Текст книги "Девушка, которой нет"

Часть III
Фея и ад

Но вот тогда-то и придет настоящая, подлинная Смерть, а не та, которая сейчас, дура, финтифлюшка, ее и обмануть нетрудно…

Юрий Мамлеев

Сама по себе принадлежность к роду человеческому решительно ничего не значит – это просто дурачащее внешнее сходство.

Роберт Музиль

На месте нашего фальшивого мира должен был существовать настоящий; мир, подлинный во всяком своем проявлении; теперь же приходится интуитивно отличать органические части от искусственных, задавать себе вопрос, подлинны ли страдания раненых и хладность убитых.

Ольга Славникова

Глава 1
Доктор, каковы шансы, что это мой сон?

Muse: «Apocalypse Please»

Столица задыхалась от жары. Кратер и Саня сидели в прохладных покоях пентхауса, пили пина-коладу и наблюдали ядовитое марево над городом. – Чего ждать? – торопился Саня. – Ни я, ни ты не сомневаемся. Колем дурь, и всё – прощай молодость, отправляемся в путешествие.

– Ну что ты за человек такой? – возразил Кратер. – Решили в шесть, значит – в шесть. У тебя покушать имеется?

Кораблев возмутился:

– Двадцать минут осталось! И ты спокойно пойдешь жрать мои шпроты?!

– Пойду.

Кратер вышел на кухню, покопался в холодильнике. Скоро к нему присоединился Саня. Соорудили бутерброды.

– Все это получится излишне мелодраматично. – Саня озвучил свои мысли. – Представляешь заголовки газет: «Два гея из противоборствующих московских группировок, не имея возможности быть вместе, предпочли смерть…» Или: «Люберецкие Лаура и Лафарг…»[14]14
  Лафарг, Поль (1842–1911) – французский экономист и политический деятель. Поль и его жена Лаура неоднократно заявляли, что, как только наступит старость, мешающая им вести борьбу, они покончат жизнь самоубийством. В 1911 году они сдержали свое слово.


[Закрыть]

– Что ты предлагаешь? Прямо сейчас разбежаться? Придумывать новый способ суицида? Разрушить мозг смертельной дозой «ДОМа-2»?

– Нет. Ты же сам говорил, времени у нас меньше, чем у фигуристов в короткой программе. Может быть, пока мы тут шести ждем, Всеблагие, Всемогущие руки тянутся к главному рубильнику и выключают несовершенный мир, где скитается твоя покойница. Давай хотя бы записку с объяснением оставим – так и так, предполагаем, что человечество переживает катаклизм. Решили уйти из жизни, чтобы в другой реинкарнации разобраться, что к чему.

– Ты еще правду предложи выдать – мы умираем во имя любви. Тогда напишут: «Фанаты-извращенцы покончили с собой, не дождавшись замужества Ксении Собчак!!!»

Молча они прокрутили в голове другие варианты возможных заголовков.

– Боишься, Орфей? – спросил Кратер.

– Не знаю. Компот какой-то внутри. Вера, надежда, любовь… Одновременно что-то животное истерично скребется, верещит: «Лажу вы затеяли, братцы! После пяти кубиков барбитала натрия не просыпаются…» И уж тем более не разыскивают прекрасных покойниц в тридевятом государстве, о котором знаем ты, я и Костя Кассандра. Три олигофренда. Я ошибки боюсь и вечных мучений от того, что сделал не так и теперь не исправить.

– В рейтинге моих страхов этот – не самый выдающийся. Есть покруче. Например, проваливаешься в болото и медленно тонешь. И – никого рядом. Или вдруг наступает беспросветная тьма, ты ползаешь в ней и точно знаешь, что вокруг ужасные слизистые монстры-пиявки, которые будут медленно переваривать тебя. Или: просыпаешься в гробу и…

Кораблев пробурчал:

– Вот-вот, наша перспективка… – и попытался вывести разговор в другую колею: – Слушай, ты описываешь точную иллюстрацию среднестатистической судьбы. Давай лучше о деле.

– Что тут говорить? Жмуримся, потом разбираемся. Ищем твою Евридику. Мужественно преодолеваем все препятствия.

С каждой секундой все невероятней казалась перспектива вот так просто взять и убить себя.

