Текст книги "Китайские праздники. Древние традиции, памятные до наших дней"

Праздник фонарей

Но эти дни продолжительного празднования Нового года – не время для расслабления и развлечений для всех. Есть люди, которые слишком заняты и не имеют времени посещать все эти уличные аттракционы. Они работают над своими фонарями для финальных ночей большого фестиваля, который проходит приблизительно пятнадцатого дня первого месяца года. Чем более оригинальный фонарь, тем выше престиж семьи, которой он принадлежит. И мы видим тысячи видов фонарей, и с каждым годом все больше инноваций и образчиков новых мод. Есть также и «рынок фонарей», где продаются традиционные фонари, но заиметь новый фонарь оригинального вида – это вопрос гордости. Есть фонари в форме больших шаров, кубов или других геометрических фигур; фонари, сделанные из бумаги, а другие – из стекла; фонари в форме китайских пагод, овечек, вееров, домов и – современное новшество – в форме автомобилей, самолетов и трамваев.

Некоторые фонари являются чудесами фантазии, такие как «ледяные фонари» – ледяные блоки, обработанные таким образом, что они похожи на людей, и имеют отверстие, в котором горит свеча. Иногда встречаются даже еще более замысловатые экземпляры, когда снаружи ледяная фигура покрыта молодыми побегами пшеницы, пророщенными до того, как лед был заморожен. Сочетание свежей зелени молодых проростков пшеницы с холодом и белым светом, видным сквозь лед, – поистине прекрасное зрелище. Более распространены «фонари с бегущими лошадьми» – несколькими фигурками животных, таких как кони или знаменитые двенадцать животных, вырезанными из бумаги и вставленными в фонарь, которые бегут по кругу благодаря механизму, управляемому жаром свечи. Это еще один случай, когда буйствует фантазия: почти все знаменитые театральные пьесы можно использовать в качестве сюжетов для этих «фонарей с бегущими лошадьми».

Некоторые фонари определенного вида зажигают непосредственно в день Нового года, но большинство из них делают в первые десять дней года и в первый раз используют в ночь тринадцатого дня года. Это начало большого праздника фонарей, который, наверное, более привлекателен, по крайней мере для иностранцев, чем новогодний праздник. Все выходят на улицы в ночь тринадцатого, четырнадцатого, пятнадцатого и – в некоторых уголках страны – даже семнадцатого дней года, демонстрируя свои фонари и сравнивая их с другими фонарями; дети надевают маскарадные костюмы и зачастую маски устрашающего вида и ходят по ночам, развлекаясь и развлекая взрослых своими пантомимами. В Пекине по улицам проходят бурные шествия, напоминающие последний день карнавала Марди Гра, с танцорами на ходулях в фантастических костюмах, привлекающих особое внимание.

Также вызывают восхищение «процессии фонарей-драконов», организуемые служащими магазинов на той или иной улице. Для таких процессий строят большого дракона длиной тридцать или более футов из бамбуковых палок и ткани. Такой дракон выглядит гротескным со своими голубыми с золотом глазами, серебряными рогами, которые по размерам больше рогов быков и украшены красными кисточками, с длинной зеленой бородой, большой открытой пастью и красным языком. Все это сооружение носит группа мужчин – каждый с палкой в руке, поддерживающей одну из частей дракона. Туловище этого чуда освещают множество свечей, закрепленных во всех местах на длинном теле. Животное следует за украшенным орнаментом солнечным шаром – большим текстильным шаром, символизирующим солнце, за которым охотится дракон, несущий дождь – символ туч. Процессия производит еще более сильное впечатление, когда участники действуют согласованно и двигаются так, чтобы создать иллюзию настоящего извивающегося ползущего дракона. В некоторых уголках Китая это оказывается опасной задачей: зрители открывают огонь по дракону, кидая маленькие примитивные снаряды – бамбуковые палочки, заполненные порохом и железной стружкой. В конце концов дракона сжигают, несмотря на изобретательность и ловкость актеров, которые «контратакуют», бросаясь на толпу, и в то же время стараются избежать попадания в себя снарядов.

