Текст книги "Китайские праздники. Древние традиции, памятные до наших дней"

Первый день Нового года

В полночь в канун Нового года, когда на Западе толпы людей встают, чтобы поднять тост за Новый год, когда радость и веселье достигают апогея, все члены консервативной китайской семьи тоже встают, чтобы, по обычаю, упасть ниц перед родителями. Никаких тостов, поцелуев, только шепотом сказанные добрые пожелания от каждого члена семьи. Начинает старший сын, затем другие сыновья, дочери, потом наложницы или невестки, если есть. Современные семьи уже не соблюдают эту церемонию, считая ее косной и «холодной». Ценности изменились. В старом Китае чувства не выражали на людях – но китайские романы являются достаточным доказательством того, что китайцы способны на чувства такие же тонкие, как и у самого искушенного западного человека. Разница лишь в том, что чувства демонстрировались в Китае на ином уровне. Для человека, пропитанного гордым сознанием славы и власти своей семьи, такое падение ниц перед родителями, предками и богами, безусловно, значило так же много, как и молитва для правоверного христианина в его церкви.

В какой-то момент ночью, перед тем как прокукарекает петух – а он кричит гораздо раньше, чем мы, городские жители, думаем, – хозяин дома снимает печати с главных дверей, чтобы сильные, здоровые, добрые веяния Нового года могли войти в дом, укрепить его и дать ему новую силу. Это последний момент праздника, когда запускают петарды. После этого взрыва шума город становится тише, чем когда-либо. Магазины остаются закрытыми, а улицы – пустыми не только в этот день, но и в течение последующих пяти дней. Ни один розничный торговец не ходит по улицам и не оглушает горожан своей музыкой или призывами обратить внимание на его товары. Это единственный период в Китае, когда иностранец может вообразить себя в западном селении – старинном городке, где не ездят машины, – настолько тихи улицы. Все ремесленники, мастеровые, розничные торговцы или рабочие сидят дома. Родственники, живущие в дальних краях, даже за границей, – все пытаются быть сейчас «дома», в то время как дни, предшествовавшие Новому году, были полны разъездов; это сезон отпусков и поездок, когда слуги получают свой единственный отпуск на несколько дней, чтобы навестить свои семьи.

Если кто-то и появляется на улицах после дня Нового года, то наверняка это мужчина, так как для женщин считается несчастливой приметой выходить из дома в это время. Некоторые люди предпочитают отправляться в эти дни с новогодними визитами. Этот обычай был широко распространен в некоторых городах, таких как Пекин.

Если женщинам придется выйти из дома, то удача тоже уйдет вместе с ними. Более того, у них достаточно дел по дому в это время. И не только домашние заботы делают их такими занятыми. В некоторых регионах Китая в эти первые дни Нового года, а в других регионах на пятнадцатый день первого месяца женщины почитают особенную богиню – богиню туалета Цуку. Жертвоприношение ей не какое-то особенное, но состоит из обычной церемонии, совершаемой перед ее портретом в туалете или свинарнике; во многих крестьянских домах эти церемонии одинаковы. Более интересен тот факт, что богиня превращается в оракула, сообщая вести о тутовнике грядущим летом, предсказывая приезд гостей и многое другое. Знаменитый китайский поэт Су Тунпо посвятил один из своих этюдов богине Цуку:

«В день Нового 1080 года я выехал из столицы Ханге Хау в Хуанг Хау и добрался туда в первый день второго месяца. Там доктор Панпин сказал мне: „Знаете, это просто замечательно! Люди в Хуанг Хау не знали, что вы назначены сюда на должность. Но был дух, вошедший в дом иммигранта господина Куо, который беседовал с членами своей семьи и сочинил очень хорошие стихи. И этот дух сказал им, что придет господин Су, но он не сможет встретить его. И фактически в день вашего приезда дух исчез“. В первый месяц следующего года доктор Панпин сказал мне: „К господину Куо вернулся тот дух“. И я пошел к нему, чтобы посмотреть. Дух был в облике женщины, сотканной из травы, у которой изо рта торчали палочки для еды. Ее держали два маленьких мальчика. Она писала своими палочками для еды и сказала: „Я из Шоуяна, и меня зовут Хо Мей. Я научилась читать, писать и сочинять еще в молодости. Потом я вышла замуж за актера, но приблизительно в 685 году губернатор Шоуяна убил моего мужа и взял меня к себе в наложницы. Из-за ревности его первой жены меня убили в туалете. Несмотря на все это, я не подала на нее в суд, но чтобы отомстить за несправедливость в отношении меня, небеса назначили меня богиней туалета. Существуют много других так называемых богинь туалета, но ни одна из них не имеет такого высокого положения, как я сейчас. Пожалуйста, останьтесь здесь еще ненадолго; я прочту несколько стихов и станцую для вас. Надеюсь, это развлечет вас“. Она продекламировала более десяти стихов, все из них были интеллектуальными и хорошо исполненными, с юмором и добрыми намерениями в удачной пропорции. Я спросил ее о других духах, святых, домовых, Буддах и их судьбах, и все ее ответы были выше уровня человеческой мысли. Затем зрители хлопнули в ладоши и начали наигрывать мелодию из Лянчжоу. Теперь женщина-дух стала танцевать. После танца она сделала два реверанса и сказала мне: „Ваши очерки известны во всем мире. Не могли бы вы потратить квадратный дюйм бумаги и написать обо мне, чтобы люди узнали о моем существовании? “ Хотя госпожа Хо была похищена жестоким сановником и убита его ревнивой женой, она и теперь не хотела раскрывать имя правителя, пусть и была, безусловно, глубоко потерпевшей стороной. Это, по-видимому, доказывало, что она была в конечном счете искренней женщиной, имевшей сострадание. Когда пришли гости, она уже знала все про их жизнь, как только увидела их; она была осмотрительной и ни слова не сказала об их личных делах или их будущем. Безусловно, она была мудрой. Более того, она умеет писать и чувствует разочарование, потому что о ней не знают в мире. Безусловно, она умна. Поэтому я написал этот короткий очерк, чтобы исполнить ее желание».

В сотнях других текстов, более ранних и более поздних, она описана точно так же, как фигура из соломы или травы, которую используют на Новый год в спиритических сеансах по всей стране. Это та же форма спиритизма, которую мы видим и по сей день в нашем обществе, возможно чуть более грубую по технике исполнения, но уж точно не более глупую. Цуку пишет своими палочками для еды на песке или пепле, рассыпанном на деревянной дощечке. Она всегда пишет стихи – даже в современном Сан-Франциско, когда ее спрашивают об исходе финансовой сделки или шансах на успешность предполагаемого брака. Она пишет одно слово за раз, после чего песок перемешивается. Но эта процедура происходит настолько быстро, а ее поэтический талант настолько велик, что за один сеанс она может заниматься делами довольно большой аудитории.

У этого китайского спиритизма давнее прошлое, восходящее ко времени, когда верили, что после смерти какого-либо человека его плотская душа – душа, которая дает ему жизнь, но не дает личность, – в какой-то определенный момент вернется. Чтобы выяснить, случилось ли это уже, члены семьи рассыпают перед гробом золу и время от времени смотрят на него, чтобы увидеть на нем следы духовной души. Следует быть очень осторожным и не присутствовать в тот момент, когда эта духовная душа вернется, так как, не имея сознания, она не узнает друзей и родственников, а, напротив, будет стараться убить всякого, кто ей встретится. Плотская душа безопасна только тогда, когда она вместе с «эго-душой», которая контролирует ее с помощью присущих ей нравственных ценностей. Было бы интересно истолковать эту концепцию в свете современной психологии.

