Текст книги "Тайны профессорской тетради. Повести и рассказы"

Я понимал, конечно, что ничего из того, что я так живо и явственно себе представил, произойти не может, но мне этого так хотелось, что даже где-то в груди болеть начало. Но я никому об этом не сказал, а то, как всегда, услышал бы в ответ: «Ну и фантазёр ты, Ванька» – и всё.

Фантазёром меня почти все мамины и папины родственники считали. Исключением как раз дядя Витя был да сестра Валентина. Она намного старше меня, но при этом сама преотличная фантазёрка.

В этот момент дядя, который на плоту стоял, успел шест в дно воткнуть, да так, что плот замер, вплотную прижавшись к берегу. Дядя с ведром в руках вылез на берег и начал подниматься на пригорок, где мы стояли. Тут я его рассмотрел как следует. Высокий, очень сильный, вон он как ведро несёт, чуть ли не одним пальцем, и также обут в сапоги, упирающиеся прямо в живот, значит, тоже «болотные».

Папа с ним поздоровался, и мы все тоже. Дядя на нас взглянул, буркнул что-то и хотел мимо пройти, но папа попросил, любопытства ради, хоть чуточку показать, что он там намыл. Дядя крышку ведра приподнял, и мы увидели, что ведро почти до самого верха заполнено копошащейся массой небольших ярко-красных червячков.

– Извините, – произнёс мужчина, – но я очень спешу, боюсь на поезд опоздать.

И быстрым шагом направился в сторону станции.

– Спасибо, – хором крикнули мы ему вслед, но, скорее всего, он нас не расслышал, уж больно быстро шёл.

– Вот то, что вы видели, и называется мотыль, – сказал папа. – Это личинка комара-дергуна, или звонца, так его в народе называют. Вы часто видите, как они с сильным звонким жужжанием вьются огромным роем у реки или озера.

Понравились мне эти червячки, и я решил: осенью попрошу, чтобы мне аквариум купили, буду таким же мотылём рыбок кормить.

Мама к велосипеду направилась, а папа попросил её немного подождать. Ему показалось, что если ещё чуток пройти, буквально пару десятков метров, то через заросли ивняка спуск к воде будет. Там во времена его юности, задолго до начала войны, находилась лодочная станция, на которой работал старый лодочник, ещё чуть ли не с дореволюционным стажем, по имени дядя Паша. Так вот этот лодочник сказочно коптил рыбку, которую сам вылавливал из озера, да и сушёная у него всегда была в продаже.

Мы с Серым не спеша шли вдоль дороги, рядом папа и мама катили велосипеды, а папа всё вспоминал да рассказывал и рассказывал.

– А ты-то откуда всё это знаешь? – спросила мама, пока папа дыхание переводил.

– Я в тридцатые годы, пока в институт не поступил и учился на рабфаке имени Артёма, кровельщиком работал. Наша контора находилась рядом с заводом «Серп и Молот», который когда-то назывался заводом Гужона. Было это в паре минут ходьбы от железнодорожной платформы. Нас там много молодых было. Вот иногда летом, если работы не предвиделось, мы всей бригадой брали с собой по паре бутылок пива и ехали в Купавну на пригородном поезде, чтобы выкупаться да дяди-Пашиной рыбки поесть, пивком её запивая. Не могу сказать, что это часто получалось, но каждое лето по паре раз, а то и почаще, мы сюда приезжали… Вон, – обрадовался папа, – съезд к лодочной станции показался.

И точно, грунтовая дорога, по которой мы шли, разделилась на две. Основная продолжала всё так же идти прямо, а вот отделившаяся от неё небольшая, но в то же время явно наезженная грунтовка уходила влево и вниз. Пошли по ней и мы. Дошли до дощатого забора, за которым действительно на земле около берега лежали лодки. Вот и здание с надписью: «Лодочная станция, общество ДОСААФ». Залаяла собака, и из здания вышел немолодой уже мужчина и на нас вопросительно посмотрел.

– Простите, – спросил его папа, – раньше здесь дядя Паша работал.

– И, мил человек, кого вспомнил. Это мой отец был, так он ещё до войны помер.

