Текст книги "Бортовой инженер Вселенной"
Автор книги: Владимир Жуков
Жанр: Повести, Малая форма
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)
Бортовой инженер вселенной
Уставший от невероятно трудных, даже по космическим меркам, великих дел, нёсся в бесконечном пространстве дух могущественный. Какой он был святой, или иной какой, я не знаю, но скорей всего нет. Почему? А потому что, находясь на удалении великом от планеты нашей, математикой не описать какое, вспомнил вдруг, человеческому недоступный разуму, совершенно не святое вовсе. Очень воспоминание зацепило, как когда-то в образе примитивного существа куролесил на ней, голубенькой. И заныла у духа душенька, прямо в голос запричитала: «Очень-очень хочу на Землю! Там хотя до сумасшествия просто всё, только этого как раз и хочется! Завернём давай! По сто граммов шлёпнем, с девочками похороводим! В океане искупнёмся тёплом. Самому-то не охота разве?». И делами важными обременённый всемогущий дух поддался своей загадке, как и русская душа, такой же, и непостижимой и непредсказуемой.
Глава первая. Инвалид и гипнотезер
Саша Ножницы – инвалид детства, у которого не гнулись ноги, чувствовал себя прескверно. И не только от того болел, что перебрал вчера, маялась душа от тяжёлого, навалившегося вдруг ощущения полного отсутствия перспектив в несладкой судьбе.
Парень с бабушкою жил в квартире однокомнатной, в городишке малом южном Чу. Пенсий двух объединённых пусть впритык, но на еду хватало. Слава богу, горсобес «Запорожец» бесплатно дал, гаражик разрешили во дворе поставить. И случается шабашка, иногда хорошая – подпрягает Шухов инженер бортовой из местной части воинской чернотропьем ворованный спирт возить. Коли выпадает дело, так вдвойне приятно: и мани на кармане, и осознание себя не просто полноценным человеком, а даже более – Аль Капоне самим почти.
Во дворе ещё февраль стоял, в Чу, как правило, холодный месяц, только солнышко уж по-весеннему совсем резвилось. Шаловливыми лучами-непоседами вбежало оно в комнату, где Саша спал. Проскакало по простынке зайчиком, обратив внимание проснувшегося на торчащий бугорок на ней. Оглядел Сашок творенье члена своего голодного и совсем загоревал бедняга, прямо-таки не заплакал чуть. Очень женщина была нужна, а кто без денег будет шуры-муры разводить с калекой?
– Эх! Когда бы ноги были… – с грустью бедолага проворчал, вставая с койки. Бабушка, что собиралась в церковь, услыхала внука и вздохнула:
– богу, Саша, за тебя пойду молиться. Нету денег на леченье коль – лишь на него надежда. Вообще-то не в деньгах проблема, как господь распорядится, так и будет, внучек. Верить главное в него душою. Вон начальника милиции сынок глазами плох совсем, денег куры не клюют у папы, баба Клава мне рассказывала, их соседка, всё равно никак не могут вылечить. Почему? А потому, что всё от бога только.
Бабушка ушла, а внук скорей на кухню. Вынул спирт из холодильника в графине маленьком. Тяпнул полстакана разведённого, лучком заел зелёным с чёрным хлебушком вчерашним твёрдым, вот и пообмякла, отпустила душенька.
Мысли всякие пошли красивые, привораживая содержаньем, интереснее одна другой: «А ведь друг мой Шухов, кочегар (так в Дальней авиации окрестили инженеров бортовых) рассказывал о технике своём, у которого не работал член так же, как и ноги у меня несчастного, и которого гипнотизёр вылечил!».
Саша остограммился ещё, и тут воображенье, разогретое огонь-водицей, породило очень мысль желанную: «А ведь этот маг-гипнотизёр в районе нашем на гастролях нынче! С лилипутами катается по деревням! И чего бы до него не обратиться это? Шухов пусть в командировке. Ну и что с того? Почему маг должен отказать калеке?»
