Текст книги "Тайны профессорской тетради. Повести и рассказы"

– Слушай, Толь, – предложил я, – а давай мы с собой Витьку Шарикова возьмём. Ты же знаешь, он у матери один, отца, как и твоего, на фронте убили. Мать у него не работает, больна вроде. Пенсию получает по инвалидности, мне как-то Витька говорил, двадцать восемь рублей. Вот он и мечется по Москве в поисках какой-нибудь подработки. Ночами вагоны с картошкой разгружает, я сам с ним пару раз ходил. Нас шестеро было. За разгрузку вагона каждый по червонцу получил. Хорошо грузчики зарабатывают. Всего восемь часов мы работали. Сорок мешков из вагона вытащим, в штабель сложим, пять минут перекур – и снова сорок мешков. После первого раза я думал, у меня спина никогда не отойдёт, так болеть и будет. Ничего, на следующий день всё прошло. Домой мы с Витькой вместе шли, нам по дороге вроде было, да он в сторону свернул – на почту отправился, чтобы эти деньги матери послать.

Официант подошёл, узнал, что мы его ждём два коктейля молочных копеечных заказать, поморщился, как будто его чем-то несвежим угостили, но стаканы с холодненьким сладеньким коктейлем принёс. Выпили мы каждый по стакану этой вкуснятины да по домам отправились. Вернее, Толька домой, а точнее, на электричку, которая его до дома довезёт, побежал, а я в общежитие поехал, где Шариков безвылазно жил.

Витьку я нашёл в его комнате. Он лежал на кровати и глядел в потолок. Лежал одетым. В мятой рубашке, брюках и, что меня особенно поразило, в ботинках. Когда я вошёл, он повернул голову, но ничего не сказал, лишь кивнул, мол, заходи, коли дверь открыл.

Это было настолько не похоже на предельно аккуратного и вечно занятого Шарикова, что я даже опешил:

– Вить, случилось что?

– Случилось, – односложно пробормотал Витька, упорно продолжая что-то взглядом выискивать на потрескавшемся потолке.

– Поделись.

– Что толку рассказывать, ты ничем помочь не сможешь.

– А вдруг?

– Вдруг, вдруг… – неожиданно разозлился Шариков и сел на кровати, свесив вниз ноги. – Что вы все ко мне пристаёте? Видите, человеку плохо. А вы всё в душу пытаетесь залезть.

– Вить, ты о чём? Я к тебе в душу лезть не собираюсь, – тоже начал злиться я, – пришёл к тебе по-хорошему, с дельным предложением, а ты…

Я развернулся и к ручке дверной потянулся, чтобы за неё дёрнуть да пойти отсюда к той ещё матери.

– Постой, Вань. Я не тебя имел в виду. Ходят тут всякие, тоже вопросы задают. Ты тут вовсе ни при чём. Не дуйся. Лучше расскажи, с каким таким предложением ты явился?

– Да на подработку меня на август позвали. Там ещё люди требуются. Вот я о тебе и подумал. Знаю, что в деньгах остро нуждаешься.

Витьку как подменили. Он сразу же превратился в того Шарикова, которого я знал. Удивительно юморным человеком он был, ему б на сцену – он с самим Райкиным потягаться бы мог. Витька такие сценки перед нами, своими друзьями, разыгрывал, что закачаешься. В секунду мог из одной личности в другую превратиться. И фамилия ему здорово подходила. Мне он всегда напоминал шарик ртути. Нет, не фигурой и не внешностью, а вот именно своей способностью к переменам, оставаясь при этом всё таким же шариком. Только что на несколько штук, поменьше размером, разбился, а глядь, через секунду все они вновь в один слились, который всё так же блестеть продолжает.

– На август, говоришь? – спросил Витька. – И как там платят?

Вот ведь чудак-человек. Не спросил, что за работа, где она находится да чем заниматься придётся, а сразу – сколько платят, и всё тут. Вот весь он такой – Шариков этот.

– Ну, вроде семьдесят за месяц должно выйти, – с сомнением в голосе произнёс я.