– Жаль, хорошую рыбку он коптил, – сказал папа, – до сих пор её помню, да и человеком он хорошим был. Вот мы и зашли узнать, а сейчас такую рыбку нельзя ли приобрести?

– К сожалению, запретили – и коптить, и сушить, и вялить. Санинспекторы на всё свой запрет наложили. Постоянно приезжают и лазают везде, ищут. В магазине воблу купишь, а они запах унюхают и тут же штраф выписывают. В конец обнаглели, не знаем уж, что и делать.

Покачали мы все головами и обратно наверх направились. Там снова на велосипеды залезли да покатили. Растительность вокруг прямо на глазах меняться стала. Кустарник, первоначально окружавший нас, начал мельчать, пока совсем не превратился в небольшие кустики, разбросанные среди огромных дубов.

– Какая замечательная дубрава! – восхитилась мама. – Давайте попробуем вон того великана обнять. – И она указала на мощный, толстенный дуб, росший на нашем пути.

Тропинка, по которой мы ехали, раздвоилась и обогнула его с двух сторон. Мы с папой поехали по левой её части, а мама с Сергеем – по правой. Там спешились, подошли к дубу-великану и, сцепив руки, попытались его обнять, но без помощи Серого с его пусть и короткими ручонками нам бы так и не удалось сомкнуть пальцы.

– Вот это да! – пришли мы к общему мнению и осмотрелись.

Озеро лежало где-то внизу, берег в этом месте оказался довольно высоким. По самому краю он зарос ивняком и красноталом. На достаточно больших пространствах между величественными дубами лежали, сидели, играли в волейбол или просто ходили люди. Компаний было много, в разных концах виднелись палатки. По-видимому, съезжаться начали ещё с вечера, после окончания рабочего дня, здесь же переночевали у костров, следы от которых виднелись на проплешинах, да так и продолжали свой воскресный отдых. Чуть дальше виднелся пляж. Берег в том месте постепенно опускался, и к воде можно было уже подойти совершенно свободно.

– Вот где-нибудь здесь давайте и пристанем, – предложил папа, и мы начали искать место, где можно расстелить наше покрывало.

Задача оказалась не из лёгких. Все более или менее пригодные места уже были заняты. Свободными оставались лишь площадки с ямами, торчащими из земли корнями и прочие неудобья. Наконец мы увидели, что какая-то семья, расположившаяся под большим деревом, начала собирать вещи и прощаться с соседями.

– Пошли скорее туда, пока нас никто не опередил, – сказала мама, и я стремглав помчался «столбить новый золотоносный участок».

Я тогда северным циклом Джека Лондона зачитывался, все рассказы про Смока Беллью и Малыша почти наизусть знал, вот и в лексиконе моём появились словечки из той поры. Подошли родители, вежливо осведомились, свободно ли здесь и не будут ли люди, отдыхающие рядом, возражать против нашего присутствия. Почему-то особой радости никто не изъявил, но протестовать тоже не стали, лишь лежащие рядом дядя с тётей головами мотнули: мол, хотите занять, занимайте, – и всё, остальные в нашу сторону даже не посмотрели.

Пока мама расстилала покрывало, а папа пристраивал к ближайшему дубу велосипеды, мы с Серым уже в воде плескались. Я не мог оставить брата одного, мал он ещё, утонуть ненароком может, поэтому тоже был вынужден рядом с ним находиться. Но вот появился папа, и я тут же глубоко нырнул, чтобы под водой уйти как можно дальше от берега, ведь под водой я плавал намного быстрее, чем на поверхности. Буквально через пару минут я оказался почти на середине озера. Дух захватило, когда я оглянулся и осознал, насколько далеко отплыл от берега. Один в безбрежном океане – тут же возникла в голове картинка, я перевернулся на спину и, лениво подгребая то одной, то другой рукой, придумывал необычайные приключения, которые со мной вот-вот произойдут.

Но все мои мечты рассыпались на мелкие осколки, как гигантская океанская волна, врезаясь в скалистый риф, взметается над ним мелкими брызгами, – это я услышал мамин голос:

– Ваня, сейчас же возвращайся на берег!