Несмотря на принятое на грудь, Саша собрался быстро, в «Запорожец» скорей, да газу. Дело жизни на кону когда, не рискнуть чего, и не каждый милиционер права осмелится забрать у безжалостно судьбой наказанного.
Из афиш, развешанных по городу, место представления было узнать несложно. «Маг Хохотушечкин Николай Петрович, – ученик Вольфа Мессинга, и лилипуты», – пестрели объявления кругом на стенах. А рукой карандашом подписано на каждом было: «Серокозьевка 18.00.»
«Долго ждать до вечера, – подумал Саша, – возвращаться же примета гадкая. Скоротаю возле клуба время». И поехал прямиком в деревню.
Вот и вечер долгожданный в Серокозьевке, вот у клуба собирается народ уже. Вот автобус, старый ПАЗ, подъехал, лилипуты из него гурьбою, словно маленькие дети, прыгать стали на траву с подножек. В завершение сам вышел Хохотушечкин, ожидающие все к нему. Задавать вопросы стали разные. Подошёл и Саша Ножницы к гипнотизёру.
– Здравствуйте, – сказал, – Николай Петрович. Шухов мне о вас рассказывал, военный, врачевали офицера, помните, половой не шевелился член?
– Как не помнить? – оживился маг.
– А меня бы не попробовали полечить?
– А чего ж? Попытка-то – не пытка! После представления давай попробуем. А сейчас бесплатно проведу давай. Надежда, затеплившаяся в душе калеки, казалось, напрочь застопорила время. Оно словно одеревенело и не шевелилось. А так хотелось, не стояло чтобы, а летело. Чтоб, в комочек сжавшись, промелькнуло пулею. Но застыло бессердечное, как будто мёртвое.
Представленье не воспринималось толком, правда, Лялечка – приятная толстушка лилипутка – возвращала сексуальным танцем к жизни пару раз, только Саша в измерении ином парил.
Представление закончилось. Артисты на автобусе домой поехали отдыхать в гостиницу, ну а маг и Ножницы на «Запорожце» следом.
Утомлять не стану описанием лечения. После бесполезных двух часов возни был убийственный провозглашён вердикт: «бог один тебе поможет только!».
Саша побледнел, а после белым стал, как сметана только с рынка свежая. Пожалел маг очень, взялся что лечить. Хвать за руку щупать пульс, а пульса нет почти. Машинально к коньяку метнулся, стопочку налил и:
– Пей скорее – прошептал, – дружище, а не то, не ровен час, ещё коньки отбросишь!
Выпил Саша и заплакал горько, но однако же восстановился пульс. Отлегло у врачевателя от сердца. Он вздохнул и коньяком наполнил стопки, на столе стоящие с бутылкой рядом.
– Успокойся, – молвил, – и борись! бог борющимся идёт навстречу!
Саша, выпив, почесал щеку.
– Вот проснулся нынче утром, – грустно глянул на артиста возвращённый к жизни, – и, как божья благодать с небес, шепнула мысль: «Если технику несчастному гипнотизёр помог, так тем более тебе поможет. Член конечностей куда сложнее, отчего ж ему не сладить с ними?». Посмеялась, обманула думка!
Маг, сочувствуя, вздохнул и вширь развёл руками:
– Ты, дружище, нос не опускай, как баба, – укорил. – Не работают как надо ноги, и чего с того? Главно дело, чтоб фурычили головки обе. С ними если нелады, так вот тогда беда.
– А чего вы говорите обе?
Без намёка на улыбку даже пояснил неторопливо маг:
– Первая головка – та, которая макушкой в небо, а вторая… Тут уже загоготали вместе.
– Я, – Петрович горемыку по плечу похлопал, – от звоночка до звоночка оттянул на киче девять лет, вот только-только вышел. Видишь, духом не упал, не унываю, хлопочу, срок же эдакий – совсем не шутка. Поломает человека – не узнать в упор. Вот, пожалуйста, бери пример. А на зоне каждый день борьба.
– Я борюсь-креплюсь, да вот обидно только. Вон у Шухова товарища сложнее было, а его же излечили всё же.
