Текст книги "Правовая социализация человека"

Смысложизненные архетипы являются детерминантами русской идеи, выступающей системообразующим элементом общественного сознания русского человека, результатом его познания своего прошлого, настоящего и будущего, своего смысла и назначения в истории человечества. В ней зафиксированы принципы социального бытия, политического и правового устройства, духовной жизни, а также целей и путей исторического движения нации. Русская идея не является статичной. У В.С. Соловьева она заключалась в восстановлении на земле образа божественной Троицы: триединства церкви, государства и общества. Ф.М. Достоевский возлагал большие надежды на русский народ как на мессианского носителя высшей духовной истины, которая утрачена Западом. По Н.А. Бердяеву, эта идея «коммюнитарности и братства людей и народов, искание новой общности», идея «Града Грядущего», в ней отразился особый мир России.

Но, несмотря на всю патетику, которая обычно возникает при обсуждении русской идеи, стоит прислушаться и к мнению О.Д. Волкогоновой, которая в своей работе «Русская идея»: мечты и реальность» предупреждает, что, при имеющимся у «русской идеи» позитивным потенциале, в современное время ее развитие может быть двояким: с одной стороны, она может быть стимулом цивилизационно-исторического самоопределения России, с другой, если национальную самобытность станут воспринимать как нечто самодовлеющее, она может стать деструктивным фактором. Ведь любая национальная идея дает не только средство консолидации нации для преодоления кризисных процессов, но может порождать и ксенофобские общественные формы, например, такие как немецкий нацизм или итальянский фашизм.

Человек признается Н.А. Бердяевым противоречивым существом, поскольку он, с одной стороны, устремлен к высшим ценностям и высшему Божественному бытию, но, с другой, имеет в себе бездну тьмы. В этом контексте философ пишет о своих чувствах: «Я чувствовал погруженность в бессознательное лоно, в нижнюю бездну, но еще более чувствовал притяжение верхней бездны трансцендентного»[185]185
  Бердяев Н.А. Самопознание // Бердяев Н.А. Соч. М., 1999. С. 297.


[Закрыть]. Понимание природы коллективного бессознательного Н.А. Бердяева не тождественно объяснениям этого феномена, данное К. Юнгом, который признавал только универсально-типический, всеобщий характер архетипов коллективного бессознательного. Русский мыслитель ставил содержание коллективного бессознательного в зависимость от особенностей его субъекта (например, от его национально-культурной природы). По его мнению, в процессе исследования этого содержания необходимо учитывать формы культурно-исторического опыта, который неизбежно сказывается не только на содержании сознания, но и бессознательного.

О противоречиях национального характера русского человека писали многие наши отечественные мыслители, выводя их уже на социальный и духовный уровень. Так, А. И. Герцен говорит об имеющимся противоречии между воспитанием и нравами, которое нигде не достигало такой остроты, как в дворянской Руси, где учителя, книги и университет говорят одно, а родные, близкие и вся среда утверждают совершенно противоположное о «были жизни вокруг». Если первое – понятно уму и сердцу молодого человека, то со вторым согласны лишь «предержащие власти и денежные выгоды»[186]186
  Бердяев Н.А. Самопознание // Бердяев Н.А. Соч. М., 1999. С. 33.


[Закрыть]. Подобный дуализм между «словами ученья» и «былью жизни» присущ и современной российской общественной жизни, где в книгах и университетах пытаются культивировать одни ценности, а в политической и правовой реальности молодые люди сталкиваются с чем-то противоположным. Пожалуй, следует согласиться с позицией Н.А. Бердяева, утверждавшего, что «русский народ можно характеризовать лишь противоречиями. Русский народ с одинаковым основанием можно характеризовать, как народ государственно-деспотический и анархически-свободолюбивый, как народ склонный к национализму и национальному самомнению, и народ универсального духа, более всех способный к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, склонный причинять страдания и до болезненности сострадательный. Эта противоречивость создана всей русской историей и вечным конфликтом инстинкта государственного могущества с инстинктом свободолюбия и правдолюбия народа»[187]187
  Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 15.


[Закрыть].