У Кратера запиликал телефон. Он прочитал sms’ку, недовольно пробурчал:

– Это от Шамана. Не могу пересказывать эту паранойю… – и протянул мобилу Сане.

Кораблев взял телефон, глянул на экран:

«Не боись, щеглы. Расклад такой, что за любую из Вселенных не дашь и кочерыжки. Прощайте».

Саня посмотрел на часы и подбодрил напарника:

– А-а-а, лепись оно всё конем!.. Гони нашу дозу.

Queen: «Death On Two Legs»

На лице Феи маской застыло выражение отстраненности. Сомнения, переживания, боль спрятаны под забралом равнодушия. Скрыв свои зудящие внутренности, еще не полностью обглоданные временем, она легко расправлялась с непокорными мира сего. Пустотой своего взгляда лишала их уверенности. Словно табуретки вышибала из-под ног приговоренных висельников.

Викентий Сергеевич не учил быть жестокой, не учил быть бесцельно мстительной – Черной Мамбой без Билла. По своей воле она стала мечом, разящим без чувств и сожалений.

Девушка шла по Тверской к очередной цели. Всего-то делов – как нож сквозь масло пройти через все кремлевские бастионы и разрушить иллюзию очередного ублюдка, который надеется, что после смерти способен созидать, изменять, перестраивать этот мир мертвых.

Еще неделю назад Фея прибегла бы к всевозможным шумовым эффектам, с ветерком промчалась по столице, погоняла старушек по клумбам Александровского сада, изрешетила пробоинами красные кремлевские стены.

Прошли лихие денечки, утомили стрельба, грохот, визг тормозов.

Фея запрокинула голову в безликое мутное небо и поклялась: «Больше не буду ждать его! Я уже дважды мертва. Осязаемый до дрожи шрам смерти во мне перечеркнул меня. Отгородил от жизни и от любви. Даже если я вновь встречу Саню, даже если он спустится за мной на огненной колеснице, ничто не шелохнется внутри…»

Тяжесть того, что она таскала в душе, возросла многократно – ноша остывающей любви намного тяжелее, чем переживания о завершившейся жизни.

За двести метров до Арсенальной башни Фея начала экспериментировать с одеждой – фата и длинный подвенечный наряд, деловой костюм кофейного цвета, кимоно. Наконец, черное вечернее платье с разрезом, растекающимся вверх по спине прямо из темноты между ягодицами.

Остренькие каблуки не ладили с брусчаткой Красной площади. Фея нетрезво покачивалась, бриллианты на шее сверкали. Строгий солдатик у ворот напряженно сосредоточил взгляд в районе ее побледневшего лба.

«Прицельно смотрит. Глазами ощупывает плацдарм для пули. Опять убивать. Почему же я так и не научила покорности эти проекции? В этом унылом мире судьба живых все еще неподвластна мне?»

Фея достала пропуск. Солдатик несколько раз пробежал глазами текст. С каждым разом возрастала настороженность движений.

– Извините, вам придется пройти со мной, чтобы уточнить детали вашего посещения.

Кивнул на дверь в башне.

Смертельный приговор. Во время выпада Фея почувствовала в ладонях холодную пупырчатую рукоять шпаги. Колющее движение руки завершилось ударом в сердце. Солдатик оседал на землю, напарник за его спиной выхватывал из кобуры пистолет, а во взлетающей левой руке Феи уже появился пистолет-пулемет. Шпага из правой руки не долетела до земли, а пальцы выхватывали из воздуха второй «Каштан». Теперь она стреляла с двух рук.

Пули выбивали искры из многострадальных кремлевских камней и брызги крови из тел дрессированной кремлевской охраны.

За минуту сопротивление было сломлено – ни пуля, ни рикошет не отметились на изящной фигуре девушки. Фея научилась хранить свое тело в неприкосновенности.

Так же покачиваясь на каблуках, она не спеша двинулась вдоль Арсенала к Большому Кремлевскому дворцу. Воображения и отупевшего слуха хватило, чтобы понять – к Соборной и Ивановской площадям стягивается весь кремлевский гарнизон. Никаких шансов прорваться. Почти никаких.

Guf: «Тринити»

Через десять минут они уже вкололи в вену чистый как слеза ребенка раствор и отправились на балкон хлопнуть по сто коньяку за упокой.

