Текст книги "Бортовой инженер Вселенной"
Автор книги: Владимир Жуков
Жанр: Повести, Малая форма
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)
– Старый подслеповатый мужчина смотрел телевизор и вдруг как заорёт: «Эй! Мать, поди-ка сюда! Ты погляди, чего эти извращенцы показывают по телевизору!!!». Жена пришла из кухни, посмотрела на экран и говорит мужу:
«Надень, старый пень, очки. Это Фидель Кастро банан кушает!».
Капитана очередь – капитан готов:
– Стало мужику в больнице совсем хреново, дело к концу идёт, ничего уж не соображает. Ну и просит, как предсмертное своё желание, дали чтоб поцеловать Хрущёва в лоб. Орёт на всю больницу: «Хрущёва поцеловать хочу!» – хоть ты убей его. Так криком достал всех, что одна медсестра снимает лифчик и даёт поцеловать грудь. Приложился мужик, довольный. «Спасибо, – говорит, – Никита Сергеевич! Уважили, так уважили!». Медсестре комплимент понравился. Снимает она трусы и склоняется к лицу пипиской. Целует тот и в умилении восклицает:
«господи! Неужели Фидель приехал?».
Анекдоты хотя и развлекли, и подвоха гости никакого не ожидали, но, однако, зреющая в подсознании напряжённость явно начинала мешать. Потому, когда настала очередь лейтенанта, кочегар остановил его:
– Я считаю, что в интересах коллектива стоит поединок прекратить ваш и промочить горло. И потом, разве можно так – всё про Кастро да про Кастро только? Вы, я понимаю, тут вдали от Родины в поле информационном, так сказать, ином. Но давайте пожалеем нашего гостеприимного революционера, выпьем за него и за Чапаева возьмёмся лучше.
С Шуховым, легко разрядившим обстановку, согласились все и закивали дружно. Выпили по глотку рома, закусили и кочегар:
– Про Чапаева, – сказал, – я первый. Получает Василий Иванович задание: для поступления в академию дома написать сочинение на тему «Как вы проводите свободный день?». Сел Чапаев за стол и пишет: «Проснулся утром, выпил маленькую – ни в одном глазу. Выпил ещё одну маленькую – совершенно ни в одном глазу. Пришёл Петька, принёс четверть. Стали пить вдвоём. Накачались вусмерть. Взяли броневик, поехали в деревню к бабам. Смотрим, Фурманов на берегу сидит. Мы ему: «Фурманов! Поехали с нами в деревню к бабам!». А он: «Пошли вы на хрен с вашими бабами, гонорею вчера поймал, хрен из марганцовки не вынимаю!». Вошедший Петька, заглянув через плечо, фыркнул брезгливо: «Что ты, Василий Иванович, пишешь! Тебя с таким сочинением в тюрьму не примут! Порви всё и пиши, как читаешь книги, как на рыбалку ходишь». «А ведь и правда, Петька, – ему Чапаев, – как-то сразу не допёр, однако». Взял новый лист бумаги и стал писать: «Проснулся утром, прочитал тоненькую книжечку – ничего не понял, прочитал ещё одну такую же – опять ничего не понял. Пришёл Петька, принёс «Капитал» Карла Маркса, стали читать вдвоём, начитались до отуманения, но поняли исключительно всё. После этого взяли броневик и поехали на рыбалку. Едем, смотрим, Фурманов на берегу сидит зачитанный-зачитанный! Мы ему: «Фурманов! Поехали с нами на рыбалку!». А он нам: «Пошли вы на хрен с вашей рыбалкой! Вчера сходил, до сих пор в марганцовке крючок держу!».
Только кочегар умолк, второй штурман, лейтенант Мимушкин, заметил:
– Лично я не согласен с идеей нашего кочегара насчёт гостеприимного Фиделя Кастро. Наоборот, слышал я, человек он с юмором и вряд ли обидится на хороший анекдот. Полностью уверен, что лёгкая импровизация последнего анекдота вовсе б не помешала. В месте, когда Петька и Чапаев «Капитал» читают, я бы вставку сделал. Вот, прошу, послушайте.
