Текст книги "Тайны профессорской тетради. Повести и рассказы"

Белая мышка

«Хорошую семейную традицию завела наша старшенькая, – думал Иван Александрович, взбивая вилкой четыре яйца в стандартном фарфоровом бокале, – собираться всей семьёй по воскресеньям завтракать. Немыслимый заряд бодрости я получаю, общаясь с внуками. Трое их, мальчик и две девочки. Рождались бы они каждый год, были бы погодками, а они через полтора, а то и два года на свет появились. Интересно, какое прозвище для таких детишек народ придумал? Полуторагодки, что ли?»

«Совсем недавно они были мал мала меньше, – продолжал рассуждать про себя Иван Александрович, – а вот как-то незаметно, незаметно да выросли. Вон уж все в школу ходят. Но ведь это „незаметно“ не на пустом месте взялось. Надежда как замуж выскочила, так отдельно от нас и живёт. Ну, сейчас так многие семьи живут. Я тоже, как женился, отдельно от родителей жить стал. Но на пользу это нашему семейному единству явно не пошло. Видеться начали всё реже и реже, пока наконец каждая встреча чуть ли не в событие стала превращаться. Так и потерял я связь и с родителями, и со своим младшим братом. А уж когда из Москвы уехал, только по телефону и общаемся, да и то нечасто. Не дело это, ох не дело…»

«А Надька молодец, – вернулся мыслями профессор к собственным детям и внукам, среди которых он настоящим патриархом являлся, – уже лет двадцать понуждает нас эту традицию соблюдать – по воскресеньям есть на кухне блины с моей фирменной жидкой яишенкой или слабосолёной красной рыбкой, тоже моего приготовления. Благодаря ей мы и не замечаем, как растут внуки, они же у нас постоянно на виду».

Кошка, которая уже невесть сколько времени сидела около его ног в ожидании чего-нибудь вкусненького, сорвалась с места и устремилась к входной двери. «В день по несколько раз удивляюсь этому феномену, – всё думал и думал Иван Александрович, подмешивая к взбитым яйцам необходимые ингредиенты, чтобы получилась именно та, всеми любимая добавка к блинам, которые рядышком жарила его любимая супруга. – Уж совсем Муська постарела, иногда зовёшь-зовёшь – не слышит, а вот стоит внизу двери хлопнуть и кому-нибудь из нашей семьи в подъезд войти, как несётся в прихожую и терпеливо ждёт, пока вошедший на третий этаж поднимется да в прихожей появится. Тогда завалится в знак приветствия на спину, лапы раскинет и лежит так, потихоньку мурлыча».

На кухню один за другим заходили внуки, и каждый из них всего два слова говорил, но как же эти слова различались. Нет, по смыслу они были совершенно одинаковыми, а вот интонация…

Старший, Богдан, в своей полушутливой манере громко почти прокричал:

– Привет, дед! – и ладошкой звонко хлопнул по протянутой навстречу, открытой в знак приветствия ладони деда.

Следом подошла средняя, Анютка. Та с радостной улыбкой обхватила дедушкину руку своей и потянула её вверх, к его лицу, намекая, чтобы он не забыл её поцеловать, а когда её ожидание оправдалось, тихонько посмеиваясь и вторя брату, произнесла:

– Привет дед! – и тут же отошла в сторону, пропуская Киру, свою младшую сестру, ну и дедову внучку, соответственно, тоже младшую.

Кира, как обычно, подошла робко, руку подала лодочкой, тыльной стороной вверх, и, заглядывая прямо в глаза дедушке, который наклонил голову, чтобы эту лодочку поцеловать, прошептала, как эхом откликнувшись:

– Привет, дед!

Растрогавшийся, как и всегда, до слёз Иван Александрович одной рукой быстро перемешивал яичницу, чтобы она не превратилась в обычную «болтушку», а сохранила требуемую консистенцию, при этом указательным пальцем другой вытирал из уголков глаз те самые слёзы умиления и любви.

«Будут внуки потом, всё опять повторится сначала», – традиционно всплыла из глубин памяти пророческая строчка Константина Ваншенкина.

«Вся песня прекрасная, жаль сейчас её нечасто услышишь, но этот куплет меня особенно трогает», – думал Иван Александрович, старательно перемешивая и перемешивая на сковородке яичницу, дожидаясь того момента, когда она станет совершенно готовой.