– Слушай, у меня сушняк, – заплетающимся языком поделился Кораблев. – Что за пидорскую подделку ты набодяжил? Мы умираем – или как?

– Умираем, – эхом ответил Кратер.

– Вдруг навсегда? – спросил Кораблев, прижав к груди согнутую в локте руку, по которой струился яд.

– Амбивалентно.

Кратер попытался охватить памятью отдельные кусочки прожитой жизни. Картина выходила скомканной, ненатуральной, ненужной. В черно-белых штрихах остро чувствовалась тоска.

Везде тоска!

Кораблев закрыл глаза.

«Действует дурь…»

Животный ужас он давил вполне рациональными, но безжалостными всхлипами: «Неужели все зря? И жизнь, и смерть? Ромео херов!.. Господи, прости, я любил…»

Это была последняя мысль. На ней и оборвалась его жизнь.

Guns’N’Roses: «Knocking On The Heaven’s Door»

По ней открыли шквальный автоматный огонь. Фея лениво отвечала одиночными выстрелами из своего меняющегося на глазах оружейного арсенала. Пробираясь очаровательными (великолепно простреливаемыми) кремлевскими тропинками, очень пожалела, что давно не была здесь на экскурсии.

Охрана Кремля стремительно стягивалась вокруг маленькой фигурки в вечернем платье с рюкзачком на голом плече.

Картинка перед глазами Феи теряла резкость, теряла краски. Прогрессирующая близорукость. Окружающие деревья и дворцы бледнели, словно переполняясь светом. И без того яркое солнце отпечаталось во всем.

Фея закрыла глаза. Когда открыла, увидела простирающуюся перед ней бесконечность, состоящую из ровно-белого бумажного цвета, который не раздражал, не резал глаза.

– Ну вот и все, – решила Фея. – Я и так зажилась. Маму смогла увидеть…

Единственное, что мешало вспомнить свои лучшие чувства, забыть, простить, успокоиться, – уверенность в опасной близости вооруженных до зубов стражей Кремля.

И помощи ждать неоткуда.

Она откинула в сторону АКМ с двумя рожками, перемотанными изолентой, сдернула с плечика рюкзачок, достала ракетницу. Рюкзак нырнул к ногам.

«Куда стрелять?»

Вокруг белое-белое небо, под ногами серая-серая твердь.

Фея направила ракетницу строго вверх.

Ни звука выстрелов, ни взвившегося вверх огонька она не увидела. Не почувствовала и капель внезапно хлынувшего грибного дождя. Не узнала – именно в этот момент остановилось сердце Сани Кораблева в тех координатах, которые она покинула целую вечность назад. То, что оно перестало биться, но не любить, увеличивало вероятность скорой встречи Сани и Феи. То, что в этот момент девушка утратила способность чувствовать, грозило сделать эту встречу роковой.

Bon Jovi: «Dyin’ Ain’t Much Of A Living»

Уверенность в себе – первое чувство, с которым он очнулся.

«Я могу все», – именно так, без «но», застучали его новые мысли.

Он может заставить взлететь замершую в пробке «скорую», наполнить живой водой капельницы, к которым пришвартованы он и Кратер, расколоть Землю пополам.

Единственный белый халат в «скорой помощи» торчал впереди у водительского кресла.

Оттуда журчала негромкая беседа.

Белый халат чертыхался приятным женским голосом. Водитель бубнил весьма однообразные фразы:

– О, ё!.. Докатились!.. От таких прогонов я окуклиться готов… Я щас окуклюсь…

Дождь бренчал по окнам и крыше, органично вплетаясь в тихую беседу, смешанную с шелестом магнитолы. Вновь усыпляя.

Кораблев приподнялся на локтях, выглянул в окно. Они встали в многокилометровой пробке на третьем транспортном кольце в районе Москва-Сити.

– Чего там? Израиль вторгся в Южную Осетию? – громко окликнул тех, кто должен был спасать ему жизнь.

Спина в белом халате вздрогнула. Поворачивающееся лицо автоматически обретало выражение участливого беспокойства:

– Вам лучше?

Заботливый голос принадлежал до неприличия молодой девушке с конопатым лицом.