«Принёс Петька «Капитал» Маркса, начали читать. Пригляделся Чапаев к обложке и говорит: «Слушай, Петька, а ведь этот Карл Маркс очень здорово на Фиделя Кастро смахивает». – «А ты откуда знаешь, он ещё ведь не родился даже?» – «А ты откуда?».
Чувствуя, что болтовня полностью себя исчерпала, бросились гвардейцы в пену карибскую и, блаженствуя, умолкли там.
В тот самый день, когда лётчики наши в гостинице забавлялись, БИВ и девушки расслаблялись после фейерверка карибского.
– Всё равно я не понимаю. Как мы дальше будем существовать? – озабоченно спросила Надя.
– Я не понимаю тоже, – Люба вслед за ней.
– А мне как-то по барабану? – улыбнулась Вера, совершенно не переживая о предстоящем?
– Как это по барабану? – вспыхнула Надежда. – Что, ты маму не хочешь видеть свою?
– Не хочу. О себе думайте.
БИВ посмотрел на красавиц, обнял их и, вздохнув тяжело, просто сказал, но искренне:
– Я вас очень люблю, девчонки! Вы теперь навсегда мои!
– Это мы, конечно, поняли, – вздохнула, явно переживая, Надя, – только как с роднёй, с друзьями быть, с мамами, с папами, с братьями, с сёстрами, ждут которые нас не дождутся?
– И об этом я подумал тоже. Они не заметят вашего отсутствия.
– Это как?
– Очень просто. Вас они дождутся. Считаю, что оптимальный вариант – никого не беспокоить, оставить на Земле двойников ваших. Подмены не заметят. И вы получите могущество и бессмертие, и родители переживать не будут. Разве плохо это?
– И мы будем, как по телевизору, наблюдать за происходящим с нашими фантомами и, если надо, даже сможем вмешиваться?
– Расстояние позволит если, почему же не вмешаться?
– У меня вопросов больше нет, – Надя руки развела.
– И у меня нет, – Люба вслед за ней.
– А у меня и не было, – завершила Вера.
На Варадеро опустился красивый карибский вечер. БИВ лежал на песке, а девчонки рядом.
– БИВ? – после недолгой паузы спросила Вера.
– Да?
– А скажи, ты будешь нам изменять?
– Нет.
– Даже если когда-нибудь, оставив дома нас, через много тысяч лет снова мимо Земли несясь, вдруг захочется тебе расслабиться, оторваться, так же как сейчас?
– Ваш вопрос полностью лишён смысла. Во-первых. Как я смогу изменить, если мы становимся одним неделимым целым? Говорить следует не «если мне захочется», а «если нам захочется». И потом, опять же если мы становимся единым целым, как я вас смогу одних оставить?
Я смотрел на БИВа и недоумевал: нырнул погулять на Землю, а вышло нечто совсем иное. Но видней ему, высшему существу, нам, баранам, непостижимому!
– Всё равно непонятно, почему ты с нами поступил так, – проворчала Вера, – вроде и бесконечная жизнь, и могущество, а ведь для простого существа земного обычная человеческая любовь может быть дороже обретённых сих даров великих.
– Достала, Верочка! Мучает тебя детская болезнь перехода из примитивного состояния в более совершенное. Ту великую любовь к гнусному гомику, которую ты носила в себе, я бы никогда и ни за что не уничтожил, будь она к нормальному человеку. Чувство это не имело правильного естественного завершения, а бессмысленное наслаждение переживанием есть не что иное, как извращение, называют на Земле у вас которое – мазохизм. Ты представь только, что было бы, не вмешайся я! Это по тебе, а вот по Любе и по Наде – тут ясней и проще. Да, собственно, что это я убеждаю всё и убеждаю – поглядим, давайте.
Хлопнул БИВ в ладоши привычно, и трёхмерный вспыхнул куб под зонтиком.
Окраина Чу. Песчаный карьер. Милый летний, почти карибский вечер. «Ява», сияющая рубином в лучах заката, стоящая на берегу. Рядом с ней Люба, Надя и парень.