Противоречивость национального характера русского народа вызвана дихотомическим характером архетипов его этнокультурного бессознательного, являющихся, с одной стоны, исторической «памятью» нашего этноса, своеобразным опытом, полученном в ходе этногенеза, с другой, детерминантами, непосредственно воздействующими на ход современного развития политических и правовых процессов российского общества. Противоречивость русского национального духа нашло свое отражение не только в социальных процессах и институтах, но также и в архитектуре российских городов.

Ю.М. Лотман дает не вполне точную оценку архетипу русского бессознательного, лежащего в основе архитектурного образа Петербурга. По его мнению, это два архетипа: вечного Рима и невечного, обреченного Рима (Константинополя), дающие северной столице двойную перспективу, выражающуюся в вечности и обреченности одновременно. Вписанность города в эту двойную ситуацию позволяет одновременно трактовать его и как парадиз, своего рода утопию идеального города будущего, реальное воплощение Разума, и как зловещий маскарад Антихриста[188]188
  Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000. С. 324.


[Закрыть]. Думается, что это все-таки один архетип, оказывающий такое антагонистическое воздействие на архитектурный облик Петербурга. Так проявляется архетип «Самость» этноколлективного бессознательного, представляющий собой центральный архетип русского человека, определяющий все его душевные свойства.

Многие отечественные мыслители отмечают, что в архетипах русского сознания идея справедливости, «искания царства правды» занимает особое положение[189]189
  Степин В.С. Гражданское общество, правовое государство и право // Вопросы философии. 2002. № 1. С. 24–25.


[Закрыть]. Она является своеобразным ответом, компенсаторным механизмом произволу и авторитаризму государственной власти. Справедливость понимается нами как производное от слова «правда», которая есть не только истина, поскольку всегда выстрадана и за нее «живота не жалеют». «Не в силе Бог, а в правде», – эти слова Александра Невского можно считать идеалом русского народа. Это идеал нравственной мощи русского народа, которая одухотворяет его физические силы. По Н.А. Бердяеву, русская душа – мятежная, ищущая, странническая, взыскующая Нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем средним и относительным, она не сознает каких-либо пределов и простирается беспредельно, требует всего или ничего, ее настроение бывает либо апокалипсическим, либо нигилистическим. Все свои творческие порывы она привыкла соподчинять чему-то жизненно-существенному: религиозной, моральной и общественной правде. Русский правдолюбец хочет не меньшего, чем полного преображения жизни и спасения мира. Русская душа берет на себя бремя мировой ответственности. Ее архетипические свойства накладывают свой отпечаток на структуру российского общественного сознания, придавая ему широкий объем и духовную силу.

Н.А. Бердяев был убежден, что русские, в большей или меньшей степени, сознательно или бессознательно являются хилиастами, т. е. приверженцами учения о наступлении на земле тысячелетнего Царства Божьего. К бессознательным хилиастам он относил русских революционеров, у которых важной частью их социалистической идеологии была эсхатология. Философ, характеризуя русский атеизм, нигилизм и материализм, утверждал, что они имеют православную окраску. «В более глубоком слое, не нашедшем себе выражения в сознании, в русском нигилизме, социализме была эсхатологическая настроенность… обращенность к концу. Речь всегда шла о каком-то конечном совершенном состоянии, которое должно прийти на смену злому, несправедливому, рабьему миру»[190]190
  Бердяев Н. А. Самопознание. С. 197.


[Закрыть]. Как на сознательном, так и бессознательном уровнях эсхатологические настроения присутствуют и в общественной жизни современной России. Как это ни парадоксально, но даже действующая Конституция Российской Федерации, принятая в 1993 г. под сильным идеологическим прессингом либерализма, отличается эсхатологической и идеалистической направленностью. Более того, особенность всех наших отечественных конституций заключается в том, что в них в социальном и правовом отношении фиксировалось не то, что в общественной жизни сложилось и в итоге юридически узаконилось, а то, к чему наша политическая элита устремлялась. Так, в нынешней российской Конституции говорится, что Россия – это правовое и социальное государство. Но вряд ли с этим суждением можно согласится как отражающее действительное положение дел в отечественной политико-правовой ситуации. Оно может послужить только в качестве ориентира общественного развития. Наша Конституция стала частью «розовой библиотеки», выполняющей идеологические функции по созданию будущего Града солнца. Поглощенность будущим проявляется не только в рамках государственно-правового порядка, но и на политико-бытовом уровне.