Праздник фонарей имеет почтенную историю в Китае – свыше тысячи лет. Мы не знаем, как возникла эта церемония, но определенно можно сказать, что она связана с плодородием. Многие мелкие детали там и сям, особенно в форме фонарей, доказывают это, вне всяких сомнений, даже если не брать дракона, несущего дождь. В китайских текстах нет четкого объяснения, но народное предание рассказывает, почему отмечается этот праздник. Для крестьян в деревне Чекьян этот праздник носит патриотический характер; он возник в 1368 году или незадолго до этой даты.

«В последние годы Монгольской династии было много волнений и беспорядков в стране. Все патриотично настроенные люди хотели изгнать из страны монголов, поэтому то тут, то там мужчины начали объединяться в небольшие армии, но в народе, который твердо верил в лояльность правителю, такие движения почти не встречали одобрения и поэтому никогда не имели успеха.

Так же обстояли дела и с движением, возглавляемым Чжу Юаньчжаном, будущим императором. Но однажды в страну пришла чума. Умерло несметное число людей, и никто не знал средства от этой болезни. Каким-то образом Чжу удалось найти лекарство, и под личиной монаха-даосиста он стал ходить по стране и продавать его. Все его покупали и выздоравливали, и таким образом имя Чжу стало известно по всей стране.

Через некоторое время он снова начал ходить по стране и продавать лекарство. И все спрашивали его, почему он продает лекарство, ведь чумы уже нет. Он отвечал лишь: „Скоро начнется другой мор, который будет еще хуже прежнего“. Люди пугались и покупали его лекарство во второй раз. Теперь он говорил им, что это новое лекарство – совсем другое, его надо было применять еще до того, как человек заболеет. Коробку с лекарством следовало открыть на пятнадцатый день первого месяца года и принимать его каждый день.

После того как распродал все лекарство, Чжу вернулся к своей тайной армии, прятавшейся в горах.

Так как люди поверили в то, что сказал им Чжу, они открыли коробки с лекарством на пятнадцатый день первого месяца года и с удивлением обнаружили, что в них нет лекарства, а лежит лишь листочек красной бумаги, на котором написано: „Сегодня ночью монголы должны быть убиты. Поднимайтесь все вместе и нападайте на них“. Так как люди ненавидели монголов, они взяли в руки оружие и подняли восстание, когда на их город спустилась ночь. Чжу уже был на месте со своим отрядом бойцов, и им удалось изгнать монголов из страны».

Фонари и весь сам праздник тогда стали не чем иным, как церемонией и днем памяти об освобождении. История не подтверждает этот рассказ, но он типичен для ряда появившихся народных сказаний, связанных с подъемом национального сознания в Китае в последние десятилетия правления Маньчжурской династии (1644–1911). Сопротивление иностранным маньчжурским правителям невозможно было выражать открыто, и поэтому в народных сказаниях оно было направлено против монголов XIV века.

Эти красочные и веселые ночи праздника фонарей под луной, которая сияет ярче, чем все фонари, вместе взятые, завершают новогодние празднества почти после более месяца церемоний, процессий, спектаклей и торжеств. Таким образом китайцы проходят цикл очищения, который начинается с изгнания всех злых духов и продолжается приготовлениями к тому, чтобы принимать и приглашать благоприятные предзнаменования и духовные силы грядущего года на реальный праздник сначала в его строгой семейной церемониальной форме, а затем в более свободной форме народных увеселений на улицах и рыночных площадях. Перед нашими глазами проходит яркая картина Китая, связанного традициями и формами, строгими правилами и ценностями, но пышущая жизнью в рамках этих ограничений, – картина Китая, который ушел навсегда, чтобы не вернуться, Китая, который, подобно еще не до конца выросшему юноше, смотрит вокруг в поисках пути, который он хочет избрать.

Глава 2
Фестиваль лодок-драконов

Лодочные гонки

Закончилась весна; началось лето, и мучительная жара чередуется с потоками дождей. Белый слой плесени покрывает обувь, поставленную в угол всего вчера; серые пятна влаги выступают на стенах; роскошная зелень покрывает сад за ночь. Жизнь в перенаселенных городах с их узкими улицами становится почти невыносимой. Ночью трудно получить освежающий сон, так как температура остается без изменений и прохладный бриз не залетает в комнату. Люди избегают движений и работают как можно меньше; они находятся в полусонном состоянии в дневную жару и делают то, что совершенно необходимо и нельзя отложить, в ранние утренние часы или поздно вечером пытаются укрыться в горах и на озерах.

