Текст книги "Любимцы Богини"

Перекур был недолгим. Центральный пост приказал подготовить шахту аварийно-спасательного люка к погружению. Поток воздуха стих одновременно с прекращением шума работы дизелей. Задраив люк, Лавров доложил в центральный пост. Сразу же, после его доклада, по трансляции последовала команда: «Срочное погружение!».

К-30 нырнула на безопасную глубину. Через несколько минут все находящиеся в отсеке, услышали шум винтов проходящего над ними судна.

«Наверное, авианосец! – подумал Лавров. – Сейчас объявят учебную тревогу! Пора в центральный пост». Ему не терпелось узнать, что же произошло в седьмом.

Запах гари чувствовался уже и в восьмом, но не так сильно как в седьмом отсеке. Перешагнув комингс переборочной двери седьмого отсека, Лавров почувствовал, как у него запершило в горле и на глазах начали выступать слезы. Весь отсек был черным от сажи. Везде присутствовали следы начинавшегося здесь объемного пожара. Лавров обратил внимание на то, что на покрывающей обечайки и шпангоуты пробковой изоляции выгорел тонкий поверхностный слой. Причем, он выгорел равномерно, на всей поверхности изоляции. Значит, огонь мгновенно охватил весь отсек. Если бы не своевременная подача фреона, последствия могли быть катастрофичными. А что же в трюме? Спускаясь по трапу, он споткнулся о протянутый внутрь трюма шланг воздушно-пенной системы пожаротушения. Интересно, кто ею пользовался! Вахта, обнаружившая очаг возгорания или разведчики после вскрытия отсека для тушения очагов тления? Какая ему разница? Все равно нужно перезаряжать станцию пожаротушения. За линией вала, в районе турбогенератора левого борта в тусклом свете переносной лампы виднелись неясные очертания нескольких фигур. Одна из них повернулась к нему.

– Интересуетесь? – голосом командира БЧ-5 недовольно спросила она. С испачканным сажей лицом он был неузнаваем.

– Да! – ответил Лавров. – Здесь был очаг пожара?

– Нет. Очаг возгорания мы не нашли.

– А что здесь делают электрики?

– Меняют на всякий случай подплавленный огнем кабель. Хотя можно было бы обойтись и без этого. Сопротивление изоляции силовой сети в норме. Вы сейчас в центральный?

– Да!

– Подмените комдива – раз. Пусть прибудет в седьмой и лично организует проверку состояния систем линий валов.

Лавров с неохотой кивнул головой: «Можно подумать ему нечего делать. Во всех отсеках разбросаны использованные ИДА-59. А если опять пожар или поступление забортной воды? Нужно срочно организовать их проверку, заменить по возможности, использованные кислородные баллоны новыми, перераспределить запасные аппараты из носовых отсеков в кормовые, привести в работоспособное состояние станции пожаротушения 9-го отсека! Хорошо, что фреон не давали со станции центрального поста! У него на перезарядку всего тридцать пять килограммов. Это только на один резервуар станции 9-го отсека. Когда он займется этим?». По трансляции опять объявили о всплытии на перископную глубину. Лавров, почувствовав нарастающий дифферент на корму, поспешил в центральный.

Центральный пост встретил его темнотой, из которой высвечивалось тусклым белым пятном пространство вокруг планшета БИПа. Фосфоресцирующие подсветки репитеров освещали неподвижные лица рулевых на постах управления рулями, зеленым мертвенно-бледным цветом. Палубу покачивало. Пока Лавров шел, подводная лодка успела всплыть на перископную глубину. Командир, черной тенью приникнув к перископу, осматривал горизонт. Исаковский, не дожидаясь вопросов, ввел в курс дела:

– Работы с кабелем вот-вот закончат. Нагрузка на турбогенератор левого борта принята, но режим на винт будет разрешен только по окончании работ. Я бегом посмотрю и сменю тебя. А может, и Сысуев сменит. Если найдем авианосец, объявят учебную тревогу.