Б.П. Вышеславцев отмечает, что русская сказка, разоблачая общественную вражду и жажду социальной утопии, раскрывает все, что тщательно скрыто в жизни, в ее официальном благочестии и государственной идеологии. В ней присутствует постоянная тема о том, как простой мужик становится министром или царем. И самое интересное, что это находит свое подтверждение в российской политической практике. Так, по своему происхождению два антагониста М.С. Горбачев и Б.Н. Ельцин были крестьянами. Обычным завершением сказки становится, что после опасных и трудных подвигов герой от ран «скоро поправлялся, зелена вина напивался, заводил пир на весь мир; а по смерти царя начал сам царствовать, и житие его было долгое и счастливое»[191]191
  См.: Вышеславцев, Б.П. Русский национальный характер // Вопросы философии. 1995. № 6.


[Закрыть].

Похожие идеи высказывает Е.Н. Трубецкой в своей работе «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке», где им исследуются «смысложизненные» архетипы русской народной сказки[192]192
  Трубецкой Е. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке // Литературная учеба. 1990. № 2. С. 106.


[Закрыть], которые выполняют функцию своеобразной «матрицы» политической и правовой жизни русского народа. Автор разбирает идиомы «Куда глаза глядят» и «Туда – сам не знаю куда», являющиеся традиционными в русской сказке для искателей «иного царства», в котором все по-другому – «там хорошо, где нас нет». Мечты сказочных героев отражают архетипические смыслы царства «золотого века», до которого можно добраться, если преодолеть большие трудности: «кривой дорогой три года ехать, а прямой – три часа; только прямого проезду нет», «пешему тридцать лет идти, на крыльях – десять лет нестись». С некоторыми допущениями можно провести параллель между утопизмом русской сказки, которая задает параметры нового материального мира, основанного, прежде всего, на поглощении материальных ценностей – «есть досыта, хлебать из кисельных рек с молочными берегами», и романтическим идеализмом действующей российской Конституции, юридически закрепившей в 1993 г. статус нашей страны как социального государства, т. е. такого, которое уже обеспечило своим гражданам социальную справедливость, материальное благополучие и защищенность. Но таковым оно не являлось ни тогда, ни сегодня. Е.Н. Трубецкой, возможно, выглядит излишне пессимистичным, когда утверждает, что реализация построения сказочного царства на практике приводит к разбитому корыту и необходимости начинать все строить заново. Но исторический опыт подтверждает его правоту: в России провалились попытки претворения в жизнь как коммунистического, так и либерального проектов. Сейчас она избрала этатистские идеалы. По всей видимости, и этот проект будет провальным, поскольку он плохо соотносится с идеалами царства правды и Града солнца, его единственным надежным социальным основанием является чрезмерно раздутый бюрократический аппарат.

Е.Н. Трубецкой характеризует одну архетипическую особенность русской сказки, которая является во многом определяющей для менталитета русского человека. Подчеркивая амбивалентность былинного героя и сказочного (если мощь былинного богатыря заключена только в его физической силе, то сказочного героя – в помощи магических помощниках), он отмечает, что этими помощниками чаще всего выступают ведающая тайнами «женская сила», «вещая женка». Сказочный герой бессилен выполнить приказ «Пойди туда – не знаю куда, и принеси то, не знаю что», пока на помощь не приходит жена. Мудрость здесь олицетворяется не мужским образом, а женским. Героине, а не герою отводится руководящая роль. «Избранник этой магической мудрости обрекается на совершенно пассивную роль: от него требуется только безграничное доверие, покорность и преданность той высшей силе, которая его ведет. Личные свойства героя, его сила и ум тут не играют никакой роли. Его человеческое дело в сказке – ничто»[193]193
  Трубецкой, Е. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке // Литературная учеба. 1990. № 2. С. 112.


[Закрыть]. Может здесь лежит ключ к решению российских проблем? И «мужской» (большей частью по физиологическим признакам, но не по душевным качествам) российской политической элите, которая порой и сама не знает в каком направлении ей следует идти, необходимо опереться на великую «женскую силу», способную «и коня на скаку остановить, и в горящую избу войти», при этом великолепно пользующуюся своей интуицией?