Ну, вот завтрак и окончился. Всё было съедено без остатка, Мусе если что и досталось, то самая малость, и разочарованная кошка ушла в дальнюю комнату, на свою подстилку. Иван Александрович хотел было направиться в кабинет, чтобы срочно дописать статью, а то из редакции толстого научного журнала уже звонили, напоминали, что ждут, но внуки не дали.

– Дед, а дед, – проговорил прорезающимся баском старший, – расскажи нам что-нибудь.

Рядом стояли сёстры: как всегда, с загадочной полуулыбкой Анюта и серьёзная, пытающаяся своими глазами поймать взгляд деда, Кира.

– Так, что же вам рассказать? – задумчиво протянул Иван Александрович. – Сказку?

– Нет, ты нам какую-нибудь свою историю расскажи, – раздалось почти хором.

– Историю хотите? – переспросил дедушка, перебирая в памяти то, что происходило с ним в таком же возрасте, как у внуков, или услышанное от кого-то, а то и подсмотренное им со стороны. – Вот это, возможно, вам сейчас как раз подойти может, – наконец закончив выбор, сказал он. – Давайте я в кресло присяду, а вы рядом располагайтесь, только, чур, слушайте и не перебивайте. Что непонятно – запомните, я потом объясню.

…Случилось это, когда я в шестом классе учился. Начиналась весна 1957 года. С пятого класса начали мы биологию изучать. Ну, вначале ботаника была, потом, уже в шестом, зоология. Так вот, учительницу, которая нам всё это преподавала, мы невзлюбили и скрывать этого даже не пытались. Она отвечала нам тем же. Уроки её были откровенно скучны, предмет свой она знала плохо, донести свои знания до детей даже не пыталась, да ещё к тому же панически боялась мышей, лягушек и всяческих козявок.

Приближалось 8 Марта. Тогда этот день хоть и считался праздничным, но был обычным, рабочим. Вот по случаю праздника мы и решили сделать нашей нелюбимой биологичке такой подарок, чтобы она его на всю жизнь запомнила.

Не помню, от кого я узнал о существовании птичьего рынка – от какого-то знакомого мальчишки, скорее всего, который там со своим папой побывал, – но зато хорошо помню его слова:

– Ты не поверишь, там можно купить любое животное, какое только захочешь.

Я сразу же в этом усомнился и спросил с подковыркой:

– Что, и слона тоже, и носорога с бегемотом?

– Ну, насчёт слона не знаю, не видел, а вот собаку точно можно.

– Ну, для того чтобы собаку купить, так далеко ездить не нужно, – последовал мой ответ.

Разговор этот я хорошо запомнил, вот и уговорил своих друзей, Сашку с Юркой, на птичий рынок за подарком учительнице отправиться. Порасспрашивали мы немножко, получили подтверждение, что да, действительно существует такой рынок, по воскресеньям с самого утра открывается и до темноты работает.

В выходной прямо перед 8 Марта мы и отправились в путь. Денег у нас было всего ничего: два с полтиной мы по всем своим копилкам наскребли. Нам говорили, что этого даже на дорогу может не хватить. Мы между собой обсудили и решили, что в любом случае на жабу или хотя бы лягушку обязательно должны капельку оставить. Потому полтора рубля в другой карман переложили да на английскую булавку его застегнули. Так нам надёжней показалось.

Добираться решили наземным транспортом. Как объяснил нам дядя Жора, младший брат Сашкиной матери, там легче с кондуктором о безбилетном проезде договориться, да легенду правдоподобную подсказал, которой можно с кондукторами делиться. А потом – так ведь может получиться намного интересней – это уж мы сами придумали.

Погода выдалась подходящей для дальней поездки – лёгкий морозец и безоблачное небо весьма способствовали осуществлению нашей задумки. И вот мы, в приличной одежде, с пионерскими галстуками на шее, бодро топаем в сторону Ленинградского шоссе, по которому ходят трамваи. Дойти от нашего дома до «дальних трамваев», как их называли в нашем окружении, уже было целым путешествием. Мы решили идти по прямой, а не через стадион «Динамо», тот путь нам был хорошо известен и уже совсем неинтересен. Новая дорога была не изведана, поэтому мы шли не спеша, осматривая всё по пути.

