Текст книги "Бортовой инженер Вселенной"

Глава двадцать третья. Храп

Подполковник Иван Семёнович Илюхин после выхода в отставку остался жить в ДОСе. Поначалу подрабатывал электриком в коммунальном хозяйстве городка, а потом ещё к этой основной работе добавил себе ставку дворника дома, рядом с которым жил. Чем не жизнь? Двести рублей пенсии да два оклада: один – девяносто рублей, другой – восемьдесят – в сумме превышали пенсию генерал-майора, которая на данный момент составляла триста рублей.

Но кроме материальной стороны трудовая деятельность Ивана Семёновича обрела также ко всему приятную нематериальную составляющую. Двухэтажка на восемь квартир, где отставничок поживал, отличалась от остальной части ДОСа особенным уютом и отсутствием суматохи, так как весь основной пешеходный трафик суетился в удаленье. Это обстоятельство в утреннее время, когда основной контингент авиаторов на службе, притягивало к тихому дворику дома №8 как мам, так и бабушек с детишками. Очень там они любили поговорить, наблюдая за чадами, а дворник обожал при этом крутиться рядом, сделавшись постепенно самой основной и неотъемлемой частью компании.

Когда где-то часам к десяти собирался основной контингент тусовки, Иван Семёнович старался заниматься там делами дворницкими. Радующие глаз картины умиляли отставника. Бабушки, мамы, дети – все такие славные да хорошие. Живописью любительски занимавшийся иногда дворник новоиспечённый начал даже планы строить, как натуру сию – да на холст. И уверяю, вышла б серия картин вполне достойная, не принеси жена старшего техника корабля капитана Охалкова Ира на тусовку карты.

И ведь надо же, прижились они в дамском клубе. Баловались сперва безобидным дурачком, разумеется не под интерес, и всё славно было. Но после того как капитан Охалков научил жену в храп играть, а та умение передала компании, тут-то и началось. Храп потому что не дурачок. Это простая, но жестокая по содержанию авиационно-техническая игра, не под интерес в которую играть нельзя.

Начали, короче, тусовщицы с пятачков, а закончили проигрышами, соизмеримыми с получками мужей.

Карты полностью завладели сознанием женщин. Проигравшим хотелось отыгрываться, выигравшим – выигрывать ещё. Но, что интересно, через месяц бесшабашные картёжницы с недоумением окрыли феноменальный факт: выигравших почему-то нет, проигравшие же – абсолютно все. И, казалось бы, кончи грязное дело и забудь, неблагодарное, его, ан нет! Как наркотик наркомана потянули к себе женщин карты, превратив их в безвольные, неспособные к сопротивлению существа.

Но, чтобы позволить себе играть, нужно было иметь деньги, ибо храп, повторяю, не дурачок. А откуда можно было брать их? Из семейных запасов только либо у друзей в долг. Вот жена правого лётчика капитана Светлова – Надя, эта додумалась продать перекупщице на рынке кожаную куртку мужа. Вырученные сто пятьдесят рублей пустила в игру и вскоре осталась и без вещи необходимой, и без денег.

С высоты доброго сострадания смотрел дворник в чине подполковника на грехопадение членов, теперь уже можно было говорить, картёжного клуба, но поделать ничего не мог. Попытки его урезонить распоясавшихся встречали бурный отпор и свели весь имевшийся авторитет к нулю. Только раз вмешался Иван Семёнович в нелицеприятный процесс. Было это в тот самый момент, когда жена прапорщика Дятлова засветила под глаз жене капитана Попова, уличённой в шулерстве.

Разъярённым тигром бросился дворник разнимать женщин, что удалось, потому что громогласно пригрозил написать начальнику гарнизона самую обстоятельную докладную и прикрыть лавочку. Угроза действие возымела, так как и желающие отыграться, и просто жаждущие наживы понимали: закрытие игорного клуба не выгодно никому. Только зря картёжницы переживали, подполковник Илюхин после сцены с мордобоем всякий интерес к дому необыкновенному потерял. Появлялся он теперь дело править дворницкое возле восьмого дома лишь тогда, когда ещё тусовки не было, то есть утром ранним.

