Текст книги "Девушка, которой нет"

Кратер даже не дернулся:

– Не подходит.

– Все-таки предпочитаешь умереть? – В глазах Сани зажегся злой огонек.

– Нет. Просто мои услуги оплачиваются. Я готов найти Фею в счет гонорара, который мне платит Кирилл Андреевич. Соответственно – ты должен заплатить ему сто шестьдесят кусков.

– Почему сто шестьдесят, а не сто? – уже на что-то решившись, холодно спросил Кораблев.

– Счетчики после второго президентского срока Путина никто не отменял.

Кратер подозревал, что переход от чудаковатого и даже радушного хозяина к безжалостному ублюдку произойдет мгновенно. Но и у него в запасе было несколько фокусов.

Саня прицельно метнул нож, вонзившийся чуть ниже правой ключицы.

Киллер не шелохнулся. Заструившаяся кровь защекотала кожу. Цвет гавайской рубашки почти не изменился. Он спокойно спросил:

– Видимо, в этот момент Косой захныкал и запричитал, что обязательно отомстит? Если ты не жаждешь сделать во мне еще пару-тройку дырок, я готов договариваться об условиях. Пойми, я твой единственный шанс найти девчонку и вернуться к нормальной жизни.

– Ой ли? – удивился Саня. Он пристально смотрел в немигающие глаза Кратера, которые не выражали ровным счетом ничего, – красные, влажные, туповатые. В них не наблюдалось глубины, на поверхности не улавливалось ни мыслей, ни чувств.

«Этот шакал с лицом хронического выпивохи может вытянуть из небытия мою любовь? – подумал Саня. – Наверное, я спятил…»

«Он может все!» – Из глубины отчаяния прорезалась надежда.

Саня совершенно ясно понял, что, даже если в этого безумца воткнуть десяток ножей, он будет так же спокойно, так же ровно сидеть на ковре и слизывать сочащуюся из губы кровь.

«Где же я читал, что в природе можно отыскать явления или предметы, которые в силу необъяснимых свойств стали энергетическими центрами Вселенной? Наверное, такими центрами могут быть люди. Даже злобные хмыри, как этот».

Саня усмехнулся своим мыслям:

– Только из уважения к твоему суровому виду плачу половину, – сказал он, не сомневаясь – еще до конца сегодняшнего дня Кратер подтянет цену своих услуг до ста тысяч.

Они не подозревали, что наметившаяся сделка вместо того, чтобы разрешить финансовые противоречия, навсегда уведет их от нормальной человеческой жизни, где такие слова, как «долг», «кредит», «курс доллара», «цена барреля»… пока еще имеют значение.

Глава 2
А поищите-ка перца, еще уверенного, что наша Вселенная единственная в своем роде

Space: «Secret Dreams»

Она искала Платона Буратаева – успешного бизнесмена-спортсмена-актера. У него были замок в среднем течении Луары и еще куча недвижимости в Европе и Америке.

«Как успел за девять месяцев?» – удивлялась Фея.

Третий день он на шаг опережал девушку. Из своего замка, выросшего среди виноградников, он метнулся на Капри (поездом, самолетом, паромом). Шезлонг еще качался, когда Фея, повернувшись спиной к Неаполитанскому заливу, выбежала на вершину Анакапри. Здесь был оборудован ресторанчик. Цветы, тишина, бабочки. Слева Сорренто, справа Искья.

– Мистер Буратаев только что ушел, – сообщил официант на хорошем английском, кивнув на дымящуюся сигарету и недопитый бокал шампанского.

Такая же история повторилась в Тоскане, в Альпах и на Принцевых островах под Стамбулом.

В отличие от Феи, Буратаев успевал скрасить свои перемещения – он нырял с аквалангом, бороздил волны на виндсерфинге, устраивал тест-драйв нового болида «Макларена», посещал оперу, катался на роликах и лошадях, играл в футбол, пейнтбол, регби и поло, управлял парапланом и совращал местных красавиц.

Гонка становилась все неистовей. Фея вовлекала все больше и больше ресурсов. У нее появились частный самолет «Хоккер» с джакузи, улыбчивый массажист, усатый секретарь-референт Александр Друзь, начальник отдела спецопераций Гарик Бульдог Харламов и почти десяток человек прислуги.

