Текст книги "Тайны профессорской тетради. Повести и рассказы"

Глава шестая

– Ну что ж, – протянул Пётр, возвращая этими словами меня в их чердачное помещение, – давайте тогда начнём. Сидеть будем так же, как сейчас. Какая, в общем, разница. Всё одно карты по кругу ходить будут. Мы, я надеюсь, не одну партию сыграем? – и, увидев наши согласные кивки, закончил: – А раз так и всем банковать по очереди придётся, то первым, с вашего, конечно, согласия, сдавать буду я.

Никто из нас возражать не стал. Да и действительно, что возражать, когда это всё равно. Пётр долго и очень сосредоточенно, не спуская глаз с колоды, тасовал карты. «Наверное, с духом собирается», – подумал я. Но вот он оживился, закончил их мусолить и протянул колоду мне. Я сдвинул примерно половину в его сторону, он верхнюю часть колоды переместил вниз и быстро, хорошо отрепетированными движениями сдал по одной карте каждому из нас, затем моментально достал нижнюю карту, положил её рубашкой вниз на колоду, а колоду – на стол. С колоды на нас смотрел червовый валет – одна из четвёрки самых дешёвых карт в игре. Я невольно забеспокоился, уж больно заученными движениями он всё это проделал. О шулерах я читал, но думал, что всё это было когда-то давно, совсем не в наше время. Не могут же советские люди, а тем более пионеры, заниматься таким обманом. Но хотя я и пытался убедить себя не лезть в эту явную авантюру, что-то прямо тянуло меня туда. Внутри всё сильней и сильней разгорался незнакомый до сих пор то ли зуд, то ли некое нетерпение, и я уже не мог остановиться. Свойственное мне любопытство и желание познать всё новое, ранее неизведанное, гнали меня вперёд. И я отмахнулся от этих не вполне ещё сформировавшихся подозрений.

– Игра начинается, дамы и господа, – каким-то визгливым голосом прокричал Пётр и картинно развёл руками.

«Интересно, в каком фильме он это видел?» – подумал я и потянулся, чтобы посмотреть на сданную мне карту. Это была шестёрка пик.

За столом воцарилось молчание, братья уставились на меня. Я не понимал, почему они молчат, и только хотел спросить, что делать дальше, как услышал голос Петра:

– Ты чего молчишь? У тебя же первая рука. Тебе карты ещё нужны или хватит? Может, ещё раз объяснить, что дальше делать надо? А то «я всё понял, всё понял», – противным голосом буквально прогнусавил он.

Надо же, это они, оказывается, меня ждали. Действительно, вроде бы я всё понял, но вот осознать, что сейчас эти знания надо продемонстрировать на деле, как-то не смог.

– Ещё, – сказал я, и Пётр моментально выдернул одну карту снизу колоды – я даже не заметил, как колода вновь оказалась в его руке, – и протянул эту карту мне рубашкой вверх. Я взял карту и осторожно, чтобы сидящие напротив братья не увидели, слегка приоткрыл её. Это была восьмёрка бубей. «Шесть плюс восемь, – машинально посчитал я, – будет четырнадцать».

– Ещё.

Теперь у меня три карты в руке. Ну-ка, что я получил на этот раз? Трефовая семёрка. Так у меня на руках «очко»? Я не мог поверить в такую удачу. Смотрел на карты и не верил.

– Эй, – услышал я голос Петра, но никак не мог понять, к кому он обращается.

Мне было не до него. Ведь в руках я держал то, что подспудно зрело в моей голове и к концу Петровых объяснений превратилось в некую труднодостижимую мечту – получить «очко». И вот оно у меня в руках. Я не выдержал и закричал:

– Очко!!!

– А говорил, что понял, – снова раздался этот надоедливый голос.

У меня в руках «очко», а он всё бубнит и бубнит. И тут я услышал громкий смех. Я потряс головой и вернулся с заоблачных небес всё в ту же комнату на соседней даче. Рядом сидели и смеялись во весь голос соседские ребята – Пётр и Павел.