На следующий день после скандала в кузове «Урала» по поводу украденной куртки на очередную картёжную игру жена капитана Светлова пришла с увесистым синяком. Краснея под пристальными и вопросительными взорами членов клуба, достала она из кармана бокового куртки две красненькие и над головой подняла, что означало – при деньжонках, поиграть пришла.

Иван Семёнович, сидя во дворе седьмого дома, недалеко стоящего от восьмого, наблюдал за происходящим, а когда внимание обратил на тёмно-синий круглый и большой синяк на лице Светловой, понял без слов, он откуда взялся.

«Первая ласточка!» – подумал подполковник и твёрдо решил начать с безобразием борьбу.

Только собрался в комендатуру с комендантом обсудить вопрос, как соседушка появилась Ирина Санкина – командира корабля супруга, к делу карточному равнодушная.

– Что ты, Иван, не весел? – спросила, присаживаясь за столик рядом.

– А чему веселиться-то? Видишь, что творится в доме нашем образцово-показательном?

– В карты бабы режутся. Чего такого?

– А вот и такого! В долгах они все как в шелках. Деньги семейные просаживают. Злые как собаки стали. Дерутся даже. А Светловой от супруга уже попало, и это начало только. Надо бардак заканчивать.

– Слышала, Ванюша, слышала. Куртку отнесла Светлова на рынок за полцены, втихаря от мужа.

– Вот. Чувствуешь, какая война в городке начнётся?

– Так и поделом им.

– Почему же поделом?

– Так ведь от безделья потому что.

– Ну, хватила. Детей воспитывать – безделье разве?

– Хорошенькое воспитанье!

Иван Семёнович вздохнул, чувствуя справедливость сказанного.

– Так ведь не играли раньше, и всё было б замечательно, если б дура эта – Охалкова карты долбаные не принесла!

– Нет, Иван, нет. То, что карты принесла Охалкова, – это просто предлог выплеснуться пустоте душевной, которая именно от безделья жуткого в дармоедках образовалась. Почему вот я не занимаюсь чепухой подобной, муж хотя у меня тоже не хухры-мухры – командир корабля? А потому, – не дожидаясь, ответила сама себе Санкина, – потому что первый враг для меня безделье. Нет работы, так найду, а этим вертихвосткам только и подавай чепуху подобную. От безделья, Ваня, всё, повторяю, именно от безделья. И блядство, оно от безделья тоже…

Иван Семёнович, не понимая, к чему это клонит Санкина, вопросительно посмотрел на женщину, та ж, сверкнула очами гневно и:

– Что вылупился? – воскликнула. – У всех этих зараз рыльце в пушку, так что бог наказывает очень даже за дело. И попробуй не поверь-ка теперь в него. Кстати, эта самая Светлова шашни с мужиком моим крутила, муж её когда в командировке был.

– Может быть, ты и права, конечно, – тяжело вздохнув, согласился Ивен Семёнович, – только наказание такое чересчур жестокое. Доиграются совсем до ручки, а страдать кто будет ни за что и ни про что? Конечно, дети.

– Это точно.

– Так что надо прикрывать лавчонку, коменданта натравлю сегодня – опозорю на весь ДОС мартышек.

Санкина задумалась, сдвинула на лбу морщины, глаз прищурила, напрягая серое вещество, а потом в глазах её загорелся огонёк живой, хлопнула в ладоши дама и воскликнула, взяв за рукав соседа:

– Ты того, не торопись, Ванёк, ситуацию я разрулю?

– Как ты её разрулишь?

– А очень просто. Побеседую, поговорю, и как рукой снимет всякую охоту к страстишке пагубной.

– Заливаешь?

– А вот сам увидишь, как умею заговаривать.

Посмотрел Иван Семёнович с недоверием на соседку и вздохнул тяжело. Слухи по городку ходили, что спекулянтка она махровая, и сведения просачивались ещё, будто промышляет мошенничеством, что милиция частенько майоршей интересуется, но не хочет связываться, так как муж военный.