– Вот это да! – воскликнула Вера. – Это ж Вовка с пятого курса с нами!
Дело идёт к концу. Компания собирается. Ехать до дома недалеко, потому втроём садятся на мотоцикл. Возле указателя «НА РОСТОВ» дорога сворачивает направо. Едут весёлые и довольные. Ничто не предвещает беду. Из-за поворота показывается едущий навстречу полуприцеп, загруженный под завязку большими трубами. Вдруг одна труба, оборвав проволочное крепление, скатывается на бок, и… три юные головы оказываются в ней, а три тела без них продолжают свой недолгий путь и заканчивают его в кювете…
Хлопнул БИВ в ладоши, куб исчез.
Нервно налив полстакана рома, кочегар выпил его большим залпом и обиженно вдаль уставился. А у девочек от стыда щёки, словно помидоры, стали. Бросились все они на БИВа, и закрылось над Карибами солнце, и сияние началось, интереснее гораздо прежнего.
Глава тридцать первая. У Фиделя
В то время, когда информация о посадке на Кубе по неисправности стратегического ракетоносца ещё не дошла до Центрального комитета партии, в Дальней авиации спешно зашевелились, пытаясь как можно быстрее и надёжнее скрыть от руководства опасный факт. В том, что известие о вынужденной посадке не одну собьёт папаху с генеральских голов, в том не сомневался никто. Потому сразу же после организованной Шуховым посадки, был отправлен «Антон» на Кубу. Вёз он двигатель с собой и инженерно-техническую группу для его установки, в которой оказался как раз нам уже знакомый старший техник по электрооборудованию, гвардии старший лейтенант Зернов – великолепный, тренированный советский стрелок металлическими шариками из рогатки.
Рембригаду встречали совсем без помпы, тише, чем ракетоносец, севший на вынужденную. Генерал-лейтенант Кривоплясов не посчитал нужным прибыть на встречу транспортника. Не тот статус, бегать чтобы, как лейтенанту безусому, каждый день по жаре нерусской. Закатили самолёт, и в гостиницу людей, где однополчане уж своими успели стать.
Шухов, увидев Зернова, обрадовался.
– Ты прямо не можешь без «Энтерпрайза», – воскликнул, пожимая руку. – Тут он где-то ошивается поблизости. Рогатку-то не забыл?
– Как можно? И рогатку, и полный боекомплект.
– Это хорошо. Нам Аркадий Палыча ещё б сюда, для комплекта полного, вот бы пошухарили!
– Не то слово.
– Ничего. Обещал найти – найдёт.
– Захочет, найдёт, конечно, только, думаю, сейчас что не до нас ему…
– Ладно, – остановил кочегар, – располагайся, кушай, отдыхай, купайся. Вечерком чего-нибудь придумаем.
Я рассказываю вам рассказываю о похождениях своих героев, но кажется, что пора вспомнить незаслуженно оставленного полковника Садистова. Чувствуя ваше естественное несогласие: что, мол, о пьянице вспоминать? Лежит себе да лежит, никого не трогает. Что тут интересного может быть? Был бы вполне согласен, если бы не знал, что случилось с комполка на Кубе. А произошло такое с ним, что даже в пьяном и больном воображении нельзя представить.
После того как гермафродит Хрущёва приземлился на Кубе, а БИВ с подругами вышел из самолёта, пьяный полковник остался почивать там, где его оставили.
Экипаж, бывший уже на Кубе и знавший хорошо вкус настоящего рома, моря прелести и кубинок очаровательных, даже не подумал о том, что полковник может остаться почивать в самолёте, а не покинет его вместе с доставленными персонами. Закрыл бортовой инженер самолёт поспешно – и скорее с летунами в рай.
Полковник Садистов, через несколько часов проснувшись, обнаружил полное отсутствие выпивки, потому как постарался на славу ранее. Кое-что перекусить на столе осталось, а вот похмелиться не было ничего. Перспектива маяться с исключительно сурово головой больной совершенно не была красивой.