Подчеркивая женственный характер сказочных грез, Е.Н. Трубецкой говорит о женственном мирочувствии, рождающее в русской ментальности надежду на «другого», на которого можно переложить всю ответственность и просить у него помощи. По его мнению, «в русской сказке ярко выражены женственные качества души, поэтическая мечтательность, нежность, восторженность, переходящая в экстаз: а рядом с этим гамма мужественных тонов звучит в ней сравнительно слабо»[194]194
  Там же.


[Закрыть].

Во все времена в сказочной символике всех народов крылья служат образом одухотворения. Полет в сказке говорит о стремлении человека к духовному, более высокой степени его мышления и существования, ибо «весь мир стремится подняться над собою в человеке и через человека»[195]195
  Там же.


[Закрыть]. Победа над силой притяжения является символом победы над вульгарным бытием. Деятельный, активный характер русского человека проявляется в духовном искании царства правды. Но он не знает, где его искать, поэтому мечется в своем социальном и духовном поиске. Б.П. Вышеславцев был убежден, что область подсознательного в душе русского человека занимает исключительное место. Он часто не знает, что же он хочет, куда его тянет, отчего ему грустно или весело[196]196
  См.: Вышеславцев Б.П. Русский национальный характер // Вопросы философии. 1995. № 6.


[Закрыть]. У русского человека бывают мгновенные и непреодолимые желания, вызванные жаждой жизни и любовью к ней, но не имеющие ясной цели и четких ориентиров. Эта ментальная особенность нашла свое отражение в сказочном образе Иванушки Дурачка, который, пролежав долгое время на печи, вдруг вскакивает и кричит: «Эх вы, тетери, отпирайте двери, хочу идти туда, сам не знаю куда».

В отличие от славянофильски настроенных отечественных мыслителей многие западные исследователи далеко не всегда восторженны в оценке архетипического сознания русского народа. Так, в своей книге «Убиенный царевич: Русская культура и национальное сознание: закон и его нарушение» А. Безансон говорит о повторении архетипических ситуаций в российской истории. Это вызвано, по его мнению, традиционными отношениями русского человека к Богу, государю и власти. «Символы, выражающие эти отношения, одни и те же, независимо от того, отвергается власть или принимается. Принятая, она обретает форму очень жесткого, требующего жертвенности «закона», который… признается основой русскости. Если же власть отвергается, то и мятеж принимает самые крайние формы, о которых также утверждается, что они есть часть национальной самобытности…»[197]197
  Безансон А. Убиенный царевич: Русская культура и национальное сознание: закон и его нарушение. М., 1999. С. 5.


[Закрыть]. А. Безансон далее пишет, что русская история «наполнена страданиями, связанными с формой правления, то есть с несчастьями скорее нравственного, нежели физического характера. Конечно, человек повсюду несчастен. Но есть страны, где несчастья не проистекают или проистекают лишь изредка, из политики. В России несчастье скорее государственное, нежели частное»[198]198
  Там же. С. 208.


[Закрыть]. Пожалуй, здесь можно с ним согласиться, но далее он делает необоснованное заключение, что «государственное» несчастье русского народа вызвано принятием Русью православия, которое якобы и привело к тому, что церковь и царство стало рассматриваться не как конкурирующие общественные структуры, а как единое целое, что и не позволило развиться правовой системе, способной регулировать отношения между этими общественными институтами. Поэтому, оказывается, в России и не были созданы правовые формы, способные защищать права русского человека. Поражает односторонность оценки А. Безонсона. Историко-политические спекуляции о косвенной повинности православной церкви в особых страданиях русского народа совершенно несостоятельны. Но и то чувство соперничества, которое так позитивно оценивает А. Безонсон, далеко не всегда однозначно прогрессивно для исторического прогресса. Например, оно привело к двум мировым войнам среди христианских наций, чьими духовными воителями выступала католическая церковь…

По мнению, А.И. Герцена западный человек «никогда не забывает личных видов, положение его вообще стесненное и нравы приложены к жалкой среде»[199]199
  Герцен А.И. Былое и думы // А. И. Герцен. Сочинения в 4 т. Т. 2. М., 1988. С. 100.


[Закрыть]. Он сначала удивляет нас своим профессионализмом, но затем разочаровывает своей односторонностью, оскорбительной самонадеянностью и самодовольством. В свою очередь русские люди удивляют Запад своей загадочной душой. Мы и сами для себя являемся загадкой. У нас в конфликте сознательного и бессознательного последнее слово обычно остается за вторым.