Не одно только физическое воздействие жары и влаги тяжко нависает над людьми; есть нечто, не поддающееся определению и описанию, что угнетает каждого. Это чувство беспомощности перед силами природы, ощущение того, что тебя окружают враги, спрятавшиеся в темных тенях чрезмерно разросшейся зелени. Или знание того, что такой буйный рост неизбежно влечет за собой угасание, которое принесут с собой осень и зима. Китайская философия с ее вечным дуализмом инь – женской силой и ян – мужской силы, которые постоянно борются между собой, хоть и связаны воедино, всегда подчеркивала мысль о том, что переизбыток силы или власти сам по себе ведет к упадку и движению вспять. За чрезмерным светом скрыта тьма, а за полной энергии жизнью – смерть. Именно мысль о тьме и смерти омрачает этот период года – пятый месяц китайского календаря, соответствующий нашим концу июня – началу июля, времени летнего солнцестояния и самому длинному дню года.

В этот день 21 июня следовало бы ожидать праздника, как в Европе, когда ночью зажглись большие костры, а парни и девушки, взявшись за руки, прыгали через огонь и таким образом проходили очищение от всех пагубных воздействий природы; когда с холмов скатывались горящие колеса, символизирующие катящееся по небу солнце, сила которого неизбежно начнет уменьшаться теперь день ото дня.

Действительно, в Китае в этот день проходит праздник, но едва ли каждый человек знает о нем. В стародавние времена в этот день было запрещено, в противовес западному обычаю, зажигать большие костры или железоплавильные печи. Для каждого китайца это было вполне логично: разве можно еще усиливать уже и так чрезмерную силу огня, жару? По этой же причине не разрешалось разжигать костры во времена засухи. В день летнего солнцестояния представители правительства делали официальное жертвоприношение. Но это не касалось обычных горожан. Простой горожанин не принимал в этом участия, и он не считал этот день праздничным.

Его днем был «пятый пятого», то есть пятый день пятого месяца года, второй из трех больших «счастливых праздников», или «праздников живых». Но в отличие от первого из них – новогоднего праздника, когда каждая мелочь пронизана идеей нового начала, новой незапятнанной жизни, здесь в каждой церемонии, даже самой веселой и красочной, скрыт элемент страха, ужаса. Человек обороняется от опасных врагов, побеждая темные силы. Он знает, что эти враги найдут свои жертвы. И есть единственный выход – отвести их атаки от себя и перенаправить на какой-нибудь объект – козла отпущения в толпе.

Нам, наверное, следует добавить, что этот праздник «пятого пятого» – это «южный» праздник; он берет свое начало в Южном Китае, и там его празднуют шире остальных, тогда как в Северном Китае этот день отмечается лишь несколькими церемониями.

Когда наступает этот великий день, толпы людей в прибрежных провинциях Центрального и Южного Китая нанимают лодки или выходят на берег ближайшей реки или озера, одетые в свои лучшие праздничные наряды. Народные песни или мелодии из известных опер, которые поют или исполняют на китайской флейте, эхом отдаются над подернутой дымкой поверхностью романтичного «Западного озера» в Ханге Хау или устья Сицзян – «Западной реки», в Гуанчжоу. Едва ощутимый ветерок заставляет маленькие лодки постоянно двигаться. Они плавают без цели или определенного направления, пока празднующие трапезничают, разговаривают или восхищаются лодкой соседа или новым платьем его дочери.

Толпам людей на берегу, наверное, веселее. Они перемещаются от одного навеса из соломенных циновок к другому или сидят под одним из бамбуковых тентов и пьют чай. Они ждут. В воздухе висит напряжение, сравнимое с тем, которое мы ощущаем перед началом больших гонок.

И внезапно начинается парад лодок-драконов. Эти лодки отличаются от всех обычных лодок; они большие – до ста футов в длину – и такие узкие, что два члена команды с трудом умещаются рядом друг с другом на сиденьях. Корпус лодки имеет форму дракона, а высокий нос демонстрирует свирепую пасть зверя и его опасные клыки; борта лодки раскрашены в яркие цвета – с преобладанием красного, потому что это цвет числа «пять», мужского числа, символа жары, лета и огня, а также позолоты. Команда состоит не только из гребцов, но и людей, которые размахивают флагами и играют на цимбалах или бьют в гонги, так что парад лодок-драконов сопровождается оглушающим шумом, возбуждая в равной степени и команды, и зрителей.