«Неужели теперь в санитары, как в Гитлерюгенд, с четырнадцати лет берут?» – подумал Саня.

– О, нимфа, вы спасли меня! Чувствую себя на две недели моложе.

– Вообще-то мы вам еще ничего не делали, – девушка окаменела лицом, – поэтому очень торопимся в клинику.

– Вижу, – бодро согласился Саня, кивнув на замершие за окном машины.

Девушка окаменела всем телом.

«Сейчас скажет, что она не виновата, а мэр Москвы – сволочь…»

Саня опередил возможные оправдания:

– О чем разговаривают вражеские голоса?

– Это «Наше радио», – пояснила конопатая. (Саня хмыкнул: «Как будто „наше“ не может быть вражеским…») – Сейчас на всех частотах только новости. Толян! – звонко крикнула она водителю: – Включи погромче!

Саня с трудом улавливал смысл торопливого кудахтанья, прорывающегося из динамиков:

– За последние восемь часов количество обращений достигло нескольких тысяч. Сейчас практически невозможно дозвониться ни в МВД, ни в МЧС, ни в «скорую помощь». По телефону, по электронной почте, в прямом эфире граждане требуют разъяснений происходящего. Информации о реакции официальных властей к нам не поступало…

Мужик из радио проникновенно перечислял знаменитые фамилии, разговаривал по телефону с рыдающими родственниками. Кораблев нетерпеливо спросил:

– Короче, ангелы мои, вы можете популярно объяснить, что за вселенский пессимизм?

Водитель повернулся:

– Атас конкретный! – Глаза его весело блестели. – В России тысячи людей исчезают бесследно. Даже мокрого места не остается. И – никаких свидетелей! Все происходит моментально. Мгновение назад свидетели видят какого-нибудь Пипеткина направляющимся в туалет, в ванную, сидящим за рулем, хлебающим пиво. Через минуту сердобольные родственники, зеваки или сослуживцы кидаются – а его и след простыл! Часа три назад «доблестные органы» обещали найти заблудившихся и во всем разобраться. Теперь таких обещаний никто не дает – количества обращений хватит на годы вперед. А темпы исчезновения только растут. Кучу пустых машин находят прямо на дорогах. В Москве уже несколько сотен аварий произошло. Кто-то сел в лифт – и не доехал. Кто-то плавал в бассейне – и растворился.

Экстренно собрали всех наших мракоборцев. Готовятся объявить чрезвычайное положение, потому как и в других странах люди исчезают пачками. На «Эхе Москвы» сначала заверещали – типа подстава, власти делают все, чтобы дестабилизировать политический процесс в стране, короновать Путина, но потом и они попритихли. Выяснилось – за бугром такая же чехарда. В Мехико счет на десятки тысяч…

– Может, тогда попытаемся самостоятельно откачать моего кореша? В больницах, наверное, уже не до нас… Там сейчас полно великих и невеликих мира сего, помутившихся разумом, ослабевших сердцем… – Саня подмигнул рыженькой медсестре. – Электрошок имеется?

– Имеется. Но я никогда…

– Включайте.

– Давайте вывернем к тридцать первой? – вмешался в разговор Толян. – Там ему какой-нибудь растворчик вколют, и он воскреснет. Только, сдается мне, по нынешним временам поспокойней будет в коме недельки три полежать…

– Гоните в Медведково, демагоги! – не открывая глаз, заорал Кратер. – Через три недельки вместо Москвы, Нью-Йорка и Токио будет безлюдная техногенная помойка!

Аквариум: «Тень»

– Что бы ты сейчас сделала, если бы узнала – все открытые вами законы неверны, а часто и невозможны? Что бы ты сказала, если бы я поведал – все твои представления о материальном мире ложны? Твоя память об увиденном, услышанном, привычные ощущения всех твоих органов чувств не соответствуют истинной природе вещей…

Фея сразу узнала голос за спиной. Она не стала поворачиваться. Сквозь зубы процедила:

– Ты откуда взялся здесь, маленький сопливый недоносок? Пришел репетировать заученные рифмы?

Ломающийся детский фальцет не отреагировал на оскорбление:

– Я кое-что могу в этом неустойчивом мире. Я не хочу, чтобы ты уходила.

