Текст книги "Бортовой инженер Вселенной"

Глава двадцать вторая. Кожаные куртки и медвежья шкура

В то самое время, когда спекулянт Чувадальский начинал свой опасный криминальный вояж, кочегар Шухов после ночёвки у технического гения шёл домой, чтобы, выслушав справедливое нравоучение возмущённой супруги, отправиться, побрившись и переодевшись, на службу. На пути к стоянке догнал его техник по силовым установкам, лейтенант Петров.

– Шухов, – поздоровался за руку, – дело есть.

– Валяй.

– Мы с братухой моим, с близнецом, ты знаешь, сибиряки – потомственные охотники.

– Ну.

– Так вот шкура есть у нас обалденная огромадная – сами мишку завалили прошлый год в отпуске.

– Слушай, у меня башка гудит, как барабан, с похмелья, не тяни давай кота за хвост!

– Мы тебе шкуру, а ты помоги нам кочегарами стать быстрее, без проволочек.

– Шкура ваша мне как-то не нужна особо, но, если в небо тянет, почему хорошему человеку не помочь? Только у меня условие одно.

– Какое?

– Помогать только в том случае стану, если почувствую, что не только масло в головах ваших есть, но и психологическая совместимость с уникальным творением Всевышнего – самолётом, если нет – не пригодится шкура.

– Это как?

– Просто. Приходите на стоянку после обеда ко мне, прогуляемся по матчасти, побеседуем, поговорим, и я сделаю вывод, стоит вам протекцию устраивать или нет. Вы уже три года с братцем служите силовиками?

– Да, почти.

– Изучить кормильца времени довольно было?

– Ну.

– Вот и ладушки. Короче, жду.

Пожав руки друг другу, офицеры забрались в только подкативший «Урал».

Несмотря на то что чувствовал себя кочегар ужасно и комфортными для дум условия под тентом кузова назвать нельзя было, с головой он в размышления ушёл, в раздумья.

«Да. Простому технарю даже при наличии волосатой руки тяжело на борт пробиться. И это, надо признать, справедливо. Кочегар – это не лётчик. Лётчика можно подготовить как-нибудь, кочегара – нет. Может быть, в дальнейшем по-иному станет, техника когда иная «95-му» придёт на смену, а пока, извините, кочегар останется на борту ключевой фигурой…»

«Урал», лихо описав петлю, на краю стоянки остановился, тормозами скрипнув. Вышел из него Шухов и пошёл на завтрак.

О том, что пропал командир полка, знал уже гарнизон весь. За столами обсуждалась только эта тема.

С Шуховым за одним столом кушал старый его дружок, бортовой техник с дивизионного транспортника «АН-12», проверяющих который в полк привёз.

– Ну и часть у вас – не соскучишься, – расправляясь с яичницей, констатировал факт безобразия капитан. – Это надо же такому быть, чтоб сам командир полка как в воду канул?

– Что особенного тут, не понимаю, – не согласился с коллегой Шухов, – первый раз как будто?

– Это да. Но раньше, если пропадал, не поднимали шума.

– Надоел начальству до соплей, видать, вот кадило и раздуть решили.

Бортач, поплотнее Шухова к начальству бывший, головой покачал задумчиво и:

– Нет, – сказал, – видно, тут другое дело. Я так думаю, суматоха по поводу вашего командира связана с предстоящим грандиозным вылетом в нейтральные воды. С Дальней Авиации пойдут все самолёты, оборудованные фильтр-гондолами системы «Лазурь», для обнаружения радиоактивности и забора проб воздуха. Вот и кинулись по командиру, а иначе на хрена кому б он нужен был?

– Сведения о полёте точные?

– Да куда ж точней! Сам комдив генерал Баранов с командиром корпуса перетирали, слышал.

– А чего это вдруг с фильтр-гондолами лишь только?

– Тайна за семью печатями. Слышал, правда, что потеряли где-то что-то, а вот что, так того не знаю; болтают, спутник с ядерной установкой в океан буль-буль сделал.

– Враги, поди-ка, рыскают уже вовсю, а наши командира полкового ищут.

– А вот это совершенно в зюзю.

– Теперь понятно, почему по шарамыжнику хватились резко.

Самолёт Шухова был оборудован фильтр-гондолами системы «Лазурь». Ориентируясь на услышанное, можно было полагать, что путешествие интересное вовсе не за горами. Отсутствие комполка на утреннем построении подтверждало слухи о его исчезновении, но о предстоящей дальности информации пока не было.