– Ты что, дурачок? – спросил Пашка. – «Очко» бывает часто. В каждой сдаче, конечно, не случается, но уж в каждой пятой точно будет. Тебе же объяснили, что надо дождаться, когда все наберут карты и одновременно их откроют. Вот тогда ты бы выиграл, а сейчас что? Да ничего. Ведь мы с Петром свои карты ещё не брали. Вдруг и ещё у кого-нибудь «очко» тоже получилось бы. Такое бывает. Редко, но бывает. Ты об этом подумал? – И он засмеялся.

Подобного я себе, естественно, не мог даже представить. Вроде простая мысль, а я до неё не додумался. Мой организм настроился на то, что «очко» – практически недостижимая вершина в этой несложной игре, и на́ тебе.

– Ладно, Паш, будет тебе смеяться, – сказал Пётр, – видишь, учится человек. Научится и всех нас уделает, вот увидишь. Я заранее себя проигравшим вижу. Давай, чем смеяться, я лучше дальше сдавать буду.

И он вновь как будто заученными движениями перед каждым из нас положил по одной карте. На этот раз у меня оказался трефовый король. «Четыре очка», – машинально подумал я и произнёс:

– Ещё.

– Видишь, Паша, – сказал Пётр, протягивая мне карту, – ты волновался, а Иван действительно всё понял и начинает нормально играть.

Теперь у меня в руке была ещё семёрка. «Одиннадцать», – так же машинально посчитал я в уме.

– Ещё.

Теперь я получил даму. «Четырнадцать», – молча сложил я очки, а вслух произнёс:

– Ещё.

Я даже не стал открывать эту карту – почему-то был уверен, что у меня на руках опять «очко». Ну не может же быть иначе. Все вокруг меня уверены, что я везунчик. Так меня и во дворе, и в школе называли. И действительно, за что бы я ни брался, всё получалось так, как я хотел. Даже если мы всем классом в поход шли, а по радио дождь обещали и все с зонтиками явились, а я был уверен, что будет нормальная погода, то я приходил без зонта. И ведь действительно так всё и оказывалось и никакого дождя в тот день не бывало. А уж если я с зонтом припёрся, все понимали – будет ливень, и дождь лил как из ведра.

Набрали себе карты и мои партнёры. Вначале это Павел сделал, но я не следил за тем, сколько карт он попросил. Мне всё ещё не до того было, в те секунды я переживал, что в прошлой сдаче со своим «очко!!!» вылез раньше времени. Вот когда он сказал «себе», я уже окончательно в себя пришёл и дальше всё видел очень хорошо. И, конечно, заметил, что Пётр себе по одной, не торопясь, взял ещё четыре карты. Брал карту, открывал тихонько, чтобы никто не смог увидеть, губами шевелил, в уме, значит, считал, и только потом следующую брал.

– Теперь давайте откроемся, – сказал Пётр, – узнаем, что там кому судьба-злодейка приготовила.

Я открывал карты медленно, по одной, а вот ребята сразу, всей кучей. У Пашки в его четырёх картах было девятнадцать очков, а у Петра получился перебор. Но что любопытно: я внимательно за ним наблюдал и запомнил его пятую карту, он её с самого края положил. Так вот это король был. Всего четыре очка, но на что Пётр рассчитывал, когда себе пятую карту брал? Ведь к этому времени у него на руках было восемнадцать очков.

И опять, хотя я на это своё внимание обратил, конечно, как такое можно было не заметить, но вот придать этому должное значение не сумел. Хотя потом, когда всё выяснилось, легко стало рассуждать, а тогда я был обуреваем совсем другими чувствами, меня била игорная лихорадка.

Как бы медленно я ни открывал карты, они все оказались на столе. Как я и предполагал, это вновь было «очко».

– Ты смотри-ка, – протянул Пашка, – прав ты, наверное, был, братец: шулер он. Два раза подряд «очко» – где это видано?

Мне бы возмутиться, сказать, что я никак не мог те карты, которые мне Пётр сдал, на другие поменять, да послать этих ребятишек куда подальше, но я не желал даже на секунду предположить, что меня дурят, поскольку я до колик в животе хотел играть.

– Ну что? Начнём игру или ещё пару раз сгоняем для закрепления пройденного материала? – совсем как наша математичка в школе, спросил Пётр.

