Текст книги "Океанский ВМФ товарища Сталина. 1937-1941 годы"

И снова из посмертных воспоминаний Н.Г. Кузнецова: «Вся беда в том, что два наркомата (обороны и ВМФ) опирались в работе не на четкую организацию, а на указания Сталина. А он в своем аппарате не имел даже советников, которые докладывали бы ему особо срочные письма… Когда я командовал флотом, мне казалось, что где-то в тайниках штабов всё-таки есть разработки и планы, в которых мы нуждались, и только на местах в силу особой секретности о них не знают. Но когда пришёл на работу в Москву, обнаружил: никаких тайников нет. Есть только «указания товарища Сталина», но они не сформулированы на бумаге, и руководствоваться ими нет возможности. Более того, на некоторые вопросы я не получал ответов даже у Сталина. А когда был настойчив, ловил на себе косые взгляды окружения Генсека: дескать, зачем лезешь в сферы тебе недоступные? А официально получал всегда один и тот же ответ: «Когда будет нужно, узнаете…». Словом, накануне войны у нас не было четко сформулированной военной доктрины, а поэтому не могло быть и четко сформулированных задач флоту, не была определена и его роль в системе Вооруженных Сил. Без этого нельзя было приступить к разработкам конкретных задач флотам».

В доказательство своих слов Н.Г. Кузнецов писал, что даже накануне войны он «не присутствовал ни на одном совещании, где бы рассматривался вопрос готовности Вооруженных Сил и флотов в целом к войне». «Мне, – рассказывал флотоводец, – были известны многочисленные мероприятия распорядительного порядка по Советской Армии, но до Наркомата ВМФ не доходили указания о повышении готовности или поступках на случай войны».

«Мне могут возразить, что это, возможно, и делалось – рассказывал Н.Г. Кузнецов, – но только без ведома и учета точки зрения Военно-Морского Флота. Но какие могли быть секретные разговоры на эту тему без учета целого вида Вооруженных Сил? Руководство Красной Армии не могло иметь полноценных планов обороны без учета действий Военно-Морского Флота».

В данном случае перед нами точка зрения только наркома ВМФ. Насколько она объективна? Уверен, что напиши на эту тему тогдашние руководители наркомата обороны К.Е. Ворошилов и С.К. Тимошенко, они бы обвинили во всех этих недоработках и самого Кузнецова. Истина, как всегда, кроется где-то в середине…

Признаем, что Н.Г. Кузнецову на первых порах действительно пришлось нелегко. Знаний и опыта у него было мало, а вопросов, которые предстояло решать – невпроворот: подготовка ВМФ к предстоящей большой войне, срочное решение катастрофически запущенных кадровых вопросов, начало грандиозного строительства будущего Большого флота, окончательное формирование самого наркомата, освоение новых баз в Прибалтике и т. д. и т. п. Как нам теперь известно, на все – про все, ему было отведено каких-то два года. При этом, судя по всему, вначале Кузнецов рассчитывал, что ему будут все дружно помогать, и Сталин, и Генштаб. Но Сталин, и Генштаб были по горло заняты другими серьезными делами, и во многих случаях нарком ВМФ оказался предоставлен сам себе. Впрочем, на то он и есть нарком, чтобы самостоятельно принимать решения, а потом нести за эти решения персональную ответственность. Сам Н.Г. Кузнецов вспоминал об этом так: «В 1937–1939 годах на мои плечи легла ответственность за подготовку к войне. Наркомат обороны, как пишет Г.К. Жуков, был занят по горло своими сухопутными делами, и даже начальник Генштаба не мог выделить времени, «чтобы познакомиться с флотом». Я был предоставлен в решении оперативных вопросов самому себе. К Сталину попасть было не всегда просто. Никто другой ответ давать не хотел. Но уже летом 1939 года стало очевидно, что «война на носу», и, коль скоро ты нарком, принимай все меры, чтобы она не застала флоты врасплох». В данном случае Кузнецов все же признал, что за ВМФ отвечает не Сталин, а именно он.