Таким образом, архетипы правосознания являются важными психогенными и социокультурными детерминантами правовой социализации человека. Они играют значимую роль как психосоциальные составляющие ее механизмов. Правовое мышление и общественное поведение человека редко выходит за рамки архетипической матрицы его правосознания.

Глава 3
Правовая социализация российских граждан

3.1. Механизм правовой социализации человека в российском социокультурном пространстве

Несмотря на то что в Основном законе Российской Федерации зафиксирована институциональная основа правового государства, тем не менее, ее формально-юридическое закрепление не привело к генезису действенной системы правовых институтов, гарантирующей полную защиту прав и свобод российских граждан. В силу ряда объективных обстоятельств многие из них вынуждены следовать иллегальным и нигилистическим социальным установкам, что делает актуальным рефлексию обществом проблем, связанных с формированием действенного механизма правовой социализации граждан.

Правовая социализация представляет собой диалектический процесс усвоения человеком сложной системы правовых знаний, ценностей и норм, благодаря которой он получает парадигмальные установки для своей общественной деятельности и становится субъектом права. В ходе правовой социализации происходит принятие индивидом той части культурного наследия, которая актуальна не только для его социальных интересов, но и для общественно-исторического процесса, субъектом которого он является. Приобщаясь к сложившемуся регламенту жизнедеятельности своей группы, человек начинает проявлять негативное отношение к любым отклонениям от действующих социально-правовых установок и может принимать активное участие в противостоянии деструктивным силам, действия которых направлены против сложившегося общественного порядка. Используя полученные в процессе социализации правовые умения и навыки урегулирования отношений, он не только продуктивно взаимодействует с другими членами общества, но и закрепляет или даже повышает свой статус, успешно выполняя предписанную ему социальную роль.

Правовая социализация тесно связана с инкультурацией – процессом «вхождения» человека в культуру, в результате которого им приобретается способность ориентироваться в определенной социокультурной среде благодаря принятию им имеющихся в обществе ценностно-смысловых ориентиров и идеалов, культурных образцов и стереотипов поведения. Инкультурация формирует его в качестве продукта правовой культуры данного сообщества, закладывая в его правосознание оценочные установки в уже готовом виде. Для успешной социализации важно сформировать паттерны исторического сознания, которые дают возможность индивиду понять вызовы современной социальной ситуации, требующей идти в ногу с общественным прогрессом[200]200
  См.: Льюков А.П. Человек: путь к цивилизации. М., 1997.


[Закрыть]. Обладая высоким уровнем исторического и правового сознания, субъект будет активно поддерживать прогрессивные изменения правовой системы общества.

Современный процесс правовой социализации проходит в сложной социокультурной среде, на качественное изменение которой оказывает прямое или опосредованное влияние множество духовных и материальных факторов, образующих постоянно меняющиеся многоуровневые полисистемы, непосредственно определяющие тенденции развития правосознания общества. К числу базисных составляющих современного механизма правовой социализации следует отнести: эталоны-ориентиры правового поведения, доминирующие в обществе; сложившуюся в социуме иерархическую систему социально-правовых статусов и ролей; перманентно развивающийся институт правового воспитания и обучения, важной компонентой которой является юридическое образование.

Эталоны, служащие для человека ориентирами правового поведения, появляются в результате исторического развития системы регулятивов жизнедеятельности социума. Модель правового поведения, став образцом, вызывает общее одобрение и стремление индивида к ориентации на иерархию тех ценностей, которые заложены в ней. Став частью правовой культуры, эталоны-ориентиры способствуют организации коллективной деятельности людей. Они подвержены изменениям, которые в зависимости от скорости протекания общественных процессов могут иметь эволюционный или революционный характер.

В качестве одного из первоистоков образования эталонов правового поведения выступают социально-регулятивные установки наиболее авторитетных агентов правовой социализации, которые далеко не всегда выступают единым фронтом. Эталоны-ориентиры, доминирующие в правосознании субъекта, задают определенный алгоритм и стиль правового мышления, которое участвует в образовании ценностного «фильтра» для отбора значимых паттерн общественного поведения, формирующих иерархическую систему ценностей личности. Данная открытая система выступает своеобразной призмой, через которую субъект оценивает возможные компоненты своей будущей правовой деятельности как допустимые или недопустимые, разрешенные или запрещенные, одобряемые или наказуемые и т. д. Дихотомия оценки базируется на некотором исходном предпосылочном знании, истоки которого находятся в архетипах правового бессознательного.