После завтрака и построения на самолёте проводили предварительную подготовку. Потом обед. Снова подготовка, и вот на самолёт к Шухову прибыли два брата-близнеца, два лейтенанта, ищущие протекции.

– Итак, маленький блиц-опрос. Что такое приборная скорость, господа-соискатели самой важной должности в Дальней Авиации?

– Это скорость по толстой стрелке! – ответил первый близнец.

– А я разве спрашиваю по какой? – не удовлетворился ответом Шухов. – Я спрашиваю, что такое приборная скорость?

– А на хрена нам она нужна? Париться со скоростями штурманОв дело, – выразил мнение своё второй.

– Не согласен. Приборная скорость, как величина, определяющая силовое воздействие, штурманОв как раз интересует мало, а вот кочегарам – самая родная величина. Если мала она – свалитесь и разобьётесь. Велика – силовой набор терпит повышенные нагрузки, при определённых обстоятельствах развалиться может.

– А вот это лётчиков дело, – вновь не согласился с кочегаром первый.

– Не совсем так. За минимально допустимой приборной скоростью, действительно, и лётчики, и штурмана в оба глядят, а вот за максимально допустимой – нет, как правило. Не боятся максимально допустимой приборной скорости и пытаются гарцевать порой. Только самолёт не конь – это тонкое одушевлённое создание, с которым можно только на ВЫ, а значит, соответственно, по инструкциям точно строго – не получится по-другому. Часто мне приходилось, невзирая на чины и звания, при включённом магнитофоне указывать лётчикам на нарушение инструкции. Кстати, и наш пропавший полковник, и дивизионный генерал Баранов, и замполёт подполковник Сысойкин дела этого любители ещё те. И, казалось бы, ничего хорошего за подобные замечания в полёте большим начальникам не сулит. Ан нет. Понимали старые пилоты: покарай кочегара за старание, за ревностное к делу отношение – самолёт не спустит.

Соискатели архиважной должности улыбнулись одновременно и переглянулись: сказки, мол, рассказывает кочегар. А тот, вздохнув тяжело, посмотрел на юнцов сурово:

– Хорошо, ещё один вопрос, и решение принимаю, возиться мне или нет с вами. На посадке какие допускаются перегрузки?

– Самая замечательная, один! – с видом знатока ответил первый близнец.

– Если один запятая два, ну один запятая три – неплохо. Дальше выше чем она, тем хуже, ну а два – так вообще труба, – уточнил с ещё более умным видом второй.

– Ну, примерно, так. А в полёте допустимая – она какая?

– В полёте побольше. В полёте до двух доходит, и норма это.

– Не совсем точно, но в целом правильно. Вполне сносные знания для начинающего технаря. А почему в полёте она бОльшая допускается, на посадке чем?

Экзаменуемые замялись, а потом занервничали:

– А зачем нам это?

– Написано, сколько положено, – значит, и положено столько.

Шухов явно недовольный ответом, хотел было закруглиться с проверкой, но вздохнув:

– По идее, – сказал, – можно не соображая летать, выучить, как девочка-отличница, цифры назубок – и вперёд. Только это не по-человечески. Самолёт за это не простит. А по поводу перегрузок, коль уж заговорили о них, объясняю.

В полёте допускается большая перегрузка по той причине, что создаётся она распределённой по всему самолёту аэродинамической силой, а на посадке при столкновении шасси с полосой определяют её силы, приложенные в двух точках. Бахнись об бетон при той же самой перегрузке, что в полёте, и вылезут через крылья стойки.

Посмотрел кочегар с укоризной на близнецов и:

– Всё, мужики, – сказал, – не возьму я вашу шкуру. Ей советую по-дружески применение найти другое. Ни к чему вам в кочегары. Вот попомните меня потом.

Недовольные коллеги ушли, а Шухов вспомнил, что срок куртку лётную подошёл менять как раз, которую захватил с собой.

– Юрий Иванович, – подозвал он старшего техника.

– Ты того, пролезь по самолёту ещё разочек, дальность вроде предстоит большая, а я на склад по вопросам шкурным – кожанку пришла пора менять.

Старший техник кивнул головой, принимая распоряжение, и как-то странно на кочегара посмотрел, что-то будто и желая, и боясь спросить.

– Что там у тебя ещё?

Капитан покраснел как рак и, сбиваясь, пробормотал, заикаясь на каждом слове:

– Это ты в вагоне над стоянкой рассекал недавно?