– Да чего там повторять? – засуетился Пашка. – Ванька всё понял. Я готов начать, но если ему снова «очко» придёт, то я встану и купаться пойду. Больше с ним играть не буду. Где это видано, чтобы игрок три раза подряд «очко» получал.

– Послушай, Паш. Я карты сдавал, Иван к ним даже не прикасался. Если ему «очко» пришло, он к этому отношения не имеет. Понял? А если ты сомневаешься в чьей-то честности, то, значит, меня подозреваешь, а скорее даже впрямую обвиняешь в жульничестве. За это можно и по морде схлопотать. Я тебя уже сколько раз за всякие слова бил? Могу и ещё раз на твои красные сопли полюбоваться. Ясно тебе?

Пашка молчал. Насупился весь, кулаки сжал изо всех сил, но молчал. Ясно было, что он Петра побаивается. Наверное, тот действительно ему хорошенько мог наподдать. Вот он и не рыпался.

– И вообще, – продолжал Пётр, не обращая никакого внимания на Пашкины кулаки, – Иван должен решить, начинать игру или ещё потренироваться немного. Так как поступим? – Это он уже ко мне обратился.

Немыслимое желание гнало меня вперёд, но я все силы свои напряг и постарался спокойным голосом, который всё равно от напряжения задрожал, произнести:

– Наверное, Павел прав, что тут ещё туда-сюда карты перебрасывать, давайте начнём.

В первой сдаче у меня никакого «очка», конечно, не было, но я всё равно выиграл. Я набрал девятнадцать очков, у Пашки было восемнадцать, а у Петра вообще только шестнадцать.

– Так, – подвёл итог Пётр, – интересно, насколько ты наши с Пашкой кошельки облегчил? Так, на целых четыре рублика. Знаешь, я тебе этого не прощу и постараюсь сразу же отыграться.

И он лихорадочно собрал все отыгранные карты, водрузил их на самый верх колоды и веером выбросил из-под её низа три карты с возгласом:

– Ну, Иван, держись. Сейчас я тебе покажу.

Но я опять выиграл. А потом ещё раз и ещё. Нет, случалось, конечно, что и перебор ко мне приходил, и кому-то из ребят везло, но я выигрывал чаще. «Очко» до вечера только один раз было, оно Пашке пришло. Парень так радовался, что готов был колесом по комнатушке пройтись, но там тесно было. Поэтому он лишь на руках постоял, у него это так классно вышло, что я весь обзавидовался. У меня так никогда не получалось. А вот он вытянулся весь в струнку и, даже не шелохнувшись, простоял чуть ли не целую вечность, только видно было, как руки от напряжения дрожат. Вечность не вечность, конечно, но уж минуту точно простоял.

– Не обращай на него внимания, Иван. Пашка у нас в секцию гимнастическую ходит. Решил в цирке, наверное, работать, хотя лучше будет, если не эквилибристом или воздушным гимнастом, а клоуном на арене – там ему самое место.

Пашка на эти слова никакого внимания не обратил – привык, наверное. А мы игру продолжили.

Расходиться решили, когда темнеть начало. Итог был в мою пользу. Они оба проиграли и остались мне должны рублей двадцать.

– Сегодня мы тебе деньги отдавать не будем, – произнёс решительным голосом Пётр, будто точку поставил. – А вот завтра, если не сумеем отыграться, расплатимся. Не боись, у нас деньги имеются. – И он вытащил из кармана целую кучу мятых рублей.

Пока я шёл от их калитки до своей, внутри меня всё пело. Я был счастлив. Мало того что я во взрослую карточную игру на деньги играл, так ещё и выиграл. Мне казалось тогда, что я Крезом стал. Но, подходя к крыльцу, я постарался успокоиться, хотя сердце бухало так, что я боялся – мама безо всякого фонендоскопа сможет его стук услышать.

Глава седьмая

На следующее утро, ещё затемно, я отправился на озеро, ведь дал слово, что каждый день буду ходить на рыбалку, а слово надо держать. Я был в этом твёрдо убеждён. Хотя, что греха таить, позвали бы меня ребята в такую рань в карты играть, я, скорее всего, забыл бы про своё твёрдое слово и не раздумывая сел за карточный стол. Но они в это время ещё сны досматривали, а я крутил педали старого велосипеда.