Сомнение возникло, поскольку я сообразил, что ни на один вопрос, о которых только что подумал, сам ответить бы не смог.

«Значит, я тоже чудак-человек?» – спросил я сам себя, но даже бровью не повёл, чтобы Витька не понял, о чём это я там размышляю. «Наверно», – согласился я сам с собой, пока на стул усаживался. Что стоять без дела, если рядом стул свободный.

– Я согласен, – брякнул Витька, а я удивился:

– На что согласен?

– Как на что? На твоё предложение о подработке, конечно.

– Ой, прости. Я совсем о чём-то другом задумался, – вернулся я на грешную землю. – Значит, так и передам, что ты согласен. Только не передумай потом, а то неладно может получиться, я же за тебя поручусь.

– Нет, нет, – заволновался Шариков, – я не передумаю. Мне деньги действительно очень нужны. Тут наклевывалась было одна непыльная работёнка, да вот сорвалась. Я и начал думать, что же я за человек такой, ничего у меня не получается. Остался на лето в Москве в надежде деньжат заработать, а зря. Сорвалась работа, о которой мне говорили, что наверняка, на сто процентов всё будет, и вот… Если бы не ты, я уже завтра домой бы рванул, матери совсем плохо, а я тут бездельничаю. Но ты прям как ангел небесный явился, чтобы благую весть мне принести.

Он чайник электрический включил, извинившись, что к чаю ничего у него нет, даже сахар и тот ещё вчера закончился. Поэтому мы просто кипятку, подкрашенного уже много раз использованной заваркой, выпили. А пока пили, он мне на кучу вопросов ответил. Куда его соседи по комнате делись да чем он в свободное время заниматься до августа собирается. Решил я его в кино позвать, как раз Московский кинофестиваль закончился, а фильмы, которые во внеконкурсной программе участвовали, всё ещё на всяких закрытых показах шли, и мне кучу билетов на них обещали достать. Вот я и подумал: чего человек без дела в общежитии сиднем сидеть будет, лучше уж мы с ним по Москве помотаемся с одного показа на другой.

Но Витька сразу же в отказ пошёл, и причина у него веская нашлась. Оказывается, та работёнка, которая сорвалась и о которой он так переживал, как раз на август и планировалась, а пока он на мясокомбинате по ночам вкалывал. Но там он только до августа собирался ишачить, а уж в августе на новое место перейти, и вот всё сорвалось. Надеялся комбинат этот забыть, как страшный сон. Платят там сущие гроши, два с полтиной за ночь, а работать заставляют о-го-го как. По утрам он еле до общежития доползал и, как в комнату вваливался, сразу же на койку падал да отключался. Иногда даже раздеться не успевал, сил не было. Уставал смертельно. А самое противное, что деньги всегда задерживали, иногда на неделю, а вот сейчас уже месяц как не платят. Поэтому их бригада, таких же горемык иногородних, и решила бунт объявить и с сегодняшнего дня на работу не выходить. Вернее, сегодня-то прийти, но ничего не делать, пока деньги не заплатят. Уверены они, что руководству комбината деться будет некуда, где они ещё таких дураков найдут, заплатят, другого выхода у них нет. Но если так и не отдадут, то тогда Витька и надумал домой рвануть и матери там по хозяйству хоть немного помочь. Поэтому ему не до фильмов заграничных, пусть они даже мирового уровня. У него самого такое тут кино каждый день крутится, что мама не горюй.

Я в его положение вошёл как смог и домой отправился, ещё раз слово с него взяв, что он меня не подведёт и 31 июля на встречу явится, где нам установку на работу дадут.

Ну а я кино в молодости очень любил, фильмов всяких хороших и разных в те годы тьму пересмотрел, поэтому, конечно, от просмотров лент, которые на фестиваль вне конкурса привезли, отказаться никак не мог.