Прошёл болезный пилот в зад самолёта, к выходу, и повернул кран открытия входного люка, того самого, который открывался вниз и был трапом одновременно. Кстати, я уже рассказывал, что это уникальное приспособление главный конструктор гермафродита Николай Андреевич Туполев окрестил оригинально – ишачий хуй.
Вышел полковник на тёплый, ароматный воздух. Ночь чудесная, на небе звёзды. Освещается стоянка. Увидела охрана советского полковника, выходящего из советского самолёта, поприветствовала и пропустила.
Пошёл командир полка по улице, смотрит по сторонам, любуется карибским чудом, сроду и не думал увидать какого. И всё б оно нормально было, сделай ему особист Славуня вовремя чёткий и исчерпывающий инструктаж. Расскажи про контрреволюционную эмиграцию. Но не было сей необходимой беседы, и потому, сам не поняв как, оказался мужик… Ни за что не угадаете где!.. На американской базе Гуантанамо!
Как? Догадаться нетрудно, что тому виною всего-навсего был змий зелёный вкупе с пресловутой контрреволюционной эмиграцией.
Не слабо? Думаю, не хило для ЦРУ! Сам советский полковник, командир полка стратегических ракетоносцев персоной собственной! Не слабо!
бог с ним. Уроком будет. Может быть, пойдёт на пользу даже, глядишь, и пересмотрит отношение своё к спиртному безалаберное такое, беспардонное. Но, как говорится в Священном Писании: «Не судите, и не судимы будете!».
Да мне и не хочется подробно освещать сей компрометирующий, малопривлекательный факт, но, однако, руки чешутся поведать вскользь о нём, хотя б совсем немного.
После того как из полковника выветрился мешающий адекватно думать алкоголь, предстал он под очи ясны мурых цээрушных специалистов. И вот тут самое интересное началось. Крутят комполка и так и сяк, без пристрастия пока, добром одним, тайны выудить военные желая очень. И мужик старается разгласить чего-нибудь, дабы заслужить расположение американцев, а не может, потому как ничего не знает. Кроме собутыльников фамилий – ничего, ни секретной буковки какой, цифирки ну хотя бы завалящей самой.
Разумеется, «совсем ничего» быть не могло, в ЦРУ людей для того и готовили, чтоб они из камня тупорылого информацию получить могли, а не то что из человека живого, пусть даже окрещённого военным авиационно-техническим сообществом – деревянный предмет. Кое-как, по косвенным признакам, кое-что известное подтвердили, а вот нового так и не узнали ничего.
«А что? – подумал я. – Такое положение вещей, когда офицер выболтать по незнанию ничего не может, – штука для обороноспособности и боеготовности государства весьма полезная. Надо нашему Генштабу на заметку взять». Но одну тайну, хотя и не особо важную, но всё равно тайну, всё же выудили у задержанного. Рассказал-таки полковник, что на случай неожиданной боевой тревоги хранится в части неприкосновенный запас жидкого препарата моментального отрезвления. Не знали американцы про то, догадывались, но не знали. Тут же всё на место стало, ясность полная пришла в вопросе, всё польза какая-никакая – с драной овцы хоть шерсти клок.
Но зато полковник Садистов поставил перед мурыми аналитиками ЦРУ тяжёлый, практически неразрешимый вопрос: как можно, будучи законченным алкоголиком, дослужиться до звания полковника и до должности командира полка стратегической авиации? Как можно было в таком состоянии обеспечивать функционирование его? Американские ВВС такого потенциала живучести не имели и не предполагали даже, чуть хотя бы к нему приблизиться, в самой дальней и заоблачной перспективе. Сей возникший неожиданно вопрос здорово заставил призадуматься специалистов по обороноспособности в Пентагоне.
Пусть думают, соображают пусть, деньги отрабатывают пусть буржуйские, а полковник Садистов сидит себе в респектабельной спецквартире ЦРУ на базе Гуантанамо да ром потягивает. Решают американцы, что делать с ним – вербовать, не вербовать красавца, или же обратно отвезти туда, откуда взяли только? Боязно такого болвана к деятельности интеллектуальной и специфической привлекать.