– Ошибаешься, товарищ Шухова был кипятком ошпарен и втемяшил с перепуга в голову – атрофировался финдеперчик. А на самом деле у того военного абсолютно всё нормально было. Очень просто излечить такого, у тебя же посуровей случай, заговорами не обойтись одними, только чувствую, надежда есть. Сто процентов есть, не падай духом!
Замолчали. Воцарилась тишина. Прикрыл глаза гипнотизёр, развалился в кресле и вдруг зону вспомнил: «Да, индеечка судьба-голубушка, вот страдает как мужик серьёзно, и не в лагере хотя – на воле».
И чего-то в зеке бывшем к инвалиду вдруг такое сострадание проснулось, что, по рюмочке налив, с участием он поглядел на парня:
– А скажи, брат, ты на что живёшь?
– Пенсия тридцатник инвалидная, у бабули шестьдесят четыре. Шухов просит повозить порой – тогда лафа, обращается вот только редко. И сейчас вот третий месяц уж в командировке как.
– А чего он обращается? Машины нет?
Сей вопрос застал врасплох, так как криминальный тот извоз секретом был не личным, и от темы чтоб уйти пришлось экспромтом сочинить враньё:
– Есть машина у него – «шестёрка», только трудно в бурунах на ней. Проходимость слабовата для песка большого, а у «Запорожца» на порядок выше.
– А чего он в бурунах забыл?
– Там в кашаре у него зазноба.
– Дело ясное теперь, а сколько Шухов платит?
– Километр десять копеек, плюс бензин, плюс хавка.
– На такси двадцать копеек выбивает счётчик, так на «Волге» это, а за «Запорожец» тут сам бог велит поменьше брать. Я, так думаю, ты не в обиде вовсе?
– Не в обиде, но со мною выгоднее, чем такси, – за простой не получаю денег. А «Волжанка» постоит и без штанов оставит – счётчик щёлкает не понарошку. Знаете, как Высоцкий поёт: «Пусть счётчик щёлк, пусть щёлк, пусть, всё равно в конце пути придётся рассчитаться!».
Хохмачевскому понравилась рассудительность трудного пациента, и, недолго думая, он спросил:
– А если зафрахтую я тебя по той же таксе и причём на постоянку даже, ты пойдёшь ко мне, Сашок, работать?
– Так же с хавкой?
– Ну конечно с хавкой.
– А чего же не пойти? Пойду!
– Вот и ладушки. Ты оставайся, если хочешь, ночевать, куда поедешь пьяный?
– Хорошо, бабуле звякну только.
И уже когда бутылка кончилась и завалились спать, Саша Ножницы спросил Петровича:
– А за что вас это так уханькали на девять лет?
– Слышал что-нибудь о сборе кассовом?
– Не слышал.
– Это если денежки за представленье поделить не с государством, а с завклубом.
– И за это девять лет? За талант, как за убийство так же?
– Вот представь себе, страна такая. Выступать чтоб разрешили, к филармонии тебя приписывают, сто рублей дают – оклад конкретный плюс смешные за концерт копейки. Смехота для мужика, короче, а для творческого человека просто оскорбительное издевательство. Как тут кровное не умыкнуть своё? Зря народ не сочинит поди-ка:
Сверху молот, снизу серп,
Это наш советский герб.
Хочешь сей, а хочешь куй,
Всё равно получишь хуй!
И как ни хотелось поговорить, стало мужиков ко сну клонить. Перед тем как отключиться, Николай Петрович между делом как бы, засыпая, молвил:
– Те болезни, что от нервов только можно вылечить порой гипнозом! А горбатому или безрукому по барабану, что гипноз, что от поноса капли. Кстати, знаешь, как горбатых лечат?
– Как не знать? В мешок и шилом!
– Абсолютно совершенно, в зюзю.
И заснули, как убитые, потом товарищи.