Прежде всего прошагали мимо знакомого мне научного института, в котором мы с сестрой Наткой на собственные деньги купили собаку. Высокий металлический забор, заваленный с обеих сторон сугробами снега, сметаемого с обоих тротуаров – и с того, по которому шагали мы, и с того, по которому можно добраться до входа в институт, – отгораживал красивое здание от дороги. Через забор были видны редкие посетители, бредущие от проходной или обратно вдоль всего длинного строения к парадному входу. На противоположной стороне улицы стояли деревянные дома, такие же, как и те, в которых жили мы. Голые ветки яблонь нависали над деревянными заборами, со всех сторон слышался собачий лай. 1-я улица 8 Марта – прочитали мы название на табличке, прибитой к деревянному забору, и тут же заспорили, существуют ли ещё какие-нибудь улицы, в названии которых имеется целых два числительных. Но дальше того, что раз есть 1-я улица, то должны быть и 2-я, и 3-я, а может, ещё и следующие, мы так и не дошли, а ведь на самом деле их много, названных людьми без воображения в честь различных памятных дат. Нет, я не против того, чтобы были улицы, например, 28 Героев Панфиловцев или 1 Мая, но зачем же их клонировать во множестве переулков и тупиков?! Удивило, что прямо напротив этой таблички с названием улицы, на здании института, висела аналогичная табличка, но название там было другое – Новозыковский проезд.

– Что за чепуха? – спросил Сашка.

– Так по какой улице мы идём? – дополнил я его вопрос.

Так и не разобравшись, мы пошли дальше.

Мы шли, как будто жили не в большом городе, да ещё таком, как столица нашей Родины, а в маленьком сельском посёлке, я бы сказал, деревне, поскольку вокруг были деревянные дома, окружённые садами и огородами, и только вдали виднелись большие кирпичные здания Академии имени Жуковского да ещё впереди появилась целая вереница многоэтажных домов, которые выросли вдоль Красноармейской улицы – именно такое название мы прочитали на углу одной из этих многоэтажек.

Впереди уже появилась широкая лента Ленинградского шоссе с непрестанно мчащимися в обоих направлениях автомобилями, троллейбусами и автобусами, а мы ступили на небольшую улочку с удивившим нас названием – улица Степана Супруна. Кто был этот человек, мы не знали, даже никогда и не слышали такой фамилии, но вот в самом конце улицы, на боковой стене дома, фасад которого выходил на Ленинградское шоссе, мы прочитали: «Улица названа в честь дважды Героя Советского Союза лётчика Супруна Степана Павловича». Были указаны также годы его жизни: «1907—1941».

Вот по этой улице мы и вышли на широкое шоссе, за которым были видны трамвайные рельсы, змеившиеся вдоль автомобильной трассы. В те годы трамвай был не только самым распространённым видом транспорта – трамвайными рельсами Москву буквально оплели, словно прочнейшей сеткой, – но и самым популярным у горожан.

Вскоре, дребезжа и позвякивая, к остановке подкатил старенький, целиком сделанный из дерева, красно-оранжевый трамвай, к которому устремились со всех сторон люди. Отталкивая друг друга, они начали штурмовать вагон. Мы были не готовы к такому повороту событий и остались стоять там, где и стояли, даже с места не успели тронуться. Трамвай загромыхал мимо нас, и мы с удивлением увидели, что на «колбасе» – так в те времена называли задний буфер трамвая, далеко высовывающийся за габариты вагона, – с удобствами расположилась парочка таких же пацанов, как и мы. Со смехом, показывая нам «нос» и кукиши, они гордо промчались мимо.

– Ребята, так дело не пойдёт. Ехать нам очень далеко, с несколькими пересадками. Если в следующий трамвай не залезем, то прямо хоть домой возвращайся, – сказал Сашка, который стал к тому времени нашим настоящим лидером.

Мы разошлись вдоль всей остановки и стали поджидать следующий трамвай, предполагая, что получится как в первый раз: набежит толпа – и мы не успеем влезть в вагон.

Однако, к удивлению, подошедший трамвай оказался полупустым, да и на остановке вместе с нами в него сели всего пара человек – наверное, маршрут был не такой популярный, как у предыдущего, так что кондукторша, крупная женщина в ватнике, перевязанная огромным оренбургским платком, с хрипловатым голосом, сразу же подошла именно к нам.

– Тётенька, нас вот из школы послали купить для уроков на птичьем рынке лягушку, опыты с ней учительница будет проводить. Ну а на билеты нам денег не дали, даже на одну остановочку, ведь лягушку нам по программе проходить в конце года, а учительница сказала, что надо сейчас. На лягушку-то нам денег собрали, а на дорогу нет. Тётенька, не выгоняйте нас, пожалуйста.