– Слава, а что это за судно из-за которого мы так быстро погрузились?

– Супертанкер! Его навигационную РЛС наши метристы приняли за станцию обнаружения надводных целей авианосца.

Комдив-раз направился к кормовой переборке, а Лавров стал вникать в то, что не успел ему передать вахтенный инженер-механик.

Уже доложили об окончании работ с кабелем, а Исаковский все не появлялся. Лавров начал терять терпение: «Наверное, сидит на пульте и точит лясы с операторами! А у меня у самого гора дел!». Он хотел связаться с пультом, и сказать все, что про него думает, но не успел.

– По пеленгу 256°, обнаружена работа радиолокационной станции AN/APS-124. Носитель, предположительно, вертолет «Си Хок», – доложил метрист.

– Срочное погружение! Боцман! Погружаться на глубину 100 метров! – мгновенно отреагировал Хорольский. Лавров отработал ревуном погружение и отрепетовал команду голосом по трансляции. С большим дифферентом на нос, лодка пошла в глубину. Лавров знал, что К-30 необходимо как можно быстрее погрузиться и отойти от этого места. Оснащенный магнитным обнаружителем вертолет, опасный враг для подводной лодки. Скорее всего, где-то поблизости находится корабль охранения, с палубы которого он был поднят.

Его догадка подтвердилась. Минут через семь на БИП последовал очередной доклад, на этот раз от гидроакустиков, об обнаружении работы низкочастотной гидроакустической станции SQS-53. Отсек наполнился голосами корабельного боевого расчета. Команды и доклады следовали с такой быстротой, что Лаврову стоило большого труда понять, о чем они говорят. Как он и думал, второй целью, которую они обнаружили, был корабль охранения, классифицированный как эскадренный миноносец «Спрюенс». Акустики определили число оборотов винтов, а штурман доложил скорость хода. Комдив-три сначала решил, что они ошиблись, приняв скорость эсминца 24 узла, при малых для этой скорости 125 оборотах в минуту. Но вспомнил, что «Спрюенс», в целях малошумности, оснащен низкооборотными гребными винтами регулируемого шага.

Через некоторое время поступил доклад гидроакустика об обнаружении еще одной шумящей цели, идущей со скоростью шестнадцать узлов.

«Это не авианосец», – решил Лавров. Чтобы иметь возможность поднять самолеты авианосец должен идти против ветра и на скорости не менее 20 узлов. Почему-то вспомнилась его первая в жизни автономка. Как во время слежения за авианосцем «Энтерпрайз», где-то возле Мадагаскара, его и другого молодого офицера, командира электротехнической группы, вызвали в центральный пост для того, чтобы они могли посмотреть на авианосец в перископ. Картина, увиденная им, впечатляла. Даже сейчас, по прошествии многих лет, он мог представить ее как наяву. В окуляре то открывался, то скрывался светящейся, изумрудно-зеленой, манящей в глубину волной, вид на борт гигантского корабля с взлетающими самолетами, за которыми тянулся черный шлейф сгоревшего топлива. На его фоне, идущий параллельным курсом малый противолодочный корабль казался игрушечной моделью, опущенной в воду детской рукой. Серьезное оружие врага. Палубные штурмовики и истребители на его палубе в считанное время могли подняться в воздух для нанесения ядерных ракетных и бомбовых ударов по городам центральных районов нашей страны. Советский военно-морской флот однажды имел возможность на своем опыте убедиться в силе и эффективности таких авиаударов. В год окончания корейской войны войска ПВО сбили над Владивостоком американскую «Летающую крепость», нарушившую воздушные границы Советского Союза. Командование ВМС США направило в наши территориальные воды отряд кораблей во главе с авианосцем, якобы для поиска экипажа сбитого самолета. Навстречу нарушителям вышли сторожевые корабли соединения, которым кто-то из острых на язык жителей Владивостока дал название «дивизион плохой погоды», потому что в его состав входили корабли «Пурга», «Туман», «Шторм», «Вьюга» и т. д. На требование покинуть территориальные воды Советского Союза, американцы ответили отказом. Тогда по ним был открыт артиллерийский огонь. Американцы ретировались, но подняли в воздух самолеты с недосягаемого для нас авианосца. В результате боя с авиацией противника, все наши корабли получили тяжелые повреждения и были вынуждены отойти под защиту береговой ПВО. Наиболее тяжелые повреждения получил сторожевой корабль «Вьюга». Неизвестно как державшийся на плаву он затонул прямо перед входом в док. Геройски погибших моряков хоронил весь Владивосток. Все думали, что скоро начнется война. Жители Владивостока были недалеки от истины. Только поражение США и их союзников в корейской войне охладило горячие головы ястребов из Пентагона и заставило отказаться от намерения реализовать план ядерной войны против Советского Союза.