Женщины-предсказательницы в новогодний период – тоже старинная черта китайской культуры. Вероятно, еще в дохристианские времена крестьяне в Шантуне выращивали пятерых девочек до десятилетнего возраста, и тогда их клали на кровать и всех вместе накрывали мехами и обмахивали веечной корзинкой. Через некоторое время, когда впадали в подобие транса, они начинали говорить о своем будущем. Одни девочки хотели заниматься вышивкой, другие научиться пользоваться кисточкой и чернилами или играть на музыкальных инструментах. Таким образом их семьи узнавали, что станет с девочками в грядущие годы.

Каждый из первых семи или восьми дней года посвящен тому или иному особому существу: первый день – день цыпленка, за которым следуют дни собаки, свиньи, овцы, лошади и коровы. Седьмой день – день человека. Иногда добавляется день зерна – восьмой день. Уже особенно не празднуют дни животных, но на седьмой день – день человека – готовят суп из семи разных овощей, а также вырезают из ткани маленькие человеческие фигурки и вешают их на ширмы или носят на волосах как украшение. Раньше в этот день был пост, в который разрешалось есть только сухари.

Трудно сказать, откуда взялся этот обычай. Согласно одному преданию, животным поклоняются в соответствии с последовательностью их появления во время Сотворения мира. У древних персов был праздник в честь животных на девятнадцатый день первого месяца года. Последовательность из семи вещей – типично персидская: семь дней недели пришли в Китай тоже из Персии, но в других случаях китайцы обращают мало внимания на число «семь», не считая его как счастливым, так и несчастливым, и действительно трудно доказать персидское происхождение этого обычая.

Эти животные – одомашненные, это так, но они те же самые, что и появляются в группе из двенадцати животных, входящих в знаменитый циклический календарь, в котором каждому году присвоено название какого-нибудь животного. Этот цикл соответствует нашему зодиаку и, по-видимому, унаследован от Вавилона и греков, достигших Китая через Центральную Азию.

Китайский цикл животных начинается с крысы, которая приблизительно соответствует Овну в западном зодиаке. Затем следуют бык, тигр, заяц, дракон, змея, лошадь, овца, обезьяна, петух, собака и кабан. Каждый китаец знает этот цикл – фактически, он должен его знать, так как согласно ему нумеруются годы. Когда вы спрашиваете китайца, когда он родился, он обычно отвечает: «Я родился в год Лошади», что устанавливает дату рождения достаточно точно, так как редко кому придет в голову сомневаться, имеет ли он в виду год Лошади лет тридцать назад или раньше на двенадцать лет, то есть сорок два года назад. И ни один брак в стародавние времена не заключался до того, как состоится обмен «восемью символами», датой рождения (день, месяц, год) и часом рождения обоих партнеров; и снова самой важной группой являлись двенадцать животных – символы года. Брак между «девушкой Тигром» и «мужчиной Зайцем» вряд ли был бы удачным, так как сила партнеров слишком неравна. Раньше этот цикл очень часто применялся в некоторых регионах Центральной Азии; на нем были основаны даже официальные документы.

У китайцев есть много сказаний, но характерной чертой их фольклора является отсутствие рассказов о животных. Все их сказки о животных пришли из Индии – родины мастеров-рассказчиков, которые научили искусству писать сказки о животных знаменитого поэта Эзопа и Запад в целом. Но через некоторое время эти сказки устарели, потому что реалисты-китайцы предпочитают истории, в которых главную роль играет человек. В Китае до настоящего времени сохранились лишь немногие сказки о животных, и практически все они имеют отношение к звериному циклу. Возьмем, например, сказку о петухе, драконе и сороконожке. Это трио, кстати, снова всплывет в другой главе.

«В давние времена у петуха была пара замечательных рогов. Вместе с тем жил дракон, который не мог подняться на небо, потому что у него таких рогов не было. И ему пришла в голову мысль: он попросил сороконожку стать его поручителем и позаимствовал рога у петуха. Сороконожка заявила петуху: „Строго на заре ты должен три раза сказать: «Верни мне мои рога!», и тогда дракон вернет их. Не бойся никакого обмана“. Так как очень трудно подниматься в небеса, петух оказался довольно сговорчив и дал свои рога дракону. Ему было интересно узнать, как там на небесах, и он решил, что спросит об этом дракона после его возвращения. В случае, если небеса действительно прекрасны, возможно, он тоже однажды найдет способ отправиться туда.