Ну не люблю я это короткое имя – Ваня, и всё тут, сам не знаю почему, но не люблю, и ведь она это прекрасно знает. Специально так называет, когда досадить хочет. Ванька – да, это здорово, Ванюшка – тоже ничего. Ванечка, а лучше всего Иван. Такое по-настоящему русское, мужественное, конкретное имя. Ведь не зря большинство героев русских сказок Иванами звали. Пусть дурачками первоначально считали, но ведь потом они, как правило, всех побеждали. Да и цари у нас были по имени Иван, и один был очень даже… Его все боялись, не зря Грозным прозвали. Вон они какую страну сумели создать. Но Ваня… Вот с такими мыслями я, перевернувшись на живот и расставшись со своими радужными мечтами, медленно плыл к берегу.

Мама стояла по щиколотки в воде.

– Ванюш, посиди здесь, последи за Серёжей, в воду его не пускай, он только что выкупался, пусть погреется. Да смотри, чтобы на солнце не обгорел.

– Мам, а ты что, до вечера собираешься в воде находиться?

– Да нет. Я только немного поплаваю. Вон до тех кувшинок доплыву, – она показала на большие тёмно-зелёные листья, распластавшиеся по воде, – и сразу назад. А почему ты спросил?

– Ты мне столько заданий понадавала, что я решил: надумала мама до вечера в озере плескаться. А папа-то где?

– Язвочкой ты, оказывается, становишься, – ответила мама, сделав вид, что обиделась, а потом всё-таки и про вопрос мой не забыла: – Ну а папа на поляне в волейбол решил поиграть, молодость вспомнить. – Это она уже прокричала, отплыв от берега на приличное расстояние.

Я оглянулся. Папа стоял под самой сеткой спиной к ней и как раз в ту секунду, когда я оглянулся, принял мяч и, не глядя, мягко перебросил его на половину противника. Этого, конечно, никто не ожидал, и мяч без помех плюхнулся на площадку.

– Ура!!! – как бешеный завопил я и ещё не один раз повторил: – Ура, ура, ура!

Серёга спокойно ковырялся в песке, строя настоящий дворец из явно привезённого сюда песка. Какой-то толстый дядя решил не выйти, а выбежать из воды и этим поднял такую волну, что она махом смыла половину дворца. Естественно, ребёнок заплакал, а дядя, не обратив на него никакого внимания, довольный пошёл к своей семье.

– Извиняться надо, когда детей обижаешь, – громко, так что люди начали оглядываться, произнёс я, когда он проходил мимо.

Но ему было на всех наплевать, он даже ухом не повёл.

– Скотина какая! – опять же громко крикнул я ему вслед. И опять ноль внимания.

– Ваня, это тебе надо извиниться перед этим мужчиной, – услышал я негодующий мамин голос.

Оказывается, она уже выбралась на берег и стояла рядом со мной, обнимая Серёжку, который продолжал всхлипывать.

– Ты посмотри, он же глухонемой. Видишь, они все там на пальцах переговариваются? – сказала мама.

Я посмотрел, и мне стало стыдно. Так вот почему он ни на что не обращал внимания – он ничего не слышал. Но извиняться я всё равно не пошёл. Вот ещё. Он не слепой и должен был, выбегая на берег, понимать, что может произойти в том месте, где несмышлёный малыш в песке ковыряется.

Я ещё несколько минут посмотрел, как папина команда проигрывает – в ней половина пузатых было, которые толком ни одного мяча поднять не сумели. В одиночку папа чудо сотворить не мог. В общем, проиграли они, и мне сразу же стало скучно.

– Мам, я пойду, погуляю здесь немножечко? – спросил я и, получив согласие, пошёл вдоль поднимающегося вверх берега, туда, где под большой плакучей ивой, растущей на самой высокой точке и опускавшей свои ветки прямо в озеро, столпилось много народа.

По своей всегдашней привычке я решил посчитать, сколько же народу может поместиться на таком маленьком пятачке. Там на нависающем над водой деревянном помосте, у самого его края, стояло двенадцать человек. Крепкие деревянные столбы, поддерживающие навес, уходили вглубь воды, так что обрушение этому сооружению не угрожало. Вот туда народу и набилось сверх всякой возможности.