Шухов, понимая, что, скажи он правду, не поверит всё равно технарь, ничего не сказал в ответ, но зато посмотрел на своего подчинённого так, как глядят исключительно на умалишённых.

Старший техник зарделся пуще, лицо его из розового превратилось в пурпурно-бордовое, а Шухов, наблюдая конфуз:

– Ты это, – посоветовал, – не переживай, пройдут заходы, если осторожнее со спиртом будешь.

Промолчал техник, вполне согласный с правильным рассуждением, а кочегар направился в храм довольствия вещевого.

Старый приятель – заведующий вещевым складом прапорщик Иван Петрович Кузьмин – находился за стойкой выдачи. Был он озабоченным не на шутку.

– Как обстоят дела на вещевом фронте? – пожимая руку, спросил товарища Шухов. – Кислый почему такой? Не проворовался ль часом?

– Потому кислый, что не приложу ума, как дать с кожанками ладу, с лётными. Кстати, может, кочегарской головой подморокуешь что?

– Суть вопроса?

– Лётную кожаную куртку дают на четыре года. После этого, ты знаешь, надо старую сдать, а новую получить. Лётчики почти не носят их, и через четыре года куртки у многих остаются такими, будто муха не сидела. Потому, когда срок подходит сдачи, приходят летуны ко мне и начинают клянчить.

– И чего же клянчат?

– Предлагают свою новую, что не получили ещё, на разрешение не сдавать старую, сдачи срок подошёл какой, ну и старенькую плюс со склада. Через срок на сдачу, чтоб была куртёнка.

– Ну?

– Вот тебе ну. Получается, мне, чтоб новьё захапать, надо лётчику одну и одну на склад, то есть за новую одну – две хлама.

– И в чём проблема?

– В старых куртках проблема, где набраться их по две штуки на брата, не приложу ума? Пусть даже половина пилотов полка соизволит обратиться, сумма всё равно астрономическая получается – три-четыре сотни на замену надо.

Шухов быстро провентилировал в голове цифры и вывел действительно астрономическую сумму – двести новых лётных курток тянули на семьдесят тысяч рублей. То есть если разобраться с форменным старьём, можно руки хорошо погреть. Семьдесят тысяч – это две-три «Волги» по рыночной цене, четыре-пять «Жигулей», то есть несметное по советским меркам богатство, правда от суммы этой следовало отнять стоимость хлама, только чувствовалось, что игра свеч стоит.

– А как мне в дело вписаться? – спросил кочегар.

– А очень просто. Приносишь на сдачу три – получаешь одну новую.

Шухов, обдумывая предложение, сдвинул морщины на лбу и прищурил глаз, а Петрович:

– Не парься ты, – размышления прервал, – я получаю в качестве навара одну старую, ты получаешь за три старых одну новую. Собрав две, новую я получу потом, а ты сразу. Арифметика до соплей простая. Думай, кочегар, у тебя голова здоровая! – захохотал.

– Да, Петрович, озадачил. Ночь спать не буду сегодня, чувствую.

– Я бы год не спал, если б знал, что додумаюсь до чего-то. Получив новую кожанку, Шухов на стоянку не возвращаться решил, так как дело к построенью шло.

– Выпить есть чего? – спросил завсклада.

– Странный вопрос.

– Накати полтинничек. Идти на самолёт ни к чему уже. А дезинфекция мозгов в самый раз для мыслительного процесса будет.

Прошёл кочегар внутрь склада, дабы не застал кто за делом далеко не ангельским, и, выпив стопку спирта, задумался.

«Хламьё, выходит, является объектом строгого материального учёта в базе. Его в режиме строгой отчётности отправляют куда-то, значит. Но где-то оно должно резко терять статус строго подотчётной материальной ценности. Хлам где-то должен становиться хламом. Когти рвать, короче, надо именно в Клондайк тот, куртки старые где собираются. Если есть решение проблемы – только там оно».

– Слышь, Петрович! – позвал Шухов заведующего складом. – А куда вы барахло деваете, которое сдают пилоты?

– В Ростов отправляем, на склады АФИ. Что там далее с ним делают, того не знаю.

«Вот дятел», – подумал кочегар, но не сказал ничего, дабы не направить мысли потенциального компаньона в то русло, двоим ни к чему в котором. Выпил стопку спирта, вторую выпил и отправился на построение. Сонно-вяло обозначило оно окончание дня, ранняя весна не разошлась ещё, авиаторов теплом чтоб жаловать. О полёте предстоящем никакого мало-мальского намёка даже. После построения отъезд домой.