Строго в соответствии с легендой, подсказанной дядей Жорой, Сашка всё это буквально пропел жалобным голосом, преданно глядя прямо в глаза кондуктору.

– Так, – решила женщина, – стойте здесь рядом, увижу контролёров – скажу. Вы сразу же идите на другую сторону улицы, обходя вагон сзади. Ясно? – строго спросила она.

– Ясно, ясно, – дружно и с облегчением почти закричали мы.

Мы стояли на задней площадке и, прогрев достаточно большую дырочку в напрочь замёрзшем окне, глядели назад, на дома, уезжающие от нас со скоростью трамвая, и время от времени показывали «нос» мальчишке, сидевшему на «колбасе». Не могу сказать, что внутри трамвая было тепло, изо рта потихоньку струился парок, но не было ветра, а вот каково приходилось тому несчастному, который сидел позади нас на свежем воздухе, даже представлять себе не хотелось.

Лязгнув ещё пару раз, трамвай остановился, и кондукторша окликнула нас:

– Ребятки, выходите поскорей. Здесь вам надо пересесть на трамвай, который идёт в сторону Таганской площади.

Не дожидаясь, пока в вагон начнут залезать новые пассажиры и может образоваться давка, мы скатились по ступенькам и осмотрелись. Прямо перед нами были ворота Московского зоопарка. Открыв рот от удивления, мы наблюдали, как люди, по большей части державшие за руку детей, подходили к кассе и уже с билетами направлялись к усатому дяде в длинном белом меховом тулупе, который пропускал их через узкую калиточку туда, куда моя душа стремилась изо всех своих возможностей. Как мне хотелось вот так же, с билетами в руке, небрежно кивнуть головой этому усачу и отправиться в гости к слонам, жирафам и всяким прочим зверям, живущим на зимних квартирах, напоенных густым ароматом на смеси звериного духа, перепревшего навоза и разнообразного корма, покорчить рожи обезьянам и хорошенько рассмотреть всех этих птичек и рыбок. Да мало ли как можно использовать эту редкостную возможность побывать в настоящем зоопарке. Я был не одинок в своих желаниях, рядом сопели мои друзья, с трудом сдерживая себя, чтобы не броситься на ту сторону, а там будь что будет. Но на сегодняшний день перед нами стояла другая задача, и усилием воли мы переключились на её выполнение.

Трамвай, на котором мы приехали, уже ушёл, и перед нами открылось здание с горящей под самой крышей большой красной буквой «М».

– Московский метрополитен имени Ленина, станция «Краснопресненская», – прочитали мы вслух.

– Интересно, совсем недавно на другой станции я читал, что он носит имя Кагановича, а здесь почему-то Ленина. Кто знает? – спросил я у друзей, но никто мне ничего не ответил.

Я позволю себе сделать небольшой экскурс в историю названий одной из станций московского метро. Сам метрополитен начали строить в 1931 году. 15 мая 1935 года открылась его первая очередь на участках от станции «Сокольники» до станции «Парк культуры» с ответвлением на станции «Охотный Ряд» до станции «Смоленская» общей протяжённостью 11,2 километра.

Хотя инициатива строительства метро в Москве принадлежала Сталину, уже в 1935 году метрополитену присвоили имя Кагановича, руководившего его строительством. Именно это имя он и носил до конца ноября 1955-го, когда ему присвоили имя Ленина. Одновременно переименовали станцию «Охотный Ряд», дав ей весьма оригинальное название – «Имени Кагановича».

Первоначальное имя станция получила по площади Охотного Ряда. В свою очередь, площадь так назвали из-за находившихся здесь до середины XIX века лавок, где торговали охотничьей добычей – птицей и мясом диких животных. В последующем Охотный Ряд стал одной из главных торговых улиц Белокаменной, на ней располагались магазины, склады, а также гостиницы и трактиры.

В 1957 году Каганович был снят со всех занимаемых должностей и даже исключён из партии, и станцию переименовали вновь в «Охотный Ряд». Однако на этом не успокоились и 30 ноября 1961 года переименовали её ещё раз, на этот раз в «Проспект Маркса». Но и на этом переименования станции не закончились, и вот 5 ноября 1990 года ей вновь вернули исконное название «Охотный Ряд». Таким образом, эта станция стала единственной в Москве, переименованной четыре раза, причём дважды ей возвращали первоначальное название.