Глава вторая. Триумф психотерапевта
Жизнь начальника милиции Чу, если мерить её только по материальной составляющей, была поистине сказочной. Городок стоял как раз на пересечении добрых по доходности дорог южных, что при правильном подходе позволяло богатеть безмерно. Столько денег, столько всякого добра наскирдовал закона страж, что не знал, чего с богатством делать. Потому как СССР не буржуазный Запад, где ты чем богаче, тем почётнее, где налево и направо деньги тратить можно. Потому как не разгонишься в Стране Советов – лапти вмиг сплетут. Так оскомину набило складывать в кубышку деньги, стал что взятки лишь камнями брать и молвою окрещён был местной – Бриллиантович, он же Магомедиков Расул Джарапович, прошу, знакомьтесь.
Но не всё у человека как по маслу шло. Сын – великолепный мальчуган по всем статьям – близорукостью страдал и без очков не видел ничего уже за метр от носа. Куда только ни возили сына благоверные супруги Расул Джарапович и Хасима Хамидовна, не могли нигде помочь, хоть как-то. Стали думать за границей показать кому, только хлопотно, да и опасно очень. Ну-ка заинтересуются, что за набоб там через занавес железный перепрыгнуть хочет? И крест можно на карьере ставить. Да не только ведь на ней, голубке, но и на свободе, может быть вполне. Так что этот вариант не подходил никак.
И наутро, в тот самый день, когда Хохотушечкин и Саша Ножницы ещё спали в гостинице, Бриллиантович захандрил. Болезнь глаз сына отбивала всякое желание к какой бы то ни было деятельности, тем паче что материальный стимул, можно сказать, по причине богатств избытка, должное совсем потерял значение. Даже святое – предстоящий послезавтра ежеквартальный мальчишник, который при любых обстоятельствах устраивал Бриллиантович с двумя лучшими своими друзьями, – на фоне нерадостных, горьких дум близостью совсем не радовал.
В день тот Бриллиантович не пошёл на службу, на здоровье сославшись, остался дома и давай потягивать коньячок с утра. Дело это не понравилось никак супруге. Занудела, теребя больное:
– Эх, Расул, Расул! Чем пить, искал бы лучше, что с ребёнком делать?
Ничего муж не сказал и выпивать продолжил.
Кто-то посигналил возле дома. Побежала открывать хозяйка. На мальчишник мужа друг приехал – РОВД начальник из Калмыкии, подполковник Кочубей Иван Данилович.
– бог вам помощь, люди добрые! – воскликнул, заходя, а хозяина увидев пьяного, удивился не на шутку вовсе. – Это как же без меня ты, дорогой товарищ, прямо с раннего утра затеял?! Очень выпить захотелось, что ли?
Улыбнулся горько Расул Джарапович, развёл руками и:
– Как, – сказал, – тут выпивать не станешь, не могу коль вылечить глаза у сына? Сколько денег ухондокал, сколько времени, а всё впустую. С каждым месяцем всё хуже зрение.
– Рад помочь бы, только как не знаю, – тяжело вздохнул товарищ. – Может, старцам показать блаженным? Говорят, такие чудеса в Загорске, под Москвой, творят – закачаешься, упасть – не встать.
– Всё что можно перепробовал, рискуя партбилетом, бесполезно: ни диагноза и ни лечения. Заграница вот ещё осталась. Только как туда отправить правильно, ну никак не приложу ума.
– Тяжело, конечно, но решаемо. Вот отпразднуем мальчишник, я займусь конкретно. Есть товарищи-друзья в столице.
Сладкие такие слова, точно в сердце попав хозяйки, разрыдаться её заставили, а Калмыкии посланник солнечной головой участливо покачал:
– Сделаю я вам эту заграницу долбаную. Тоже выдумали мне проблему. В Чу зачуханном своём совсем отстали от культурной жизни. Я в степях вон обитаю, в глухомани жуткой, там, где воду вывезти проблема, а не то что привезти, потому что почва, как бетон, не впитывает, где верблюды сделались уже родными, но с Москвою не теряю связей. Направление сварганим от Минздрава чёткое – не подточит комаришка носик. И с богом! Франция, Германия, Париж, Нью-Йорк! Деньги б главное, Расульчик, были.