Трансформация моделей правового поведения российских граждан, системообразующими элементами которой выступают эталоны-ориентиры, генетически зависит от противоборства двух фундаментальных цивилизационных сил, воздействующих на ход развития нашего социума: внутренней (инерционной), возникшей в результате длительного совокупного действия исторических причин и факторов развития российского суперэтноса, и внешней (глобальной), представляющей собой, по своей сути, внешнее давление глобализации. В зависимости от диалектического взаимодействия этих сил происходит развитие ценностно-смысловой системы правосознания российского общества и формирование соответствующих типов механизмов правовой социализации наших граждан.

Одним из факторов, поддерживающих инерционную силу и соответствующие типы эталонов-ориентиров правового поведения, является менталитет русского народа, который является базовым менталитетом для российского суперэтноса. Будучи по своей сути исторической памятью русского этноса, он включает в себя архетипические установки правового бессознательного, задающих алгоритм выбора эталонов-ориентиров общественного поведения. Среди отечественных исследователей нет какого-либо единства в оценке воздействия русского национального характера и менталитета на историческое развитие российского социума.

Талантливейший русский ученый и критик Н.И. Надеждин, предшественник В.Г. Белинского, писал в своей статье «Европеизм и народность, в отношении к русской словесности» о национальных особенностях русского человека, который «во всех сословиях, на всех ступенях просвещения и гражданственности, имеет свой отличительный характер, если только не прикидывается умышленно обезьяною. Русский ум имеет свой особый сгиб; русская воля отличается особенной, ей только свойственной упругостью и гибкостью… У нас стремление к европеизму подавляет всякое уважение, всякое даже внимание к тому, что именно русское, народное»[201]201
  Надеждин Н.И. Европеизм и народность, в отношении к русской словесности//Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 14.


[Закрыть]. Н.И. Надеждин призывает не бояться, не стыдиться и не гнушаться быть русскими. Он обращает внимание своих читателей на европейские нации, каждая из которых твердо и непоколебимо убеждена в том, что лучше, просвещеннее, выше и умнее их нет на свете. Ученый страстно и пылко защищал от ханжеских нападок критиков на драматурга М.Н. Загоскина за его «не-европейскость», «вина» которого была лишь в том, что он «заставил русского погрозить кулаком варягу». Критики с жаром доказывали, что в наше просвещенное время хвалиться кулаком и стыдно, и невежественно, и унизительно. В полемическом задоре, защищая драматурга от излишне рафинированных критиков, Н.И. Надеждин утверждает, что европеец не может хвалиться своим тщедушным и крохотным кулачишком. «Только русской владеет кулаком настоящим, кулаком comme il faut (как должно (франц.). – Ред.). идеалом кулака, если можно так выразиться. И, право, в этом кулаке нет ничего предосудительного, ничего низкого, ничего варварского, напротив, очень много значения, силы, поэзии!…На мои глаза, простой русский кулак благороднее стилета, который играет такую поэтическую роль в современной Италии, тем более негодной французской шпажонки осьмнадцатого столетия, которая обнажалась только для прикрытия разврата убийством, для восстановления чести преступлением. Дело не в кулаке, а в употреблении кулака: если этот кулак основал самобытность великой империи, раздвинул ее на седьмую часть земного шара, отстоял мужественно от всех врагов, сразил всемогущего исполина, заколдованного от всех пуль, от всех штыков, от всехядер просвещенной Европы – то честь и хвала ему!…наше отечество, говорю, имеет полное право быть особенною, самобытною, самостоятельною частью вселенной. Ему ли считать для себя честью быть примкнутым к Европе, к этой частичке земли, которой недостанет на иную из его губерний? Знаю, что теперь нам надо еще учиться да учиться у Европы; но не с тем, чтобы потерять свою личность, а чтоб укрепить ее, возвысить! Древняя Ереция также училась у Азии и долго была под наукой; но она не сделалась Азией, напротив, сама покорила, цивилизовала Азию! Благодарение богу! У русского человека довольно ума, чтоб не жить всегда чужим умом, довольно силы, чтоб работать из себя и для себя, а не на европейской барщине!.. Пусть он питается европейскою жизнью, чтоб быть истинно русским…»[202]202
  Там же.