«Но спекуляция – по закону только преступление, а по жизни так, одно названье, – подумал дворник, – так же и недоказанное мошенничество. Хочет сделать человек дело благородное, и чего бы ему мешать?» – подумал дворник и, почесав затылок:

– Ладно, – сказал, – попробуй.

Встала Ира и пошла к компании, окружившей длинный деревянный стол в доме рядышком.

– Здравствуйте, господа картёжницы! – поприветствовала играющих.

– Здравствуй, здравствуй, Ирина, – поздоровалась за всех радостная Светлова, отхватившая кон в шестьдесят рублей, – деньги есть – присаживайся, нет – проваливай.

– Эх! – вздохнула Санкина тяжело, – до чего ж вы такие злые стали, недружелюбные. Видно, правда, карты здорово людей меняют.

Женщины зло посмотрели на нравоучительницу и только собрались дать отпор коллективный мощный, как тихонько сказала та, так трагически и так таинственно:

– Да не знаете вы, подруги, что в Семипалатинске произошло, знали бы когда, в руки б эту гадость – карты не взяли.

Откровение врезалось в компанию увлечённую ударом кнута, и она на мгновение отвлеклась от занятия непотребного. Выпучились картёжницы на принесшую интригующую весть: мол, рассказывай давай, не томи, или шевели батонами – не мешай. А Ира и не собиралась уговаривать себя очень.

– В Семипалатинске, как и вы, наладились бабы в карты резаться. И до того доигрались, что вещи стали тянуть из дома, как алкоголички, а одна детей проиграла в карты и сама в гараже повесилась.

Сказанное Санкиной шокировало компанию, и та переключила всё внимание на неё.

– Как проиграла детей? – посыпались реплики удивления.

– А кому же это можно проиграть детей?

– Да её за это расстрелять мало!

– А вы что думаете, далеко ушли от самоубийцы той? Вы, драгоценные мои, скоро тоже до того дойдёте – не ходи к попу!

Сказанное подействовало на картёжниц как ушат ледяной воды. Но не завизжали женщины от холодного того душа, а замерли, заморозили их будто резко.

– За примерами ходить далеко не надо. Светлова вон вещи из дома поволокла уже… Весь городок гудит… Только всех вас ожидает скоро то же самое… И до деточек дойдёте, милые, не сомневайтесь.

Первой вышла из оцепенения Охалкова – родоначальница клуба храповиков:

– А ведь, девки, права Ирка! С книжки тысячу втихую умыкнула только, а уже гроши остались жалкие от суммы той, и ведь света нет в конце тоннеля – сатана как будто тянет на игру дурацкую.

– Надо, девочки, с игрой завязывать, а не то и вправду доиграемся, – поддержала Светлова, – только как же быть нам? Оправдаться как перед мужьями за проигранное?

– Вот! – посерьёзнела Санкина. – Люблю, когда говорят по делу. Научу я вас, бабы, как сделать так, чтобы были и волки сыты и овцы целы.

– Это как же? – робко спросила Охалкова.

– Как? – воскликнула за ней Светлова.

Поглядела Санкина взглядом полного превосходства на компанию присмиревшую и назидательно, по-матерински так, поглаживая по плечу рядом стоящую картёжницу, твёрдо, настоятельно затараторила:

– Вся ваша беда, девочки, от безделья. Не обеспечивай вас мужья, работай вы на производстве, как советские забитые пролетарки, никогда бы дурь в голову не полезла… Ну да ладно. Я, как знаете, на рынке спекулирую вещами разными. А откуда эти вещи достаются, знаете?

Зачарованная публика молчала, а спасительница продолжала:

– Конечно же, не знаете. Думаете, что из-за границы дипломаты возят или там студенты иностранные? Сразу говорю – ответ неправильный: вещи все хорошие на туче нашей – из райкомовского магазина, столько поступает барахла туда, что партийцам не осилить для перепродажи даже, вот и обращаются ко мне частенько.

– Ну а мы-то тут с какого бока? – поглядела подозрительно Светлова. – Что, нас в спекулянты заманить желаешь всей компанией честной?