На Пушке – так Пушкинскую площадь молодёжь в те годы называла – от памятника до «России» в течение всего фестиваля, да и после него, пока внеконкурсные ленты показывали, толпа чуть ли не целые сутки крутилась. Если у тебя лишний билет имелся, то его поменять на что-нибудь другое, без разницы на что, плёвое дело. Только покажи – тут же набегут. А вот коли что-то конкретное да остродефицитное нужно, то приходилось к «жучкам» киношным обращаться. Они там с целыми пачками билетов да контрамарок ходили. Много их было, «жучков» этих. Мне всегда было интересно, где они столько дефицита берут? Хотя это вовсе и не моё дело, просто любопытно было…

– Я тогда, – Иван Александрович к жене повернулся, а так, пока рассказывал, куда-то в окно глядел, – десятка два фильмов посмотреть успел, среди них несколько просто отличных оказалось. Первый сеанс начинался утром, где-то часов в семь. В девять из кинотеатра или клуба выскочишь – и мчишься на другой конец города, чтобы в десять уже вновь на экран пялиться, и так раза три-четыре в день. К полночи я только до дома добирался. Я бы, конечно, больше посмотрел, но то ли, как в Золушке, голос за кадром прозвучал: «Ваше время истекло». Помнишь? То ли как в анекдоте: «Кина не будет, кинщик заболел», – но малина эта закончилась. Неделя прошла, и хватит с вас, дорогие граждане страны Советов, по кинам шляться, гуляйте по улицам, дышите свежим воздухом, это для здоровья полезней.

Он опустил голову и задумался.

Любовь Петровна побоялась словом нечаянным с мужа облако памяти сдуть, поэтому и молчала, даже шевелиться не рисковала. Как бы чего ненароком не произошло. А Иван Александрович посидел, посидел немного молча да снова в окно уставился и опять заговорил:

– А знаешь, Любушка, какие я замечательные фильмы в те дни успел посмотреть. Ведь сколько лет прошло, сколько я всяческой чепухи за эти годы навиделся, а вот те фильмы до сих пор помню. Эх, пораньше бы с гор спуститься, глядишь, и поболее бы память сохранила. А так… Я вот тебе сейчас постараюсь напомнить некоторые из них. «Восемь с половиной». Этот фильм ты если уж и не помнить, то слышать об этом бессмертном творении великого Федерико Феллини должна была всенепременнейше и обязательно.

Произнеся это своё излюбленное выражение, Иван Александрович даже глаза зажмурил от удовольствия, вспоминая.

– Ну, пересказывать фильмы Феллини – дело совсем неблагодарное, можно только всё испортить. У него же каждый кадр, каждая мизансцена такую роль играет, что выдерни одну из них – и вся конструкция, тщательно выстроенная и любовно скомпонованная, рухнуть может. Поэтому о «Восьми с половиной» я молчать буду, пока ты его на просторах интернетовских не найдёшь да в том виде, в котором его мастер на свет выпустил, не посмотришь. Да и я молодость готов вспомнить и к тебе присоединиться. Учти, это не просто просьба мимолётная, ничего не значащая. Это тебе мой наказ. Поняла?

Он опять от окна отвлёкся и на жену внимательно посмотрел. И только увидев её положительный кивок, продолжил свой рассказ.

…Мне кажется, что именно в те дни видел я замечательный фильм с Питером О’Тулом в главной роли. «Ночь генералов» тот фильм назывался, по роману немца Ганса Кирста снятый. Не слышал я, чтобы у нас этот роман даже в нынешние «всёдозволенные» дни выходил. Но, может, ошибаюсь. Сейчас очень трудно следить, что и где выходит. Но я-то не о книге, а о кино поговорить хотел. Вот это фильм так фильм. Широким экраном он у нас так и не вышел. По просмотрам всяческим его потаскали, тем и ограничились. Одна, наверное, копия и была. Благодаря этому фильму я с О’Тулом и познакомился. Как с великим актёром, конечно. Лично с ним где бы я мог увидеться? Уж потом я то, что на наши экраны выходило, смотрел: и «Как украсть миллион» с моей любимой блистательной Одри Хепберн, и «Лоуренса Аравийского». Кстати, насколько я помню, за исполнение главной роли в этом фильме Питер О’Тул был в первый раз номинирован на «Оскара», но так его и не получил. Я настолько ему симпатизировал, что до развала нашей страны, пока на государство работал, стоило мне узнать, что вышел фильм с О’Тулом, я старался его посмотреть. Очень мне этот актёр нравился, я даже всплакнул, когда некролог прочитал.