Лодки укомплектованы командами разных гильдий или клубов; бывают две команды из одной и той же деревни с наследственным или традиционным враждебным отношением друг к другу, как между командами Оксфорда и Кембриджа во время гонок на Темзе. Как же колоссально вырастает престиж команды, которая побеждает в соревновании в этот день! И какое волнующее и эстетическое зрелище являет собой стройная, сияющая лодка, стремительно несущаяся по воде! Движения членов команды максимально слаженны и ритмичны; ошибка одного из гребцов приведет к опрокидыванию лодки, а это не только означает проигрыш в соревновании, но и может быть фатальным для команды.

На следующий вечер после гонок происходит другое яркое событие праздника: лодки, украшенные разноцветными фонариками, парадом проплывают по реке. Они медленно проходят мимо толп людей, появляясь на неподвижных теплых темных водах, как волшебные создания, и снова исчезают в фосфоресцирующем мерцании летней ночи.

И все же это пышное зрелище, которое можно было увидеть до недавнего времени, лишь бедное подобие несравнимо более грандиозного шествия и церемонии, происходивших столетия назад. Тогда лодки зачастую были укомплектованы командой из более чем пятидесяти человек. Капитан каждой команды был одет в белое и держал в правой руке большое белое знамя, которым он размахивал, подавая команды гребцам. Левый рукав его одежды был особенно длинным и почти доставал до земли, а подача им сигналов знаменем сопровождалась ритмичным движением этого рукава, что производило впечатление изящного церемониального танца. В других регионах капитаны одевались как полководцы в китайском театре и имели при себе настоящее оружие, а не обычные деревянные мечи.

Какова была причина часто повторяемых распоряжений правительства, запрещающих этот праздник? Было ли это хорошо известное презрение китайцев к спорту и всему остальному, что имеет отношение к физической активности? Или дело в том, что иногда эти ряженые полководцы вели себя как настоящие военачальники, убивали невинную жертву и устанавливали ее голову на носу лодки? Предположительно, такое случалось, но это не может быть единственной причиной для запрета. Гонки были опасными. Лодки могли перевернуться, а не каждый китаец – хороший пловец; когда происходил несчастный случай, никто не приходил на помощь несчастным жертвам.

Но есть причина, которая лежит гораздо глубже. Когда читаешь сообщения о лодочных гонках, возникает чувство, что «несчастные случаи», не всегда случайны; скорее, это нечто предопределенное: по крайней мере одна из лодок должна была перевернуться и по меньшей мере один человек должен был умереть. Это было нечто вроде испытания: некий бог ожидал жертву и выбирал ее среди гребцов. И по этой же причине никто не бросался спасать команду: не следует вмешиваться в волю божью. Пусть бог один выбирает себе жертву, в противном случае он может вместо нее забрать ее спасителя.

Если спросить мнение людей об этом празднике и его возникновении, то нам расскажут трогательную и прекрасную историю.

III век до нашей эры был периодом Сражающихся царств, веком нескончаемой героической борьбы крупных феодальных владык за главенство. Большая часть феодальных царств уже исчезла, и остались только семь, самым могущественным из которых было царство Чу на юге (современные провинции Хубэй и Хунань). Это было отчасти варварское царство, и «настоящие» китайцы его презирали, но в этом царстве был изысканный, роскошный двор – центр политики и утонченности. Представитель одной из самых высокопоставленных местных семей Цюй Юань был министром и советником царя Чу. А еще он был прославленным придворным поэтом. Он был глубоко озабочен судьбой своей страны и пытался повлиять на монарха, чтобы тот сделал все от него зависящее для его родины. Владыка не принял его совет, и ему пришлось уехать. Он покинул страну и бесцельно скитался в глубоком отчаянии и нарастающей меланхолии. В конце концов он добрался до реки и увидел бесконечный поток воды, текущей в сторону великой Янцзы и океана. Здесь он сочинил одно из своих самых прекрасных стихотворений, подытоживавшее его жизнь и деятельность, идеалы и достижения, в нем он прощался с миром, своей страной и царем. И потом он бросился в воду. Его соотечественники жалели его и стали бросать в воду рис в качестве жертвоприношения мертвому, потому что душа, не получившая подношение, будет страдать от голода. Но душа Цюй Юаня явилась группе рыбаков и сказала им, что она все равно мучается от голода, потому что огромный дракон отнял у нее рис, который они приносили ей. Они должны обернуть рис в небольшие лоскутки шелка и завязать упаковки шелковыми нитями пяти разных цветов. Рыбаки так и сделали и умиротворили душу верного министра Чу. Пирожки с рисом существуют и по сей день, но в обертке не шелковой, а из листьев. Все любят эти пирожки с рисом, а жертвоприношение Цюй Юаню забыто. Однако рыбацкие лодки по-прежнему выходят, чтобы сделать жертвоприношение. Таково происхождение праздника лодок-драконов.