Фея регулярно проводила планерки – ей демонстрировали карту их перемещений по миру. Девушка сидела в огромном кресле, гладила пушистую ангорку, потягивала мартини и принимала решение о дальнейших действиях своей команды.

В глазах подчиненных она часто замечала любовь и восхищение.

«Штурман „Хоккера“ Вова, Гарик и Александр Друзь втайне влюблены в меня. Еще сутки – и будет верхом неприличия не замечать их чувств».

Прорыв в поисках произошел на восьмой день. По радио было принято обращение от Платона Буратаева.

Он сообщал, что будет ждать ее в Коломенском в двадцати шагах от ограды кладбища. «Вы знаете где» – гласила приписка радиограммы.

Все встало на свои места.

«Как же я сразу не догадалась?» – переполошилась Фея и еще раз взглянула на фотографию. На ней был изображен Кораблев, который с горькой усмешкой смотрел куда-то вдаль, поверх головы Феи.

Теперь ничто не должно было помешать их неизбежной встрече и грядущему непременному счастью, пока не разлучат смерть и прочие недоразумения.

Еще час понадобился Фее, чтобы догадаться – она почти исчезла, скитаясь по своей грандиозной и беспощадной иллюзии.

Аквариум: «Человек из Кемерово»

Кратер оперативно провел подготовительную работу. Ровно день понадобился, чтобы узнать о Фее все – от номера роддома и детского садика до номера могильного участка и уголовного дела по факту взрыва домов на Каширке. Тыкаться в щели, в которых уже побывал Саня, ему не хотелось. Кратер пошел другим путем.

В любом городе (даже в Кемерово) должен быть человек, который знает ВСЁ. Как правило, за таких принимают прямолинейных и отчасти туповатых умников, старательно изображающих всезнание. Настоящий знахарь не стремится к популярности. Он скромен, неприметен, незаменим. Бабушка Ванда, дедушка Глоба…

В Москве таким человеком был Костя Шаман (в близком кругу более известный как Костя Кассандра).

На то, чтобы нащупать контакты, готовые перекинуть Косте мостик дружбы и организовать встречу, ушла почти неделя.

Костя проживал в Медведково, подрабатывал кузнецом-шорником-поваром-дворником на конезаводе в Бронницах, но чаще всего скрывался в Системе (каменоломнях на реке Пахре).

Пришлось найти провожатого и закинуться в Систему.

Шаман оказался худым мужиком с огромной головой и базедовым лицом. Кожа на щеках свисала, как у бульдога. Впечатление он производил мрачное – то ли от тусклого фитилька снарядной гильзы, то ли от низко нависающего потолка тесной пещеры.

Заподозрить его в разговорчивости мог только слепой.

Перед встречей Кратер навел о нем все возможные справки. Три года назад Шаман выпал из козырной колоды боссов московского градостроительного комплекса. Был он чуть ли не правой рукой Елены Батуриной. С тех пор два раза попадал в Кащенко, за копейки продал свой «Ferrari» какому-то глисту из «Союзмультфильма», стал бояться ходить босиком по траве и принялся коллекционировать песочные часы.

Разговор не заладился с самого начала. Поговорили о чмошниках из правительства, о гениальных игроках нашей сборной. Потом Кратер пошел ва-банк:

– Впервые ищу человека не для разборок, а для любви.

Он спустился с каменюги к импровизированному столу, грязным пальцем подцепил ломоть ветчины, закинул в рот. Чтобы рассказ вышел непринужденным, Кратер вместе с ветчиной пережевывал слова. Голос в пещере звучал утробно:

– В общем, оказалось – погибла она в девяносто девятом. Парень божится, что встречался с ней целый месяц. Я знакомых ментов подключил. Пошарили они на той квартире, хозяйку, соседей постремали, кисточками своими волшебными помели. Все один к одному – ни следов, ни отпечатков пальцев, ни показаний. Не было девчонки, и баста. – Кратер выдержал паузу. – Сфинктером чую, можно ее найти.

Костя Шаман впервые выдал текст по существу:

– Девяносто девятый – это вряд ли.

Кратер тут же ухватился за хвостик прозвучавшей фразы:

– А если бы ее закопали полгодика назад?

– Все равно неважнец дела. Не проклюнулась бы она оттуда. – Костя вещал крайне задумчиво.