Сказанное гостем разрядило обстановку. Бросилась хозяйка накрывать на стол. Не забыла про винцо себе, про полусладкое. А Иван Данилович коньяк достал, не простой какой-то, а особый импортный, по бутылке, дорогущий, видно.
Сели. Выпили, и говорит тут гость:
– Еду нынче я по Чу по вашему, вижу чуть ли не на каждом доме понавешаны афиши разные, а на них гипнотизёр мордатый. Выступает, что ль?
– Да, гастролирует.
– А чего б его нам вместе с лилипутиками да на мальчишник? Очень здорово, считаю, будет! – предложил Иван Данилович товарищу.
Призадумался Расул Джарапович и:
– Заманчиво, – сказал, – конечно. Правда, тут с большой оглядкой надо. Сей артист вот только-только возвратился с зоны. Девять лет мотал. Нужна с тобой нам информация о том, что с уголовниками развлекаемся?
– Да, пожалуй, ни к чему затея. Правда, очень поглядеть хотелось на товарища гипнотизёра не на сцене, а приватно эдак, и на лилипутов почему не глянуть?
– Ладно. Так и быть, уговорил. Лилипутов в дом, конечно, приглашать не стану, а артиста нам с тобою в пять минут доставят. С ним с одним не так наглядно будет. Смотришь как на то, Хасимочка?
– Положительно смотрю, хотя и боязно, вдруг в гипноз введёт да изнасилует, не дайте боже, или, может, обворует даже!
Улыбнулся муж:
– Ограбит – не убудет. А полюбит под гипнозом если – не предательство любовь такая. Ты же можешь оправдаться после, мол, со мною, думала, была.
Тонкий, гибкий ум жены парировал вполне достойно:
– Я-то ладно. Я чего? Я приспособлена к совокупленью. А вот ты, мой дорогой, что скажешь, под гипнозом превратившись в даму? Тоже скажешь, что со мною был?
Рассмеялись.
– Не боись, Хасимочка, – успокоил муж. – Не дурак, поди-ка, уголовный маг, бестолково чтоб плевать в колодец, из которого водицу пьёт.
Вскоре очень культурно и деликатно Хохотушечкин и ассистент его Саша Ножницы тайно доставлены были в дом Бриллиантовича. Ничего не понимая, хлопали они глазами и с тревогой да с опаскою развязки ждали.
Шеф милиции томить не стал:
– Я, вы догадались, полагаю, РОВД начальник в Чу. Вот мой друг большой Иван Данилович. Вот Хамидочка моя Хасидовна – дома скромного сего хозяйка. Вы, по роду службы ведаю, Николай Петрович Хохотушечкин, Александр Вениаминыч Ножницы. Познакомимся, ребята, ближе.
Рук пожатие мужчин, улыбочки хозяйки добрые, но неясности туман витавший очень сковывал гостей. Хорошо хозяин понимая то, напряжённость обстановки деликатно разрядил, культурно:
– Мы решили, Николай Петрович, пообщаться с вами, так сказать, приватно. Не сходились никогда с гипнотизёром близко. Вы не против уделить нам время?
– Отчего же против? Нет, не против.
– Коли так, тогда за стол прошу.
Вся компания уселась вокруг мило сервированного стола. Выпили, но разговор не получался как-то. Наложила на Петровича тюрьма печать. Гражданин начальник зеку бывшему он завсегда не свой – опостылевший попкарь тюремный. В подсознание табу впечатано на общение железным штампом без оглядки, что нельзя с лягавыми. Слова лишнего боишься ляпнуть, о каких речь чудесах быть может? И гипнотизировать кого вдобавок? Не начальника ж милиции с супружницей и не гостя ж их, по виду не простого явно. Саша Ножницы не подходил – его гипноз не брал, маг вчера определил в гостинице.
Неизвестно, как сложилось бы знакомство, если бы не сын начальника. Возвратился он как раз из школы, поздоровался с гостями вежливо. Снял пальто в прихожей, шапку, в шкаф повесил всё и пошёл к себе, а Николай Петрович, окуляры мощные заметив на глазах ребёнка, у родителей спросил с участием:
– Это что же за беда у хлопца?