Цюй Юань, без сомнения, историческая фигура, а стихотворение, которое он написал предположительно перед самоубийством, – одно из «Чуских строф» – один из самых прекрасных образцов классической китайской поэзии. Это – факт, остальное – просто выдумка.

Исследователь фольклора не отмахивается от сказаний; его интерес начинается там, где останавливается историк. Семья Цюй Юаня хорошо известна как одна из семей провинции Хунань. И мы знаем, что во времена царства Чу китайцы очень редко селились в этой провинции; в основном население было местным и принадлежало к различным культурным группам. Народ яо жил в горах и обрабатывал их склоны примитивным подсечным способом. А народ тай предпочитал селиться в долинах и на равнинах у рек и озер и распахивать прямоугольные рисовые поля, орошаемые с помощью сложной системы каналов. Более чем вероятно, что семья Цюй Юаня изначально принадлежала к одной из этих местных групп населения, прежде чем переняла китайский образ жизни и культуру. Мы знаем, что стиль «Чуских строф» характерен для местных народностей; он использовался в жертвенных текстах, которые распевали во время празднеств под аккомпанемент барабанов. Некоторые стихи «Элегий» явно являются копиями или подражаниями жертвенным или церемониальным песнопениям.

У народа тай весенние и летние праздники были связаны с ростом риса. Рис означал для них жизнь и смерть, поэтому их первейшей заботой было обеспечить рост и силу рисовых всходов. Идея плодородия была центром их примитивных представлений о мире, и для них плодородие было жизнью – в животных, растениях и человеке. Чтобы обеспечить плодородие полей, нужно было дать им силу и энергию. Так как человек был самым сильным творением во вселенной, человеческое жертвоприношение было лучшим, какое только можно было сделать. Известно, что племена народа тай в Южном Китае приносили в жертву людей в те времена, когда о такой практике и слыхом не слыхивали в других уголках Китая. Способ получения жертвы всегда был одним и тем же, им и по сей день пользуются дикие племена в Индонезии: охота за головами. (Действительно, Древний Китай за тысячу лет до тех времен, о которых мы ведем речь, знал человеческие жертвоприношения, но, насколько нам известно, эти жертвоприношения носили совершенно иной характер и никогда не принимали форму охоты за головами.) Предпочтительной жертвой был чужак, потому что в таком случае была невозможна месть со стороны его родственников или племени. Так что китайские поселенцы в Южном Китае в те времена избирались жертвами. Более того, так как человек с бородой казался людям из племени тай более сильным, китайские ученые, с гордостью носившие свои бороды, даже маленькие, подвергались самой большой опасности. Есть много сообщений о таких несчастных ученых, путешествовавших по горам Южного Китая, которые попадали в ловушки местных жителей и уводились ими в свои деревни. Там с ними обращались хорошо до тех пор, пока не наступал день праздника. Им не только давали хорошую пищу, но чтобы не пострадали их физическая сила и плодовитость, им также предоставляли девушек. Любовные романы между несчастными учеными и местными девушками были не редкостью; влюбленным иногда удавалось сбежать, и они продолжали жить вместе в Китае. Но большинство пленников приносили в жертву. Тела делили на части, которые распределяли среди жителей деревни, а те приносили их на свои поля и хоронили там, тем самым обеспечивая полю плодородие. Человек, которому доставалась голова с бородой, был самым удачливым и выставлял свой трофей на колу, вкопанном в поле.