На следующее утро петух закричал: „Верни мне мои рога!“ Он прокричал это больше десяти раз и, так как дракон не появился с его рогами, пошел к сороконожке и пожаловался ей. Сороконожка заявила: „Раз он не вернул тебе твои рога сегодня утром, я уверена, что он сделает это завтра утром или в какой-нибудь другой день. Подожди немного, он наверняка вернет тебе твои рога“.

Петух подождал еще день и еще, крича каждое утро: „Верни мне мои рога!“, но так и не получил их. Он сильно рассердился и велел всем своим сыновьям и внукам убить и съесть вероломную сороконожку. А так как он все еще надеется однажды вернуть себе рога, его потомки следуют его завету и кричат каждое утро: „Верни мне мои рога!“»

Полет дракона на небеса тоже очень знакомая тема в китайском фольклоре. Дракон спит зимой, спрятавшись глубоко в земле; он разламывает землю и поднимается на небеса на второй день второго месяца года – в день первой грозы, которую и вызывает просыпающийся дракон. Но это то, что все драконы делают каждый год. Наш дракон, очевидно, хочет ступить на небеса, как и петух, чтобы оказаться включенным в цикл из двенадцати животных. Есть другие сказки, схожие с этой, объясняющие, почему маленькой крысе отдается предпочтение перед большой сильной коровой или почему крыса была принята в круг животных, а кошка – нет.

Фигурки этих двенадцати животных – маленькие глиняные статуэтки – «дарили» умершим приблизительно 1500 лет назад. Многие из них были недавно найдены во время раскопок. Очень редко бывает, что они имеют чисто животный вид. Большинство из них – это изображения людей с головами животных, одетые в официальное платье китайских чиновников. Они должны были защищать умершего в могиле или по дороге в мир иной.

В тот же самый период эти животные появились и начали устраивать танцы на улицах в новогодние празднества. Теперь это не танец экзорцизма, который происходил в конце старого года, который мы уже описывали. Этот танец – популярное развлечение, часто исполняемое профессиональными артистами, а не религиозный танец. Что осталось в наши дни – это «львиный танец», который можно увидеть на улицах старого Пекина и иногда даже в Чайна-тауне в Сан-Франциско.

Мы точно знаем происхождение этого танца, и наши знания усиливают возможность того, что череда из семи дней в начале Нового года тоже может уходить корнями в Западную Азию. У персов был праздник под названием Навруз («новый день») – их большой новогодний праздник, отмечаемый в честь Семшита, одного из мифических персидских императоров и родоначальников цивилизации. Некоторые персидские общины праздновали его на шестой день месяца Фравардин, который приблизительно соответствует дню в декабре. Позднее этот праздник изменился и в новом календаре, в котором год начинался в конце марта, стал – и остается и по сей день – персидским «пасхальным праздником». Главной отличительной чертой этого праздника было то, что группы мужчин ходили по улицам и брызгали водой друг на друга и всех прохожих. В этой процессии принимали участие и танцоры, а некоторые танцевальные труппы добрались через горы в Китай вместе со своими соотечественниками-купцами. «Праздник холодной воды» некоторое время был в моде в Центральной Азии и даже недолгое время в самом Китае. Танец, однако, имел такой успех, что был включен в китайскую культуру и сейчас является неотделимой составной частью «праздника луны». Тысячу лет назад варвары в масках сделали льва; у него была деревянная голова, шелковый хвост, глаза инкрустированы золотом, зубы покрыты тонким слоем серебра, как писал По Чу-и, знаменитый поэт периода Тан, который проявлял глубокий интерес к фольклору. Таким лев остается и в наши дни, но актеры теперь китайцы. В некоторых уголках Китая на улицах появляются два льва и дерутся друг с другом или играют со своей «жемчужиной» – чем-то вроде мяча; в других местах человек борется с одним или обоими львами. Бьют барабаны, и все это действо сопровождается музыкой, как во времена По Чу-и. Поединки львов всегда комические; «животные» прыгают по площадке, швыряют свои головы, размахивают хвостами и выглядят свирепыми – не очень похоже на львов, которых мы знаем, так как в конечном итоге китайцы никогда не видели настоящего льва; их слово, обозначающее льва, происходит от персидского shir.