Я забрался на помост и попытался пробиться вперёд, но куда там, люди стояли как скалы, не сдвинешь. Попытка пролезть между их ног тоже не увенчалась успехом, поскольку на самом краю сидели ещё какие-то люди.

– Что, Ванечка, никак не можешь увидеть, как кто-нибудь рыбку поймает? – услышал я папин голос.

Я повернулся, а он рядом со мной стоит. Прямо как индеец какой-нибудь подкрался, я и не услышал совсем.

– Здесь ты ничего не увидишь. Пойдём вон на тот мысок. Оттуда всё разглядеть можно.

И он пошёл прямо по высокой траве к густым пышным кустам, которые выросли на самом краю. Некоторые растения даже на обрыве прижились и наверх свои ветки тянули. Папа их раздвинул и в самые кусты залез, одна только голова виднелась. Я припустил за ним бегом, решил догнать. Думал, что через кусты сложно пробираться, всё поломаю да сам искорябаюсь. А у них ветки оказались мягкие и, хоть и длинные, очень гибкие и совсем не колючие. Они даже не ломались, когда я их отгибал. Пролез я через первый куст, а за ним почти вплотную второй стоял. Я через второй, а там третий. А папы не видно совсем.

Вот тут я и решил, что попал в дикие джунгли и сейчас на меня какой-нибудь хищник набросится, тигр или леопард, а может, это будет даже сам царь зверей – лев. Я даже решил найти палку побольше да потолще, но ничего подходящего не увидел. Пришлось на свой страх и риск ещё немного вперёд пролезть, и тут я оказался на самом краю откоса и с него чуть в воду не грохнулся. Вернее, там не вода была, а трава с острыми листьями.

«Вот попал бы», – подумал я и опять представил себе, как я на эту траву падаю, она меня насквозь пронзает и я на ней, как бабочка на булавке, вишу. Хорошо, мне папа руку подал. Оказывается, он там в сторонке стоял, я его сразу и не увидел. Он меня за руку взял и к самому краю обрыва подтянул.

– Учись, Иван, как рыбу ловить надо.

– Пап, а откуда здесь рыба? Это же не море или океан.

– А ты что, думаешь, рыба только в морях водится?

– Ни в одной книге про то, что рыба в каком-то озере живёт, не читал. Про китобоев читал, про сейнеры с траулерами знаю, ну так они специально построены, чтобы рыбу в море или океане ловить. Вот недавно рассказ классный прочитал, как старик рыбу в несколько метров длиной поймал, так то в море было, а тут-то озеро…

Я говорил это с таким убеждением, с таким напором, что папа на меня даже с любопытством посмотрел, но ничего возражать не стал, а лишь головой в сторону помоста кивнул.

В этот момент один из тех рыбаков, которые там стояли, из воды небольшую рыбёшку вытащил. «Надо же, человек рыбу поймал, а в его сторону никто даже не посмотрел», – удивился я.

Все, кто на помосте стоял, вниз, на воду, глядели, а там разноцветные симпатичные игрушки плавали, яркие такие, и синие, и жёлтые с красным, да ещё и кольцами совсем другого цвета перепоясанные. Одна игрушка прямо на моих глазах задёргалась сама по себе и под воду нырнула. Тут дяденька, стоявший на помосте, дёрнул палку, которая у него в руках была, и поднял её вверх, а из-под воды вынырнула рыбка, покрупнее, чем та, которую я первой увидел. Она также вверх подлетела и прямо на помост угодила.