Относительно помощи со стороны курировавшего ВМФ В.М. Молотова, Н.Г. Кузнецов в посмертных «Крутых поворотах» вспоминал так: «Ему (В.М. Молотову – В.Ш.) и А.А. Жданову было поручено «шефствовать», и они в какой-то мере помогали мне в решении вопросов, но всё же чаще всего предлагали «написать товарищу Сталину». Хотя и «регламентированного положения о том, что могли и должны были решать Молотов, как зампред Совнаркома, и Жданов, как секретарь ЦК, не имелось». «Шефы» отказывались даже «проталкивать» подобные вопросы, не зная, как будет реагировать «Хозяин» – опасались попасть из-за флота в неудобное положение, если окажется, что Сталин имеет иное мнение, чем моряки. Бывало и так: обещали поддержать меня и меняли своё мнение «на ходу» в кабинете Сталина, определив направление ветра, но мне-то так поступать было нельзя… Я имел своим прямым начальником самое высокое лицо в государстве и в то же время не имел такого «шефа», с которым мог бы в любой день обстоятельно побеседовать и доложить ему свои флотские нужды. Когда я начинал надоедать своими просьбами Молотову и Жданову, то они сердились и прямо говорили: моё дело как наркома добиваться приёма у Сталина и просить его решить эти вопросы. Но чем ближе к войне, тем больше Сталин удалялся от флотских вопросов текущего порядка. …Это приучило меня к самостоятельности и вынуждало в отдельных случаях самостоятельно принимать собственные решения. Пожалуй, этим я обязан и тому, что в канун войны, не ожидая приказаний свыше, принял ряд решений по повышению боевой готовности флотов… Молотов считал своим долгом шефствовать над флотом и избегал только оперативных вопросов. По всем флотским вопросам он обязательно советовался со Сталиным. У меня сложилось впечатление, что Молотов при взаимоотношениях со Сталиным не имел собственного мнения, и только слушал его приказы. Возможно, это ошибочно и касается только флотских дел, в которые он явно не хотел вмешиваться и ограничивался ролью исполнителя принятых решений».

В целом, несмотря на все свои сетования, Кузнецов работал с куратором флота достаточно плотно и продуктивно. Забегая вперед отметим, что, когда в 1944 году он, уверовав в свою силу, попытался самостоятельно решать даже превышающие его компетенцию внешнеполитические вопросы, это закончилось для него весьма и весьма драматически.

Следует отметить, что Н.Г. Кузнецов с момента своего назначения наркомом понимал всю важность согласования требований флота с руководством судостроительной промышленности, занятой исключительно военным судостроением, отработкой связей и взаимодействия с наркоматом судостроительной промышленности и своими кураторами В.М. Молотовым и А.А. Ждановым, что положительно сказывалось на темпах строительства кораблей и улучшения системы базирования флотов.

Адмирал И.В. Касатонов в своей книге, посвященной Н.Г. Кузнецову, пишет: «Н.Г. Кузнецов в кратчайший срок освоил многие вопросы организации формирования оперативно-тактических заданий, принимал в них участие, утверждал, изучал опыт иностранных флотов, смело докладывал многие вопросы. Сталину, которому нравилось быстрое постижение Кузнецовым всех этих сложных вопросов и то, что недавно назначенный молодой нарком прекрасно ориентируется в непростой обстановке, связанной с наукой, проектными бюро и промышленностью. Сам Н. Г. Кузнецов в течение всей своей службы подтверждал, что пониманию многих вопросов строительства флота способствовали его служба и командование крейсером, участие в войне в Испании, командование Тихоокеанским флотом, служба с большими флагманами: Л.М. Галлером, И.С. Исаковым (оба командовали флотами), И.С. Юмашевым, Л.А. Владимирским, Ю.Ф. Раллем и многими другими адмиралами, генералами и офицерами, находящимися на службе в то непростое время.