А вот ещё «Вор» с Жаном-Полем Бельмондо. Мне кажется, что это тоже один из тех фильмов, которые я тогда видел, но, может, ошибаюсь немного и я чуть позже его смотрел. Не знаю уж, полагаться ли на мою начавшую худиться память или по-прежнему ей доверять? Точно уверен, что видел я его на просмотре на Сретенке, был там такой небольшой, захудаленький кинотеатр «Уран». Я этот фильм ведь почему запомнил. Не только из-за прекрасной работы Жана-Поля, и уж, конечно, не из-за сюжета, довольно дрянного, к слову сказать. Ну, французская комедия, чуть ли не в мелодраму переходящая, хотя вполне смотрибельная. А запомнился мне этот фильм потому, что в зале рядом со мной, в соседнем кресле, девушка сидела, очень эмоционально на картину реагировавшая.

Я тогда совсем молодым был, свободным как ветер, в душевное состояние девушки быстренько вник и до дома её проводил. Жила она там же, на Сретенке, но это к делу отношения не имеет, а потому я хотел бы точку на этом знакомстве поставить, ан нет, не получается. Дело в том, что именно эта девушка, имя которой я, к сожалению, запамятовал, дала мне небольшую наводочку. Вот за наводочку эту очень мне сейчас хочется в далёкое прошлое спасибо направить. Порекомендовала она на закрытый просмотр в Дом композиторов проникнуть, что нам с Гиви – это мой закадычный друг тех лет – с успехом и удалось осуществить.

В этом, конечно, основную роль сыграла тёща моего друга, именно она нам билеты обеспечила. Поэтому и её надо в моем повествовании обязательно упомянуть. Так вот, в то время она занимала заоблачный для нас, простых смертных, пост – входила в число руководителей отдела культуры Центрального комитета нашей родной Коммунистической партии. Когда Гиви со своей будущей супругой познакомился, она с матерью, или, правильнее сказать, её мать с ней вместе, только-только в Москву перебралась из одного крупного промышленного центра где-то на Севере, где будущая тёща работала вторым секретарём обкома КПСС и отвечала за идеологию. Представляешь? Ларису в институт тонкой химической технологии перевели. Гиви тогда шалопаем и двоечником был и числился в той же группе, куда Ларису зачислили. Представь себе моральное состояние грузина, темноволосого, кудрявого, смуглого и сильно волосатого, в группу которого попала настоящая блондинка, притом с белоснежной кожей. Ну и всё остальное – рост, бюст, длина ног и прочие внешние параметры – у неё было впечатляющим.

Я никогда бы не догадался, как в таком случае поступает настоящий грузин, которому чуть ли не в тот же самый день объявили, что его отчислили из института за хроническую неуспеваемость. Теперь-то я знаю, мне Гиви это своей жизнью доказал. Он подошёл к девушке, в которую влюбился сразу, как только увидел, и сказал фразу, которую я не смог бы произнести даже под страхом неминуемой гибели:

– Девушка, вы мне нравитесь, выходите за меня замуж.

Она и засмеялась ему с лицо, и спиной повернулась, и громко «Ни-ког-да» произнесла, но через пару месяцев из ЗАГСа с ним под руку вышла. Вот ведь как в жизни бывает.

Ну а с билетами всё естественным путём произошло. Я сказал об этом Гиви, тот – тёще. Осторожно так, первый раз он к ней с такой просьбой обратился, никак не мог реакцию просчитать. А реакция оказалась непредсказуемой. Тёща просто руками всплеснула:

– Ой, Гиви, прости. Я ведь сама, как «Заставу Ильича» посмотрела, назначила для закрытого показа именно зал Дома композиторов и сразу же хотела вам с Ларисочкой билеты заказать, но закрутилась и забыла в конце концов. Прости, сейчас позвоню.

А когда Гиви насчёт меня обмолвился, очень даже спокойно это восприняла и три билета заказала. Хотя так уж случилось, что третий билет и не понадобился. Лара по какой-то уважительной причине пойти не смогла, и в Дом композиторов мы отправились вдвоём.