– боже упаси! – покачала головой Санкина. – На хрена мне с вами путаться? Коммерсантом, спекулянтом быть талант нужен и особое опаски чувство. Нужно мне за вас переживать, девчата! Загребут когда, душу вынете письмами из тюрьмы.

– А чего же хочешь предложить тогда?

– А вот чего. Утром сегодня прибегает ко мне продавец из райкомовского магазина и: «Выручай! – говорит. – Забери товар, а то если не выкупим, лимит урежут, будем вид тогда иметь унылый! Денег нет ни у кого, хоть покати шаром!».

– А чего же за товары там?

– Какие, ну и сколько стоят?

– Умные вопросы. Два десятка норковых английских шуб осталось. Шапок пыжиковых три десятка. Кожаных пальто демисезонных – пять, курток кожаных турецких – десять…

– И почём они, хотя б примерно?

– Шубы норковые по двести тридцать пятьдесят. Кстати, три мужские есть среди десятка – обалдеть, не встать – царские. Каждая такая вещь по государственной цене на две косые тянет, а по рыночной не сложишь цифру. Ну и как, ответьте мне, за ту шубенцию ценуля, дамы?

– Ценуля аховская!

– А шапки почём?

– Норковые по семьдесят, пыжиковые по шестьдесят пять, ондатровые по четвертачку плюгавому. Так ещё ведь сапоги австрийские по тридцать восемь, на толчке какие в аккурат четыре сотни тянут.

– Эх! Вот не играли бы в игру дурацкую, сколько всякого могли б сейчас добра купить?

– Эх! Какие же мы дуры, бабы?

– И ещё там есть всего такого… – врачевательница продолжала.

– А чего ты, Ира, нас позлить пришла?! – вспыхнув, перебила Светлова.

– Вовсе нет. Просто денег тоже нет самой выкупить дефицит, всё равно пропадёт который. Вот и решила помочь вам, судьбой обиженным, драгоценные мои соседки.

Члены дамского клуба уставились на Санкину, а та:

– Слушайте внимательно, – произнесла таинственно, как умелая заклинательница, – если каждая из вас купит по серьёзному райкомовскому дефициту, то на разнице между ценой партмагазина и реальной можно хорошо погреться и за проигрыш отчитаться перед мужьями.

Как ни парадоксально, но смысл сказанного моментально дошёл до сознания женщин заинтригованных. Сжатая, неразвёрнутая, но вполне понятная мысль наставницы захватила всё существо картёжниц и потащила их за собой, как деревянный заяц борзых на бегах собачьих.

– Так что бросьте грязную игру, – подвела Санкина черту. – Деньги не проигрывайте, что остались. Добавляйте по возможности, чтоб была побольше сумма. По сусекам поскребите, у друзей позанимайте, и за мной, девчонки! В пять закроют магазин, и обломится нам с маслом шиш!

Словно пчёлы в улье, картёжницы загудели, кинулись прикидывать, подсчитывать в уме, где и сколько можно денег взять, а потом на поиски рванули скопом.

– Жди нас, Ирка! – крикнула Охалкова на бегу, спеша за счастьем.

– Подожду, коль шоколадку купите в партмагазине американскую, настоящую – за рубль восемьдесят! – засмеялась вдогонку Санкина.

Через три часа члены клуба в составе полном собрались вокруг стола. Ирина Петровна как почётный член чинно восседала со стороны торца его, строго на восток спиной, солнце потому не слепило глаза спасительнице.

– Так, давайте рассказывайте, кто сколько собрал? Мне завмагу сумму обозначить надо, – обратилась она к картёжницам и вытащила из потайного кармашка кофточки маленькую ручку и тетрадный листок бумаги, сложенный аккуратно вчетверо.

– Я только пятьсот могу, – вздохнула тяжело Светлова, – больше, ни старалась как, не нашла.

– Хорошо! Пятьсот – это замечательно! Это и английская одна шубейка, и вагон ещё с тележкой иного импорта. Шубой все вопросы благоверного закроешь и на остальном копейку сделаешь.

– Я две тысячи нашла! – торжественно Охалкова провозгласила.