В этой церемонии был фатализм, который не давал праздновавшим чувствовать какую-либо вину: жертва была послана им богом; это было нечто вроде отбора испытанием, посредством которого местные жители просто вершили судьбу этого человека. Эта мысль об испытании очень широко распространена среди тайских племен и их сородичей. Это центральная тема их правосудия: обвиняемый мог доказать свою невиновность или вину, сунув руку в кипящее масло или бросившись наземь перед слоном, чтобы все могли посмотреть, будет ли ему причинен ущерб, и, следовательно, решить, заслуживает он наказания или нет.

Когда с ростом влияния китайской цивилизации в этих регионах Южного Китая охота за головами стала невозможной, набрал популярность другой вид испытания – имитация боя между двумя группами. Мы знаем о таких сражениях между двумя деревнями, в котором две группы людей швыряют друг в друга камни до тех пор, пока камень не попадет в одного человека на той или иной стороне и не убьет его. И есть другие церемонии у кромки реки. Две группы людей встают по обоим берегам реки, поют и пляшут, а потом пытаются перейти реку вброд. Состязание зачастую заканчивается смертью одного или нескольких соревнующихся, другие при этом празднуют победу, а вся церемония заканчивается сексуальной оргией в ближнем лесу. Считается, что таков изначально был наш праздник лодок-драконов, к которому лодки прибавились позднее в прибрежных частях Центрального и Южного Китая, которые заменили первоначальный обычай идти по воде вброд.

Смерть Цюй Юаня в реке Юань была, как повествует сказание, добровольной, но в каком-то смысле она тоже стала жертвоприношением реке. Это совершенно очевидно из дальнейшего исследования. Существует интересный аналог этого рассказа в Центральном Китае. Известно, что жертвоприношения большим рекам были широко распространены в тех местах не только во время наводнения, когда измученное население не знало никакого иного способа остановить мощь и гнев вод, кроме как принести жертву – обычно ребенка, бросив его в расщелину в стенах, которые защищают берега реки, а также во время ежегодной церемонии. И что интересно, в китайской литературе это упоминается не как регулярно соблюдаемый обычай, а лишь как эпизод в связи с губернатором, который будто бы запретил этот жестокий ритуал. Имеющийся у нас текст был написан в дохристианские времена, и это событие имело место, предположительно, за сотню лет до его написания. Но современный фольклор сохранил этот лейтмотив в буддийском изложении. Рассказ в древнем тексте сообщает нам, что в некоем регионе колдуны каждый год отдавали богу реки в жены юную красивую девушку. Эту девушку, одетую в прекрасное свадебное платье, сначала торжественно передавали богу, а потом ее сажали на плот, сделанный из легкого материала и трав. Она плыла на нем вниз по течению реки до тех пор, пока плот вместе со своей жертвой не тонул в стремнине на виду у жрецов и населения. В это место приехал недавно назначенный губернатор, который осудил этот обычай и нашел хороший способ навсегда положить конец этому жестокому представлению. Он сначала отправил в воду колдунов, чтобы уведомить бога реки о скором появлении его «невесты». Когда колдуны, что естественно, не вернулись, выполнив свою задачу, губернатор убедил население, что приносить в жертву девушку нет необходимости.

В современной – буддийской – форме эта история, которую рассказывают в связи с праздником середины лета, выглядит так:

«В одном местечке – не помню, где – был пруд с лотосами. Каждый год в июне и июле цветы лотоса раскрывались и были размером с человеческую голову. В них было нечто удивительное: цветы поднимались из вод ночью и исчезали рано утром. Никто не мог этого объяснить. Более того, когда кто-то клал что-либо на цветок, предмет тоже исчезал в воде.

Так вот, жил-был монах, который знал об этом, а также знал скрытую причину происходящего. Он сказал жителям деревни: „Этот цветок лотоса связан с Западным раем; это лотос-трон, подобно тому, на котором обычно сидели будды прошлого, настоящего и будущего. Если человек высоких достоинств сядет на этот цветок, он попадет в Западный рай Будды“. В течение нескольких дней мужчины и женщины этого городка слушали рассказы об этом, и вот к пруду пришло много людей старше шестидесяти лет; они садились на цветы, которые переносили их в Западный рай.