Несмотря на мешающий думать грохот – неотъемлемый атрибут «Урала», тема курток не выходила из головы, только разговор серьёзный между авиаторами, сидевшими друг напротив друга, от неё отвлёк.

– Лёха! – правый лётчик капитан Светлов, схватив старшего стрелка радиста за рукав кожанки, орал. – Лёха! Куртка как моя к тебе попала?

– А откуда ты взял, что она твоя?

– Оттуда? Все царапинки на ней как на бабе знаю, как-никак почти два года относил исправно. Отверни-ка вот давай карман, там фамилия моя написана – «Светлов» – карандаш химический, большие буквы!

Старший стрелок радист старший прапорщик Алексей Иванович Антонов, явно ошеломлённый предъявлением таким серьёзным, снял куртку и, положив перед собой на колени, отстегнул подстёжку. Действительно, на боковом кармане химическим карандашом чётко было написано «Светлов».

– Может быть, эта куртка и была когда-то твоей, – улыбнулся прапорщик, – но теперь моя, – начиная разбираться, дело в чём, успокоил капитана.

– Это почему твоя?

– Баба потому что на базаре прикупила за свои, за кровные.

– У кого?

– Это вовсе не моя забота. Это ты знать должен, куртафан как на базар попал. Кстати, продавать одежду форменную запрещено. Продажа обмундирования есть нарушение, за которое взысканье можно схлопотать большое, покупать его ж не запрещал никто.

– Куртка у меня уже неделю как пропала, продавать я никому не поручал её.

– Ну, короче, не записывай меня в воры, а разберись сначала. Пожелаете вернуть вещицу – пожалуйста, но извольте заплатить две сотки, мною честно-благородно отданные за неё.

– Нет, братела, хрен ты угадал! – не унимался капитан.

– Если даже ты ворованное, не ведая, приобрёл, возвратить вещь всё равно обязан.

Капитан Светлов потянул куртку на себя, но прапорщик упёрся. Назревала хорошая потасовка, и сидевшим в кузове военным пришлось вмешаться.

– Так, – подошёл к выясняющим отношения командир отряда майор Маскаев. – Куртку я у вас конфискую от греха, ну а вы, как разберётесь, так и приходите, будет в целости-сохранности.

Капитан и прапорщик хотели было воспротивиться такому обороту дела, но большинство ехавших поддержало майора, и спорившим воле большинства безоговорочно подчиниться пришлось.

Раздетый прапорщик гнусно выругался отборнейшим, изощрённым авиационно-техническим матом, а когда остановился «Урал», выскочил из него скорее и, поёживаясь от холода, побежал в одном комбинезоне домой, благо от стоянки жил не далеко совсем.

«Тьфу, ты, господи! – подумал Шухов. – Снова куртки эти, мать их за ногу! Достали прямо! – и чего-то вдруг про БИВа вспомнил и про подружек. Вздохнул:

– Где носит, интересно? Но ничего, если обещал найти, найдёт, конечно». Вылез из «Урала» кочегар и направился домой. У подъезда два товарища сидят на лавочке: Саша Ножницы и супергений Вася. Увидели Шухова, и к нему сразу.

Поздоровались, Вася ухмыльнулся хитрО, достал из кармана что-то и начал дуть в кулачок. Вышло из него чудо, подобное тому, которое демонстрировал вчера инженер. Только цвета оно было грязновато-чёрного, и вместо Мефистофеля на конце красовался выпучивший, как лягушка, глаза бородатый Карл Маркс.

– Это, ты в виду имей, я на коленке, считай, замастырил всего за день. Если резину хорошую подобрать да краситель правильный замастырить, доработать не спеша, с расстановкой, с толком, штука та, что показывал, будет бледный вид иметь.

– Я в твоих способностях не сомневался никогда, – похлопал гения по плечу кочегар. – И сейчас вот лишний раз убеждаюсь в том.

Вася зарделся довольно от похвалы и торжественно передал чёрный презерватив с основоположником марксизма на конце, а Саша Ножницы, как понимающий в делах резиновых, констатировал невозмутимо:

– Из чёрной резины изделия дешевле на порядок стоят, чем из цветной.

– Это чушь. Стоимость красителя не может повысить себестоимость на порядок, – не согласился гений.