Отчего-то эти «львы» выглядят похожими на животных из камня и глины, которые стоят при входе во многие китайские дворцы и храмы. У этих каменных львов тоже есть «жемчужина», чтобы играть. «Это успокаивает их нервозность», – написал один китайский автор. Другие рассказывают нам, что эти львы «защищают вход от злых духов», но не могут объяснить наличие «жемчужины». А народные сказки дают нам объяснение. Печальная принцесса живет в заколдованном дворце и ждет принца – своего возлюбленного, у которого ее украло безобразное чудовище. Герой терпеливо и смело преодолевает все трудности, путешествуя через континенты, чтобы найти дворец, в котором томится в плену его любимая. Дружелюбно настроенная старушка или святая обычно предупреждает его о каждой новой опасности, которая ожидает на пути. Все двери дворца защищают дикие звери, а львы из них самые страшные стражи. Наш герой узнает, что ему просто нужно бросить большой железный шар им в пасти, и они так обрадуются этому, что забудут о своей обязанности и пропустят его. Наконец он добирается до комнаты принцессы и спасает ее.

В этой сказке нет ничего особенно интересного, за исключением того, что она встречается как в Китае, так и на всем Среднем и Ближнем Востоке точно так же, как мы находим одних и тех же каменных львов перед дворцами в Западной Азии, где они появились раньше, чем в Китае. Культурные контакты между восточной и западной частями континента оказались, таким образом, гораздо прочнее, чем когда-то предполагали, но всегда удивляет, что такая малозначимая вещь, как народная сказка или идея ставить каменных львов перед дворцами (или даже идея о мячах, с которыми они играют в сказке), проделала путь через весь континент через обширные пустыни и степи, через множество разных стран и земель, населенных грабителями и бандитами. Эта связь между Востоком и Западом установилась очень давно; первые знания о львах достигли Китая, по-видимому, в дохристианские времена; каменные львы перед дворцами, возможно, появились в Китае во II веке нашей эры или чуть позднее, а танец львов в новогодний праздник стал известен в VII веке, если не раньше. Контакты Восток – Запад существовали с IV века до нашей эры. Иногда они прерывались на короткое время или даже на целый век, но лишь для того, чтобы возобновиться. Торговцы и монахи были некоторым образом инструментами их распространения, так как с ними ехали танцоры, акробаты и музыканты, которых презирали везде в Азии, но которые тем не менее играли большую роль в этом культурном обмене. Одно можно сказать наверняка: в Средневековье эти исполнители принесли западные музыку и моду в Китай: их танцы и мелодии были с такой готовностью приняты в Китае, что классическая музыка была там забыта, а традиционная китайская одежда вышла из моды.

Танец львов в наши дни – зачастую лишь часть целой серии пантомим, исполняемых группами из трех – шести жителей деревень, расположенных вокруг города. Есть популярная театральная «пьеса», которая даже больше привлекает горожан, чем танец львов. Актеры-любители, неподготовленные крестьяне играют на открытом месте – либо на углу улиц или рыночной площади. Тексты этих пьес короткие, примитивные и зачастую совершенно непристойные, схожие с текстами так называемых песен плантаций Северного Китая; танцевальные пьесы исполняются в деревнях весной, когда идет сев. Они рассказывают о молодом влюбленном, который флиртует с девушкой, или о несчастливом в браке муже, который пытается обмануть свою старшую жену и оказать все внимание прекрасной младшей жене. Пантомима – душа этих пьес, и приземленный юмор в сочетании с намеренной неуклюжестью актеров вознаграждается взрывами смеха зрителей.