Хорольский принял решение всплыть на перископную глубину. Наверное, интуиция опытного командира подсказала такое решение. И она не обманула его.

Едва приникнув к окуляру перископа, он спокойно, с расстановкой, произнес:

– Запишите в вахтенный журнал: «Прямо по курсу, дистанция четыре кабельтовых, наблюдаю авианосец!». Даже заклепки на его борту! Старпом! Посмотри!

Старпом обхватил перископ:

– Большой кораблик!

Лавров не успел оценить юмор командования подводной лодки о заклепках на корабле постройки середины 60-х годов и «кораблике», водоизмещением в восемьдесят тысяч тонн. Последовали команды:

– Боевая тревога! Срочное погружение! Торпедная атака!

Командиру минно-торпедной боевой части поступило приказание приготовить к выстрелу торпедные аппараты. На заданной глубине рулевой одержал подводную лодку. Авианосец отлично прослушивался гидроакустиками на канале шумопеленгования. Ни на минуту не смолкали доклады командира штурманской боевой части, начальника радиотехнической службы, оператора боевого информационного поста о параметрах движения цели. Из первого отсека поступил доклад минера о готовности торпедных аппаратов. Лавров к этому моменту уже сидел на посту погружения-всплытия. Сразу же после объявления боевой тревоги его сменил командир БЧ-5. Надо бы заняться своей матчастью, а уйти из центрального поста нельзя: учебная тревога! Маневрирование в центре вражеского ордера, состоящего из 11–16 кораблей: ракетных крейсеров, эсминцев и фрегатов, танкера, транспорта снабжения и многоцелевой атомной подводной лодки – опасное занятие. В прошлом году, одна из атомных подводных лодок Тихоокеанского флота, уклоняясь от идущего на нее полным ходом авианосца «Китти Хок», пропорола ему рубкой часть топливных цистерн. Американцы, не долго думая, подали в Международный арбитражный морской суд иск на возмещение ущерба.

Между тем, атака продолжалась. После команды:

– Торпедные аппараты № 3, 4 условно, пли! – из первого отсека доложили об условной стрельбе. Следом, условно произвели стрельбу из первого и второго аппаратов. Подводная лодка изменила курс, увеличила скорость и глубину погружения, чтобы занять удобную позицию для новой атаки на авианосец.

Торпедным атакам казалось, не будет конца. Охваченный азартом охоты, корабельный боевой расчет наносил удар за ударом условными торпедами по ничего не подозревающему авианосцу. Плохая гидрология свела на нет все преимущества технической оснащенности американцев, дав нашей подводной лодке равные с противником шансы на военную удачу. Ни надводные корабли охранения, ни атомная подводная лодка, сопровождающая авианосец не видели и не слышали К-30. В коротких перерывах между атаками, Хорольский гордый и довольный ходил по центральному посту. Еще бы, цель, которую по расчетам, можно было вывести из строя только в результате многочасового боя группировки разнородных сил с авианосной ударной группой, при условии попадания в нее до 15 обыкновенных торпед или не менее двух десятков крылатых ракет, была у него в руках. Одна К-30, всего двумя торпедами с ядерным боезарядом могла отправить авианосец на дно. Лавров слышал, как он, подойдя к командиру БЧ-5, вполне серьезно посоветовал ему:

– Механик, сверли дырку на кителе для ордена!