Когда мы ещё только подходили к перекрёстку Горького и Неждановой, где упомянутый Дом композиторов находится, меня смутило обилие стражей порядка в этом месте. Но совсем мы были поражены, когда увидели, что поворот с улицы Горького на улицу Неждановой перекрыт сотрудниками ГАИ. И всё из-за огромного количества желающих попасть на этот просмотр. Сотня человек, если не больше, столпилась у входа. Улица, в этом месте и так узенькая, вся оказалась заполнена толпами народа. Вот и пришлось проход перекрыть.

О фильме говорить ничего не хочу, он как входил в число моих самых любимых, так и остался. Скажу лишь, что народ в перерыве между сериями и по окончании фильма какой-то странный был, задумчивый и озадаченный. Сильно этот фильм тогда всем по мозгам дал. Мы тоже с Гиви свою порцию получили. В перерыве, который на полчаса растянулся, если не больше, мы в буфете по бутылке пива выпили и окосели, как будто вместо пива нам водку подсунули.

Ну, и ещё скажу. Когда опубликовали выступление Хрущёва по поводу фильма, я окончательно понял, что наш лидер – абсолютный идиот. Сцену с отцом я запомнил очень хорошо и готов подписаться под каждым словом, которые в уста героев вложил автор сценария – Геннадий Шпаликов. Да и всё остальное, что так не понравилось нашему «кукурузнику», тоже всецело одобряю. Я это и тогда на каждом углу готов был говорить, а сейчас тем более.

Смотрел я этот фильм не раз, во всех редакциях, и с Хрущёвым с Фиделем, руки поднявшими во время демонстрации, видел, и без них. Впечатление о нём как об одном из лучших советских фильмов о молодёжи и для молодёжи ничем испортить нельзя. Даже то, что одну из главных ролей в фильме играет человек, которого я уважать никогда не буду за то, что он своего учителя великого предал и хулу с напраслиной на него возводил (я Губенко имею в виду), фильм в моих глазах не портит. Актёришка он так себе, хоть и к лику народных причислен. Но в историю он в лучшем случае войдёт как последний и далеко не лучший министр культуры той великой страны, к развалу которой он тоже ручку свою приложил.

В общем, конец июля у меня бурно прошёл, а тридцать первого числа мы втроём собрались около института. Толька нам последние ЦУ дал, и мы разошлись, чтобы с утра уже около проходной завода торгового оборудования вновь встретиться.

Глава вторая

Рабочий день на заводе начинался в семь часов утра, что для нас было непривычно рано. Проще всего оказалось Тольке. Он как на своей Железнодорожной садился, так без пересадок до станции Кусково и добирался. У электрички, которая ему больше всего подходила, на Железнодорожной была конечная, поэтому он всегда сидя ехал, как барин. Хочешь – досыпай, хочешь – книжки читай, а нет – так сиди да думай о чем-нибудь. Ну а мне от Белорусского и Витьке от Сокола намного дальше оказалось. Вначале на метро с двумя пересадками, а потом ещё на автобусе трястись пришлось.

Как бы то ни было, без десяти семь мы уже через проходную прошли, но около отдела кадров застряли. Дверь дёргаем, а она на внутренний замок заперта. Витька наклонился и увидел, что из двери в косяк засов воткнут.

– Ребята, наверное, там кто-то сидит, запершись, – сказал он настолько серьёзно, замок рассматривая, что я чуть не рассмеялся.

А вот Толька его слова за чистую монету принял, поскольку тоже очень серьёзно, со сознанием дела сказал:

– Подождать придётся. Семи ведь ещё нет, вот и в кадрах нет никого. Не ночуют же они там.

Мы с Витькой даже расхохотались, настолько уморительным нам показалось, как он это говорил.

– Толь, ты что, серьёзно слова этого клоуна доморощенного воспринял? Да он что хочешь перед тобой разыграть может. По нему же МХАТ вместе с Малым и «Современником» в придачу тоскуют, – сквозь смех с трудом выговорил я.