– «Оттуда» – это такая гипербола для покойников с Каширки? – не удержался Кратер. Ему порядком надоел этот многомудрый темнила.

– Ёрш, не ругайся! – внезапно повысил голос Шаман. – Гипербола, едрёна-матрена! Это не гипербола – это серпом по яйцам! – Голос гремел, фитилек над гильзой беспокойно метался.

Чумазый пацан, откликавшийся на Виктора, который помог Кратеру найти Костю и провел его в пещеру, вжался в стену. Сам Кратер прищучивал крикунов и построже, поэтому криво ухмыльнулся:

– По существу, Костян. Не наводи тень на плетень.

Кратер плеснул в пластмассовый стаканчик кофейку из термоса. Костя помолчал, всосал в рот толстые губы. Тихо проговорил:

– Че ты думаешь, я забавы ради свою простату здесь остужаю?

Кратер промолчал. Шаман заговорил громче:

– Хреновый из меня проводник по загробному миру. Как твоя Коломбина проникла сюда – объяснить не смогу. Биологическая случайность? Сон? Проделки шушпанчиков или украинских политтехнологов? Скажу главное: и для меня, и для тебя, и даже для Витька новость твоя – хуже не придумаешь.

Парень явно был перегрет не на шутку. Кратер осторожно поинтересовался:

– Друг мой, ты что принимаешь?

Костя немного обиделся:

– Я даже чай пью только зеленый. И завариваю некрепко. – Он провел ладонью по горлу, словно демонстрируя, что уровень благости внутри него уже достиг подбородка. Неожиданно спросил: – Сколько душ убиенных на тебе?

– Пять, – не стал врать Кратер. Грустно добавил: – Не отмолить уже.

Костя согласно кивнул:

– Мужик ты правильный. Поэтому скажу как есть. Пока ты живой, Бог помогает тебе. Учит. Он почему к Себе призывает? Видит – одни, научившись, такого могут натворить с душой, что лучше их к себе поближе посватать. Дать им еще во-от такусенький шанс. – Костя развел большой и указательный пальцы на два сантиметра. – Аккуратен Он с любой гнилью. Те, вроде тебя, которые пока сами латают свои язвы, учатся дальше. До заслуженного отдыха. Есть еще и такие, что добрались до потолка… хммм… собственного совершенства. Не прет их дальше. Увязли. Даже ребенок может достичь предела душевных сил. У таких жизнь почти самотеком. Предсказуемы и неинтересны. Степень вмешательства в их прозябание почти нулевая. Вот Он и…

– Слушай, прикол-то в чем? – перебил Кратер. – Девчонка где?

– Слушай внимательно и запоминай. Даже простенькое слово «теплушка» содержит в себе больше вариантов действительности, чем может себе позволить продюсер блокбастера. Мир разнороден. Мы отражаем мир – мир отражает нас…

– Ближе к телу! – рявкнул Кратер.

Костя послушно переключился:

– Существует мир-мутант, мир-резервная копия. Точная копия нашего. За одним исключением: там продолжают существовать те, кто вроде как обрели вечный покой. В другой Вселенной они разменивают единственный шанс стать на полграмма симпатичнее и благообразнее. Или еще больше разбередить себя страстями. Мир-мутант помогает в этом – обостряет пристрастия прошедшей жизни, чаще и чаще заставляет срабатывать те ощущения, которые приятно испытывать. Возникают соблазны, возможности, иллюзии – величия, богатства, известности. Пожирают, истощают душевные силы, пока от индивидуума не остается только возрастающая пульсация чувств. Человек исчезает в каком-нибудь эскимосском северном сиянии. Это и называется гребаное бессмертие, гребаное Ничто.

Кратер сделал вывод:

– Выходит, если Фея шастала по нашей прекрасной столице, значит, она еще не заслужила свои девять грамм бессмертия. Так?

– Получается еще хуже – открылась обратная связь с миром-мутантом. Теперь тамошний хаос чувств, мыслей, иллюзий может хлынуть сюда.

– Хлынуть – это что-то сантехническое. Излагай проще.

– В своем загробном существовании отдельные одаренные фантазеры, не насладившиеся жизнью, перекраивают действительность. Могут спалить Пентагон или разгромить «Три обезьяны»[11]11
  «Три обезьяны» – московский гей-клуб, ставший широко известным после попытки скинхедов разгромить его.