Клевало у меня неплохо, но поймал я мало, и причина тут одна: я в уме всё утро вспоминал свой вчерашний выигрыш и мечтал, что сегодня ещё столько же выиграю и получу деньги. Ведь Пётр твёрдо сказал, что отдаст, и деньги я у него в кармане видел. А я потом на станцию сбегаю и на всех мороженого накуплю. Вот вместо того, чтобы вовремя подсекать, я мечтам и предавался. Дед Миша мне не раз говорил, чтобы я подсекал скорее, но, пока я на наш помост из поднебесной выси, где парил, возвращался, рыба мотыля моего объедала, и я под общий смех сидящих рядом пацанов вытаскивал из воды один голый крючок. Надоело мне это, я ведёрко с пятком окунишек взял да домой покатил. А там дождаться никак не мог, когда же мама яичницу пожарит, чтобы быстренько её заглотить да играть помчаться.

В тот день моя очередь сдавать подошла первой, но с самого начала карта мне редко приходила, и я спустил почти всё, что накануне выиграл. Обидно стало, и я решил рискнуть. К шестнадцати очкам, которые у меня на руках были, ещё одну карту попросил. Пётр уже не раз говорил, что этого делать не принято. Шестнадцать чуть ли не священной суммой являются. Тот, кто к ней прикупает, всегда в проигрыше будет. А я рискнул. И что бы вы думали, вместо любой картинки, которая могла бы исправить моё положение, банкующий Пашка мне туза подсунул. Видели бы вы, как они оба хихикали, когда мы карты вскрыли. У Пашки на руках семнадцать было, у Петра так вообще шестнадцать, а у меня перебор, да какой! Вот я Пашке сразу целых два червонца и проиграл. Они мне сказали, что я должен за перебор разницу между моей суммой и очками победителя заплатить, да в двойном размере, а я, дурачок, и поверил. Потом уже дома сообразил, что они меня обманули, договаривались, что в случае перебора разницу считают от 21-го. Решил напомнить им потом. Домой расстроенный возвращался: надо же, хотел всем мороженого купить, а вместо этого сам остался должен, да ещё целых двадцать пять рублей. Завтра отдавать, а где такие деньги взять, я не знал, не у мамы же просить, в конце концов.

Домой пришёл, а мама как раз к ужину картошку чистить закончила и стала её на тоненькие такие полосочки резать. Значит, жареную картошку скоро есть будем. Я её очень любил в то время, да и сейчас любому другому блюду из картофеля предпочитаю. Но тогда жареная картошка, да с хрустящими поджарками, была моим самым любимым кушаньем. Вот я и любовался, как мама ловко целую картофелину в руку брала, несколько движений ножом делала, а затем эти тоненькие кусочки на сковородку так и сыпались. Смотрел, смотрел и почувствовал, что ужас как хочу есть. Обед-то я пропустил, мы с ребятами всё время в карты резались, не до обеда было. Я, когда мама обедать позвала, крикнул ей, что меня ребята покормят, ну она и не стала настаивать, чтобы я домой шёл. А уж потом я очень из-за проигрыша расстроился, вот о еде и забыл совсем. А тут картинка эта, как мелкие кусочки картошки на сковородку падают, мой аппетит разбудила, и он просто зверским стал. Ждать никакой мочи не было, я и о проигрыше даже забыл. Но когда мама бутылку с маслом подсолнечным в руку взяла, меня как током ударило. Понял я, где моё спасение. Бутылки! Те самые, которые я с непонятным упорством каждый день собирал в кустах. Даже сегодня я до того, как залез на наш помост, обежал всё вокруг и нашёл три бутылки, которые добавил к куче, набранной раньше.

Эта мысль меня воодушевила и даже вдохновила, и я решил, что сегодня, конечно, поздно уже, папа вот-вот из Москвы приедет, а завтра я точно идею эту в жизнь воплощу.

– Мам, смотри какая замечательная погода стоит. Разреши, я завтра с собой на рыбалку Серого возьму, пусть он поучится рыбу ловить, а потом там в водичке побултыхается чуточку, он это так любит, да и я поплаваю капельку. Ты не беспокойся, я его без внимания не оставлю, всё время буду рядом и уплывать далеко не стану, у самого берега поплаваю, а через часок мы вернёмся.