Пройдет много лет, и однажды пенсионер Министерства обороны Хорольский, увидев на экране телевизора, как с палубы этого самого авианосца, уже не опасающегося удара возмездия из-под воды, взлетают самолеты для бомбежки мирных городов суверенного государства, до мельчайших подробностей восстановит в памяти давно забытый славный миг.

Лавров уже смирился с тем, что за эту ночь ему и полчасика не придется поспать, как внезапно все переменилось. После сеанса связи Хорольскому принесли текст радиограммы из штаба флота. Он несколько раз пробежал глазами по листку бумаги, словно стараясь понять смысл написанного. Лицо его помрачнело и налилось кровью:

– Все, приехали. Отбой тревоги.

Все притихли.

– Как все? – спросил старпом, бросив на командира непонимающий взгляд.

Хорольский протянул ему радиограмму. Авдеев дважды прочитал текст на листке. Заместитель через плечо старпома также скользнул взглядом по радиограмме:

– Ничего не поделаешь! Надо выполнять!

О том, что было в радиограмме, Лавров узнал уже после возвращения в Союз. Текст радиограммы в категоричной грубой форме требовал прекращения слежения за авианосцем. Подоплека такого требования была неизвестна подводникам, поэтому они отнеслись к нему негативно. На самом же деле, буквально за день до атаки на авианосец Международный морской арбитражный суд вынес решение по иску американцев на возмещение ущерба, нанесенного авианосцу «Китти Хок» советской атомной подводной лодкой. Это решение обязывало Советский Союз возместить США все затраты на ремонт авианосца. Партийное руководство было разгневано. Командующий флотом получил выговор, а командир К-30 эту радиограмму.

На том же сеансе связи получили приказание занять новый район и начать в нем поиск ПЛАРБ вероятного противника, после чего следовать домой.

Дождавшись отбоя тревоги, Лавров, взяв с собой двух трюмных, начал с третьего отсека замену использованных баллонов и аппаратов ИДА-59. В это же время, старшины команд Якутов и Ковалев производили проверку аппаратов в корме. Заправку станции ЛОХ 9-го отсека фреоном, после согласования с Сысуевым и Хорольским, отложили до всплытия.

«А, если загазуете отсек? Рисковать не будем! – решил Хорольский. – Хватит станций первого и третьего отсеков! Лучше подумайте, как нам бороться с окисью углерода?».

После пожара, во всех отсеках повысилось в несколько раз содержание окиси углерода. Резало глаза, болела голова, у некоторых начинались приступы тошноты. Лавров предложил разбавлять отсечный воздух атмосферным во время всплытия на сеанс связи. Создать в отсеках перед всплытием глубокий вакуум компрессором и кратковременным поднятием устройства для работы компрессора под водой соединить их с атмосферой. Он так уже делал во время малой автономки в Охотском море, когда ее продлили, и пришлось экономить средства регенерации воздуха. Так и стали поступать во время каждого всплытия. Вакуум создавали до боли в ушах. При сравнивании давления их с треском закладывало. Газовый состав начал приходить в норму, стало легче дышать, люди ожили.

Проверка аппаратов заняла много времени. На сон почти ничего не оставалось. В три ночи его очередь заступать на вахту. Оставшиеся двадцать минут Лавров решил провести в кают-компании. Несмотря на все коллизии прошедшего дня, вестовые не оплошали. На столе, как положено, стоял горячий самовар, ваза со свежими, только что испеченными пирожками. В кают-компании он был один. Видно, все остальные предпочитали пирожкам сон.