– Да, великая беда. Уж не лечил кто только, – мама всхлипнула, – а мальчик-то какой хороший.
– Разрешите посмотреть? Я практикую, иногда бывает, если с нервами чего не так.
– Да пожалуйста. Андрей! Андрюша! – мама сына позвала. Тот подошёл.
– Николай Петрович хочет глазки посмотреть твои, – погладила по голове ребёнка, – не стесняйся, подойди поближе.
– Плохо видишь?
– Плохо!
– Хорошо, присядь, Андрюша, в кресле. Прошу присутствующих не двигаться, не разговаривать, не отвлекать.
Зачарованная публика замерла, боясь дыханьем даже помешать процессу. А маг дрожал и трепетал, не подавая виду. Как в тот момент хотел он, чтоб гипнабельным, во-первых, оказался мальчик и, во-вторых, психотерапия чтобы помогла ему. Вероятность тут была невелика. Неудача если ж, лилипутиков тогда в охапку и в другую поскорее область от великого греха подальше. Дань копеечная, маг платил какую заму Магомедикова капитану Петрушкину, веским аргументом, чтоб остаться, тут была бы вряд ли. А гастроли в Чу великолепно шли, деньги капали без напряжения вполне приличные.
Началось лечение. Андрюша в кресло сел. Хохотушечкин, напротив, стал и, глазами ввинчиваясь в пацана прижухшего, монологом, словом мастерским, поставленным в гипнотический ввёл сон ребёнка.
Спит мальчик. Оцепенела в ожиданье публика. Психотерапевт же не торопится. Кто дело знает – не спешит. При ловле блох спешат. Шепчет спящему гипнотизёр на ушко. Вслушиваются напряжённо болеющие за удачное выздоровление, но не разбирают ничего совсем, лишь отдельные слова без смысла до сознания едва доходят.
Кульминация.
– Вставай, Андрюша! Просыпайся! – маг вскричал.
– Ты видишь замечательно и без очков!
Встал Андрей, в недоумении водить глазами начал вкруг себя по сторонам. Тут кукушка на часах заохала. На неё взгляд перевёл ребёнок и опешил. Видит цифирки, в очках как будто, а хотя без них.
– Мама! Мама! – заорал. – Я, сколько время, вижу!
Всё что хочешь ожидали папа с мамой, но не этого. Всё угодно что, но не того вот только. И с трудом в реальность начиная верить, стали медленно входить в неё, а у мага с сердца груз как будто.
Хасида Хамидовна заметалась от радости. К шкафу кинулась сперва, за книжками. Набрала десяток, видно думая прочесть дать сыну. На бегу про телевизор вспомнила и, на пол, охапку бросив, до него метнулась. Включает, на нервах вся, а включить не может – руки, как у алкаша, трясутся. Ей помог Иван Данилович, вспыхнул наконец экран – смотрит мальчик без очков на диктора и от радости так и сияет весь.
Чуть придя в себя, кинулись родители на избавителя и давай целовать, обнимать давай. Задушили б, не калмыцкий гость когда – кое-как освободил беднягу.
А Петрович, не заставили чтоб развлекать, подходящий подобрал момент:
– Вы простите, милые родители, не смогу я только нынче развлекать вас больше. Столько жизненной энергии сейчас отдал, не восполнить и за год какую.
– Да какой там развлекать!
– О чем вы это, Николай Петрович? – папа с мамою хотели было снова мага заключить в объятья, и опять Иван Данилович пришел на помощь:
– Нет, друзья мои! Нельзя так, право! Не даёте выпить, закусить гостям! Прямо-таки неприлично очень!
Возымели действие слова, и села наконец компания за стол заждавшийся. Радостный хозяин сам разлил спиртное и сам тост провозгласил торжественно:
– Дорогой Николай Петрович! Сразу буду я с тобой на ты, как со старым самым лепшим другом! Ты сегодня подарил мне в жизни самый лучший день из всех, что я досель прожил! Ты вернул в дом этот радость! Потому, имей в виду, он стал твоим теперь. Можешь заходить и жить в нём, сколько хочешь и когда захочешь! А за помощь за твою бесценную вот, пожалуйста, прими дар скромный.