[Закрыть] – здесь это обязательно отзовется. Может, геморрой у тебя вылезет, а может, пальма на Мавзолее распустится…

Кратер уже прикидывал, как искать Фею. Решил завязывать безумный диалог:

– Почему резервная копия?

Шаман охотно разъяснил:

– Тот мир – единственный шанс на существование говнища, которое мы обзываем человечеством, в случае развития любого из намечающихся катаклизмов – эпидемий, ядерного взаимоуничтожения, исчезновения магнитных полюсов, столкновения с астероидом. Резервная копия-мутант должна сохранить наследие Земли. Полная аналогия с двойной спиралью ДНК.

– В смысле? – Кратер хоть и любил околонаучную литературу, но всегда избегал туманящих сознание дебрей.

Шаман вздохнул:

– Warum? Darum! Du bist eine kleine…[12]12
  – Почему? – Потому! – Ты маленький… (нем.)


[Закрыть] чайник. Спираль ДНК состоит из двух нитей. Одна – смысловая. Несет всю генетическую информацию. Вторая – служащая единственно как образец для копирования, называется лишенной значения. Но как целое спираль ДНК имеет смысл только с этой лишенной смысла нитью. Две наши Вселенные, милая сердцу и резервная, – точное подобие такой структуры.

– И где же чудесный, лишенный смысла мир можно отыскать?

– Рядом, – ответил Костя, замолчал и развел руками, демонстрируя, что сказал все. Но не выдержал изящной театральной паузы, исполненной грусти и созерцания, и подмигнул: – В случае со Вселенными лишена смысла наша часть ойкумены. Впрочем, потусторонний мир тоже неидеален. – После чего впервые позволил себе улыбку.

– Ох, и ни хрена ж себе!.. Аминь. – Кратер ожидал от Кости Шамана чего угодно, только не такой ошеломляющей беседы. Задумчиво пробормотал, словно ставя секретный, но очевидный диагноз: – М-да… «Императоры иллюзий» Лукьяненко, Вербер «Танатонавты»…

– Какой Лукьяненко?! Какой Вербер?! – возмутился Костя. – Ты еще рекламу сыра «Hochland» вспомни!.. Ладно, подваливай завтра, я тебе о любви неземной все распишу. Если ты смелый. А сейчас айда купаться…

После пещерной тьмы они долго жмурились на солнце. Костя скинул одежду и на глазах у изумленных дачников бросился к Пахре. Кратер похлопал по плечу своего сопровождающего:

– Витек, не пытайся понять. Теперь у тебя простая марафонская задача. Чтобы в этот бред никогда никто не поверил, лети на BBC или Discovery Channel и расскажи все, что ты здесь услышал… – И с гиканьем поскакал к реке.

Eurythmics: «Here Comes The Rain Again»

Ее долго трясли за плечо. Просыпаться не хотелось. Она открыла глаза только для того, чтобы велеть идиоту (или идиотам) проваливать туда, откуда понаехали.

Кто бы ни будил ее, где бы она ни оказалась проснувшись, Фея была уверена: только разлепить глаза, сказать пару ласковых – и вновь уснуть.

Теперь уже окончательно.

Перед ней стояла Ленка. Подруга размахнулась и влепила Фее тяжелую оплеуху.

Практически не раздумывая, Фея сделала колющий выпад рукой. Завизжав, Ленка отскочила. В руках Феи оказалась коротенькая финка. На толстенном пузе Ленки, покрытом легкомысленным цветастым платьишком, расплывалось крохотное пятнышко крови.

– Ты чего?! Очумела, старая?! Кого режешь?! Надежду белой расы?! – Ленка орала так, что закладывало уши. – Откуда у тебя эта дрянь?!

Это она про нож.

– Здесь все подчиняется мне, – мрачно ответила Фея.

– Сейчас милиция и «скорая помощь» приедут, разберемся, кто кому подчиняется!

– Зачем тебе «скорая помощь»? – скептически спросила Фея, разглядывая микроскопическую царапину на животе Ленки. – Пластырь наложи, чтобы жир не вытек. И все.

– Тебе «скорая», а не мне, – надула губы Ленка. – Ты о моем жирке не беспокойся. Соображай лучше, как промывать желудок.