Мне это так понравилось, что я даже в ладоши захлопал, а папа сказал:

– Вот видишь, как рыбу на удочку ловят. Это, конечно, не море-окиян и здесь двухметровую акулу поймать невозможно, но в Бисеровом озере рыбы живёт очень много. И окунь, и плотва, и щука. Да и других хватает, но вот эти три породы преобладают. Да и чего им здесь не водиться? Озеро большое, пропитания – кому что нужно, ешь не хочу, вода чистая, проточная. Вон туда речушка небольшая утекает, – и он куда-то в самый дальний конец озера показал, но не откуда мы пришли, а дальше, куда мы ещё не добрались, – а на дне родники бьют. Дно илистое, для плотвы это очень хорошо, а для любой рыбы прекрасно, что трава в озере растёт и её там много. Значит, есть к чему икру прикрепить, чтобы она нормально развивалась. Да и рыбакам здесь особо не разогнаться. Они и рады были бы рыбку половить, да проблемно это. Сам видишь, какие здесь берега, к воде подобраться тяжело, если ты не профессионал или такой любитель рыбалки, что на всё готов, лишь бы рыбку половить. Вон видишь, на том берегу два человека стоят по пояс в воде? Это настоящие рыбаки, фанатики рыбной ловли. Да и на этой стороне, гляди… Вон там большой дуб видишь? Так если от него линию перпендикулярно в озеро провести, там тоже рыбак в болотных сапогах в воде стоит. Видишь?

Но как я ни пытался увидеть того рыбака, о котором папа рассказывал, ничего у меня не вышло. Не понял я его объяснений. Что такое «перпендикулярно», я не знал, а спрашивать жуть как не люблю, сам до всего дойти хочу. Зато три лодки с рыбаками на том конце озера, что ближе к станции, на которые мне папа указал, разглядел. Понял также, почему на тот помост, где народа много стояло, рыбаки разных возрастов так рвались. Для тех, у кого ни сапог до живота, ни лодки нет, этот помост – единственное доступное место, где можно, не намочив ноги, поймать рыбку. И про снасти для рыбной ловли я много чего узнал, может, не про все, конечно, но уж про поплавковую удочку мне папа всё рассказал. Поэтому я стал считать себя большим специалистом по поплавкам с грузилами да крючками.

Клёв был просто отличный. Мы даже засмотрелись, как рыбаки на помост то по очереди, а то и сразу по двое или трое рыбёшек вытаскивали. Но тут папа мне напомнил, что мы не одни сюда приехали, вот и пришлось к маме с Серым возвращаться. Они нас, наверное, совсем потеряли, а где искать, не знают.

Пока назад шли, я папе сказал, что теперь каждый день с самого раннего утра на озеро ездить буду и всю семью рыбой обеспечу. Ну а он пообещал меня удочками снабдить, а перед мамой слово замолвить, чтобы та отпускала меня на рассвете на рыбалку, ведь в это время рыба клюёт лучше всего.

Мы шли, разговаривали, а мама нам ещё издали крикнула, чтобы мы подождали, пока она к нам велосипеды везти будет. Вот мама у меня всем мамам мама! Как она ловко два велосипеда рядом с собой катила – я просто залюбовался. Серый впереди шёл, сопел, а мама знай себе велосипеды вперёд подталкивает.

Пока мама к нам подходила, я, конечно, не только ею любовался, посмотрел чуток – и хватит, ведь вокруг столько интересного творилось. Вот тут мой зоркий глаз и заметил в кустах, рядом с которыми люди загорали, лёжа на различных подстилках, валяющиеся пустые бутылки, да не по одной, а кое-где по несколько штук. Я на всё это посмотрел и решил запомнить. Сам даже не знаю для чего, но память у меня хорошая, вот и запомнил.

Обратно к тому дому, где нам всё лето предстояло жить, мы ехали без остановок. Я так есть захотел, что ни о чём другом даже думать не мог.

Ужинать сели буквально через полчаса после возвращения. Оказывается, мама всё приготовила ещё вчера вечером. Папа слазил в подпол, выполнявший в то далёкое время роль холодильника, и достал оттуда две кастрюльки. Их оставалось лишь поставить на керосинки да подогреть. Кашу гречневую с тушёнкой я очень любил, вот и уплетал её вовсю с большим удовольствием, поэтому даже не заметил, как папа сходил в комнату и принёс оттуда длинный брезентовый чехол зелёного цвета, до предела наполненный чем-то.

– Выбери себе что понравится, – услышал я папин голос и обернулся с набитым кашей ртом.

– А что это? – кое-как проглотив большую часть каши, неразборчиво пробормотал я.

– А вот открой и сам посмотри, – в тон мне ответил папа.