– Как видишь, вариантов не так много. – Фея присела на корточки, достала патрон, зарядила ракетницу. – Требуется угомонить несогласных.

Просыпались заснувшие было краски окружающего мира. Перед глазами возник собор Ивана Великого, рассредоточившиеся на площади люди в форме и без.

«Дождь, бляха-муха, дождь! Устала я от этой жары…»

Фея повернулась к Витьку. Он продрался сквозь гордую ель к присевшей на краю площади девушке. Одежда неухоженная, мятая. Застиранная черная футболка с надписью «ОткРыТый», вельветовые джинсы дудочкой, пузырящиеся коленки, убитые и давно уже не белые кроссовки. Нечесаные волосы, красные невыспавшиеся глаза, равнодушная усталость на курносом детском лице.

– Как ты прорвался через оцепление? Зачем? Сегодня здесь в пузо не целуют.

«Тишина. Первый раз слышу такую звенящую тишину в аккомпанементе дождя…»

Тревожно и непривычно торопливо пробили куранты.

– Я пришел, потому что ты удивительно похожа на основные явления этого мира. Волны, движение планет, дождь…

– Корневой каталог, системный файл. Ага!

Она покрутила головой, выбрала ближайшую мишень. Истерически вздрогнув в руке, грохнула ракетница. Солдаты, залегшие по периметру площади, не ответили, видимо ожидая команды на общий залп.

«Я всегда восхищалась Оводом, командующим собственным расстрелом…»

– …эти явления происходят постоянно. Сложно определить перспективу их угасания. Они не переполняются собственным содержанием, они неисчерпаемы, они вечное следствие изменений Вселенной.

В тишине защелкали затворы автоматов, суровый голос из мегафона чеканил приказы прекратить сопротивление. Орали: «Отпустите ребенка!.. Оружие на землю!..» Фея пожала плечами – «калаш» давно валялся на брусчатке.

– Люди проще – всегда можно увидеть, где поставить точку. Ты – другая. Похожа на вечно недописанный текст. Вроде все сказано, но чистая бумага по-прежнему требует новых слов.

– Смотри, сколько желающих отбить на моем теле все возможные знаки морзянки.

– Поверь, пока тебе это не страшно.

– Все-таки зачем ты здесь? Чтобы сказать мне об этом?

– Да. Сказать – ты должна остаться. Я сделал так, чтобы ты перестала…

Фея не дослушала:

– Извини. Позволь мне самой решать простенькие вопросы о своем окончательном упокоении.

Небо потемнело. Гигантская тень накрыла Ивановскую площадь.

Олег Медведев: «Исказилась наша планета»

Здешний Костя Шаман был так же непохож на прежнего потустороннего, как птеродактиль на глиста. Складки на бульдожьей морде морщинились приятными глазу узорами, на губах дрожала довольная ухмылка. Казалось – унылая гримаса никогда не посещала это лицо.

– Ре-е-ебя-ята, как я рад! – благодушие перло изо всех щелей. – Выжили, едрена кочерыжка! – радостно сообщил он прямо с порога.

– Против любви медицина бессильна, – хмуро пробормотал Кратер и в башмаках потопал на кухню.

Костя и Саня познакомились самостоятельно, пожали руки и двинулись за ним.

Кратер из окна разглядывал доставившую их «скорую»:

– Не уедут, – уверенно сказал он.

– Еще бы, – подтвердил Кораблев. – Одного твоего небритого взгляда было достаточно…

– А ты еще и денег сунул. Сколько?

– Откуда я знаю. Представил пачку долларов – и зелененькие зашуршали в ладошке. Если на Большой земле знали бы, многие отчаянные головушки двинулись бы сюда на заработки.

– Ре-е-ебя-ята! Жи-и-ивем! – обозначил свое присутствие Костя. Указал на богато накрытый стол: икра, ополовиненная бутылка водки, гигантский самовар, рядом с которым измеряли время микроскопические песочные часы.

Ребята дружно повернулись к Шаману. Жизнерадостность хозяина не отразилась на их лицах.

– Пока нас откачивали, здесь уже научились бесследно утилизировать человеческий материал? – спросил Кратер.

– Научились!.. научились!.. – радостно кивал Костя, разливая по огромным фужерам водку.

– Костя, поймите, – вежливо начал Кораблев, – за несколько часов мы пережили потрясения, нарушившие наше и без того хрупкое душевное равновесие. Мы умерли и воскресли. При этом совершенно не понимаем, где мы и что за чепуховина здесь творится.

– И еще. Каждый из нас конструировался как злобная машина для убийств, которая в настоящий момент не знает, как функционировать и кого больше всего за это не любить, – добавил Кратер и хлопнул водки.

– Развейте наше недоумение, – подбодрил Саня.

Костя Шаман улыбался все так же радостно:

– Значит, вы решились уйти из жизни? Извините, по виду внешнему очень непросто распознать коней бледных.

Не стесняясь, Кратер буркнул Кораблеву:

– Увы, Санек. В нашем мире этот фрукт был гуру, а не полудурком… Ничего мы здесь не выясним.

Шаман запротестовал:

– У меня есть догадки, которые могут огорчить вас.

– Мы сегодня столько раз огорчились! Лишний раз не помешает. Константин Игнатьевич, вы в курсе, что мир, в котором вы живете, в некотором смысле пристанище тех несчастных, что обрели покой совершенно в ином месте?

– Одна из моих теорий – о том, что я как раз живу в отправной точке путешествия этих несчастных, – возразил Шаман, но, увидев, что Кратер взял хлебный нож, добавил: – Впрочем, я легко соглашусь и с вашей версией.

– Давайте ее развивать. – Кораблев развел руками.

На столе появился еще один самовар. Точь-в-точь как первый. Пузатый, пышущий золотом. Саня сочно чихнул – рядом образовался третий. Рюмки, тарелки, плошки с икрой посыпались на пол. Момент возникновения двух экземпляров старинной кухонной утвари не был отмечен ни волшебным сиянием, ни животворящим туманом, проясняющим блестящие контуры. Самовары рядком стояли на столе – уверенно, по-настоящему, никаких швов между двумя (до и после) склеенными кадрами. Нельзя было избавиться от ощущения – здесь давно такая расстановка, и никакого чуда не произошло.

– Все плохо. – Шаман долго смотрел на самовары, прежде чем произнести это. – Вы отчаянные храбрецы! Сталкеры! У вас нет и не могло быть ни единого шанса.

Костя Шаман по-прежнему улыбался; ничто не могло изменить его благодушного настроения.

Он чуть склонил голову – так он соглашался с неожиданной версией, что живет в призрачном мире усопших. Так он приветствовал безумцев, добровольно прибывших сюда.

Evanescence: «Bring Me To A Life»

Фея молча вгляделась в хмурое небо. Она ждала, она предчувствовала, она хотела удара оттуда.

«Кары Божьей, у-ух!..»

Огромная полоса железа, длиною метров пятьдесят, шириною почти два, пронеслась над их головами и, оглушительно звеня, пошла на взлет.

Не сумев набрать достаточной высоты, железяка срезала верхушку Спасской башни. Россыпь красных кирпичей с грохотом обрушилась на серые булыжники Васильевского спуска.

Витек распрямил плечи. Если секунду назад он походил на сопливого малолетку, то теперь вполне тянул на пионера-героя – бледная физиономия, усталый прищур, Марат Казей, Валя Котик… Немного жесткости в лице – и сойдет за бригадного разведчика Леню Голикова.

– Твоя работа? – спокойно поинтересовался он.

Фея пожала плечами.

Звенящее лезвие возвращалось. Наблюдая за ним издалека, Витек понял, чтo это такое – гигантская коса.

Он даже разглядел деревянную ручку – косовище, рванувшую острие вверх в воздушное пространство над Большим каменным островом.

Кто-то очень недобрый, большой и невидимый, встав на Красной площади у Исторического музея, пытается выкосить все ему ненужное внутри кремлевских стен.

Витек очень надеялся – сказочного великана нет, коса вот-вот исчезнет, даже Фея с ее феноменальным воображением не сможет долго управлять разрушениями.

Мальчик кинулся вперед и повалил Фею на брусчатку. Падение оказалось крайне болезненным – ох уж эти древние булыжники!..

Круша достопримечательности, срезая гордость столичных садоводов, коса вновь устремилась ввысь. Солдаты на площади открыли беспорядочный огонь – кто вверх, кто по фигуркам, лежащим в центре площади.

Фея вывернула руку с ракетницей, приставила ствол точно в центр перепачканного лба Витька:

– Отпусти тетеньку, мальчик. У меня собственные счеты с окружающей действительностью.

– Нет! – Витек схватил запястье руки, в которой она держала оружие. – Или быстрее стреляй, или уходим.

– Дяденьки из телевизора учили меня – проси больше! «Или-или» – это игры для несмышленых владельцев зеленой бумаги..

– Хорошо. Я помогу тебе найти Кораблева.

Коса завершала финальный замах. Ситуация совершенно не располагала к расспросам – откуда Витек знает Саню.

Erasure: «Rock Me Gently»

– Наверное, я догадывался, но боялся признаться.

Кратер и Кораблев закусывали удивительно вкусными молочными сосисками и не реагировали на исповедь Шамана.

– Оказывается, я всю жизнь бродил средь мертвых, – говорил Шаман – восхищенно, словно декламировал Байрона, – и сегодня мне посчастливилось встречать закат Вселенной, где покойники обретали покой! Я на Камчатку этим летом хотел слетать. Не выйдет?

Спросил, словно надеясь – разрешение гостей может что-то изменить. За первой бутылкой водки совещавшиеся пришли к неутешительным выводам – стремительное исчезновение людей есть не что иное, как организованная Всевышним операция по зачистке ненужного ему балласта. В горниле вот-вот сгинут семь миллиардов живых и не совсем живых существ, которые где-то в другой Вселенной уже признаны официально умершими.

– Твой латентный двойник полетит, – успокоил Кратер. – В отличие от нас, у тебя за бугром есть полноценная копия.

– Извините. – Шаман произвел необходимые манипуляции со второй бутылкой и произнес тост: – Да здравствуют законы сохранения вещества и энергии!

– Энтропия forever! – согласился Саня, зачем-то поднялся и выпил стоя.

Кратер молчал и яростно жевал сосиску. Словно она виновата в их добровольном уходе из жизни, словно она в ответе за то, что происходит с людьми, попавшими на другой берег Стикса.

– Зачем допустили эту вакханалию? – дожевав, спросил Кратер, имея в виду непостижимые высшие силы, которые в пьяном угаре стали казаться чем-то вроде стаи домовых, не столь громоздких для воображения. – Это же истребление рода человеческого. Освенцим, мать его… Зло в чистом виде.

– Ты размышляешь в удобных человеку категориях добра и зла. У Того, кто за этим стоит, совсем другая шкала ценностей, не доступная ни тебе, ни мне, ни кому-либо другому. Он – абсолютная, неизменная и одновременно меняющаяся величина. Ты спросишь: «Он добр?» Ты спросишь: «Он милосерден? Он беспощаден?» Я отвечу: «Да! да! да! Но – не в человеческом понимании». Ты спросишь: «Почему?» Я отвечу: «Не знаю» – и никогда не смогу узнать. Замысел Его непостижим.

Кораблев перебил:

– Спрошу-отвечу. «Да! – да! – почему?» – передразнил он Костю. – Драматург на приходе… Позволь мне, землячок лютый, самому думать и задавать вопросы. Такая непостижимость предполагает, что я буду мирно хлопать ушами и позволять сделать с собой все, что задумал Всевышний?

– Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Свобода воли, сопротивление. Только мы же сами решили: Он – прав. – Шаман постучал по второй бутылке, способствующей выработке концепций. – Люди не оценили подарка. Им до лампочки этот мир с прицелом на вечность. Он их портит. В мире живых отзываются здешние безобразия. Ergo[15]15
  Ergo (лат.) – итак, следовательно.


[Закрыть] – пуповину, которая соединяет живых и мертвых, – нужно резать немедля. Иначе и здесь, и там воцарятся хаос и мрак.

– Есть подозрение, что Всевышний колеблется. – Кораблев убрал «покойничка» под стол, достал из холодильника пиво. – Иначе зачем тягомотина с исчезновением людей? Возможно, эта агония не по Его воле. Народ из этой части ойкумены сопротивляется экспериментам, не хочет уходить. Вот и приходится устраивать этому миру постепенную усушку. Выветривание непокорных иллюзионистов…. У тебя Инет подключен?

Костя кивнул. Голова, не выдержав потрясения, не вышла из пике поклона и, уютно уткнувшись в локоть, заснула. Щеки Шамана стекали на руку.

– Погуглим? – предложил Кораблев. – Может, мы и не умирали.

– А инциденты с пропавшими – недоразумение, – поддержал Кратер. Он так же, как и Саня, чувствовал себя жутко от того, что знал: он умер. Но не одно из чувств не сигнализировало об этом. – Скоро все исчезнувшие отыщутся в поместье Neverland.[16]16
  Neverland – поместье в Калифорнии, расположенное к северо-востоку от города Санта-Барбара. Бывший владелец – Майкл Джексон. На территории поместья, примерно в пять раз превышающей размер княжества Монако, Майкл построил развлекательный парк отдыха и открыл частный зоопарк. До настоящего момента поместье закрыто для посещения.


[Закрыть] Отрабатывающими вместе с Майклом Джексоном лунную походку.

Через полчаса они убедились – старуха с косой таки навестила их.

При этом они нагуглили всего одно отличие нынешнего пристанища от пространств, которые они покинули, – все эти годы здесь благополучно жила Фея Егоровна Яшина. Они обнаружили ее «живой журнал», страничку «В контакте», резюме на headhunter’е…

Все просто: если Фея жива – значит, они мертвы.

Soul Asylum: «Runaway Train»

Почти вывихнув руку, он дернул девушку в сторону. С оглушающим звоном коса воткнулась в то место, где секунду назад лежала Фея. Гулко вибрируя, полотно на мгновение застыло в воздухе. Почти вертикально над Ивановской площадью. Потом коса тяжело взмыла вверх. Когда, набирая скорость, она вновь стала обрушиваться на землю, Фея и Витек уже бежали к проему в кремлевской стене, образовавшемуся в результате «сенокоса». Желающих остановить их не оказалось.

На Красной площади сотни людей с выпученными глазами метались в разные стороны. Несколько спокойных «счастливчиков» снимали происходящее на видеокамеры. Затеряться среди паникующей толпы не составляло труда.

Отдышались только на Софийской набережной:

– Да-а… Сегодняшние новости побьют все рейтинги популярности. Куда там финалу чемпионата мира по футболу!..

Они пошли вдоль Москвы-реки.

– Хорошо, что ты не воспользовалась серпом и молотом, – заметил Витек. – Видимо, ностальгия по прежним временам у тебя не так уж и сильна. Этими предметами культа ты бы вмиг кремлевский вертеп перепахала…

– Ты что-то свистел по поводу Кораблева? – перебила Фея.

– Свистел, – подтвердил Витек.

– Вижу, ты хорошо осведомлен о делах моих скорбных. Всегда подозревала – гэбуха вербует агентов прямо из детского садика… Чем я тебе приглянулась, помимо того, что неисчерпаема, как программа «Windows»?

Витек не ответил. Машины тревожно гудели, словно протестуя против периодического исчезновения хозяев из их салонов. Люди, став сегодня похожими на мыльные пузыри, отбрасывали отблеск непрочности и неустойчивости на окружающие вещи – движимость и недвижимость мира сего, обреченную стать безхозной.

– У меня для тебя две новости – плохая и очень плохая, – сообщил Витек, когда они обсудили повсеместное исчезновение населения. – В наших мирах истинны только чувства. Только чувства ценны. Только они имеют силу. Только ради них создавалась жизнь. Только из-за них происходит смерть. Ты не исчезла потому, что лишилась способности чувствовать.

– Так вот откуда ощущение новизны. Словно супрадин кофеем запивала… А очень плохая?

– Нет чувств – нет личности – нет смерти. Простая комбинация. Твоя душа снова чистый лист. Все, что ты пережила, просто набор сведений у тебя в голове. Просто память.

– Это и называется второе рождение. Кто же меня так ювелирно выхолостил?

– Я. – Витек сделал такое лицо, словно только что подписал Беловежские соглашения. – Я что-то вроде пупа Земли в этих широтах. Плоть от плоти мира иллюзий.

– Спасибо тебе, Витек.

– Ты все еще хочешь найти Кораблева?

– Ага. Поверь, я смогу убедить себя любить его.

Фея ошибалась.