Вопросительный взгляд Феи заставил Ленку заговорить тише:

– Желудок промывать сейчас будем. Врубаешься?

– Кому? – так же тихо поинтересовалась Фея.

– Тебе, – неуверенно ответила Ленка. – Сколько ты таблеток съела?

Фея не ответила. Встала с кровати, оглядела знакомый интерьер комнаты, погребенный листопадом из купюр разного достоинства (и недостатка ☺).

– Не ела я ничего, – грустно сказала Фея, постепенно догадываясь, что ее погоня за Платоном Буратаевым была сплошной смертной иллюзией. Сном. Вчера (вчера?) после разговора с Викентием Сергеевичем она так и не вышла из комнаты. И почти исчезла. – Кто тебя послал?

– Записку я получила. Судя по почерку – твой очаковский монстрик. Пишет, что беспокоится за твою психику. – Ленка вытащила из лифчика скомканную записку: – «Возможно, как раз сегодня у нее произойдет кризис. Уважаемая Елена Вадимовна, не имел чести быть представленным вам, но очень надеюсь, что вы поможете мне спасти Фею».

Фея уже строила планы, как будет крушить каморку на Пржевальского и царапать уродливый фасад Викентия.

– Лен, а ты сама соображаешь, что ты моя визгливая и не всегда приятная иллюзия? – Фея вновь напомнила подруге, кто здесь главный.

– То, что ты мешаешь негрустин, пустырник и водку, еще не повод, чтобы пристегивать мою звездную персону к своему фригидному мирку. Может, меня Иосиф Кобзон выдумал и благословил воспитывать в массах любовь к сексуальному терроризму и неподдельному идиотизму… Что ты дальше-то будешь делать, болезная?

– Схожу пописаю. Видимо, половые функции отомрут последними. Потом соберу все имеющееся в доме оружие и схожу кастрирую своего непоседливого доброжелателя, – спокойно, но зло процедила Фея и начала одеваться.

Смысловые галлюцинации: «Разум когда-нибудь победит»

На следующий день пересеклись в Медведково, на квартире Кости. Шаман встретил Кратера в каком-то сером балахоне, напоминавшем пижамный костюм. Отличие – огромный воротник образовывал на шее валик, прочерченный острой линией разреза почти до самого пупка. В узком просвете блеснул маленький серебряный крестик на капроновой нитке.

Сначала состоялась экскурсия по квартире. Почти все горизонтальные поверхности были уставлены песочными часами. Разное одноцветное-многоцветное стекло, сотни вариантов оправы: деревянные, стеклянные, резные… Песок – тяжелый, крупный, неумолимо сваливающийся вниз. Легкий, медленно планирующий, не стремясь отмерять время. Белый, черный, цветной, полосатый, немыслимых пестрых расцветок.

Сквозь просветы проглядывались награды и грамоты от общественных организаций, которые гроздьями свешивались со стен, – раньше Костя был видным благотворителем. Прошли в маленькую кухню – стены увешаны неизменными песочными часами. Во многих завораживающе льется песок.

Хозяин начал радушно суетиться – заваривать чай, раскладывать на столе сладости, трещать о погоде. Такой треп однозначно не выруливал к продолжению вчерашней безумной беседы.

Кратера беспокоило ощущение, что время обрело второе дыхание и готовится стать прожорливей. Надо торопиться!

На пятой минуте он взял быка за рога. Задумчиво уронил:

– Все-таки не врубаюсь, Костян… Откуда ты, простой гопник, так много знаешь?

– Архивы рейха, – среагировал Шаман и широко улыбнулся. При ярком свете он не выглядел букой. – Извини, шучу. С тобой нужно поосторожнее, а то ты мигом найдешь любовную переписку Гуса Хиддинка и Бенедикта XVI. Я просто умею наблюдать за миром.

– Ох, ёпт. – Кратер предложил сокращенный вариант слов «не верю».

Костя прошел от стены к стене (три метра вокруг табуреток):

– Мне посчастливилось вернуться оттуда.

Тем же тоном Кратер поинтересовался:

– И много вас таких счастливых?