На следующий день с самого утра мама собиралась варить клубничное варенье, вот её и соблазнила возможность поколдовать на кухне, когда дети, то есть мы, не будут путаться под ногами. Да тут ещё и Серый молча рядышком стоял и так умоляюще на неё смотрел, что она не выдержала:

– Гарантируешь, что не оставишь его одного?

– Конечно, мам. Я же уже большой. В шестой класс перешёл, теперь ты на меня можешь положиться.

– Ну, я возражать не буду. Только прежде давай с папой посоветуемся. Если он тоже твою идею поддержит, то попробуйте, сходите, но не задерживайтесь там, а то я волноваться стану. И через пути аккуратней перебирайтесь. Там поезда не ходят, а летают прям.

– Мам, но ведь, когда поезд идёт, переход шлагбаумом закрывают.

– Ну, тогда ладно. Утро наступит – попробуйте, а сейчас давайте к ужину готовьтесь. Руки идите мыть.

Она ушла в комнату, а я быстренько в шкафу большую хозяйственную сумку нашёл, в неё авоську бросил и под свой диванчик засунул.

Папа против нашего утреннего похода на озеро не возражал. Серый даже в ладоши захлопал, так радовался. А после ужина мы с папой весь вечер в шахматы играли. Он мне фору дал, ферзя своего с доски снял да так без самой главной фигуры и играл, но, как я ни старался, все десять партий он выиграл. Правда, в одной я ему чуть было мат не поставил, всё к этому шло, просто не успел я этого сделать – папа сам мне мат поставил, а ведь мне всего одного хода не хватило.

– Ничего, сын, – сказал папа, – будет и на твоей улице праздник. Научишься ещё. Конечно, наука умеет много гитик, но человек настолько изобретателен, что придумывает всё новые и новые.

Ничего я из его последней фразы не понял, но она мне так понравилась, что я даже переспросил, что она означает. Никогда ведь обычно не переспрашивал, до всего пытался сам дойти, а тут не выдержал и переспросил.

Папа на меня посмотрел и ответил как-то странно:

– Это мнемоническое выражение, ничего не значащее, которое используют карточные фокусники. Как-нибудь напомни мне, и я тебе этот фокус продемонстрирую. Тогда поймёшь.

«Ну вот, – подумал я, – и даже здесь карты. Нет от них покоя».

Папа ушёл спать, пришлось и мне ложиться. Лёг, а сам всё про эту папину фразу думал, но так ничего и не придумал – заснул. Ночью мне приснился сон, что на меня гитик напал. Оказывается, это такое чудовище доисторическое, страшное и огромное. Я долго с ним боролся, никак не мог справиться, но наконец сумел изловчиться, палку здоровенную схватил и по голове ему как дал. Он и сдулся, словно воздушный шарик, одна только шкура волосатая осталась. Больше в ту ночь мне ничего не снилось.

Проснулся я, а за окном совсем темно и глухая тишина стоит. Только луна ветви яблонь слегка подсвечивает. Вдруг откуда-то издалека раздался собачий лай. Лает и лает какой-то пёс, то ли идёт кто мимо, то ли тоска на него напала. Луна на небе круглая совсем, вот он, может, и разлаялся на неё, не знаю, мне думать над этой темой не хотелось. Я пытался сообразить, как Серого разбудить, чтобы родители не услышали и не проснулись. Дверь к ним в комнату тихонько приоткрыл, а там ничего не видно. Ну, я и начал пробираться на ощупь к дивану, на котором Сергей спит. Не знаю, как это получилось, но я упёрся в стол и рукой случайно задел будильник, а тот взял да и грохнулся на пол. Вот звона было. Мама с кровати вскочила и тут же включила свет. Папа голову с подушки приподнял, меня увидел и сказал, посмотрев на настенные часы:

– Ну ты, брат, даёшь.

А мама добавила:

– Иди ложись. Времени ещё только два часа. Я вас сама в пять разбужу.