«Когда же коки успели, – подумал он, – ругаем, ругаем этих ребят, а они вон какие молодцы!». Попробовал на вкус пирожок. Попался с паштетом. Но есть не хотелось. Он думал о бурных событиях прошедшего дня. Что это? Пожар – совпадение или подтверждение теории Бобылева? Могли бы они предупредить пожар, если бы успели начать перемешивание воздуха между отсеками? Возможно! В случае, если превышение содержания кислорода основная причина пожара! А, если нет? Пожар все равно бы произошел! Твердых доказательств причин возникновения пожара даже сейчас нет! Ничего страшного. Главное, что все живы и здоровы!

По трансляции объявили:

– Третьей смене приготовиться на вахту!

Комдив-три прервал себя на мысли: «Чего тут думать! То, что так получилось, судьба! Главное, что нам повезло!».

«Мы же любимцы Богини!» – расплылся в улыбке Лавров, вспомнив шутливый разговор с Любой о покровительстве богов.

Несколько по иному, сформулировал свой взгляд на случившееся Иванченко. Разговаривая с Бобылевым о причинах аварии, он напомнил ему: «Если бы тогда, в гостинице, мы не забыли чокнуться рюмками, никакого пожара не было бы!»

Тема везения получила продолжение на следующий день. На вахте Лаврова, на всплытии, при скорости шесть узлов, внезапно раздался сильный металлический скрежет в районе рубки. Штурман растерянно сообщил, что скорость подводной лодки резко упала до нуля. Все находящиеся в центральном посту, разом повернулись в сторону командира. Мало кто понял, что происходит.

– Попали в чей-то трал! – догадался, высказав вслух, вахтенный офицер Шура Тимченко. Несколько секунд, показавшихся всем вечностью, Хорольский ничего не предпринимал, собираясь с мыслями. Затем, спросил Лаврова:

– Как обороты на винт?

Лавров запросил пост управления главной энергетической установкой. Пульт доложил о том, что обороты без изменений.

– Это хорошо! – произнес командир. – Контролировать температуру главных упорных подшипников! Периодичность докладов две минуты!

Лавров понял, почему ему хорошо. Повезло с тем, что рыболовная сеть не намоталась на винты. Но один неверный шаг, и она опутает их. Хорольский приказал увеличить обороты на винт. Минимум двенадцать узлов должен был показывать лаг при таких оборотах линии вала! Но показания лага оставались на нуле. Лицо командира побагровело. Со словами:

– Сейчас кто-то станет нищим! – Хорольский перевел ручки обеих машинных телеграфов в положение «Самый полный ход». – Обе турбины самый полный ход!

Все время, в течение которого операторы поднимали мощность реактора и осуществляли переход на движение от обеих линий валов, Лаврова не покидало ощущение того, что К-30 медленно превращается в сверхмощный сгусток энергии, который ничто не сможет удержать. Корпус загудел от напряжения. Штурман начал докладывать увеличение скорости хода. Но рыбак не спешил расставаться с дорогостоящей снастью. Он еще надеялся заставить всплыть гигантскую стальную рыбу. Хорольский приказал продолжать погружение. Лавров представил, что делается сейчас там, наверху, на рыболовецком судне. На судне паника. Его тянет назад и в глубину, несмотря на работающие на полный вперед машины.

Скрежет в районе рубки усилился и внезапно полоснул по корпусу стальным ударом троса трала, оторвавшегося от рыбака. Боязнь потерять и судно, и трал заставила капитана рыболовецкого судна пожертвовать тралом. Благоразумие одержало верх.

Ход сбавили до самого малого. Металлический скрежет больше не слышался. Энергоотсеки доложили о работе установки без замечаний.