– Дай доесть-то, – протянул я.

– Доедай, конечно, но учти, долго ждать я не собираюсь. Подожду немного да назад уберу.

Но я уже с кашей справился, поэтому протянул руки к чехлу и начал распутывать длинную верёвку, которой он был завязан. Папа с любопытством наблюдал, как ловко у меня получалось развязывать многочисленные узлы, от нечего делать накрученные кем-то на верёвке.

Я до сих пор люблю разбирать запутавшиеся верёвки. Бабушка меня к этому приучила. Долгими зимними вечерами мы с ней распускали какие-нибудь старые вязаные вещи, сматывали нитки в большие клубки, а потом она вновь вязала из них одежду для меня, Серёжки, Натки и других внуков и внучек, которых у неё было больше десяти человек.

В чехле лежали удочки. Было их там много, я насчитал шесть, но тогда я ещё не мог определить, удилище это или одно из колен складной удочки, поэтому, скорее всего, их было меньше. Но для меня в то время даже пять или, на крайний случай, четыре удочки было уже много.

Я их перебирал одну за другой и никак не мог прекратить этим заниматься, потому что в моём воображении возникали всякие разные картины. Вот я в бушующем океане, когда на судне закончилась еда и команда, обессилевшая от голода, лежала в своих гамаках, поймал гигантскую рыбу и благодаря своему мастерству сумел в одиночку, а не как тот старик из недавно прочитанной мной книги, затащить её на борт, тем самым спася всех от голодной смерти.

– Выбирай поскорее, да давай спать ложиться. Мне завтра вставать рано, чтобы на работу в Москву не опоздать, – отвлёк меня от моих мечтаний папа.

– Ты лучше посоветовал бы ему сам, – сказала мама, и я с благодарностью на неё посмотрел.

– Думаю, вот эти два удилища тебе будут в самый раз. – Папа держал в руке две небольшие удочки, такие красивые, что ни у одного местного мальчишки таких быть не могло.

– Я согласен, согласен, – буквально задыхался я от счастья.

– Теперь слушай внимательно, я повторять больше не буду…

Это был такой метод обучения у моего папы. Он действительно ничего дважды не повторял. Я до сих пор не знаю, что лучше: вот так, как папа, один раз объяснить, и всё, или бесконечно вдалбливать в тупые головы не желающим ничего понимать студентам одно и то же в смутной надежде, что кто-нибудь из них что-нибудь запомнит. Но я был из понятливых учеников и если не погружался в свои фантазии, то всё понимал с первого раза.

Сложнее всего оказалось научиться привязывать к леске крючки. Они ведь такие маленькие, а леска такая упругая и непослушная, что у меня долго ничего не получалось. Головой-то я всё понимал, но вот леска и крючок никак моих рук не слушались. Вроде всё завязал и торжествующе протянул папе привязанный крючок, но стоило слегка потянуть за него, как эта мерзкая леска развязывалась и крючок оставался в папиной руке, а эта предательница гордо покачивалась на весу.

Но наступил такой момент, когда папа, как ни тянул крючок, не смог его оторвать, леска держала его крепко-накрепко.

– Всё сын. Молодец. Теперь без моей помощи справишься. Давай ложиться.

Глава четвёртая

Я птичка ранняя, мама всегда так говорила, проснулся – только-только светать начало. Часов на терраске не было, поэтому сколько было точно – сказать не могу, но птички уже вовсю чирикали. Быстренько встал, оделся, умываться не стал, чтобы рукомойником не звякать и спящих не разбудить, зато взял из кастрюли, куда мама хлеб клала, большую краюху. Немного постоял, рассматривая удочки и мысленно соображая, какую взять. То, что я должен поехать на озеро с одной, я решил сразу же, ещё вечером. Первый раз в жизни пойду на рыбалку, ничего не умею, но зато с двумя удочками – вот все смеяться будут. Смотрел, смотрел и решил взять более короткую. У неё и кольцо на самом кончике есть, и крючки приделаны, чтобы леску намотать. Удочку взял, пустой спичечный коробок для мотыля в карман положил и тихонько во двор вышел.