– Замечательно. Завидую тебе, – похвалила Санкина, – а теперь, девочки, на листочке пишите сумму и фамилию да по счёту мне передавайте деньги.

– Это для чего? – удивилась Светлова.

– Для чего? – Охалкова взглянула с недоверием на избавительницу.

– А как я проведу целый батальон, да ещё с колясками и детьми, в райкомовский магазин? Это учреждение партийное, а не пивная. Вы в скверике посидите рядом, а я буду потихонечку вещи выносить да раздавать по списку. Лучше что придумать можно, и не знаю даже…

Сказанное посчитали вполне резонным, ибо о какой массовой распродаже в райкоме партии идти речь могла? Что такое партия, наверное, прекрасно знали, потому и не возмущались, только Охалкова, дабы не спугнуть удачу, спросила робко:

– Ир, а по размеру коль не подойдёт чего, как тогда-то быть?

– По размеру коль не подойдёт – беда какая! Трудно, что ли, дефицит продать? И потом уж разберёмся меж собою как-то. Дело главное – зацепить товар.

Больше вопросов не было.

Общее количество собранных денег составило семнадцать тысяч двести восемьдесят рублей – сумма, я бы сказал, просто астрономическая по советским меркам.

Хлопнула в ладоши Санкина, и:

– Всё, девочки, – встала из-за стола. – Пошли с богом!

До райкома партии совсем недалеко было, если через поле от городка, – не спеша двадцать минут ходьбы. Решили на автобусе не ехать, а именно кратчайшим путём двинулись, дабы с колясками да детьми не мучиться.

Быстро добрались до места, расположились в сквере на центральной площади, а спасительница сразу в учреждение партийное, дабы времени не тратить зря.

Ждут бывшие члены клуба храповиков вожделенно возвращения несвятой Ирины, импортные вещи представляют дорогие да хорошие, глаза закрыв, только час прошёл, потом другой, а нет спасительницы. Светлова и Охалкова, как самые заводные, зашли в райком партии и попытались выяснить у охраняющего милиционера, где партмагазин находится. Оказалось, никакого партмагазина в райкоме нет. И поняли тут члены картёжного клуба, что про Санкину разговоры всякие некрасивые – вовсе не праздная болтовня, а правда чистая. Стали думать они, гадать, как быть и что дальше делать. Только что могли придумать женщины?

А Ира как вошла с денежками в райком, так и вышла из него со стороны другой и спокойно, не спеша в ДОС двинулась.

Шла Ира Санкина и, не опасаясь погони скорой, размышляла не торопясь.

«Вот и вылечила от пагубного дела поганок, Иван Семёнович. Не верил мне, что получится, а выходит, зря. Плохо знаешь специалиста. Я тот самый терапевт, который нужен головой больным. А теперь, глядишь, получив по полной, на работу двинут. Трудотерапия для ума ущербных – самое дешёвое и самое действенное лекарство. Поишачут – станут труд своих мужей ценить. К денежкам иначе относиться будут. Вам, Ирина Александровна, спасибо скажут! А ты, Надечка Светлова, – конченая шалава, будешь знать, как счастливые советские семьи поганить, мужиков заманивая чужих в постель. Отыграются и тебе слёзки мои, и любовнику твоему болвану – мужу благоверному моему, командиру стратегического бомбардировщика гвардии майору Санкину!..»

Путь в ДОС через поле мимо гаражей военных лежал, свернула Ирина Александровна в них и направилась к своему.

Отворила гараж, зашла, сумку дорожную взяла и вышла сразу. Остановилась перед воротами, словно в последний раз, поглядеть желая на места знакомые, и увидела корейцев двух, что обхаживали «ГАЗ-69», принадлежащий майору Пронину, гараж которого располагался как раз напротив.

В душе мошенницы шевельнулось смутно сладкое предчувствие охоты славной. Наработанная интуиция подсказывала: «Туда, Ира! Скорей туда!». И Ирина Александровна, хладнокровно оценив время до начала большого шума, смело направилась к ищущим лечения пациентам.

– Здравствуйте, мужики!

– Здравствуйте.