«Обычно в газетах пишут об американцах, французах и англичанах, которые попадаются в рыбацкие сети. Создается впечатление, что только они бывают причиной этих происшествий. Но ведь мы ходим в тех же морях и также не застрахованы от подобных случайностей! – думал тогда Лавров. – И поступать должны точно также. Атомоход, пойманный в сети рыболовецким суденышком – это не то, что смешно, это позор!».

Через трое суток К-30 прибыла в новый район и приступила к выполнению поставленных задач.

Наконец, поступило приказание закончить поиск ПЛАРБ и начать движение в базу. Как долго тянулись каждые сутки на пути домой! И тем радостней было на душе от предвкушения всплытия у родных берегов. Подводники как могли, готовились к этому волнующему моменту. Наводили порядок в отсеках, стриглись, мылись, стирались. Они думали, что их встретят как героев, дадут долгожданный отдых, возможность увидеть родных и близких. Но они заблуждались. В точке всплытия подводная лодка получила радиограмму, ставящую крест на надеждах подводников, как минимум еще на десять суток. В ней говорилось, что К-30 задействована в учениях флота под кодовым названием «Голубая акула». Командиру подводной лодки предписывалось в точке всплытия взять на борт посредника – офицера штаба флота. На людей страшно было смотреть, после того, как они по трансляции услышали эту неприятную новость. Взгляды померкли, разговоры прекратились, почти каждый ушел в себя. Недовольство происшедшим никто из экипажа не выказывал, но делалось все с явной неохотой и раздражением. Посредник, живой и бодрый капитан 1 ранга, очевидно, бывший командир подводной лодки, с энтузиазмом и восторгом воспринимал все происходящее на К-30. Будь-то атака на старый крейсер, изображающий авианосец, или обед в кают-компании – любое событие воспринималось им на «ура»! Наверное, скучная и серая атмосфера штабной работы, из которой он вырвался, глубокой занозой сидела у него в печенках. Хорольский делал вид, что разделяет восторги посредника, внимательно слушал его, улыбался. А что сделаешь? Брякнет, что-нибудь на подведении итогов командующему флотом и считай, что и автономки не было!

То, о чем не имели право рассуждать вслух военные моряки, сказала подводная лодка. Она, как и они, терпеливо переносила все тяготы автономного плавания до срока всплытия и взбунтовалась, когда ее надежды на отдых и ремонт не оправдались. Одни за другими начались серьезные поломки. У Лаврова из трех компрессоров действующим остался один. Не осталось ни одного ремкомплекта из числа взятых в автономку. Из трех помп – две. В довершение ко всему, как бритвой срезало стальной вал главного осушительного насоса третьего отсека. Изъеденные электрохимической коррозией напорные трубопроводы помп и насосов держались на эпоксидной смоле и на честном слове. Протекторная защита не защитила их от воздействия активной морской воды тропических морей. Не лучше обстояли дела и в других дивизионах. У электриков газовала аккумуляторная батарея, постоянно возникали проблемы со щитами управления турбогенераторами и вентиляторами охлаждения турбогенераторов. В первом дивизионе устали бороться с протечками второго контура. Испаритель почти не выводился из действия, работая на пополнение запасов питательной воды. Все это докладывалось посреднику, но никакого впечатления на него не производило. И только незначительная неисправность, никак не влияющая на боевую готовность корабля, почему-то заставила его принять решение на всплытие.

Лавров находился во втором отсеке, когда по трансляции объявили: «Химическая тревога!». Где и что, поступает, не сказали. Но он сразу почувствовал, что дифферент подводной лодки резко изменился на корму. Значит, экстренно всплываем! Лавров бросился к переборочной двери третьего отсека, но его чуть не сбил перемещающийся в обратном направлении управленец Паршин Сергей. Смеясь, он заслонил от Лаврова переборочную дверь:

– Васильич! Туда лучше не ходить.

Лавров, ничего не поняв, отодвинул в сторону смеющегося управленца и приоткрыл переборочную дверь. На средней палубе стоял редкий туман, в нос ударил неприятный запах продуваемого за борт гальюна. Рука сама, моментально захлопнула переборочную дверь.