– Так вы что, надо мной смеётесь, что ли? – спросил Толька с такой искренней обидой, что мы оба вновь не выдержали и засмеялись.

– Ржите, ржите, – продолжал обижаться Семибратов, а нам с Витькой, наверное, смешинка в рот попала – никак успокоиться не могли.

Дело могло бы совсем плохо закончиться. Толька такой юмор плохо понимал и мог всерьёз обидеться, но не успел. В коридоре появилась женщина, которая решительно направилась к отделу кадров. Дама была в возрасте, очень полная и с сильно отёкшими ногами. «Наверное, пятьдесят ей ещё в прошлую пятилетку исполнилось», – подумал я.

Она, переваливаясь с ноги на ногу, подошла к нам. В руках у неё была большая хозяйственная сумка, по внешнему виду пустая. «Наверное, после работы она с ней по магазинам бегает», – снова подумал я.

– На работу, что ли, наниматься пришли? – спросила нас дама, не ответив даже на наше робкое «здравствуйте». – Идите во дворе погуляйте, подождите там. Сейчас Петрович оперативку проведёт и придёт за вами. Идите, идите, не мешайтесь мне тут, – буквально выгнала она нас.

Вышли мы на улицу, смотрим, скамейка неподалёку стоит, мы к ней и направились. Толька обижаться перестал, а начал переживать, что так неловко получилось:

– Представляете, в июне, когда я у дяди Саши в кабинете сидел, она пришла и так лебезила перед ним, что даже противно стало. Тогда она все документы на меня за пять минут оформила, а Николай Петрович, начальник цеха который, ещё через пять минут меня из кабинета забрал. Нисколько я времени не потерял. Сразу к работе приступил.

– Что ты дёргаешься? Мы пришли вовремя, а то, что нас не оформляют, не наша вина, и за сегодняшний день нам деньги обязаны заплатить. Отдыхай пока, успеешь железяк натаскаться. Ведь не зря говорят: солдат спит – служба идёт.

В отличие от нас, Витька срочную отслужил и в институт поступил прямо из армии, так что поговорку эту на собственной шкуре испытал. Кстати, он тогда, в общежитии, прав оказался, когда говорил, что у руководства мясокомбината другого выхода, кроме как с ними расплатиться, если они откажутся к работе приступить, не будет. Деньги тут же откуда-то нашлись, зарплату им больше не задерживали, и расстался он с той конторой очень даже мирно.

Сидели мы на лавочке, курили или просто так болтали ни о чём почти час. Никому мы были не нужны. Дядя Саша, Толькин родственник, а может быть, знакомый – он и сам не знает, кем тот им с матерью приходится – умотал куда-то на юг, в отпуск, поэтому помочь ничем не мог. Наконец вдали появился высокий и очень худой мужчина с пробивающейся сединой – немолодой уже, значит. Толька, как его увидел, сразу же навстречу побежал и начал, руками размахивая, ему ситуацию объяснять. Была у Семибратова такая особенность: если он что-то говорил, даже стихи читал или на семинаре по истории КПСС выступал, он тут же начинал руками размахивать, и чем больше в раж входил, тем чаще его руки в воздухе мелькали.

– Наверное, это и есть начальник цеха – Николай Петрович, – пришли мы с Витькой к выводу и остались на лавочке сидеть, ожидая разрешения возникшей ситуации.

Смотрим, Толька руками махать перестал – значит, иссяк его словесный фонтан, он следом за Николаем Петровичем по ступенькам поднялся и в здании заводоуправления скрылся. Пришлось и нам от скамейки оторваться и тоже переместиться к кабинету кадровички.