Как мы добрались до Таганской площади, я уже запамятовал, но хорошо помню, что потом до рынка мы шли пешком – так нам посоветовал некий прохожий, у которого мы решились спросить дорогу.

– Вот так вот идите всё время прямо и прямо, а как увидите с правой стороны толпы людей, там и поверните в ту сторону.

Идти оказалось очень далеко, мы шли, наверное, больше часа. Потом-то оказалось, что от Таганки до самой «птички», как называли в народе этот рынок, ходил трамвай, и обратно мы уже пёхом не топали.

Когда мы в тот самый первый раз попали на «птичку», она нас закрутила и заворожила. Народу было не пробиться, огромное количество голубятников, державших в одной руке большую клетку с птицами, а в другой – какого-нибудь голубя, на продажу которого была самая большая надежда. Мы прогулялись и по рядам с рыбками; большинство аквариумов, правда, были хорошенько закутаны от мороза, но всё равно разнообразие их обитателей поражало воображение. Посетили мы и собачников с кошатниками, поглазели на разных кроликов и даже на площадку, где торговали кормами, в основном огромными мешками с разнообразнейшим зерном, случайно забрели.

Выбираясь оттуда, мы оказались в птичьем царстве. Вот тут мы и разноцветными попугайчиками полюбовались, и канареек наслушались, а самое главное, узнали, сколько стоят те птахи, которых мы год назад продавали по 50 копеек за душу. Здесь сидели в просторных клетках щеглы и чижи с чечётками, и цены на них были, для нас по крайней мере, совершенно невероятными: дело доходило до 10 и даже 25 рублей за птичку, и, что удивительно, покупатели находились. Бездумно бродя по рынку, мы наконец наткнулись и на прилавок, за которым стояла пара продавцов с мелкими грызунами.

– Дяденька, – спросил Сашка у одного из них, – а где лягушки с жабами?

– Зимуют, наверное, в каком-нибудь укромном местечке, – последовал быстрый ответ.

– Понимаете, ребята, – вмешался его сосед, – сейчас не сезон для продажи земноводных, да их только в конце мая и спрашивают, в основном в школы берут, так что приходите в мае.

Пришлось нам купить мышку – маленького, белого, очень симпатичного зверька с чёрными глазками-бусинками. Покупка оказалась очень даже выгодной. Когда продавцы узнали, с какой целью мы заявились на рынок, они очень долго хохотали, а затем отдали нам мышку буквально даром, взяв с нас для порядка – так они сказали – только двадцать копеек. Для перевозки «подарка» учительнице у нас была небольшая коробочка, которую Сашка тут же засунул себе за пазуху и потуже подтянул ремень, опоясывающий его пальто, чтобы она не вывалилась.

Дело сделано, надо отправляться домой. И вот тут мы почувствовали, как ноги вдруг стали ватными, в животе не то что заурчало, там целый духовой оркестр разыгрался, силы нас покинули напрочь. К этому времени рынок начал стремительно сворачиваться, продавцы упаковывали свой живой товар. Откуда-то появились двухколёсные тележки с длинными оглоблями, на тележки устанавливались клетки, аквариумы и прочий громоздкий товар, а в оглобли впрягался сам продавец, и необычные транспортные устройства одно за другим потянулись цепочкой вдоль по улице. Машины тогда ещё не стали массовым средством передвижения, но с десяток полуторок также одновременно грузились в разных концах рынка.

Мы увидели большое одноэтажное здание, служившее естественным ограждением рынка, и аппетитный запах, вырывавшийся из его дверей каждый раз, как они открывались, не позволял даже усомниться в его предназначении, а вывеска «Столовая» только подтверждала нашу догадку.

Заглянув в окно, мы увидели людей, сидящих за столами, и тарелки со стаканами, стоящие на этих столах. Есть захотелось ещё больше, хотя совсем недавно казалось, что больше уже некуда.

– Пойдём зайдём, хоть чайку горячего выпьем, – почти хором выразили мы своё желание и решительно открыли дверь.

Очередь была совсем небольшой, мы пристроились в её конце и осмотрелись. На всех столах стояли тарелки с большими кусками хлеба, солонки, маленькие чашечки с горчицей.

– Вот здорово, – прошептал я, – сейчас по стакану чая возьмём – и с хлебом его. Вот и наедимся.