– Что там случилось? – спросил он держащегося за живот Паршина.

– Гальюн в центральный продули! – ответил командир группы, дергавшийся в конвульсиях от смеха. После всплытия Лаврову рассказали о том, что происходило в это время в центральном посту.

Кто-то из акустиков, решив воспользоваться гальюном, обнаружил, что он заполнен. Как и положено, в таких случаях, он сообщил об этом, стоящему на вахте трюмному, матросу Кизылбекову. Тот, парень не ленивый, быстренько собрал систему на продувание за борт и запросил «Добро» в центральном посту. Получив его, он создал требуемое согласно инструкции давление. Тут и произошло, то, что увидел Лавров и от чего смеялся Паршин. Через микроскопическую щель, образовавшуюся вследствие коррозии в стенке четырехсотлитрового баллона гальюна, под давлением воздуха среднего давления, часть его содержимого, вместо того, чтобы продуваться за борт, в мгновение ока в виде аэрозоля была выброшена в отсек. В центральном посту объявили химическую тревогу, а посредник приказал всплывать! На ехидный вопрос любознательного младшего штурмана Линькова, почему лодка всплыла из-за такого незначительного повреждения, как неисправность одного гальюна, посредник с достоинством ответил: «Меня, товарищ командир группы, готовили воевать в каких угодно условиях, но только не в дерьме!».

Всплытие, однако, не означало конца учений. Теперь К-30 изображала аварийную подводную лодку. Ее должны были взять на буксир и тащить в базу. Надо сказать, это не такая простая, как на первый взгляд кажется, операция. С подводной лодки нужно было ракетой линемета забросить линь на палубу буксира и затем выбрать на подводную лодку, зацепленный за него спасателями, буксировочный трос. Этот трос, со специальным замком, подводники должны были закрепить в проушинах штанг устройства для подъема затонувшей подводной лодки. Весь день ожидали буксир на якорной стоянке. Около часа ночи подводную лодку осветил яркий луч прожектора. Стоявший на вахте командир минно-торпедной боевой части схватился за голову, громадный морской буксир полным ходом несся прямо на К-30. Несколько сигнальных ракет, пущенных в его сторону, не дали никакого результата. На тревожные запросы радиста никто не отвечал. Только после того, как одна из ракет, выбив сноп искр, удачно попала в стекло ходовой рубки буксира, на нем отработали задний ход. В самый раз вовремя! Боцману Орлову пришлось подкладывать кранец под надвигающийся на подводную лодку, прямо возле значка миделя, кованый, высотой с рубку, форштевень буксира. Приход буксира оказался бесполезным. Замок буксировочного троса не подходил к оказавшимся нестандартными проушинами штанг. В течение суток шли переговоры со штабом флота и, наконец, «Добро» на самостоятельный переход в родную базу было получено.

Почти три часа простояли у боновых заграждений базы. Оперативный дежурный не разрешал вход. Или кого-то из начальников не было, или что-то не успели подготовить к встрече, но на родной пирс в перископ насмотрелись вдоволь. И только когда на пирсе появился оркестр, и подъехали машины с начальством, подводной лодке разрешили швартоваться. Встречали подводников заместитель командира дивизии и несколько офицеров штаба. Весь штаб, во главе с командиром дивизии, был в море. Встреча прошла по установленному церемониалу, гимн Советского Союза в исполнении оркестра, доклад командира, поздравления, традиционный непрожаренный поросенок, которого в кают-компании разделили на весь экипаж. Оркестр ушел. Начальство, забрав командира и зама, уехало, а подводники остались сами с собой. Стояла обычная приморская весенняя погода. Солнце, прикрываемое проходящими тучами, не грело. Со стороны изумрудно-зеленого моря, по поверхности которого ползли черные пятна облачных теней, дул холодный ветер. Лес стоял голый среди желтой прошлогодней травы. Все было какое-то серое, унылое и только на ближайших к морю сопках бросались в глаза сиреневые и голубые пятна зарослей цветущего багульника. Электрики подключали кабели питания с берега. Остальные, выйдя на перекур, с тоской смотрели в корень пирса, ожидая пробоотборщиков службы радиационной безопасности, без которых нельзя было начинать вывод установки. Праздник души, так и не начавшись, закончился.