[Закрыть].

За пафосную поэтизацию кулака Н.И. Надеждин подвергся осуждению не только своими просвещенными современниками XIX в., но и последующими поколениями критиков Новейшего времени. Его патриотизм характеризовался ими как несимпатичный, приторный и, являющийся по своей сути бюрократическим взглядом на народ. При этом оппонентами мало обращалось внимания на основную идею русского патриота о необходимости многому учиться у европейцев, но при этом быть самостоятельными, не терять свою личность, а возвышать ее, исходя из собственной национальной самобытности. Эта идея была высказана Н.И. Надеждиным в 1831 г., но она не потеряла своей актуальности в наше время и должна стать одним из принципов выбора российскими гражданами эталонов-ориентиров общественно-правового поведения.

Необходимо также отметить, что осуждать Н.И. Надеждина за образную и пафосную оценку эффективности использования насильственных методов в общественной жизни могут только кабинетные ученые, выстраивающие спекулятивно-идеалистические схемы, далекие от реалий социального бытия. В экстремальных пограничных ситуациях, когда все мирные методы либо исчерпаны, либо их использование будет не столь эффективным, следует прибегать к испытанному временем средству – кулаку. В пограничных ситуациях не гнушался его использовать и один из величайших отечественных педагогов прошлого столетия А.С. Макаренко, который создал социально-педагогические технологии правовой социализации, инновационные для того времени, но успешно нами забытые. Конечно же, насильственные методы не должны ни в коем случае становиться доминирующими при общественной корректировке выбора российским гражданином эталонов-ориентиров для своего социального поведения, но и полностью их исключать из механизмов правовой ресоциализации было бы весьма неразумно.

Весьма противоречивое воздействие оказывает внешняя (глобальная) сила общественно-исторического процесса на выбор российским гражданином эталонов правового поведения. Если его положительной стороной является то, что оно привносит либеральную модель правовых отношений, при которой свобода личности заканчивается там, где начинается свобода Другого, то негативной – в процессе этого воздействия задаются паттерны массовой потребительской культуры, объективно ведущие к отчуждению человека от себя как личности.

Западный политический истеблишмент, определив сам себе место в авангарде глобального исторического прогресса, стремится регулировать процесс формирования мировых стандартов социокультурных матриц правового поведения человека. Исторически сложившиеся национальные образцы общественного поведения распределяются им по шкале прогрессивности и отсталости в зависимости от того, насколько они соответствуют пропагандируемому и порой насильственно навязываемому им эталону, в котором отражены идеалы бюрократизированного потребительского общества. Тем не менее, традиционные ценности весьма устойчивы, паттерны национальной культуры диктуют другие, отличные от западных идеалов, представления о нормах социального бытия и образцах правового поведения, что приводит к межцивилизационным социокультурным конфликтам.

Практически во всех сферах своей деятельности человек сталкивается с необходимостью соотносить свои действия с мнением и позицией общественных авторитетов, которые фактически олицетворяют действующую систему моральных требований и правовых установок. Образ авторитета может целенаправленно мифологизироваться в общественном сознании, когда его наделяют теми добродетельными чертами и свойствами характера, которые вовсе были ему не присущи, но которые актуальны для современного времени. Со сменой исторических эпох меняются не только эталоны общественного поведения, но и происходит радикальная замена героев, мифические образы которых выполняли функцию эталонов-ориентиров для своего времени. Если официальная пропаганда превращает их в идолов, символизирующих величие своей эпохи, то во время революционных потрясений новая власть низвергает их в первую очередь и с максимальным общественным резонансом. Так, после всех последних трансформационных сдвигов в сознании российского народа вряд ли кому из нынешней молодежи покажутся убедительными слова советского поэта В. Маяковского, который предлагал в качестве примера-эталона для подражания героя-революционера Ф.Э. Дзержинского: «Юноше, обдумывающего житье, Решающему, сделать бы жизнь с кого? Скажу, не задумываясь: «Делай ее с товарища Дзержинского!». Ныне пытаются властвовать над умами совершенно другие герои, символизирующие наше время. Но вряд ли их нравственные ценности и установки правового поведения, отличающиеся крайним эгоцентризмом, можно считать подходящими в качестве эталонов-ориентиров для социализации или ресоциализации российских граждан.