Велосипеды стояли за поленницей. Тётя Наташа сказала, что у них здесь совершенно тихо, воровства нет, но лучше на всякий случай куда-нибудь поставить так, чтобы с дороги видно не было.

– Не буди лихо, пока оно тихо, – закончила она.

Мне так понравилась пословица, что я решил её запомнить и козырнуть при удобном случае.

Раздумывать, какой велосипед брать, я не стал. Всё было очевидно: не девчоночий же. Ещё вечером папа на мужском велосипеде опустил до предела и седло, и руль, чтобы я мог доставать до педалей в их нижнем положении. Аккуратно, чтобы в огороде ничего не задеть, я подкатил велосипед к калитке, а она оказалась запертой на замок. Что делать? Ну ладно, сам я смогу перелезть через забор, это не так уж и сложно, а вот как с велосипедом поступить? Пешком идти? На крайний случай тоже можно, но сколько я буду добираться до этого помоста? Приду к шапочному разбору.

На моё счастье, в огороде появилась тётя Наташа.

– Слышу, кто-то под окном шебуршится. Думаю, дай пойду посмотрю. А это ты. На рыбалку собрался? Правильно, сейчас самый клёв начнётся. Рыбкой угостишь? Спасибо. За что благодарю, спрашиваешь? А за обещание твоё, чтобы не забыл, что рыбкой, тобой пойманной, угостить меня должен. Пусть не сегодня. Ты же первый раз на рыбалку идёшь, поэтому может и не всё так получиться, как задумываешь. Но когда-нибудь буду ждать приглашения на уху или жареную рыбу с картошкой. Так что за тобой должок. Раз пообещал, значит, и исполнить своё обещание обязан. Понял?

И, по-видимому увидев кивок моей опущенной головы, она закончила:

– Знай, ключ от калитки всегда здесь находится, – и показала, где около крыльца висел ключ.

Открыла тётя Наташа калитку, я на велосипед влез и покатил. Вначале медленно, надо было заново привыкать, я же в этом году первый раз в седло уселся, а затем всё быстрей и быстрей. Через несколько минут я уже с велосипеда слезал около того места, где стояли плоты мотыльщиков. Всё сделал так, как папа вчера объяснил. Велосипед в сторону, разулся, зашёл в воду почти по колено, наклонился и полную пригоршню ила со дна поднял да на берег вынес. Нашёл ржавую железную банку из-под каких-то консервов и начал этот комок ила промывать. Промывал, промывал, но ни одного мотыля там не обнаружил. Пришлось снова в воду лезть.

На этот раз я не так глубоко копать стал, а набрал ила, который с самого верха лежал. Пригоршню из воды поднял, между пальцами ил начал вытекать, вот там я мотыля и увидел. Бегом на берег, остатки вылил на траву – вот они, личинки комара-дергуна. Выбрал всех из травы, в спичечный коробок положил и снова в воду полез – показалось, что мало набрал. Наконец коробок почти до самого верха наполнился. Я сказал сам себе: довольно, пора и дальше ехать, – забрался на велосипед и опять погнал изо всех сил.

Когда спуск к лодочной станции остался позади, с правой стороны среди деревьев я заметил краешек солнца. «Не успел до рассвета место на помосте занять, – корил я себя, – где теперь вставать придётся?»

Я был несказанно удивлён, но, когда, весь запыхавшийся, подъехал к помосту, тот был девственно пуст.

«Вот те на, – подумал я, – что же это такое может быть? Куда все подевались?»

– Ладно, тем лучше, в конце концов, никто мешать не будет, – бормотал я еле слышно, раскручивая леску, намотанную папой на удилище.

Пришлось немного повозиться, ведь удочку я держал в руках практически первый раз, если не считать тех нескольких минут, пока папа объяснял мне, как забрасывать её в водоём, как отрегулировать глубину и некоторые прочие премудрости. Вот я и начал с того, что поплавок немного поднимал и забрасывал, смотрел, будет он стоять, как ванька-встанька, или безжизненно на поверхности лежать. Дождался, когда он лёг, и, немного опустив поплавок, полюбовался, как он вертикально замер. Отрегулировал глубину, значит. Ну а теперь самое сложное: надо на крючок мотыля насадить. Вот этого мне папа показать не мог, мотыля под рукой у него не оказалось. Он мне только на словах рассказал, как я поступить должен.