Только мы дверь с улицы открыли, как до нас ураган или тайфун – не знаю, что из них сильней – донёсся. Петрович – он просто по-рабочекрестьянски изъяснялся, политесам никаким обучен не был, поэтому и ненормативной лексики, как теперь вежливо эти слова называют, не гнушался. Я суть его яркого выступления тебе изложу, ну а о нюансах всяческих ты можешь и сама домыслить. В общем, смысл был такой:

– Что же это ты, Мария Никифоровна, себе позволяешь? Ребят прогнала, которые пришли помочь нашему предприятию полугодовое плановое задание выполнить. Ты сама приказ на увольнение моих грузчиков, этих нехороших людей, готовила и состояние дел на этом участке не хуже меня знаешь. Говоришь, что Селиверстова на нас в суд подала и ты теперь к заседанию готовишься, поэтому тебе некогда всякой ерундой заниматься? Али забыла, как все тебя предупреждали, что нельзя Селиверстову по такой статье увольнять – она через суд на работу вернётся и ты ей все компенсации заплатишь? Но ты же умней всех, вот и доумничалась. Ты что, свою неприязнь к директору на его родственнике решила выместить? Воспользовалась тем, что Александр Михайлович только через месяц из отпуска вернётся, авось всё забудется к тому времени. Таки нет, этого не будет, и если даже Анатолий постесняется своему дяде всё рассказать, я ему помогу и сам всё в красках распишу.

Я речь Петровича сейчас конспективно изложил, а тогда он матюки весьма изящно в гирлянды минут десять складывал. И закончил очень даже грамотно:

– Ты документы у ребят возьми, приказ подготовь, вечером они всё подпишут, а ты им документики и вернёшь. Сейчас я только тебе паспорта ещё двух студентов принесу – и начинай работать, а не воздух здесь порть.

Он резко дверь открыл и, выскочив наружу, в нас с Витькой врезался. Мы чуть было на пол все вместе не грохнулись, не знаю уж, каким чудом на ногах удержались.

– А, вы уже здесь? Молодцы. Паспорта давайте, а сами в цех идите, скажете, что я разрешил. А я сейчас этой… – Он помолчал немного, по-видимому подбирая выражение поприличней, но потом махнул рукой и закончил неожиданно: – Анатолий знает куда, он здесь прямо как рыба в воде, на редкость быстро освоился, хоть в мастера бери.

Толька шёл впереди, а мы с Витькой тащились сзади. Не знаю почему, но мне жутко расхотелось работать в этом месте. Я об этом тихонько на ушко, только бы Толька не услышал, с Витькой поделился, и он мне то же самое сказал, но при этом добавил:

– Вот ты первый раз на производстве оказался, а я за последний год их уже несколько видел, и ты знаешь, везде одна и та же картина. Поэтому придётся приноравливаться, хочешь не хочешь, а работать где-то надо. Нужно деньги зарабатывать, без них ведь не проживёшь.

В этот момент Толька замахал руками и побежал за какой-то тележкой, мелькнувшей вдалеке между двумя корпусами. Вскоре он остановился, так как с тележки его заметили и она тоже остановилась, а человек, ей управлявший, направился в нашу сторону. Толька стоял где-то посередине, и я прикинул, что мы должны подойти к Семибратову практически одновременно. Так и произошло. Человек, одетый в замасленную спецовку, с грязными руками, то ли в мазуте, то ли в отработанном машинном масле, не обращая на нас никакого внимания, сжал кулаки, чтобы ненароком не испачкать своими руками его одежду, и облапил Анатолия.

– Толька, молодец, вернулся, значит!

– Дядя Витя, здравствуйте. Вот познакомьтесь, – показал он на нас, не спеша подходящих к ним, – это ваш тёзка, его тоже Виктором зовут, а вон тот, справа, Иван, он мой лучший друг. Ребята, а это дядя Витя. Он бригадир такелажников, и мы работать должны под его руководством.

Пожали мы этому дяде руки, вернее, не руки, они грязные были очень, а запястья, спецовкой прикрытые, и стояли рядом, ждали, что дальше происходить будет.

– Сейчас мы с вами за металлом на главный склад отправимся. Я уж было один туда поехал, но раз вы подошли, помогать будете. Мы металл там получим и в штамповочный цех отвезём. Оттуда готовые детали для автоматов в малярку переправим. Там такие же, но уже окрашенные аккуратненько, чтобы не повредить, на электрокар уложим и в сборочный поедем. Ну а из сборочного готовые аппараты на склад отвезём. И вот так у нас каждое утро проходит. Всё это мы должны до обеда успеть, хотя это и запас на завтрашнюю смену. Просто после обеда у нас другие дела будут, но об этом мы поговорим, когда пообедаем.