К сожалению, практически с первых шагов «наркомства», у Кузнецова проявился серьезный недостаток – полное отсутствие дипломатии в отношениях с высшими должностными лицами. Впоследствии именно это неумение и станет причиной краха его карьеры. Свое неумение налаживать личные контакты с руководителями высшего ранга Н.Г. Кузнецов описал в своих посмертных воспоминаниях «Крутые повороты» так: «…Если в бытность Сталина, все основные вопросы решались только по его указаниям, то флотские как-то особенно замкнулись на него, и не было ни одного руководителя, который бы взялся за их решение. Даже когда он иногда и поручал кому-либо вести текущие флотские вопросы, они весьма неохотно брались за это дело и, как я уже заметил, ничего самостоятельно не решали, а при первой возможности стремились от них отделаться, столкнуть это «кляузное» дело на кого-нибудь: косо смотрели на меня – дескать, навязался ты со своим флотом. Причины заключались в том, что флот очень дорог и вопросы его очень сложные. Нужно было в них детально разбираться, чтобы сознательно принимать решения, а на это ни желания, ни времени не было. Решения Сталина по флоту никогда нельзя было предугадать, как и трудно угадать правильное решение, и поэтому часто получалась неприятность. А этого в последние годы часто боялись все его соратники. Если мы, моряки, по долгу службы вынуждены были получать упреки, то те, кому это было необязательно, всячески старались избавиться от такой дополнительной нагрузки, которая почти никогда не обещала похвалы, но обещала много неприятностей. Флотские вопросы были для них такими, что ради них они не собирались портить отношение или навлекать на себя неудовольствие вождя».

Что ж, в данном случае Кузнецов, в определенной мере, прав – действительно желающих заниматься чужими делами всегда было немного. Но ведь на то Кузнецов и был поставлен наркомом, чтобы не только командовать флотами, но и заниматься вопросами лоббирования интересов ВМФ во всех властных структурах, причем не только через Сталина, а через назначенных ему кураторов. Он был просто обязан, в интересах дела, налаживать с каждым из них особые личные отношения (как это будет с успехом делать в будущем его преемник С.Г. Горшков).

* * *

Следует отметить, что боевая подготовка ВМФ, с которой столкнулся Н.Г. Кузнецов, приняв должность наркома, находилась в ужасном состоянии. Это и понятно, ведь предыдущим наркомам было совсем не до нее: Смирнов агитировал и арестовывал, а Фриновский уже только арестовывал. Впрочем, Кузнецов в кресло наркома тоже не с неба свалился и уровень боевой подготовки на вверенном ему Тихоокеанском флоте был столь же низкий, как и на остальных.

Удивительно, но боевая подготовка ВМФ СССР в 1939 году происходила так же, как и на парусном флоте в XVIII веке – она была четко сезонной. Летом корабли выходили в море и отрабатывали задачи, но с наступлением осени вся боевая подготовка свертывалась и флот большую часть времени находился в базах до следующей весны. И если для Балтийского флота (он плавал традиционно только 5 месяцев в году) это было хоть как-то оправдано (Финский залив зимой замерзал), то на Тихом океане и Черном море так действовали уже в силу традиции… К чести Кузнецова, став наркомом он стал безжалостно ломать данную пагубную традицию. О том, насколько это ему далось, вопрос отельный. Кроме этого вся боевая подготовка ВМФ СССР, согласно всех руководящих документов, сводилась единственной идее – генеральному сражению нашего флота с флотом противником на заранее подготовленной минно-артиллерийской позиции. В идеале это выглядело так: вражеский флот подходит к нашим военно-морским базам и попадает на заранее подготовленную минно-артиллерийскую позицию, где заранее выставлены минные поля и все пристреляно береговой артиллерией. Предполагалось, что, попав на мины и под огонь береговой артиллерии, противник понесет серьезные потери, после чего, его уже можно будет атаковать торпедными катерами и эсминцами, довершая разгром. Оставшиеся удирающие корабли добивала уже авиация. Для малочисленного флота идея боя на минно-артиллерийской позиции была действительно единственным возможным вариантом отражения вражеского нападения с моря. И готовиться к такому развитию событий, действительно было надо. Но весь ужас состоял в том, что аксиома боя на минно-артиллерийской позиции заслонила собой все остальные варианты с возможных столкновений с флотами противников. И все флоты из года в год отрабатывали исключительно этот вариант боевых действий. И никому почему-то не приходило в голову, что потенциальный противник был давным-давно прекрасно осведомлен именно об этой тактике советского ВМФ. Поэтому идти к нашим базам и подставляться под комбинированный минно-торпедно-артиллерийско-бомбовый удар он вряд ли будет (как собственно и получилось в начале Великой Отечественной войны). Было много и других упрощений: артиллерийские стрельбы в море отрабатывались только на параллельных курсах и малых дистанциях. Подводные лодки практически не стреляли торпедами, а имитировали выстрелы т. н. «пузырем». В период массовых репрессий никто не рисковал выступить с какими-нибудь новшествами, которые могли быть расценены как вредительство. Гораздо проще было доложить об успешной стрельбе «пузырем», чем выстрелить и потерять дорогостоящую торпеду.