«Волга» во дворе стоит – вчера пригнали – не сидела муха. Стоимость на рынке сорок тысяч. Хоть машиной забирай, а хоть деньгами. Это сам, как пожелаешь только. Мало если, не стесняйся, говори, добавлю.
Закачался маг, чуть не свалился было. Полагал-то, без конфуза дом покинуть царственный, и то удача, а с богатством чтоб таким великим – не укладывалось просто в голову. Сорок тысяч – это три нормальных дома или два хороших, а один коль, так хоромы царские, за которые легко потянут к прокурору на ковёр, Буратино чтоб спросить богатенького:
«Гражданин, обязанный по штату нищим быть, где несметные богатства взяли?». И хоть мямлите в ответ, а хоть не мямлите, два возможных варианта только в ситуации подобной будут: отберут – посадят, не посадят – отберут. То есть ежели не шутить один всего-навсего вариант.
Почему Петрович выбрал «Волгу», я того не знаю, может быть, шокирован подарком был настолько, не обдумал что решенье правильно? Может, что ещё? Но тем не менее, встав с ответным тостом, Николай Петрович провозгласил торжественно:
– Коль от души даёте сей подарок царский мне, приму!
И готов служить вам так же верой-правдой дальше!
Ну и стали отмечать выздоровленье мальчика.
Гость калмыцкий, малость лишнего хватив и привыкший по профессии подозревать, груздь солёный помещая в рот, посмотрел на инвалида искоса:
– А чего тебя не вылечит всесильный лекарь?
Саша Ножницы замялся, что сказать, не зная, ну а дня герой, освоившийся с обстановкой, не полез за разъяснением в карман глубокий:
– Сашу вылечим, хотя запущенный довольно случай. В детстве проще бы намного было, дело времени его леченье. Саше, будучи уже хорошему, не понравились слова такие. Не вязалось сказанное пред сном вчера: «Только бог тебе один поможет!» и обидное: «В мешок и шилом».
«Заливает, набивает, видно, цену, – для себя определил бедняга, – но зачем боль причинять душевную болтовнёй такой в моём присутствии? Мучить для чего, когда козе понятно, что фактически неизлечим я?». И заёрзал змей недобрый в разобиженной душе, расстроенной и притом ещё серьёзно пьяной.
Точно выкинул бы фортель Саша, омрачивший праздник всем присутствующим. Слава богу, получалось это у него отменно, был когда под мухой. Положение спасла хозяйка и, всплеснув руками, ошарашила похлеще, чем хозяин, за столом сидящих:
– Дай вам бог выздоровленья, Александр! Не обидьте, вот возьмите деньги. Вот три тысячи, прошу, от всей души примите. Николай Петрович коль помочь не сможет, пригодится на врачей других.
Саша Ножницы, взяв деньги, почему-то посчитать их пожелал, будто получил не дар, а долг, правда, вовремя успел опомниться и себя не показал смешным.
Пира окончание и не маячило. Николай Петрович же, однако, посчитал благоразумным более хлебосольный этот дом покинуть, до того как не испортили картину славную, что обычное на пьянках дело.
– В Погореловке, – он сообщил, опорожнив стопарь, – выступление у нас сегодня. Очень рады бы не расставаться, да нельзя: работа есть работа.
Попрощались, выпили на посошок, и:
– Вы за «Волгу» не переживайте, – успокоил, пожимая руку, чувадальский страж. – Ваша ласточка. Когда хотите, забирайте, без проблем в один секунд оформим.
Сунула Хамидовна пакет Петровичу:
– Тут и выпить вам, и закусить, голубчик, далеко ещё, поди, до вечера.
Взгляд, которым одарила мужа благоверная жена при этом, почему-то был суров, но внимания на то не обратил никто, так уж очень хорошо всем было. Шёпот я её расслышал только:
– Ну какая жадина! Какая жадина! Свет не видывал таких жадоб!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