– Я единственный. – Непроницаемая убедительность лица бывшего политика и градостроителя напомнила Кратеру вереницу таких же сложносочиненных выражений, которые многие годы транслировали уверенность все более неуверенному населению Бескрайней. «Переломный период кризиса пройден», деревянный выстоит, животворящий баррель копит силы… – лихие фразы, звучавшие с той же интонацией, что и свежеиспеченное: «я единственный», вернувшийся с того света! Уже чуть мягче Шаман добавил: – Возможно, оттуда заглянула и твоя Фея.

– Не моя.

– Как скажешь, боец, – не твоя Фея.

– И как там?

– Как в танке. И неудобно, и вылезать страшно. – Костя начинал раздражаться с пол-оборота. – Я же тебе говорил: тот мир – точная копия. Разница между мирами минимальна – мир-мутант почти полностью дублирует наш мир. Ты плохо слушаешь. В нынешней политической обстановке это самый гнусный порок.

Несмотря на девственно зеленый чай, после пары глотков Костя казался крепко обдолбанным.

Кратер задумался: «Конечно, прогоны чудилы вряд ли помогут следствию, однако не резон сбрасывать версии с моего „Летучего голландца“, все еще блуждающего порожняком…» Решил исчерпать тему до сухого остатка, предсказуемо непредсказуемого и шизофренического:

– Никак не могу поверить, что где-то шастает моя точная копия, думает почти то же, что я, делает ту же черную работу. Сигарету сейчас курит. При этом совершенно не облагорожена мыслями обо мне.

Костя равнодушно пожал плечами:

– Неужели тебе ни разу не казалось, что ты не можешь быть единственным носителем Вселенной, копошащейся у тебя внутри? Вдруг тебя трамваем переедет – капут песенке? Продолжения нет?

– Есть. Все в руках Всевышнего. Поаккуратнее станет планировать наши судьбы. Бережнее. Не допускать мора и поножовщины.

– Чушь! Когда есть свобода воли, есть и возможность самоистребления. Если нет свободы – мир не может совершенствоваться. Ни Богу, ни Чёрту такой мир не нужен.

– Почему это? – задал вопрос Кратер и понял, что ошибся – сейчас его нагрузят по самую ватерлинию.

– Бог и Человек – сообщающиеся сосуды с перевесом уровня в Его сторону. Бог постигает нас, мы – Его. Господь улавливает, вбирает чахлое несовершенство наших душ. Их немоту, жалкое уродство, иссушающую суетность. Непрерывность и невозможность окончательного постижения – гарантия продолжения жизни на Земле. Он поступил гениально, сотворив все живое, одарив способностью к изменению. Это тоже условие творения, условие сосуществования, условие колебания содержащегося в сосудах. Чтобы быть с нами на равных, Он предусмотрел и необходимость собственного изменения.

В висках Кратера запульсировали беспокойные, недовольные загрузкой жилки.

– Парадокс в том, что Господь изначально совершенен, но все равно продолжает совершенствоваться. Следовательно, нуждается в переменах. Может быть, чтобы стать менее совершенным самому?

Кратер буркнул:

– Спроси своего психоаналитика…

Шаман продолжил:

– Мы – ключик. Мы – средство. Мы – пища. Конец Света не наступит, пока не исчерпается запас наших чувств. Пока в нашем сосуде есть хоть немного содержания. Пока Бог узнаёт новое, по-новому переживая человеческие страдания, радость, отчаяние и любовь. Конечно, они теряют накал, искажаются, когда проходят сквозь всепроникающую, всеобъемлющую, совершенную ткань Его духа…

Кратер перебил:

– ОК, я зафиксировал пафос отношений Человека и Бога. Ядреные грибочки ты в пещерах добываешь…

Увидев, что Шаман желает ответить, добавил:

– Мы хоть немного приближаемся к совершенству?

– Немного… – эхом отозвался Костя, зловеще покрутил зрачками и вновь продолжил прерванную композицию с одного только ему известного ее такта: – Бог чувствует через нас, но не как мы, не вместо. Это Его изъян, трещинка, водораздел между нами. Даже явив чудо, даже вмешавшись в ход событий, Он не в силах контролировать и направлять наши чувства. Поэтому любое движение человеческой души уникально. Свободно. Поэтому оно так важно для Него. Любое движение человеческой души – это скрытая пружина, суть творения. Оно приводит к тому, что во Вселенной складываются немыслимые комбинации. Чем необычнее, тем ближе нашему и Его сердцу.