Не лучшим образом на боевой подготовке сказалось и, казалось бы, нужное и полезное, стахановское движение. Разумеется, в идеале оно должно было помочь морякам лучше освоить свою технику, но на практике, как всегда, началось обычное в таких случаях очковтирательство, с последующими докладами о все новых и новых рекордах. При этом экипажи кораблей (и в первую очередь подводных лодок) изматывались в море никому не нужными перекрытиями сроков автономности.

Придя во власть, Кузнецову и в данном вопросе удалось кое-что поменять, но, к сожалению, успел он немного – ему банально не хватило времени.

Несомненными реальными плюсами деятельности Кузнецова, в отведенное ему до войны время, является пересмотр методики боевой подготовки и, как мы уже говорили выше, введение трех степеней повышенной боевой готовности. Что же придумал Кузнецов и его команда? Во-первых, из состава боевых частей флота, как корабельных, так береговых и летных, выделялось т. н. «боевое ядро» (прообраз сил постоянной боевой готовности). В «боевое ядро» входили корабли, отработавшие учебные боевые задачи и готовые к ведению боевых действий. При этом состав «боевого ядра» постоянно менялся. Например, на 22 июня 1941 года в состав «боевого ядра» ВМФ СССР числилось: один линкор (из трех), один крейсер (из семи), два лидера (из пяти), 12 эсминцев (из 40) и 29 подводных лодок (из 127). Фактически «боевое ядро» включало в себя 25 % боевых кораблей. Аналогично в «боевое ядро» включались отдельные береговые батареи и авиаэскадрильи.

При этом, все корабли, батареи и эскадрильи «боевого ядра» имели боеготовность близкую к 100 %, что касается кораблей, батарей и эскадрилий, не входящих в «боевое ядро», их боеготовность была значительно ниже. Кроме этого была введена система повышенных боеготовностей, включавшая в себя три степени. Так при низшей повседневной боеготовности № 3, «боевое ядро» флотов находилось в шестичасовой готовности к бою и походу, остальной же флот занимался своими повседневными делами (отрабатывал первичные задачи, ремонтировался и т. д.). При переходе флота в боеготовность № 2 «боевое ядро» переходило в 4-часовую боеготовность к бою и походу, остальной же флот переходил на шестичасовую. При этом сворачивался ремонт кораблей и высылались в море дозоры. Наконец, при боевой готовности № 1 «боевое ядро» переходило на одночасовую готовность к бою и походу, а весь остальной флот на четырехчасовую. При этом усиливались морские и воздушные дозоры, начиналось рассредоточение сил и конкретная подготовка к отражению нападения. При этом никакой мобилизации гражданских судов и личного состава не начиналось, т. к. это была прерогатива не наркомата ВМФ.