Так продолжалось несколько лет. Много, очень много стариков и старух попали в Западный рай благодаря цветам лотоса. Однажды мать местного чиновника праздновала свой шестидесятый день рождения. Она тоже слышала эту историю и решила отправиться в Западный рай. Она сказала своему сыну: „Сынок, я похожа на всех других женщин. Они все поднимаются в рай. Теперь мне тоже шестьдесят лет, и я не хочу больше ждать. Я решила отправиться завтра. Надеюсь, что ты живешь честно и готовишься к жизни в мире ином. Я буду смотреть на тебя из рая, и это будет для тебя утешением“.

Когда чиновник услышал эти слова, его будто поразил удар грома. Служанка его матери рассказала ему историю про лотосовый пруд. Но, услышав ее, он сказал: „Матушка, как же ты могла поверить в эту байку? Постарайся забыть ее. Я хочу, чтобы ты прожила здесь, в этом мире, еще несколько лет, и не позволю тебе уйти“. Но его мать рассердилась и сказала: „Ты притворяешься районным чиновником, но даже не знаешь, как следует обращаться со своей собственной матерью. Каждый сын, дочь и жена рады узнать о том, как их родители могут попасть в Западный рай, а ты хочешь помешать мне уйти. Ты меня совсем не любишь?“

После этого ее сын мог лишь ответить: „Прости меня, матушка, прости. Я принесу тебе сейчас хорошей еды и приготовлю все, что тебе может понадобиться для путешествия в рай, и ты сможешь уйти“. Но прежде чем он закончил говорить, женщина его прервала: „Мне ничего не нужно. В Западном раю я буду находиться в стране Будды, а там не нужно есть или пить. Единственное, что я хотела бы взять с собой, это трость для ходьбы и немного ладана. Но распорядись приготовить паланкин, чтобы я могла отправиться завтра рано утром до восхода солнца“. Чиновник пообещал сделать это и ушел на службу.

Он размышлял обо всем этом и придумал план. Попросил своих слуг и служащих пойти и собрать столько мешков извести, сколько смогут; их всех он привез на берег пруда. Ночью туда также прибыли два корабля, груженные известью. Огромный цветок лотоса, поднявшись на несколько футов над уровнем воды, только-только раскрылся. Чиновник велел слугам высыпать один мешок извести за другим в этот цветок. И цветок открывался и закрывался, пожирая один мешок извести за другим, пока вся известь не достигла Западного рая.

На следующее утро чиновник со своими сыновьями и их женами и многими другими людьми сопроводил свою мать к пруду для отправки в рай. Но когда они добрались до места, где находился лотосовый пруд, к ним приблизилась толпа. Люди сказали им: „Лотосовый пруд превратился в большую реку, огромную змею“. Реку – саму змею – зарубили слуги чиновника. Они рубили ее три дня и три ночи и нашли три бушеля пуговиц – пуговиц от одежды тех стариков и старух, которые думали, что попадут в рай. Известь все еще дымилась и горела в желудке животного. Теперь люди знали, что цветок лотоса был не чем иным, как языком ужасной змеи…»

Шестьдесят лет – это большой цикл китайской хронологии, и жизнь должна соответствовать этому циклу; человек не должен жить больше одного цикла. Река или пруд должны получать своих жертв в летнее время – время большого праздника. Первобытный лейтмотив любви и смерти более древнего сказания исчез и уступил вере в рай Будды. В наши дни бог в виде извивающейся змеей реки не изменился, но получает своих жертв путем испытаний в безличной манере, что типично по всем параметрам для праздника середины лета.

Таким образом, сказание о Цюй Юане, несчастном поэте и государственном деятеле, является всего лишь попыткой дать рациональное объяснение вековому обычаю делать человеческие жертвоприношения, что содержится не только в этом сказании, но и во многих других рассказах о таких же религиозных верованиях. Есть история о Чиньхуа Фу Джен, богине в провинции Кантон. Раньше она была девушкой, утонувшей во время весеннего праздника в реке, а потом стала богиней местного культа, когда люди обнаружили, что от ее тела исходит чудесное благоухание, и она стала еще прекраснее, чем была при жизни. С того времени она стала покровительницей праздника пятого дня пятого месяца. В регионе к югу от Шанхая это девушка, которая совершила самоубийство, когда ее отец утонул во время церемоний весеннего праздника. Сверхъестественность происходящего была признана людьми, когда тело девушки поплыло вверх по течению и было найдено много дней спустя в превосходном состоянии и благоухающим.