Мы шли рядом, слушали его, а я думал: казалось бы, простая штука – аппарат для газированной воды, а сколько людей занято в его производстве, сколько разнообразнейших операций надо произвести, чтобы он встал на то место, где люди благодаря ему жажду утолить смогут.

На главном складе на электрокар с помощью кран-балки положили тяжеленный рулон тонкого стального листа. Наша помощь там никому была не нужна, поэтому мы в сторонке постояли, понаблюдали, как это происходит, да дальше пошли. Пока в штамповочном цехе рулон с тележки снимали, мы тоже поодаль стояли, уши только зажимали, поскольку шум там стоял оглушительный. Огромные механические молоты, или как они там называются, с таким грохотом вниз обрушивались, что наши уши готовы были лопнуть при каждом ударе. А рабочие спокойно ходили и даже разговаривали друг с другом, хотя услышать там что-нибудь казалось невозможным.

А вот когда мы на склад, который промежуточным называется, въехали, наши силы уже пригодились. Там мы различные детали для корпусов грузили: стенки, крыши, днища, дверцы. Это я только крупные перечислил, а ещё всякой мелочёвки набралось предостаточно.

В общем, кое-какое представление ты о моей работе получила.

Толька с Виктором Шариковым ко всему совершенно спокойно, даже как-то безучастно относились, да это и неудивительно, ведь они уже на различных производствах поработали, возможно, и не к такому привыкли. А мне всё в новинку, я на цеха те да на кран-балки, которые страшенные тяжести играючи с места на место перемещали, широко открыв рот смотрел.

Обед мне понравился, комплексным он назывался – всем одно и то же подавали. Дядя Витя нам с Шариковым подробно объяснил, что это означает. Оказывается, у них каждый день недели набор блюд разный: салат там, суп и второе горячее. Компот только или кисель могут повторяться. И всем – и рабочим, и начальству ихнему – этот набор подают. Интересно слушать было, а уж есть ещё интересней, поскольку всё вкусным оказалось, не как в нашей институтской столовой.

Пока нас дядя Витя просвещал, Толька к Петровичу бегал. Тот передал, чтобы мы зашли. Ну а Толька один решил пойти, да, в общем, и прав оказался: кадровичка все документы подготовила, их просто забрать надо было, а уж потом просмотреть, всё ли правильно заполнено, подписать и на следующий день ей вернуть. Вот Тольке их, всю кучу, и отдали. Плохо, что пришёл он, когда мы уже второе, биточки с картофельным пюре, доедали, и ему уже всё холодное досталось.

После обеда мы занялись подготовкой различных красок, лаков, электрики и всего того, без чего автомат на автомат похож не будет. Должны были ещё стекло, целый ящик весом более двухсот килограммов, на склад привезти, но машина, которая его везла, по дороге сломалась и стекло где-то застряло до завтрашнего утра.

В общем, когда мы с Витькой Шариковым домой ехали, оба к выводу пришли, что хорошее нам предложение Толька сделал и надо будет по окончании работы ему что-нибудь для новорождённого подарить. Домой я пришёл в таком хорошем настроении, что мама даже обрадовалась. Редко это бывало, обычно меня всё проблемы разные мучили.

На следующий день в семь утра мы стояли у ворот склада, куда уже привезли ящики со стеклом. Это стекло на заводе ждали ещё пару дней назад. Как нам объяснил дядя Витя, его отсутствие задерживает сдачу готовых аппаратов. И вот наконец стекло на складе. Прежде всего следовало отправить ящик со стеклом в сборочный цех, а уж потом остальные, привычные уже дела выполнять. Поэтому мы стояли и ждали, когда дядя Витя на своей самодвижущейся тележке подъедет.

Подъехал. Мы следом на склад, а там уже на крюке тельферном висел тяжеленный ящик. Дядя Витя ловко прямо под ящик встал, и его начали вниз спускать. Нормально поставили, и мы в сборочный пошли.