Интересно проанализировать процентное финансирование РККФ, а потом, после образования отдельного наркомата, и ВМФ от всего финансирования РККА в предвоенные годы, ведь финансовые потоки определял всегда сам Сталин. Так если в 1937 году доле финансирование РККФ от РККА оставалось на уровне прежних лет – 4,6 %, то уже в следующем 1938 году она подскочила до небывалых дотоле 19,7 %. Такой скачек был вызван началом создания Большого флота и необходимыми для этого большими финансовыми затратами. В 1939 году, в связи с началом Второй мировой войны в Европе и необходимостью скорейшего наращивания мощи, прежде всего, сухопутных сил, доля флота была несколько снижена до 18,5 %, однако все равно оставалась весьма и весьма значительной. При этом общая доля действующего РККФ, даже несмотря на начало строительства Большого флота и увеличение штатов, в связи с резким увеличением численности РККА, в предвоенные годы постоянно снижалась. Так, если в сентябре 1939 года она составляла 10,7 %, то к маю 1940 года 7,5 %, а к июню 1941 года всего 5,8 %. При этом следует помнить, что численность РККФ все эти годы также росла. Общеизвестно, что тот. кто контролирует серьезные финансы имеет и серьезный авторитет. Поэтому по объективным показателям молодой нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов, контролируя всего 5,8 % Вооруженных Сил СССР и 18 % оборонного бюджета, он не мог на равных тягаться с наркомом обороны Тимошенко и его окружением, которые первое время не слишком праздновали выскочку-моряка. Именно в этом кроется определенное игнорирование руководством наркомата обороны и Генштабом наркомата ВМФ, отсутствие необходимых согласований, и ответные обиды Кузнецова.

По задумке Сталина, сущность военно-морской политики СССР, как составной части государственной и военной политики, заключалась в деятельности руководства страны по достижению главной внешнеполитической цели – предотвращения военных столкновений в прилегающих к побережью России морских акваториях. Поэтому основным направлением и главными задачей тогдашней военно-морской политики и явилось развитие военно-морского потенциала СССР – создание Большого флота. Сделал ли Сталин все возможное в предвоенные годы для возрождения ВМФ? Думаю, что сделал. Если и можно его в чем-то упрекнуть, так это в отсутствии выработки и законодательном утверждении официальной морской доктрины СССР. Впрочем, первая вменяемая морская доктрина была принята в нашей стране… только шестьдесят лет спустя.