– Себестоимость, может, нет, а вот цену – запросто. И потом, цена и себестоимость – вещи разные. Вон у Чувадальского пойди спроси, он тебе разжуёт-расскажет, почему сальники клапанов жигулёвские цветные в десять раз дороже чёрных и нарасхват – горсть почти на полмашины тянет.

Откровение Александра заставило товарищей посмотреть на него несколько другими глазами, чем обычно.

– Обратите внимание, Василий, – указал кочегар на подающего надежды коммерсанта, – мы имеем возможность наблюдать удивительную метаморфозу превращения простого советского гражданина в подпольного хозяина жизни.

– На глазах растёт, далеко пойдёт, коль не остановит тюрьма.

– Типун тебе на язык! – Шухов погрозил пальцем.

– Пудов на двадцать! – добавил Ножницы. – И вообще лишний раз я убеждаюсь в том, что умная твоя голова дураку досталась.

– Ну вас. С вами пошутить нельзя, – махнул рукой, вставая с лавки, новоявленный Эдисон. А сальники жигулёвские я сконстролю в самое ближайшее время, если, правда, горстка их на полмашины тянет – тема именно какая надо. Займусь. Если бы резины импортной цветной достать, это сократило б на порядок время. Ты бы, что ль, подсуетился, Шухов, разузнал бы место, где гондон твой делался?

– Попытаюсь, так и быть, попробую.

Попрощался гений технический с товарищами и ушёл довольный, а Шухов, оставшись наедине со своим соседом, заметил на лице его следы синяков, не рассосавшихся до конца.

– Это кто же так тебя сурово? – спросил.

– Кто-кто? – вздохнул Ножницы. – Деньги просто так не достаются.

Потёр Саша под глазом синяк и исповедался другу своему, как священнику, обо всём, что произошло с ним в его отсутствие, а когда Шухов, обдумывая услышанное, хотел было вопрос задать, исповедующийся, между делом как бы, спросил:

– А что, у вас в городке куртки подешевели, что ли?

– С чего ты взял?

– Прапорщик, мой сосед, взял на туче, почти новую, всего за двести. Во дела какие.

Шухову сразу вспомнился в кузове скандал недавний.

– Это не Антонов Лёха, твой сосед?

– Он самый.

– Сняли курточку с него сегодня ту дешёвую, опознал хозяин, умыкнули у кого её.

– Значит, палец Лёха месяц сосать будет.

– Жаль человека.

Шухову захотелось прервать надоевший разговор, так уж достали эти куртки в конец. В голове всё перемешалось, перепуталось, и домой потянуло очень, а Ножницы за своё опять:

– А ещё баба с ДОСа яйца носит вполцены…

– Ладно, Саш, – остановил кочегар начинающего Рокфеллера, – то, что ты собак выпустил, это может не сойти с ручонок. Бриллиантович не просто мент тёртый, а такой, которому вычислить тебя, а потом кастрировать безнаказанно – что чайку попить. Чтоб не вычислить, кто виновник великой каки, в данном случае полным олухом нужно быть. Замечательная перспектива, мой юный друг! И, что интересно, лично я на месте его именно так бы и поступил! Саша Ножницы тяжело вздохнул.

– Чувствую от беды мне не отвертеться. С Васькой лихом не поминайте.

– А ты фотки-то распечатал? – Шухов перебил товарища.

– Распечатал, – спохватился тот и полез в боковой карман куртки. – Вот, взгляни, – развернул перед кочегаром веером эротические, профессионально изготовленные фото.

Рассмотрел внимательно каждую кочегар, пальцем провёл по Ляле, будто стараясь до живья добраться, а потом спросил:

– А негатив где? Цел?

– Цел. Он как раз со мной.

– Это обстоятельство здорово помочь может. Давай-ка его сюда.

Саша, не понимая, для чего Шухову понадобился негатив, подчинился молча, вытащил из кармана кассету с плёнкой, завернутую в газету, и передал товарищу.

– А теперь так затаись, чтобы тише воды и ниже травы, лучше даже смойся на время к родственникам подальше, а не то я сомневаюсь очень в том, финдеперчик что не потеряешь. Но на всякий случай имей в виду: если раньше Бриллиантович достанет, чем я сработаю, не признавайся, морду делай ящиком, под дурака коси. Сдрейфишь – точно без яиц останешься.

– Хорошо. А с работой там нашей что? Намечается чего? Нет?

– О какой работе речь, когда с тобой неясность? Бриллиантович за нашей Антилопой Гну теперь следить будет. Повременим давай. А сейчас, прости, домой мне надо, вечер хоть один с родной семьёй побыть.