Пришлось уйти. А мне совсем спать не хотелось. Ни в одном глазу сна не было. Лежал я, лежал, искрутился весь, никак не мог удобную позу найти. Всё об этом гитике таинственном думал, но ничего придумать не смог. Поэтому встал, свет зажёг и потянулся к книжкам, что были сложены в стопку на небольшом столике в углу. Посмотрел, а там сверху новая книга лежит. Наверное, её папа вчера принёс, а мне сказать не успел – мы на него как насели с двух сторон, он и забыл. А книжка вот она. На обложке крупно напечатано: «Лев Кассиль, Макс Поляновский. Улица младшего сына». Кассиля я любил. Думал, все его книги уже прочитал, а оказалось, что вовсе и не все. Вот эту ещё не читал. Ну я и принялся за чтение. Такая здоровская книжка оказалась. В школе надо всем будет рассказать. Она о мальчике, таком же пионере, как и я, – Володе Дубинине. Вот герой так герой. Как он в такие щели пролезал, куда никто не мог. Настоящий разведчик. Он всё, что вокруг творилось, видел, а его никто не замечал, таким ловким он был. Жалко, погиб совсем молодым.

Я так увлёкся, что почти треть книги успел прочитать, но тут дверь в комнату приоткрылась и вошла мама:

– Ой, да ты что, так и не ложился?

На книгу, которая у меня на коленях лежала, посмотрела и спросила:

– Как книга?

И, заметив мой большой палец, поднятый вверх, задала новый, неожиданный для меня вопрос:

– Так, может, дома останешься? Дочитаешь? Вот и Серёжка никак просыпаться не хочет. Оставайтесь-ка.

Я не успел ничего ответить, хотел только сказать, что ещё почитаю немного, а потом всё равно пойду, но не успел. Серый на терраску вышел – одной рукой глаза трёт, а в другой штаны держит. Пришлось книгу закрыть – потом дочитаю.

Мама снова нам целую лекцию прочитала, что делать да как быть, а я соображал, как мне сумку из-под дивана достать, чтобы она не заметила. Но тут мама вспомнила, что Серёжке надо обязательно панамку надеть, и пошла за ней в комнату. Вот тут я и подсуетился, стремительным броском под диван нырнул, сумку достал и успел засунуть с крыльца за бочку, в которую дождевая вода льётся. Мама Серёге панамку надела и осталась на крыльце, наблюдала, как я велосипед на улицу вывожу да удочки к нему прилаживаю. В тот день я решил с двумя удочками ехать. Большой я сам хотел половить, ну а с маленькой пусть брат повозится, не просто же так он рядом со мной без дела торчать будет. Мы с Серёжкой маме помахали, я надеялся, что она в дом вернётся, но она всё стояла на крыльце и стояла. Пришлось брата на раму посадить, и мы покатили. До поворота доехали, я обернулся и с облегчением вздохнул – мама спать ушла.

Так, велосипед на землю, палец ко рту, чтобы Серый молчал, и бегом за сумкой. Мигом вернулся, мы же ещё не успели далеко отъехать. Так быстро, как в тот день, я ещё ни разу не ездил. Крутил педали словно бешеный. Примчались мы на озеро, в свете луны мотыля намыли, причём Сергей так ловко его из мусора вылавливал, что на заполнение двух спичечных коробков у нас ушло всего несколько минут. Когда мы добрались до рыбацкого помоста, там никого не было, народ, наверное, ещё в своих снах рыбу ловил.

Подумал я немного и предложил Серёжке пойти покупаться. Темно ещё, как рыба мотыля в темноте разглядеть сможет? А просто так сидеть и ждать, когда светать будет, толку мало. Удочки я обе подготовил, самые хорошие места, которые с левой стороны находятся, занял, и мы спустились на пляж. Я зашёл в воду, поплыл по лунной дорожке, которая от берега на середину вела, а потом о брате вспомнил. Пришлось назад вернуться. Смотрю, а он тоже в озеро по пояс зашёл и вот себе руками по воде хлопает, да так, что брызги во все стороны летят. Здорово это у него получилось. Маленький, маленький, а ведь додумался же до такого. Я его похвалил, а он на меня как плесканёт, да ещё сразу двумя руками, – пришлось ответить. Вот так мы стояли и плескались друг на друга. Вроде только начали, а уж озеро всё осветилось. Надо спешить на помост, сейчас самый клёв должен начаться. Рыба ведь проголодалась, вот мы ей мотыля, насаженного на крючок, и подкинем. Она ещё от темноты никак отойти не может, а ей на́ тебе, прямо к носу еду подают. Кто ж откажется.