– А вдруг за хлеб денег попросят? – так же тихо спросил Юрка.

– А мы сейчас спросим, – сказал Сашка и уже громко обратился к женщине, стоящей на раздаче: – Тётенька, а за хлеб надо платить?

– Всё, что на столе, бесплатно, – услышали мы в ответ.

Мы чуть было не закричали «ура», но вовремя остановились.

Напившись горячего, буквально обжигающего чая с душистыми мягкими ломтями белого хлеба, мы, довольные и сытые, вышли на улицу. Всё было просто замечательно, только вот день клонился к вечеру и начало смеркаться. Надо было спешить.

Пересчитав оставшиеся деньги, мы единогласно приняли решение ехать домой на метро. Народа на рынке оставалось немного, только несколько старушек протягивали симпатичных котят спешащим мимо прохожим да с десяток голубятников спорили, найдёт голубь, если его здесь выпустить, дорогу домой или нет. Мы с любопытством стояли в сторонке и прислушивались к их громким выкрикам. Всё закончилось тем, что один из них достал из-за пазухи птицу серого цвета и подбросил её вверх. Голубь взмахнул крыльями, но от неожиданности, да, наверное, и от яркого света, он же сидел в темноте, чуть не врезался в провода, натянутые между столбами, однако быстро справился с ситуацией, резко поднялся в небо, сделал круг, выбрал одно только ему известное направление и скрылся за домами.

Мы подошли к остановке, к которой один за другим подкатывали трамваи. Казалось, весь рынок скопился именно там, но особой толчеи не было, люди как-то быстренько заполняли вагон за вагоном, которые без задержки отбывали в сторону Таганской площади. В один из трамваев сели и мы. Решили ещё раз попробовать вызывающую доверие у кондукторш историю, которая так хорошо помогла нам добраться сюда, но она даже не пригодилась. К удивлению, кондуктор на нас не обратила никакого внимания, она ловко брала деньги со взрослых пассажиров, отрывая им сразу по несколько билетиков от плотных рулончиков, висевших у неё на груди, и неумолчно повторяла:

– Граждане пассажиры, не стойте на площадке, проходите в середину вагона, уступайте места… – и так далее. Все эти призывы кондукторов мы слышим и сейчас, ничего нового придумать пока не удалось.

В метро Сашка подал в кассу деньги, нам выдали бумажные билетики, которые мы протянули контролёрам, стоящим у входа на эскалатор. Опасения, что без взрослых нас в метро не пустят – эту фразу мы регулярно слышали от своих родных, – оказались беспочвенными, никто на нас внимания не обратил. От метро «Динамо» мы добирались до дома уже в полной темноте, но там нам был знаком каждый камешек на дороге.

Наступило 8 марта, весь класс с напряжением и нетерпением ожидал последнего урока, которым была зоология. Всё шло как всегда, биологичка ещё на перемене забежала в класс, поставила портфель с огромным количеством наглядной агитации и всяческих пособий на свой стул и убежала курить. Вот тут-то мы и засунули мышонка в портфель, прекрасно зная, что ближе к завершению урока учительница должна его открыть и начать в нём рыться, отыскивая какую-нибудь скучную диаграмму или таблицу.

Именно так всё и произошло, биологичка открыла портфель и начала нам что-то рассказывать, не обращая никакого внимания на то, что маленький белый зверёныш вылез из портфеля, встал на задние лапки, а передними начал умывать свою мордочку. Весь класс, задержав дыхание, следил за тем, что обязательно должно было случиться. Такой тишины на уроках зоологии никогда ещё не было, и, по-видимому, учительница это поняла. Она начала нервно оглядываться и тут – о ужас! – увидела мышонка. Что было дальше, нетрудно себе представить: и крики, и стул, чуть не рухнувший под весом учительницы, – спектакль получился на славу. А закончился он на следующий день в кабинете директора, куда всю нашу троицу доставили в одну из перемен, – какой-то «доброжелатель» сдал нас. Итог очевиден: двойка в дневнике и вызов родителей.

История с мышкой и полученная в наказание за это двойка с последовавшей за ней годовой четвёркой по ботанике сыграли впоследствии свою чёрную роль. Оказалось, что в аттестат зрелости шла та самая ботаника из шестого класса, так что золотая медаль мне не «грозила», даже несмотря на то, что четвёрку я «поймал» в аттестат в далёкие-предалёкие годы.