Действие «Сухая лодка» иногда является особой отличительной чертой этих пьес, и довольно часто его можно увидеть как отдельный, независимый спектакль. Как правило, он производит на иностранцев и даже китайцев более сильное впечатление, чем сами пьесы. Зрелище соблазнительно красивой девушки, сидящей в разноцветной лодке в компании лодочника, который катает ее по воображаемому озеру, пока она поет народные песни, на которые он, в свою очередь, отвечает, невыразимо гротескно и комично. Разумеется, нет никакой лодки. Несколько легких ивовых ветвей сгибают в форме лодки и покрывают красной тканью, свисающей до земли. В этой конструкции проделывают одну-две дыры, достаточно большие, чтобы один или двое мужчин надели ее как юбку. Верхняя часть тела видна, а ноги скрыты в «лодке». Соблазнительная «девушка» – это крестьянский мальчик, как и лодочник; кажется, будто они действительно сидят в лодке, и это впечатление усиливается тем, что у «нее» появляется дополнительная пара ног с крошечными ступнями, которые зазывно лежат на борту лодки и видны среди складок впечатляющей юбки. Ее очаровательный макияж и грациозная поза приводят зрителей в восторг, а ее простенькие короткие песенки о крестьянской корове или продаже фермерских продуктов городским жителям – одни из самых приятных для уха китайских народных песен. В Китае редко можно услышать народные песни, потому что среднестатистический китайский мальчик даже в далеких, труднодоступных деревнях предпочитает хиты из китайской оперы этим старым народным напевам. Никогда не услышишь народных песен на улицах, на борту лодки или в деревне – только песни из известной оперы. Эти два типа песен по своей структуре настолько различны, что одни нельзя принять за другие. Популярные оперные мелодии чужды уху западного человека, тогда как в народных песнях, как нам кажется, мы слышим знакомые звуки. То же самое происходит по всей Азии, будь то в Японии или в Турции. Народная песня легко завоевывает наши сердца, но уходят годы на то, чтобы научиться наслаждаться высокой музыкой.

В эти первые дни Нового года в городе есть и другие развлечения. Крестьяне приходят сюда со своими прирученными животными – обычно мышами, но иногда это бывают обученные собаки или обезьяны. Животные разыгрывают короткие сценки из китайской истории или мифологии – всегда с элементом общественной критики. Например, когда обезьяна надевает фуражку официального лица и таким образом изображает плохого чиновника – человека с человеческим лицом и сердцем зверя. Типичным является то, что такая малозначимая короткая сценка имеет, по крайней мере, двухтысячелетнюю историю. Она упоминается в древних текстах вместе со сценкой, в которой собаки дерутся с обезьянами. И каждый китаец, молодой или старый, знает роль обезьяны в одном из величайших классических романов Китая «Путешествие на Запад». Обезьяна – настоящий герой этого романа. Благодаря своей находчивости и уму она ведет очень религиозного, но неопытного и непрактичного монаха их Китая в Индию, откуда он пытается привезти буддийские священные книги в Китай. Кажется весьма вероятным, что автор этого романа взял себе за образец обезьяну наших актеров-любителей, сначала развернув настоящий полноразмерный спектакль вокруг умной обезьяны, а затем написав текст по этой пьесе. Так обычно и бывает в китайской истории литературы. Автор, вероятно, получил вдохновение от другого представителя этой гильдии народных эстрадных артистов, который берет сюжеты для своей аудитории из напечатанных в наши дни книг. Но когда несколько сотен лет назад рассказчики начали сами придумывать свои истории и становиться знаменитыми, какими являются и по сей день их коллеги на Ближнем Востоке, они были героями для простого человека, источником его увеселения, развлечения и восхищения. Именно рассказчик увидел пьесу, поставленную своими коллегами, и развил ее до полноценной истории, способной захватить аудиторию до такой степени, что люди готовы были заплатить медяк, когда он прерывал свое повествование, чтобы собрать деньги.