Обед объявили, как только из штаба прибыл командир. За столом в кают-компании он ничего нового не рассказал. Но сообщил, что после сброса аварийной защиты переезд в казарму. Только после этого будет разрешен съезд на берег свободным от дежурства сменам. Ужин для смены обеспечения – на корабле. Завтра тем, кто заступает на вахту, приезд к разводу. Остальным отдыхать! Через неделю выход в море перед постановкой в завод. Затем корабль становится в средний ремонт. За это время необходимо составить, согласовать ремонтные ведомости и графики отпусков. Пока они не будут согласованы, никто из командиров боевых частей и дивизионов в отпуск не пойдет. Что касается личного состава срочной службы и мичманов, то их можно будет отпускать сразу после постановки в ремонт.

– Товарищ командир, а что делается в стране? – спросил кто-то из управленцев. – Здесь говорят: гласность!

– Говорят! Подойдет зам, он Вам все и расскажет! – почему-то ушел в сторону от вопроса командир. Через некоторое время в кают-компании, на ходу застегивая пуговицы рубашки, появился Плисецкий.

– Товарищи, у меня для вас большая новость, – сходу объявил он, – в стране перестройка! Взят курс на ускорение экономического развития страны. Еще одно важное решение партии – объявлена борьба с пьянством и алкоголизмом. Я уже подумал, что мы сможем для этого сделать. Предлагаю всем полностью отказаться от порции сухого вина и заменить его соком!

– Мы и так тут пузыреем от этого сока, особенно когда он айвовый, – возразил Иванченко, – куда его еще!

– Да и вино положено не просто так, оно выводит из организма радионуклиды, – авторитетно добавил Исаковский.

– Спокойно, товарищи! – сказал зам, для убедительности подняв вверх левую руку. – Назад дороги нет. Я уже доложил начальнику политотдела о том, что Вы все «За»! Завтра, на собрании, все дружно проголосуем за это предложение! За одно я расскажу о переменах, которые произошли в нашей стране за время нашего с Вами отсутствия. Свежие газеты возьмете в центральном посту.

После обеда Лавров ходил на станцию водоподготовки, узнать, когда он сможет пополнить запасы пресной воды. Экипаж обедал на корабле, предстоит ужин. К тому же идет несанкционированная помывка в душе. Главным образом, офицеров и мичманов. Пусть моются, раз хотят домой приехать чистыми! Перед тем как спуститься вниз, решил перекурить. На пирсе никого не было, кроме стоящих к нему спиной командира и старпома. Лавров остановился, не дойдя нескольких метров до них. Они разговаривали.

– Что ты думаешь о перестройке, старпом, – долетел до него голос командира.

– Затрудняюсь сказать, товарищ командир!

– А я ничего хорошего от нее не жду. Начали с ограничения продажи спиртного. Печальный опыт США 20-х годов им нипочем! Чувствую, такого наворочают!

– Да может все будет хорошо. Вот, гласность объявили!

– Кому ты веришь старпом! Про Колесникова слышал?

– Еще нет, товарищ командир.

– Колесников рассказал в кают-компании анекдот про Горбачева. По приходу в базу его сразу вызвали в особый отдел. И все. Раньше он был командиром атомной подводной лодки, а теперь нет!

Старпом ничего не ответил, а только глубже затянулся дымом сигареты. Заметив Лаврова, командир замолчал. Потом они еще долго стояли, не разговаривая, дымя сигаретками под негреющими лучами бледного солнца перестроечного дня.