– К Пронину, поди, к соседу моему, притопали?

– К нему.

Зная, что сосед уже четвёртый год безуспешно пытается продать вездеход свой, на ладан дышащий, Ира догадалась быстро, дело в чём, – покупатели машину смотрят.

– Сколько ж, если не секрет, за рухлядь? – с дела знанием спросила Ира.

– Три пятьсот.

– Вы что, с ума сошли? У него же перегретый двигатель два раза! Блок вареный-переваренный! И на кузове на латке латка. Красная цена ему – косые две!

С пониманием взглянули покупатели на женщину, разбирающуюся в машинах, ну а та и рада прийти на помощь:

– Я хорошего такого вам продам за столько ж, если только сто рублей прибавлю.

– А чего же только сто?

– На пальто и на духи французские. Благоверный мой хозяйственный, но скуповатый. Не желаете взглянуть?

– Давайте поглядим, конечно.

В центре следующего ряда находился гараж командира автороты базы обслуживания капитана Вяхирева. Ирина Александровна прекрасно знала, что с часу до двух служебный его «газон» возле гаража стоит, поджидая с обеда ротного.

Подошли. Никого возле машины, да вдобавок та не заперта и открыты стёкла.

– Вот, пожалуйста, прошу, любуйтесь, – указала Санкина на натёртый солдатами до блеска кузов. Есть разница?

– Конечно, есть!

– Три шестьсот, берём!

Сторож, делавший дневной обход, бывший правый лётчик майор Сучков, проходя мимо гаража Вяхирева, помахал Санкиной рукой:

– Как, Ирочка, дела?

– Да супруга жду, с Вяхиревым нынче на рыбалку собираются, червей копают.

– Завидую, – вздохнул сторож и пошёл не спеша дальше.

– Так, мужики, – конкретизировала Ирина Александровна ситуацию. – Понравилась машина, задаток гоните и приходите завтра, как раз и оформим всё честь по чести.

Расклад такой не устраивал корейцев явно.

– Нам на поле надо срочно, потому машину мы у вас сейчас заберём. Возьмите задаток пятьсот рублей, а завтра, переоформим как, отдадим остальную сумму. День так поездим. Кто у нас в бурунах проверять документы станет?

– Молодцы, мужики! Вы мне пятьсот рублей, а я вам машину? Я на дурочку похожа разве? Коль желаете уехать, всю гоните сумму, а оформим завтра.

Покупатели залепетали меж собой на языке своём, а потом уже на русском:

– Хорошо, – сказали, – вот, считайте деньги, ровно три шестьсот.

– На духи бы не мешало даме за автомобиль такой.

– Хорошо, переоформим как, так и духи подарим.

– Что ж, – вздохнула Санкина, – вполне резонно.

Взяла Ира из рук корейца пакет с деньгами, пересчитала содержимое его, и:

– Вы, – указала на «газон» рукой, – знакомьтесь с приобретением, а я домой за ключом схожу да и денежки отнесу полученные, не пристало с состоянием таким огромным без охраны шляться.

Сказанное женщиной подозрений у корейцев никаких не вызвало. Показалось даже мне, ушла как только, так забыли про неё как будто. Увлечённым осмотром техники образцового содержания покупателям не до хозяйки было.

А Ирина Александровна опять же спокойно, не спеша и не торопясь, в ДОС пошла, только не домой, а просто прошлась по нему, будто разглядывая в последний раз. Пересекла наискосок городок, ставший за много лет родным и, через дорогу перейдя, вошла во двор уютный дома пятиэтажного городка военного, что был напротив. Подошла к старушкам, сидевшим на лавочке.

– бог помощь, бабушки! – поприветствовала. – На яиченьки собрали денежки?

– Аж две тысячи почти собрали. Вот пересчитай возьми.

Взяла Ира деньги у старушек, пересчитала аккуратно и не спеша, а потом:

– Вечером сегодня будут, – успокоила подопечных, – всех соберите в кучу, по квартирам разносить не стану. И машину за бесплатно не заставишь ждать.

Улыбнулась Ирина Александровна и такова была.