Depeche Mode: «In Your Room»

До Очаково добиралась как в тумане. Мутные люди, расползающиеся в сумраке контуры домов.

«Наверное, это передоз. Реально было раствориться в безбрежном кайфе, но меня выудили оттуда. Теперь – здравствуй, девчонка, я твоя ломка!.. Ну и чего? Мне прямо посередь города в лужу плюхаться и призывать солнечный свет иллюзий?»

Викентия Сергеевича на месте не оказалось.

На столе аккуратные стопочки бумаг, записочки, наклеечки. В центре стола огромный ватман – поперек огромные буквы «ДЛЯ ФЕИ». Флуоресцентный маркер, черточки жирные, лоснящиеся – чтобы она смогла разглядеть.

«Моя новая цель, – догадалась Фея, – представляет самую главную опасность для стабильности наших миров».

– По прочтении съесть… По прибытию уничтожить… – пробормотала Фея, хотя ничего подобного там написано не было.

Почти у нижней кромки ватмана блестели два слова: «ОПАСЕН КРЕМЛЬ!»

«Кремль, трам-па-пам, трам-па-пам… Выбираюсь на вершину пищевой цепочки…»

– Свежеиспеченный, но уже подающий надежды, – заключила Фея вслух. – Сколько же людей после смерти устремляются в Георгиевский зал на инаугурацию? Интересно, ведет ли кто-нибудь статистику? Соотношение покупающих нефтяные вышки, штурмующих «Мосфильм» и въезжающих в Белый дом на белогривых пони?

Фея отчетливо понимала – Викентий изобрел самое трудное задание, чтобы она могла продержаться еще хотя бы день-два. С грустью подумала: «На что он рассчитывает? Я готова уйти. После смерти произошло то, чего я ждала всю жизнь. Я влюбилась – и мигом доделала все дела».

Ей стало очень жаль себя, родителей, Викентия Сергеевича.

Как же ничтожны все эти миры, их покой и катастрофы, неколебимость и сиюминутность по сравнению с жизнью и смертью одного человека! И все-таки… на недолгий миг он, наверное, соединился с сыном.

«Может быть, он исчез просто потому, что стал мне не нужен?»

Еще более странную, но назойливую мысль: «Он и появился только для того, чтобы помочь мне», – она поспешно отогнала.

Зрение Феи стремительно теряло остроту. Она плохо слышала, уже с трудом понимала происходящее с ней. Но внутри неутомимо билось желание любви, желание счастья, желание жизни – и боль, что ни одно из этих желаний уже нельзя реализовать. Билось, но с каждой секундой все глуше.

Заглянула в дневник Викентия Сергеевича. И вдруг словно пелену сняли с глаз – она умудрилась увидеть упрятанные там буквы, выхватила строки: «Даже я не был так категоричен, как она… она уходит еще более несчастной, чем пришла в этот мир… девочка моя, неужели ты так и исчезнешь, черствая как сухарь, нерастаявшая и одинокая?»

Она не смогла понять, что это про нее – как бы ни был далек Саня, нерастаявшей и одинокой Фея себя не чувствовала.

На другой странице оказалось предсмертное послание Викентия Сергеевича: «Я знаю, тебе плохо, но наберись сил, выполни последнее задание, помоги уйти еще одному умершему».

Буквы прыгали, не складывались.

«Помощь прибудет. Ага!» – решила Фея.

Захлопнула – больше читать не хотелось.

«Даже в преддверии завершения моей не очень веселой баллады меня не устают баловать просьбами, откровениями и загадками. Достали!»

Серая пелена вновь сгустилась перед глазами.

Если бы сейчас перед ней материализовался Саня Кораблев, Фея бы его не узнала.

«Обреченность – вот моя сила. Обреченность – вот моя свобода», – подумала Фея и решила, что, прежде чем направится в Кремль, она совершит поступок, который панически откладывала весь этот месяц.

Боялась больше, чем смерти.

Сансара: «Через слова Зима»

Голова Кратера уже бездумно плавала по волнам безбрежной речи Шамана. Костя заканчивал:

– …из-за этой божественной трещинки мы все, пусть изначально чуть-чуть, но неисправимо испорчены. Из-за нее же мы все, даже на глубине неисправимой пошлости, чуть-чуть прекрасны.