Думают американцы, а командир полка стратегических бомбардировщиков ждёт по себе решения да потягивает ром гаванский, правда в дозах вполне умеренных, потому как вволю не давать решили. Чешет репу пилот пленённый и того не знает, что на другом конце Кубы приземлился ракетоносец его полка, что двигатель для него уже привезли на «Антоне» и скоро ставить будут на самолёт, экипаж что отдыхает замечательно на другом конце Острова Свободы. Вот порочная что страсть делает!
После прилёта транспортника, когда совсем свечерело, офицер по особым поручениям ГСВСК, капитан Бортников, в гостиницу принёс гитару. Протянул Шухову её:
– Ты, хвалились коллеги, Высоцкого выдаёшь неплохо. Вот инструмент хороший, шестиструнка правда, не играют тут на семиструнных.
Кочегар оживился, руки чесались, как хотелось поиграть, попеть, и повезло вот.
– Замечательно! – воскликнул он. – А то, что шестиструнка, – не беда. Паганини вообще на одной струне классику выделывал.
Взял Шухов гитару в руки, перестроил на семь, опробовал на аккордах и запел с задором, как не пел давно:
Куба, любовь моя,
Остров зари багровой,
Песня летит над планетой, звеня,
Куба, любовь моя!
Авиаторы подхватили, и над курортом песня красивая полетела, та, которую на Кубе прекрасно знали. Вышло так здорово, что казалось, будто и так бесподобный вечер ещё хорошее стал. Потом были несколько песен Высоцкого, а ещё чуть попозже капитан Бортников и Рауль Марти организовали два «козлика», два «ГАЗ-69Б» – без тентов, но с шоферами. С трудом разместившись в них, двинулась интернациональная компания по Варадеро, с песнями под гитару.
Когда поющий кортеж ехал мимо объекта №101, где как раз мило беседовал БИВ с подругами, Надя, услышав русскую песню и голос, показавшийся ей знакомым, воскликнула удивлённо:
– Это голос кочегара Шухова!
– Совершенно верно, – БИВ подтвердил догадку, – я же обещал нашим товарищам, что скоро встретимся, и вот пожалуйста! Самолёт Шухова, вылетевший на задание в Южную Атлантику, сел на вынужденную посадку на Острове Революции.
– И стрелок тут? – поинтересовалась Люба.
– И стрелок. Прилетел с двигателем и ремонтной бригадой на транспортном самолёте.
БИВ нажал на кнопку вызова. Тотчас явился офицер.
– Мне необходимо срочно доставить сюда из группы прибывших советских авиаторов двух человек: бортового инженера гвардии, старшего лейтенанта Шухова и техника по электрооборудованию, гвардии старшего лейтенанта Зернова. Команданте ожидаю завтра в обед.
Офицер, приняв распоряжение, кивнул и вышел.
Едут советские офицеры на «козлах» хорошие. Рауль Марти, никогда досель не пивший столько, преуспел в день тот в сём небогоугодном деле особенно. И вот незадача: когда трезвый шофёр-кубинец беспокойно стал жестикулировать – мол, нельзя дальше, – лейтенант указал прямо по курсу и по-русски приказал:
– Вперёд!!!
Ехать в направлении, так испугавшем шоферов, пришлось недолго, пять минут всего от силы только. И вот путь разбушевавшемуся кортежу преградил вооружённый «калашниковым» часовой. Пьяный Рауль что-то сказать хотел, только тот без предупреждения дал в небо очередь, резко всю компанию протрезветь заставив.
Жаль, но отрезвление пришло поздно: к часовому уже мчался караул на трёх «газиках». Что-то был за важный такой объект, я не знаю, но достаточно серьёзный, видно, потому что из плотного оцепления обнаживших стволы автоматов вышел не кто-нибудь, а сам команданте, сам Фидель Кастро, про которого только вот, пели песню.
Поняв всё и потому не задавая лишних вопросов, Фидель что-то сказал на испанском начальнику караула, и перевёл тот на чистейшем русском:
– Вы граждане иностранного государства, и вы свободны! Шофер тоже, так как, что ни при делах, понятно, а вот этого красавчика расстрелять, прямо тут, не отходя от кассы! – указал на трепещущего от страха Рауля.