Я красного червячка из спичечного коробка в руку взял, а он весь извивается, так и норовит опять под воду угодить да там в ил закопаться. Попробовал я его проколоть да аккуратненько так, как папа научил, на крючок натянуть – ничего не получилось. Вся жидкость из него вытекла, и осталась только тоненькая оболочка, не её же натягивать. С десяток мотылей я таким образом испортил, подумал даже, что ничего у меня не получится, но последний как-то зацепился.

Я обрадовался и всё это в воду закинул. Поплавок не успел вертикально встать, как тут же дёргаться принялся. Я удочку из воды выдернул, а там пусто. Нет моего мотыля. Один крючок голый на леске болтается.

Тут старенький дядечка пришёл. Поздоровались мы с ним, узнал он, что меня Иваном зовут, рядом со мной примостился и начал свою снасть разматывать. А я нового мотыля пытался на крючок насадить, и опять у меня ничего не получалось.

– Послушай, сынок, – услышал я рядом с собой голос, – ты всё не так делаешь, давай я тебя научу.

И он мне всё показал и всему научил. Встал я рядом с ним. Со стороны посмотреть, картинка та ещё получилась: на краю помоста стоят двое – старенький дедушка и совсем ещё маленький мальчик, оба в руках держат удочки, а два поплавка, один синий, а другой красный, плавают рядышком. Неожиданно мой зашевелился, и я, скорее с испуга, чем по какой-либо необходимости, рванул удочку вверх, так что крючок вместе с насаженным на него мотылём взвился в воздух и чуть было не запутался в ветках нависающей над озером огромной ветлы. Снова заброс – и снова резкий рывок. А у старичка, который попросил называть себя дедом Мишей, одна поклёвка за другой, и он всё насаживал и насаживал пойманных рыбок на кукан – так он назвал длинный кусок толстой лески, привязанный к краю помоста.

После моей очередной неудачи дед Миша сказал:

– Ванюш, ну куда ты так торопишься? Рыбалка торопливых не любит. Ты дождись, когда она твою наживку заглотит и поплавок под воду нырнёт, вот тогда и подсекай, – и опять к своей удочке отвернулся.

Я постарался всё сделать так, как мне этот дедушка посоветовал. Сидел и ждал, когда же поплавок весь под воду уйдёт. А он подёргался-подёргался немного и вновь замер. И так несколько раз было. Отвлёкся я на секунду, когда сосед очередного окуня из воды вытаскивал, к своему поплавку обернулся, а его нет. Растерялся я и не понял, что же теперь делать, а дед Миша мне крикнул:

– Подсекай быстрей.

Ну я и дёрнул вверх удочку. Да так дёрнул, что маленький окунёк, размером с мой мизинец, не больше, пулей из воды вылетел, на помост рядом со мной упал и биться начал. Оказывается, что он даже до крючка добраться не сумел, совсем маленьким ещё был. Только и смог, что присосаться к болтающемуся кончику мотыля.

– С почином, – сказал мне дед Миша.

Я на него вопросительно посмотрел, а тот мой немой вопрос понял и ответил:

– Вон там под берёзой банка чистая лежит, беги воды из озера зачерпни да сюда скорей принеси.

Я за банкой помчался, до воды добежал, зачерпнул – и пулей к деду. Он вначале на рыбку воды отлил, много её в банке оказалось, а уж затем аккуратненько окунька поднял и в банку опустил. Тот вначале на поверхность всплыл, затем понял, наверное, что в воде оказался, и вниз нырнул, но банка-то стеклянная, нам хорошо было видно, как он почти по самому дну кругами плавает. Здорово так, как в аквариуме.

Дед Миша мне банку в руки отдал и сказал:

– Редко так бывает, что на первую пойманную рыбку можно вот так посмотреть. Ты её сохрани сколько сможешь. Банку дома на большую поменяй, у мамы трёхлитровую попроси да туда воду и перелей вместе с этим окуньком. Ты живёшь-то где?