Кратер дернул плечами:

– Всё? Усыпил. В чем мораль? Уже сто первый раз допытываюсь: где порхает «не моя Фея» в диалектическом многообразии наших миров? Как ее искать?

– Искать ее бесполезно. Сейчас надо терпеливо ждать конца…

– Надеюсь, это не намек на изначальную гомосексуальность мироздания?

– Ха-ха!.. У меня есть все основания считать, что нас ждут великие изменения. Мир мертвых – ошибка. Он мог сделать нас почти равными Богу. Мы должны были развоплощаться по мере достижения духовного совершенства. Однако люди не воспринимают смерть как дополнительный шанс. Не находят в смерти просветления и умиротворения вечностью. Они еще больше калечат размягченные смертью души. Мир мертвых стал катастрофически близок. Если этот нарост с мира живых не удалить – конец всему.

– Парень, ты крут! По-твоему, Господь вот так запросто начнет выключать миры? Миллиарды жизней?

– В чем трагедия? Ценно только то, что уникально. Все остальное – пластилин. Миры идентичны, содержат почти одинаковую информацию. Главное, чтобы сохранилась хотя бы одна копия…

Кратер хмыкнул:

– Но меня же обесточат. Меня не будет!

– Что есть ты? Твои чувства, твои мысли, даже твое тело сохранится – значит, сохранится и сам индивидуум.

– Тебя не переспорить…

– Разочарования в человечестве нелегко исцелить. Нам давно нужен обещанный Судный День, который встряхнет то, что потеряло возможность развиваться. Нельзя дальше бултыхаться в этой тине и из нее же хлебать.

– Алё, Костян! – снова перебил Кратер. – Ты славно грузишь, но я – банально рационален. Чтобы мне сейчас дослушать тебя и поверить, требуется чудо. Все просто. Меняю чудо на пожизненное поклонение. Нормальный библейский бартер.

Костя искренне удивился. Присел, халат распахнулся до тронутых сединой лобковых волос.

Кратер продолжил:

– Помнишь, как Морфиус втирал Нео, что мир вокруг – фуфло, а потом продемонстрировал правду? Мне нужно что-то вроде этого.

Костя развел руками:

– Наш мир материален. Я не смогу натянуть глаз на жопу.

– Тогда до свиданья. – Кратер встал. – Насколько я понимаю, деньги тебе не нужны. Не провожай меня. Пока дойду до двери, постараюсь забыть ахинею, что ты мне наплел.

– У тебя ленивый мозг, – сказал ему в спину Костя. – Не разрешаешь расшевелить извилины.

Кратера никогда прежде не упрекали в тугодумии.

– Действуй. Побежишь за утюгом?

– Я даже дотрагиваться до тебя не буду. Закрой глаза, я попробую передать фрагментик своего знания.

Кратер зажмурился.

Костя забубнил:

– Мне нужно помочь. Представь нашу голубую планету. Какой-нибудь уютный закоулок. Или Вселенную. Теперь…

Он причитал что-то еще, но Кратер не слушал. Образы медленно вычерпывались из памяти. В основном, это были красивые картинки, которые вывешиваются на компьютер как фон или заставка («Обои», – вспомнил название Кратер). Кошки, рыбы, звери, водопады, горы, киты, льдины, любые завораживающие фотографии – память услужливо предлагала варианты.

Промелькнул образ Вселенной – примерно такой же, какой изобразили голливудские «натуралисты» в блокбастере «Люди в черном». Этот образ надолго задержался перед его внутренним зрением. Вращаясь, меняя краски, поблескивая галактиками.

Вдруг все выключилось. В воображении возникла такая же темнота, на которую можно поглазеть с другой стороны плотно задернутых век.

– Не открывай глаза! – откуда-то издалека заорал Костя Шаман.

Кратер попытался включить память, вытащить из ее загашников любой образ – пистолета, биг-мага, собственного члена, голой таиландской бабы, Саддама Хусейна или Махатмы Ганди.

Воображение не подчинялось. В голове царила ночь, на которую наползала еще более темная тень мысли: «Ведь я не чувствую ни ног, ни рук, не ощущаю себя ожидающим чуда в дверном проеме кухни в Медведково».