Сказано это было так, что ясно стало: расстреляют тёзку команданте без суда и следствия сию минуту.
Вывели кубинского лейтенанта из машины и повели в кусты. Взвёл начальник караула затвор и решил дождаться, пока разъедутся, а Фидель Кастро только в машину сел, как к нему подъехал и резко затормозил «газик» ещё один, выскочил из которого офицер взволнованный.
– Команданте! господин Щукин срочно требует офицеров Шухова и Зернова! Вам назначил аудиенцию в обед на завтра!
– Шухов! Зернов! – крикнул Фидель Каастро.
– Я!
– Я! – выпалили друг за другом кочегар и техник.
Расплылся Фидель Кастро в улыбке, а взволнованный офицер к авиаторам обратился:
– Выходите, пожалуйста, вас Аркадий Павлович Щукин с сопровождающими лицами ожидают. Вас сейчас к нему доставлю прямо.
Шухов, поняв то, что на коне, вылез из машины, таща за собой Зернова одной рукой, а другой – гитару, и к Фиделю сразу. А тот сам к дорогим гостям, к товарищам гой еси Аркадия Павловича, и обоих за руку. Кочегар же, видя, что кубинскому лейтенанту жить осталось ничего почти, с просьбой поспешил к монарху.
– Уважаемый команданте! Лейтенанта Фиделя Марти тоже будет рад видеть Аркадий Павлович и рассердится, коль расстреляете!
Что было Фиделю делать, отпустил он приговорённого, а тот прыгнул вместе с авиаторами в «козла» подъехавшего и прижух бледный на сиденье боковом. А Шухов, осознав, что позади плохое, к переводчику обратился:
– Переведите, пожалуйста. Можно, команданте, мы вам песню на прощанье споём про Кубу?
Улыбнулся Фидель и кивнул согласно.
Взял Шухов гитару, и снова хор советских авиаторов, и перепуганных и хорошо подогретых ромом, песню на-гора выдал:
Куба, любовь моя!
Остров зари багровой!
Песня летит над планетой, звеня!
Куба, любовь моя!
Когда песня закончилась, команданте захлопал в ладоши, и довольный тем, что и песня хорошая, и что дождался наконец аудиенции у могущественного товарища, больше не гневался, не кричал. Только перепуганные насмерть кубинские шофера развернули «газики» и пулями полетели от места гиблого – в пол педаль и дороги не разбирая. Высадили у гостиницы гостей и испарились тут же. А Шухов с Зерновым и Раулем Марти вскоре подъехали к объекту №101.
У ворот встречал БИВ с подругами. Обнялись, как старые боевые друзья, а Шухов гитару взял и начал петь:
Я вам мозги не пудрю,
Уже не тот завод.
В меня стрелял поутру
При жизни целый взвод!
За что мне эта злая,
Нелепая стезя,
Не то чтобы не знаю,
Рассказывать нельзя.
Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял.
И взвод отлично выполнил приказ,
Но был один, который не стрелял!
– Как ты замечательно поёшь! – воскликнула Вера.
– Жаль, в вагоне гитары не было! – Люба вслед за ней.
– А чего ты именно с этой песни начал? – удивилась Надя. – Именно с такой трагической?
– В честь вот этого нерасстрелянного красавчика, – кочегар указал на Рауля Марти, – только что Фидель приказал прикончить без суда и следствия.
– И за что же? – спросил БИВ.
– Заблудили на какой-то объект секретный. Попросил помиловать, на тебя сославшись: мол, пристрелите доброго человека, рассердится Аркадий Павлович. Вот он, заново родившийся!
БИВ пожал лейтенанту руку, а тот:
– Спасибо, – поблагодарил, – только отпустите меня, пожалуйста, к жене домой, после выпитого и пережитого никакой совсем.
– Понимаю, – улыбнулся БИВ, – иди с богом.
Ушёл Рауль, а компания восстановленная, наконец, в составе полном пела громко до утра самого и танцевала до изнеможения на берегу.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