Вскоре народ подошёл, да много так, что все стояли чуть не прижимаясь друг к другу. Но рыба клевала просто на загляденье, и что удивительно – у Серого вообще почти без перерыва. Я только и успевал ему мотыля свежего на крючок насаживать да рыбок с крючка снимать. Самому ловить почти не удавалось.

Братец как подсел на эту иглу, так с неё до сих пор слезть не может. Для него отдых без рыбной ловли – пустая трата времени.

В тот день наловили мы полведра. Серого было не оторвать, но, как только клевать перестало, он начал ныть: что мы здесь, мол, застряли, пойдём да пойдём.

Вот и пришлось опять вниз, на пляж, пойти. Купальщиков ещё никого не было, но Серёжка в воду не полез, а сразу же принялся за строительство дворца из песка. Ну а я оторвался немного – и поплавал, и понырял всласть. А потом смотрю: Серёгина постройка выросла настолько, что уже местами сама осыпаться стала. Ну, я и решил помочь: он строил, а я замок потихоньку водой поливал, чтобы стены крепче стали.

Вскоре голоса послышались, на берегу народ появился. Вот тут я даже заволновался:

– Давай бегом домой, а то мама сюда сама прибежит. Столько времени прошло, она небось волнуется уже, я и то это чувствую. Опоздаем – она нас с тобой больше вдвоём не отпустит, поэтому не хнычь, в следующий раз ещё выше построишь, а я тебе помогать буду.

Уговорил я брата, велосипед схватил и бегом помчался к своим кустам, где лежали спрятанные бутылки. Серёжка рядом бежал, спрашивал:

– А что это мы бегом, а не на велосипеде? На нём же быстрей.

Я ему на ходу и начал объяснять, что дело у меня ещё одно есть, секретное. О нём он никому рассказывать не должен, поскольку это мой секрет, а чужие секреты, которые тебе доверены, никому постороннему раскрывать нельзя. Подбежали мы к кустам, и я начал бутылки в сумку складывать, а когда она наполнилась, остальные попытался запихнуть в авоську. Прав я был, что ещё и её из дома прихватил, но три штуки всё равно не поместились, и я их опять укрыл листьями.

Пока бутылки из-под листьев по одной доставал да в сумку засовывал, попытался их посчитать, да где там, сбился и рукой махнул, решил взять без счёта. Что толку здесь пересчитывать, если в пункте, где стеклотару принимают, их снова считать придётся. Тяжёлая сумка получилась. Полегче, чем те, которые мы из Москвы привезли, но всё равно я её с напрягом до велосипеда дотащил. Авоська тоже ничего так себе получилась. Начал я соображать, как же их сподручней везти. Ведь у нас ещё и ведро с рыбой, его-то уж точно не бросишь, а багажника нет. Вот и решил я бутылки из авоськи назад в кусты отнести: лежали они там спокойно – пусть и ещё полежат. Сказано – сделано. Затем велосипед поставил и, пока его Серый держал, на руль с одной стороны повесил сумку. Ничего, нормально получилось, и Сергей молодец, видно, что ему тяжело, но держал молча, сопли не распускал.

Он у нас вообще молодец, в садик без проблем ходил. Вернее, то, куда его на полдня водили, в то время называлось «группа». С детскими садами тогда совсем плохо было, не хватало их, вот маме и пришлось моего братца к одной тётеньке пристроить, которая за деньги согласилась присматривать за несколькими детишками дошкольного возраста. После завтрака их к ней отводили, она с ними гуляла, обедом кормила, а после дневного отдыха их по домам родители разбирали.

Стоял Сергей, пыхтел, держал велосипед с сумкой на руле, а я в это время на тот же руль с другой стороны пытался ведро с рыбой подвесить. Только я его вроде бы совсем за руль зацепил, как велосипед на землю грохнулся, только звон пошёл – это бутылки в сумке друг о друга стукались. Хорошо ещё, я дужку ведра из рук выпустить не успел и оно у меня в руке осталось, а то пришлось бы нам вновь рыбной ловлей заняться – с травы весь улов подбирать.

