слепленная без цемента башня вскоре развалилась, задавив половину своих строителей и чуть не зацепив обломками Продиджи и Страуса.

…Картина пятая:

– Свобода представляет из себя особый бесцветный газ, сходный с закисью азота. – Вещал собравшейся возле него толпе какой-то волосатый, завшивленный гуру с огромными безумными глазами, полными наркотической скорби. – Этот газ выделяется при горении особого священного растения, имеющего латинское название: Каннабис сатива. При вдыхании этого газа наступает полное прояснение ума и приходит подлинная свобода. Человек начинает понимать вселенскую истину, свое абсолютное могущество и бессмертие….