Адмирал Флота Советского Союза С.Г. Горшков в книге «Морская мощь государства» так охарактеризовал теоретическую и практическую подготовку командного состава ВМФ СССР накануне войны: «Военно-Морской Флот к началу войны располагал стройной теорией подготовки и ведения операций – еще новой тогда формы военных действий. Он имел четкие рекомендации по основным вопросам оперативного искусства, сформулированные в документах того времени. Командование и штабы флотов и других оперативных объединений к началу войны успели накопить необходимый опыт в организации и планировании морских операций. Это давало серьезные преимущества при решении основных вопросов оперативного использования сил в вооруженной борьбе на море. Через все наши наставления, руководства и уставы красной нитью проходило требование настойчиво искать и решительно атаковать противника в любых условиях обстановки. Основным методом решения задач флотом считалось уничтожение противника путем нанесения мощных ударов превосходящими разнородными силами на главном направлении при четком их взаимодействии и использовании тактической внезапности и быстроты наносимых ударов. Большая роль по-прежнему отводилась позиционным средствам борьбы – береговой артиллерии, минным заграждениям и созданию мощных минно-артиллерийских позиций, опираясь на которые, корабли и авиация флота учились наносить поражение численно превосходящим силам флота противника. Таким образом, и в это время исходя из состава сил и их боевых возможностей Военно-Морскому Флоту ставились в оперативно-стратегическом плане оборонительные задачи в основном в прибрежной зоне по защите страны от вторжения с моря. Вместе с развитием сил флота повышалось боевое мастерство советских моряков. Напряженно проводилась боевая подготовка флотов, совершенствовалась сплаванность кораблей в составе тактических групп и соединений, отрабатывалась тактика морского боя. Главное внимание уделялось организации совместного удара надводных кораблей, торпедных катеров, авиации и подводных лодок по группировке надводных кораблей противника на наших минно-артиллерийских позициях, создаваемых в узкостях и на подходах к военно-морским базам. В то ж е время в разработке вопросов военно-морского искусства преобладало влияние сторонников оборонительных взглядов на роль и использование флота в будущей войне. Следствием этого явилось сохранение традиций в свое время правильной «теории малой войны» в новых условиях, когда наш флот уж е стал способен вести боевые действия и за пределами своих прибрежных вод. В этом проявилось отрицательное влияние этой теории на дальнейшее развитие советской военно-морской мысли. По существу, в военного-морском искусстве преобладала точка зрения на использование сил флота в оборонительных целях, а сам флот рассматривался в качестве оборонительного фактора, хотя его задачи в оперативном и тактических планах решались наступательными методами… Положительным явлением для советского военно-морского искусства было значительнее развитие вопросов взаимодействия армии и флота при ведении боевых действий в приморских районах. В процессе боевой подготовки корабли флотов тренировались в оказании огневой поддержки приморскому флангу армии, в высадке десантов (преимущественно тактических) и в прикрытии войск от воздействия с моря. Впервые в истории военно-морского искусства в 30-е годы у нас была разработана теория морской десантной операции, которая проверялась в процессе боевой подготовки. Однако ни созданию десантных кораблей, ни формированию специальных десантных войск достаточного внимания не уделялось. Все наши флоты подошли к войне, не имея ни одного десантного корабля специальной постройки. Не было в составе флотов и нужного числа артиллерийских надводных кораблей, необходимых для поддержки высадки десантов. Все это ограничивало возможности флота в решении задач по содействию сухопутным войскам и затрудняло его действия по высадке морских десантов, потребность в которых, как показала жизнь, возникла в первые же дни Великой Отечественной войны.

Отметим, что С.Г. Горшков указал на определенную «странность» в предвоенных теоретических военно-морских изысканиях: «Ни на одном из наших флотов даже не поднимался вопрос о ведении боевых действий в океане, хотя в составе флотов имелись подводные лодки с довольно значительной дальностью плавания, а страной был взят курс на создание большого океанского флота. Вот почему использование даже таких сил дальнего действия флотов, как подводные лодки, в том числе крейсерские, ограничивалось узкими рамками преимущественно тактического применения главным образом в ближних районах. Это подтверждается также распределением подводных лодок между театрами. На Баренцевом море, где условия выхода в океан были наиболее благоприятными, к началу войны находилось меньше подводных лодок, чем на Балтийском или Черном море».

Такое отношение к использованию уже строящегося Большого флота было, по меньшей мере, странным. Согласитесь, если вы полным ходом строите океанский флот, то теоретической проработкой его использования в океане следует заниматься заранее, а не тогда, когда сойдут со стапелей суперлинкоры и суперкрейсера. Вопрос, почему никто не занялся проработкой теории ведения боевых действий в океане, одновременно с началом строительства океанского флота, так и остался открытым. В данном случае автор может высказать лишь свою версию данного несоответствия кораблестроительной программы и теоретическим изысканиям руководства ВМФ. Полагаю, что до рассмотрения этого вопроса у Сталина в 39–41 годах, в силу его чрезвычайной загруженности массой военно-политических и народно-хозяйственных вопросов, просто не дошли руки. Что же касается руководства ВМФ, то, не получив прямого указания сверху, своей инициативы они не проявили. Почему? Отчасти из-за опять же, огромной загруженности текущими делами. Отчасти из-за все еще сидящей в головах наркома ВМФ, его заместителей и командующих флотами инерции мышления «молодой школы» и отсутствия полного понимания дальних планов Сталина.