– Что же ты удержать-то не смог? – начал я было выговаривать Серому, но, увидев его огорчённые глаза, сразу же замолчал и уже примирительным тоном закончил: – Да ерунда это всё, если что и разбилось, новых наберём, тут сегодня вечером их полно валяться будет.

Теперь мы по-другому поступили. Прислонили велосипед к ближайшему дереву, и Сергей его только слегка поддерживал, скорее даже не поддерживал, а так – на всякий случай присматривал, и всё. Нацепил я на руль сумку с ведром, Серого на раму посадил, и сам на седло взгромоздился. Сесть-то сел, а от дерева оторваться боюсь – вдруг упаду. К нам какой-то незнакомый дядя подошёл, велосипед выровнял и немного нас вперёд подтолкнул. Я ноги на педали поставил и закрутил ими как смог. Поехали мы. Может, не очень быстро, но поехали. Когда дорожка вниз шла, мы даже разгонялись, а вот там, где небольшие пригорки встречались, я с трудом педали крутил, но не останавливался, боялся, что стоит остановиться – и мы обязательно грохнемся.

Сейчас не могу даже вспомнить, как мы до станции добрались. Там я Серого с рамы снял и руками подкатил велосипед к сараю, где бутылки принимали. Там было уже открыто, и даже приёмщик сидел рядом с входом на пустом ящике. Только глаза у него были закрытыми. Наверное, его на солнышке разморило, он и задремал. Я стоял и не знал, что в таком случае делать надо, а Серый подбежал и дёрнул дядю за рукав. Тот на ноги вскочил, головой закрутил – наверное, пытался сон досмотреть, от которого его Серёжка оторвал, а потом нас увидел и заулыбался:

– Вот молодцы, что пришли. Доставайте, что у вас там.

Мы начали бутылки на стол перед ним выставлять. Я из сумки доставал, а Серый на стол ставил. Приёмщик каждую бутылку тёр рукой, проверял, нет ли сколов, и в тот ящик, на котором недавно сидел, их ставил. Всего я притащил штук пятнадцать бутылок, но несколько дядя в сторону отставил, мол, хотите – назад забирайте, и принял всего двенадцать штук. Поковырялся немного в небольшом железном ящике с крышкой, достал оттуда 12 рублей и 20 копеек и мне протянул.

– Это чтобы вы два эскимо на палочке купить смогли, – улыбнулся он.

– Спасибо! – хором прокричали мы и бегом к палатке с мороженым помчались.

Серый по дороге оглянулся и заметил, что дядя, как мы ушли, все те бутылки, которые он в сторону отставил, отправил в тот же ящик, где остальные стояли. Но он мне об этом только потом сказал, поскольку мы уже подбежали к палатке, в которой сидела тётя-мороженщица.

– Так, – сказал я, – ни о бутылках, ни о мороженом дома ни слова. Ясно? Едим здесь и только потом на дачу поедем. Всё понял?

Серый так головой мотал и себя в грудь бил, да и на словах обещал секрет в тайне держать, что я понял: он не проговорится, – и успокоился. Купил я два эскимо на палочке. «Так вот для чего он мне двадцать копеек лишних дал, – понял я, – ведь эскимо рубль десять стоит», – и мысленно приёмщику ещё раз спасибо сказал. Посидели мы на лавочке рядом с платформой, съели мороженое, через линию перебрались и домой покатили.

Глава восьмая

На терраске вкусно пахло. На столе, рядом с остывающим в латунном тазу вареньем, стояла небольшая миска, почти доверху наполненная пенками.

– А, пришли. Молодцы. Подождите, я сейчас, – не поворачиваясь к нам, сказала мама.

Она ловко противоположным концом поварёшки достала из кастрюли с кипящей водой пустую стеклянную литровую банку и поставила её на полотенце, перевернув вверх дном. Серёжка начал дёргать маму за платье, он хотел узнать, чем это она занимается, но маме было не до него, она вылавливала из кастрюли ещё одну банку. Пришлось мне объяснять брату, что такое стерилизация и зачем она необходима. Мама послушала, послушала, а когда непокорная банка оказалась наконец на полотенце, сказала: