Текст книги "Девушка, которой нет"

Часть V
Фея и воспитание чувств

И вы ничего не заметили? Не заметили гибели человечества? Перестаньте врать! Чего вы хотите добиться этим враньем?

Братья Стругацкие

Нельзя никого спасти чужими подвигами. Поэтому, когда Христос умирал на Голгофе, он, конечно, должен был знать, и он знал, что он спасает отнюдь не людей. Он спасал только свою совесть и свою честь. А люди должны были сделать свои выводы и повторить его путь. Иначе нет никакого спасения, и даже быть его не может. Нельзя спастись чужими муками, чужими терновыми венцами, чужим распятием, чужим героизмом. Спасение приходит к человеку непосредственно. И спасение надо заслужить, надо попотеть за спасение.

Валерия Новодворская

Muse: «Ruled By Secrecy»

Глава 1
Между прочим, уже появились объявления о курсах, на которых учат любить

Vanessa Paradis: «Emmenez-moi» & Guns’N’Roses: «Don’t Cry»

Фея с трудом нашла Ленку в стрип-баре. Пришлось раз пятнадцать созваниваться, прежде чем отыскалось это огромное несуразное заведение в трущобах Жулебино.

– Где пропадала? – Ленка пыхнула в сторону Феи болтающейся во рту сигаретой, но не повернулась к подруге, продолжая старательно засовывать сто баксов в красные трусики раскрашенной как индеец девицы. Неизящные, нетрепетные движения. Чувствовалось отсутствие навыка и желания. – Тридцать четыре тысячелетия не появлялась. Я думала, ты того – вместе с другими копыта двинула. Безвестно окочурившаяся.

Здесь Фея не удержалась и бросилась тискать-щекотать-целовать ее.

Ленка была возмутительно трезва для здешней вакханалии праздника, всеобщей скорби по ушедшим, прогрессирующего ужаса перед будущим.

– Мужские лоснящиеся тушки больше не забавляют? – Фея наконец оторвалась от подруги, уселась рядом и мигом допила ее сок.

– Да ну этих дьяволов… Они прочнее на ногах стоят. Бубенцами потрясут и думают – будут жить вечно… А эти, – она махнула в сторону танцевальных площадок, освещены были только шесть из десяти, – бедненькие-бедненькие… худенькие-худенькие…

Первые два слова окончания этой фразы были произнесены с сожалением, последние – с явной завистью.

– Не то что я – вечно беременная самка гиппопотама…

Фея вдруг поняла, что произошло – Ленку коварно бросили. Впервые! В другой раз в глубине души Фея наверняка бы порадовалась, но сейчас принялась забалтывать ее печаль. И пыталась начать о другом, и собрала в рукав несколько отвлеченных новостей, но уже через минуту беседа выюлила к главному:

– Ну а как твой прынц Коломенский? С ископаемой «Shopar’дой»? – Ленка ловко распечатывала джинна Феиной истории.

Фея много раз представляла, как расскажет Ленке обо всем, но вместо готовых слов память о последнем месяце, именно в этот момент, накопив критическую массу, взорвалась образами. Саня, Витек, азартный взгляд Белки на прощание, окровавленный солдатик на брусчатке Красной площади, опухшее от ударов лицо Кораблева – вереница размытых кадров, заклейменных всплесками слов, вынырнувших на поверхность превратившегося в улей сознания.

– Не горюй, – подбодрила Ленка, – сегодня мы тебе та-акого кавалера разыщем!

И направила свой орлиный взор в темноту перед соседними танцплощадками.

– Дур-ра ты моя, дурр-ра! – прокаркала Фея. – Дурра ты моя подколодная! Я нашла его. И не смогла полюбить.

Она тряхнула головой, чтобы сбросить гудящий балласт воспоминаний.

– Почему не привела? – не растерялась Ленка. – Я бы с одного притопа разожгла вашу страсть.

– Он жутко занят. – Фея пожалела о выскользнувшем оправдании.

– Не помню – ты рассказывала мне, чем он занимается?

Фея покачала головой. Ленка продолжила:

– Надеюсь, не риелтор? Сейчас с этим бизнесом можно завязывать.

– Нет, он из «Нашего Неба».

Новостью такого калибра нужно было разить в торжественный момент, с десятком присказок и предисловий, но Фея не удержалась – «НН» неделю оставалось главной российской сенсацией.

Ленка аж привскочила:

– Вау! Старушка! Без контрамарки на дирижабль не отпущу!

– Ладно-ладно… Я хоть и ушла оттуда, чем смогу – помогу, – пообещала Фея.

В стрип-бар ввалилась шумная компания – восемь парней и три девушки. Они тут же замкнули на себе внимание – веером купюр, истеричными требованиями осветить все танцевальные площадки, добавить танцовщиц… Не прошло и пяти минут, как у пустующих шестов стали раздеваться неуклюжие подруги прибывших.

Вокруг Ленки вновь вилась стриптизерша в боевой раскраске. Она уже не протестовала, когда Ленка принималась хватать ее за соски – любое прикосновение, похлопывание, взвешивание щедро компенсировалось.

– Ты ближе к звездам. Скажи, что с нами будет? Планируешь исчезнуть позже простых смертных? – осыпала Ленка вопросами Фею.

– Ничего не планирую. Не верю, не боюсь, не прошу. Что-нибудь придумаю – ракету построю, Microsoft куплю.

– Только не надо опять про глюки. У меня ножевая рана до сих пор не зарубцевалась… – Ленка закурила новую сигарету, достала из сумки очередную пачку долларов. – Контингент матушки-Земли продолжит радостно дематериализовываться?

– Будет хуже, – с удовольствием пророчила Фея.

– В принципе, я не против. Пусть – всадники бледные. Пусть – разверзнется бездна. Но уж очень неграциозно выходит. Раньше меня возмущали суетная простота и бытовщина, – Ленка повторила прямоугольный жест Мии Уоллес из «Криминального чтива», – но я надеялась вылепить из своей жизни пару виртуозных картин, за которые не стыдно. Вот мой первый поцелуй, – она ткнула в воображаемую картину, за нею трудился смуглый и крайне материальный бармен, – вот – выпускной, вот – полет на параплане, вот – я и Сейшелы, вот – я и египетские пирамиды, вот – я и море цветов от неизвестного воздыхателя… Недавно вгляделась – гравюрки и миниатюрки мои оказались препоганенькими. Даже та, на которой я, коленопреклоненная, совершенно искренне молюсь Богу. Теперь что получается?

Фея не ответила.

– Получается – даже поганенькую галерею вывесить некуда, – продолжила Ленка. – Стена трухлявая. Скоро рассыплется и погребет под собой. Ты же знаешь. Я реальные любовные истории коллекционирую. С тех пор как в шестнадцать мне один мудозвон накаркал, что я – обычная, и в жизни у меня все будет банально. В моем сундучке такие сюжеты есть – Вишневский и Улицкая нервно заикаться начнут! Я тщетно пытаюсь хоть в чем-то их повторить. Доказать – не все у меня банально.

Стриптизерша выгнулась и постучалась лобком в ее коленку – Ленка отстегнула купюру.

– То, что сейчас выдает реальность, – просто неподражаемо. Феерично. Женщины, мужчины засыпают вместе – просыпаются в одиночестве. Целуются, он убегает купить ей мороженое – и не возвращается. Казалось, такой океан страстей, страданий и надежд должен взбурлить. Ничуть. Все какое-то лилипутское, покорное. Причем у каждого есть место в первом зрительном ряду. Каждому из нас рано или поздно на сцену, а мы наблюдаем и соглашаемся с раскладом. Как всегда – максимум, на что хватает, – на разврат… – Она кивнула на танцпол, где самая резвая из прибывших терла косматую промежность беличьим хвостом. – Я не согласна, что завтра просто встану и уйду за кулисы.

– Я бабушкину квартиру продала, – продолжала монолог Ленка. – Родители разрешили. Купонами разжилась. – Она постучала по сумочке. – Третий день думаю, как из них соорудить любовную драму, чтобы мир содрогнулся и вышел из зрительного зала. Может, махнем во Владивосток? Возьмем купе, ящик шампанского, ящик клубники…

– Поезд смерти.

– Почему это? – стала спорить Ленка, прекрасно догадываясь об ответе.

– Пока доедем, половина пассажиров испарится. – И в этот момент Фея решила рассказать ей все. – Ты веришь в чудеса?

– После того как Абрамович продал «Челси» Собчак, я в любое чудо могу поверить. Ты забыла? Я и раньше была более иррациональной красоткой, чем ты.

– Обломись. Теперь мне нет равных. Поэтому слушай и запоминай.

Поначалу Фея хотела открыть причины происходящих изменений, которые ей разжевали Саня и Шаман. Потом передумала – в конце концов, это же Ленка.

– Не буду растекаться в предисловиях. Отныне ты можешь почти все!

– Я могу все, – покорно согласилась подруга.

«Правильно я сделала, что не стала начинать с рассказов о материи и энергии – мы бы до финальных титров никогда не добрались», – подумала Фея и зашла с другой стороны:

– Из-за того, что условия протекания жизни и смерти изменились. Из-за того, что наша Вселенная, балансируя над пропастью, обретает качественно новое состояние равновесия… – Фея споткнулась о выпученные глаза Ленки. – Об этом тебе париться не надо. Слушай дальше. Образовалось колоссальное количество энергии, которое должно помочь человечеству создать новые условия жизни.

Глаза Ленки продолжали расширяться.

– И это забудь, – вновь успокоила Фея и зашла с третьей стороны: – Смотри!

Она раскрыла ладонь. На ней стали появляться конфеты. «Мишка на севере», «Белочка», «Гейша»… Девушка выкладывала их на стол. Сеанс магии немного успокоил подругу. Ленка печально кивнула на сладости:

– Вот о «Белочке» стоит подумать…

К ним вновь спустилась танцовщица. Ленка закатала ей в трусики «рафаэлку» без обертки, колючую и осыпающуюся стружками.

Фея наклонилась к подруге и горячо зашептала:

– Пространство вокруг пучит от энергии. Я могу эшелоны с продовольствием материализовывать и переправлять в Зимбабве. По воздуху.

– Как это устроить? – Губы Ленки щекотали ухо. – Хотя бы конфетки. Крибле-крабле-бумс?

Она раскрыла обе ладони и сосредоточенно на них посмотрела.

– Ничего не получится, – пояснила Фея неудачные попытки. – Сопротивление материи.

Ленка огорчилась:

– Я так и знала. Всюду подвох и засады.

– Проблема первая. – Фея на самом деле хотела помочь подруге. – Прежде чем взять, надо отдать. Как бы ни хотелось некоторым, закон сохранения энергии не отменит даже Господь Бог. Потому как и Он своего рода причина и следствие этого закона.

Ленка отодвинулась от Феи, молча съела «Белочку», сделала из фантика маленький самолетик и только после этого спросила:

– Как отдавать-то? И что?

Фея поворошила память о спорах, сотрясавших «Наше Небо» в течение прошлой недели.

– Для меня это – как выдохнуть. Для других требуются сосредоточенность и концентрация. Как в усердной молитве, когда старательно вспоминаются все грехи. Все зависит от легкости, с которой человек может жертвовать… – Фея осеклась и закрыла руками лицо. – Если добьешься этой легкости, сможешь материализовать «Титаник» на крыше Белого дома.

– У тебя получился бы такой фокус? – попробовала расшевелить ее Ленка после глубокой паузы, заполненной вздохами Ванессы Паради.

– Легкости этой нет почти ни у кого, – ответила Фея. – У многих словно дозатор в груди. На любой свой благотворительный прыск ждут немедленного ответа. Есть, конечно, и антиподы… – Фея попыталась наморщить лоб и нахмурить бровки так, как это часто проделывал Витек. – Мой знакомый чудо-мальчик. Он все детство в подворотнях терся. Он создан для того, чтобы выворачиваться наружу. У него этот дозатор вырублен.

– А ты?

– Я почти высушена. Я перестала чувствовать. – Фея сказала словно о том, что перестала чихать, а не перестала дышать.

Ленка молчала. Переваривала. Фея продолжила:

– Проблема вторая. Голливудская. Нужно хорошо представлять то, что ты хочешь материализовать. Если ты мечтаешь заполучить живую бабочку, ты должна вместе с ней научиться махать крыльями.

– Вот так! – Ленка радостно захлопала руками по обширным бокам – в точности как заправский селезень из детского спектакля.

– Именно. Не слово «махать», а – образ, достаточно достоверный, чтобы материя прогнулась. К тому, что нас окружает, с волшебной палочкой и «эники-беники» не подступишься. Ему подавай что-нибудь равноценное по массе. – Фея постучала пальцем под левым полушарием груди, где однозначно располагалось ее беспокойное сердце и, вероятно, скрывалась душа, подрагивающая крыльями, как метафорическая бабочка.

Свет на ближайшем танцполе погас. Накинув пеньюар, к столику спустилась стриптизерша, внешне готовая наводить ужас на бледнолицых и снимать скальпы.

– Совсем страх потеряли. В наши времена вылетела бы отсюда до того, как успеет произнести первое слово… – пробормотала Ленка, ничуть не смутившись подошедшей девицы, терпеливо дослушавшей окончание фразы.

– Мама дорогая, ты помнишь, сколько ты мне денег в трусы запихнула?! – наигранно агрессивно, а на самом деле скрывая растерянность, произнесла танцовщица.

– Тебя, наверное, тоже считать учили. – Ленка на мгновение укрылась за дымом новой сигареты.

– Учили, учили, не умничай. Семь тысяч триста «зеленых»! Если подруги узнают, почему я перед тобой второй час верчусь, за матку подвесят.

– Вижу, ты отчаянная беспредельщица. Почему место не уступишь? Издохнешь же от перенапряжения. Куш опять-таки затрахаешься пересчитывать.

– Не затрахаюсь. Баста! Я увольняюсь.

– Что ж, неплохие подъемные. Гуляй.

– Вы еще долго здесь будете обсуждать, сколько шампанского взять во Владивосток? Сколько энергии концентрируется вокруг этих шестов?

– Она еще и подслушивает. – Фея, которая могла бы поддержать праведный гнев Ленки, только улыбнулась.

К их столику приблизился смазливый белогривый юноша из компании, бурно клубящейся неподалеку.

– Заявку на оргию не хотите подать? – сразу приступил он к делу.

Девушки молча посмотрели на него. Прочитав на их лицах сотню неприятных вариантов ответа, из которых они никак не могли выбрать подходящий, юноша грустно кивнул:

– Понял. Вам и так хорошо, – и удалился.

– Встретимся на улице, – предложило многослойно-косметическое чудо, – через десять минут. Я покажу вам занятия интересней.

– Что может быть забавней, чем наблюдать за пересыханием пульса жизни? – спросила Ленка в спину уходящей танцовщицы. – Как зовут тебя, Мата Хари?

– Кристя.

Машиной Кристе служил вполне себе приличный «Peugeout 306». Лицо девушки, с которого была спешно удалена косметика, пожалуй, могло сгодиться и для отпугивания голубей от памятника Юрию Долгорукому.

– В рабство продавать везешь? – спросила Ленка, когда они выехали в область.

– Кому вы нужны?

Кроме риторического вопроса, Ленка не добилась ничего. Остановились у ворот громадного трехэтажного особняка, притаившегося на периферии усыпанного новостройками района. Вылезли из машины. Кристя прокомментировала:

– Один из последних шедевров программы развития физкультуры и спорта в России. Здесь ступали ноги почти всех шишек и шишечек из телевизора.

– Падать на землю и лобызать будем? – Ленка подобрала с земли палку. – Одолжишь мне монтировку для уверенности?

Не отреагировав, Кристя прошла к черному ходу, взбежала по ступенькам, потянула железную дверь. За дверью оказались узенький коридор, двухметровый прапорщик милиции и никакой другой мебели. В руке у прапорщика темнело дуло пистолета, подрагивающее в сторону девушек. Увидев Кристю, он облегченно выдохнул:

– Почему не предупредила? – Фея рассмотрела капельки пота на его лбу. – Ты же знаешь, мы такое тут охраняем! Всех троих положить мог… Петруха, отбой! – крикнул он за спину.

Из ниши выпорхнул второй прапорщик, щуплый, лопоухий, с шипящей рацией – удивительно похожий на своего благополучно состарившегося тезку из «Белого солнца пустыни». Петруха тут же бросился целовать Кристю:

– Я весь наш дивизион ставил на уши, когда эта сдобная особа закурила…

– Леночка, – вмешалась Ленка.

– …и я углядел твою красавицу.

«Нехорошо получается: Ленка – сдобная особа, а „Peugeout 306“ – красавица», – второй раз за вечер посочувствовала подруге Фея.

Петруха, чудом выживший после штыкового удара Абдуллы, оказался легкомысленней своего напряженного коллеги. Он уже весело тараторил о том, какие козлы все в жопу ужаленные начальники. Им бы отряд ОМОНа здесь держать, а не на какой-то чахлой подстанции, которая если не накроется, то через десять дней никому не будет нужна.

– Можно мы пройдем? Посмотрим, – перебила Кристя.

– Смотрите. Если вы без подвязок шахида. – Петруха вытащил огромный фонарь, а его напарник ругнулся: «Типун тебе на слизистую…» – Сегодня новеньких привезли. Не будите их.

Кристя безошибочно петляла по извилистым коридорам, вытягивая в фарватере запыхавшуюся Ленку, не перестававшую бормотать остроты, и Фею, приготовившуюся к самому неожиданному. Душа сопротивлялась приближению к неизвестному, будто ожидая – что-то очень хрупкое внутри обязательно расколется, когда они достигнут цели поездки.

Девушки на носочках вступили в гигантский спортивный зал. К исполинским свежим окнам была пришпилена серая подмосковная луна, уныло освещавшая не менее сотни кроватей и раскладушек.

Кристя выключила фонарь и зашептала:

– Малолетки. Как только родители и близкие исчезают, их свозят в эти накопители. Отсюда распределяют по детдомам. Сейчас бюрократическую машину клинит. Некоторые уже неделю торчат в таких спортзалах.

Фею словно ударили огромным воздушным молотом. Сначала по голове, потом в грудь. Она задохнулась.

Ленка выругалась. Словно ожидая этого сигнала, в темноте вспыхнули десятки фонариков. Кто-то заорал:

– Гаси пришельцев!..

– Демоны!..

– Петруха, у тебя детей воруют!..

Из ближнего угла заступились:

– Это свои! Кристя.

Звонко хлопая босыми ногами по полу, выкатился кругленький мальчик. На вид не больше семи.

– Познакомьтесь, девочки, – важно сказала Кристя. – Это Лось.

– Вот уж неправда! – заспорила Ленка. – Скорее Колобок.

– Сама ты Колобок! – огрызнулся мальчик.

Огоньки фонариков безумствовали в огромном зале – носились по потолку, прыгали по лицам девушек, прятались под одеялами. На разном отдалении от застывшей на пороге делегации вспыхивали очаги оживления – невидимые, но хорошо слышимые. Взлетали и падали подушки, радостно взвизгивали девочки, между кроватями носились юркие тени.

– Его со станции Лось вывезли, – шепнула Кристя Ленке, потом наклонилась к Фее и пояснила: – Тут многие стараются придумать прозвища, созвучные местам, где они жили. Кашира, Крылатый, Фрунзе, Партизан. Лось здесь пятый день кантуется. Старожил. Откуда фонарики, Лось?

– Магарыч по полтиннику толкает, – важно проговорил мальчик, по достоинству оценив серьезное отношение Кристи к своей персоне.

– Магарыч – это местный завхоз, – вновь пояснила Кристя. – Даже тепловая смерть Вселенной не усмирит подпольного кипения российского бизнеса.

– Пойдемте. – Мальчик повел их к своей раскладушке. Было видно – он основательно обжился. К раскладушке придвинута скамейка, на ней разложены вещи и книги. Фея взяла у Кристи фонарик, посветила на обложку верхней – Владислав Крапивин: «Мушкетер и фея».

Фея поежилась, отвела Ленку в сторону (Кристя метнулась в темноту, проведать других своих знакомых):

– Им ни телевизор смотреть, ни книг читать нельзя. Сейчас на человечество лучше опустить колпак Средневековья. Чтобы ни фантазий, ни иллюзий. Работа по шестнадцать часов в день и кровавые подвиги ради куска хлеба.

– Ты, старушка, напиши подробную инструкцию чиновникам. Чего можно, чего нельзя. Думаю, им сейчас не до теорий. Вторую неделю сбиваются со счета пропавших, бесхозных и недееспособных. Лучше забери отсюда десяток сирот – если все так же бодренько будет продолжаться, скоро никаких спортзалов не хватит.

Рядом, в густой темноте угла, раздалось всхлипывание.

– Кто здесь? – Фея шагнула на звук.

Тень, вжавшаяся в угол, оказалась возмутительно маленькой девочкой, укутанной в спортивный костюм. Его размер легко подошел бы Александру Валуеву. Малышка пошевелилась, из ее руки брызнул красный свет, который она направила снизу вверх на заплаканное лицо.

– Почему у тебя фонарик красненький? – заворковала Ленка – даже с агрессивным гуманоидом она не стала бы говорить столь нежно.

Девочка зашепелявила:

– Магарыч шказал – это у него пошледний. Ш крашным штеклом. Де-фек-тив-ный, – с трудом выговорила она. – Такой же, как я.

– С чего это ты взяла? – возмутилась Фея.

– Меня бросили, – не задумываясь, ответила малышка. – Я проснулась… никого нет.

К ним протиснулся Лось и важно сообщил:

– Она три дня дома одна просидела. Бананы с кетчупом жрала. Дома не нарыдалась, теперь здесь целый день ревет.

– Как тебя зовут?

– Капа.

Фея присела рядом, включила Петрухин фонарь и рассмотрела, что щеки у малышки пунцовые от слез, а волосы не мыты и не чесаны, наверное, с того самого дня, как Фея обработала косой внутренний периметр Кремля.

– Ты почему не спишь? – спросила Фея.

– Не хочу. На этом. – Капа показала на кровать, выглядящую как царское ложе по сравнению с продавленной раскладушкой, на которой утвердился Лось.

– Позавчера там один хмырек исчез. – Лось с удовольствием пустился в объяснения. – Его из Черемушек привезли. Огромный, как Годзилла. Двенадцать лет. Он мне целый день сливу делал – нос до сих пор болит.

– Петрухина смена была, – добавила подошедшая Кристя. Она подвела еще одну девочку, усадила ее на колени и стала укачивать. – Мы с ним заведение вдоль и поперек прочесали. Лучше, чем нацисты варшавское гетто в сорок третьем… Мальчика не нашли.

Фея сорвалась со скамейки. Через пять минут она вернулась. Сзади семенил радостный Петруха. Он с грохотом волочил за собой огромную раскладушку. Раньше на ней по очереди кемарили менты. Ради тех денег, которые предложила за нее девушка, они согласились бы дремать на углях, перемешанных с битым стеклом и навозом.

Фея перестелила постель.

– Давай, я тебе расскажу про одного дядю, который сейчас летает по нашему небу и смотрит, чтобы с людьми не происходило никаких огорчений. Особенно с такими маленькими и симпатичными.

Капа кивнула и уцепилась за руку Феи.

Они выбрались из спортзала глубоко за полночь. Робкая летняя ночь готовилась капитулировать. Кристя спрятала в сумочку рисунок, который подарила ей одна из наперсниц:

– Днем им делать нечего. Вот они выдрыхнутся, потом до утра куролесят… Я уже не могу сюда не ездить. Как наркотик.

Ленка остановилась и обернулась к приюту:

– Теперь я могу рассказать самую короткую, но самую пронзительную историю любви.

– Некоторые истории можно и не рассказывать. – Фея как завороженная смотрела на окна спортзала, из которых все реже выблескивал свет фонарей. – Эти выключающиеся фонарики могут и без слов разбить самое равнодушное сердце.

– Вот вам сюжет, – перебила Ленка: – родительская любовь, в которой еще вчера радостно бултыхались эти дети, может пойти на это. – Она протянула руку, и с нее вспорхнула белая капустница.

– У тебя получилось? – ахнула Фея. – Придумала бабочку?

– Нет, это бабочка придумала меня.

Ленка отвернулась, чтобы Фея не увидела ее слез.

Фея и не увидела. Она постаралась говорить бодро и уверенно, будто в их жизни не случилось двух страшных часов в компании детей, потерявших родных и близких:

– Ну что, осознала магические механизмы?

– Еще бы. – Ленка уселась на траву и закурила. – Всю себя я оставила там. Здесь просто жирный призрак, ожидающий исчезновения в лучах наступающего дня.

Они бесконечно долго наблюдали, как утихает фонарная суета. Наконец, спорткомплекс укрылся темнотой, истончившейся под напором сумерек. Дети сдались сну.

– Пойдем. Нас ждут великие. – Ленка показала на сиреневый бок дирижабля над Москвой. Даже из этой глухомани можно было наблюдать за подвигами «Нашего Неба».

Девушки устало поплелись к машине. В груди Феи бесшумно лопнула одна из вечно натянутых струн. Она не удержалась – бросила взгляд назад. В это мгновение в нижнем углу торжественного, как алтарь, окна, словно прощаясь с нею, заморгал красный лучик.

Николай Караченцов (М. Дунаевский, Н. Олев): «Вакханалия азарта»

Ведущая Первого канала Екатерина Андреева с уникальным выражением лица – смесь наивности, удивления, доверчивости, требовательного призыва поверить ее компетентности и факту серьезной работы мозга (тоже, наверное, симпатичного) – бодро рапортовала об успехах компании «Наше Небо».

Как и во все предыдущие дни, подавляющая часть новостей посвящалась удивительным событиям в Москве в связи с появлением дирижаблей, в том числе завораживающей статистике сокращения количества исчезающих.

«Интересно, люди действительно перестали исчезать или это просто такая статистика? – подумал Толян. – Или они теперь не исчезают потому, что появилась такая статистика?»

Катя Андреева изумленно вскинула впечатляющей крутизны брови.

«Интересно – у нее в сценарии так отмечено: „удивленно приподнять брови, излучать настороженный интерес“ или это конгениальный творческий ход?» – не унимались мысли Толи; глаза же продолжали любоваться телеведущей.

Он один не пошел в поле – метаться вокруг дирижаблей, кричать, ругаться, командовать. Это буйство эмоций обзывалось – «организация вылетов». Толян остался в офисе за главного – плюхнулся в генеральское кресло, задрал ноги на стол, расшевелил кроссовками залежи бумаг, непременно важных, но уже никому не интересных.

По легенде, Толя должен принимать звонки и решения, а реально – старательно делать вид, что он только что вышел или вот-вот придет.

– Руководство компании «Наше Небо» установило весьма своеобразный тариф за полет на дирижабле. Претендент – именно так называют в компании любого желающего попасть на борт воздушного корабля – должен предоставить компании на двухлетнее хранение любые дорогие для себя вещицы. Это может быть бриллиантовое колье, старый плюшевый медвежонок, книга. Деньги как средство оплаты не рассматриваются. Легко догадаться, что процесс посадки на корабль выглядит крайне необычно. Специально обученные менеджеры компании «Наше Небо» дают оценку предлагаемых для хранения вещей и, соответственно, либо пропускают претендента на борт, либо без объяснения причин отказывают в приобретении билета.

Толян уже наблюдал безразмерную кучу вещей, которую собрали за первые пять дней. Одно барахло. Кажется, Оля проинструктировала «специально обученных менеджеров» собирать исключительно хлам.

Толя вздохнул – сколько возможностей упущено руководством «НН»! По силам озолотиться, сделать состояние для себя и своих детей. Увы, не по корыстным российским сценариям тянутся золотоносные дни компании…

До того как влиться в «НН», Толян придерживался опасного и крайне продувного бизнеса фальшивомонетчика-охранника-сутенера-финансового директора. Поэтому чутьем лохотронщика улавливал многочисленные шероховатости нынешней деятельности. Фальш выглядывала отовсюду, корчила шаловливые рожи – в паузах и словах ведущей Первого канала, в безумном рвении сотрудников «Нашего Неба», в потоках отчаявшихся, плачущих, говорливых очередей к трапам дирижаблей.

Вслед за новостям транслировался уже выученный им наизусть рекламный ролик «Нашего Неба»: «Небо – для тех, кто выбирает жизнь!»

Толик задумался и пришел к выводу – в эти суматошные дни незатуманенным осталось только его желание превозмочь путы ложного единения, возникшего между новыми коллегами, и изменить свою судьбу.

Машина времени: «Свеча»

Преобладающим чувством сотрудников компании стала неуемная радость. Одно на всех общее счастье, общая на всех уверенность – ОНИ СПАСАЮТ ЛЮДЕЙ!

Работали круглосуточно. Это совсем не походило на Спасение – бесконечные совещания, переговоры, неумолкающие трели телефонов, гигабайты электронных обращений, мешки писем и телеграмм, непрекращающиеся внештатные ситуации, возникающие при посадке пассажиров на дирижабли, иллюзорные потоки наличности в виде оплат, зарплат, бонусов, взяток…

Оля, менее чем за неделю ставшая идейным лидером «Нашего Неба», колола себе какие-то витамины, Кораблев жрал кофе, Шаман – самбуку. Кратер не вытаскивал изо рта сигарету, Толян нюхал кокаин. Вечно невыспавшиеся, с серыми лицами, опухшими глазами, они постепенно стали одержимы тем, что делают.

Насмотревшись на кипучую, часто бестолковую деятельность руководителей, сотрудники попадали под очарование изматывающей работы, перенимали лихорадочный стиль. Горели профессионально, строго в соответствии с поставленными задачами, жизнью ровно в один рабочий день. Не оставалось времени, чтобы задать вопрос: «Ради чего такой надрыв? Мир катится в тартарары, чего ловить, как менять?»

– Мы – спасаем, – часто говорил Кораблев сомневающимся. – Сейчас это наша судьба. Если хотите, это станет и вашей судьбой. Точка. Нет времени на сомнения. Наплевать на ошибки. В мире осталась только одна услуга, востребованная на семь миллиардов процентов, – Спасение.

«НН» работало как часы – девяносто шесть рейсов, девятнадцать тысяч двести спасенных в сутки.

– Вы когда-нибудь строили новый мир? – Еще один вопрос, который задавал Кораблев людям из своей команды. – Попробуйте – и вы уже не сможете остановиться.

Время концентрировало в каждой минуте десятки событий, щелчки фотокамер, жужжание человеческих голосов, жаждавших проникнуть в их замкнувшуюся на себя команду.

Каждый раз не верилось – неужели это они, бухарики, преступники, прохиндеи, вытаскивают человечество из пропасти?

Да, они! Об этом говорили по ящику, об этом сообщали газеты.

Каждое утро начиналось утренней сводкой о пропавших. Как дети, радовались первым статистическим данным – обретали второе-третье-четвертое дыхание, вновь и вновь не находя в списках имен тех, кто уже побывал на одном из дирижаблей «НН».

– Мы больше чем звезды! Мы – боги! – не вовремя радовался вечно пьяный Шаман.

Они торопились вершить судьбы, словно истощающийся ритм жизни вот-вот прервется или отпадет необходимость в Спасении. Либо исчезнут все, кто должен исчезнуть.

Такое комиссарское отношение привело к тому, что среди поверивших в «Наше Небо» появилась масса фанатов и недовольных. У стен «Федерации» круглые сутки продолжались пикеты, протесты, сборы подписей…

На фоне эйфории-усталости у всех, кто работал в «НН», зверски повысилась чувствительность к каждому факту благодарности, к каждому факту ненависти. Словно не других спасали, а себя.

Они не могли нравиться всем, но очень хотели, шестым чувством понимая – их работа далеко не все, что они могут сделать для аморфной и бестолковой массы под кодовым названием «Че-во» – человечество.

Руководители «Нашего Неба» старались не замечать многочисленных червоточинок. Плевать, что они часто действуют под диктовку из Кремля. Плевать, что спасенных могло стать в десятки раз больше…

Они уже догадывались – их в любом случае обвинят в преступной нерасторопности. Наступит неминуемое возмездие, и вряд ли удастся вымолить прощение.

Кораблев ежедневно предлагал увеличить парк дирижаблей, открывать филиалы в других городах и странах. Из Кремля возражали – еще не время. Необходимо отработать «на ура» эксперимент, сформулировать принципы применяемой «терапии», а уж потом… На переговорах чиновники многозначительно молчали, всем своим видом демонстрируя – каждое их слово обдумано и согласовано во всех пока еще существующих инстанциях Великого Российского государства.