Текст книги "Правовая социализация человека"

3.2. Ментальная компонента правового сознания российского суперэтноса как фактор правовой социализации

В осмыслении процессов современной жизни российского общества важное место следует отвести исследованию роли менталитета русского человека в формировании новых и реформировании устаревших социальных институтов, отвечающих за общественный порядок. Несмотря на большой интерес ученых к этой проблеме, наука мало продвинулась в этом направлении. Это можно объяснить сложностью использования рациональных методов в процессе научного познания феноменов бессознательного, которые по своей сути иррациональны. Поэтому «со времен К. Юнга, и до сих пор выявление неосознаваемой основы существующих ценностных структур или национальных стереотипов поведения ведется в рамках психоаналитической традиции, единственной надеждой которой является удачливость интуиции исследователя»[212]212
  Дубов И.Г. Феномен менталитета: психологический анализ// Вопросы психологии. 1993. № 5. С. 27.


[Закрыть].

Правовой менталитет, представляя собой поле априорных инвариантных форм правосознания человека, во многом определяет установки социального поведения, отношение к правовому статусу другого индивида, а так же интенции рефлексивных актов мышления, направленных на понимание природы феноменов права. Ментальная компонента правосознания выполняет функцию своеобразной призмы, через которую воспринимается субъектом общественная реальность. Ее важной составляющей являются исторически сложившиеся и транслирующиеся из поколения в поколение представления о формах и организации социально-правового бытия, которые могут подвергаться медленной коррекции в соответствии с требованиями времени. Еще П.Я. Чаадаев отмечал в «Философических письмах», что народы – это такие же нравственные существа, как и отдельные личности, только их воспитывают века, а отдельных людей – годы. Поскольку изменения менталитета происходят медленно, а развитие современной жизни становится все более динамичным, то возникает диссонанс между этими взаимозависимыми процессами. Противоречия между установками менталитета и требованиями времени особенно сильны у народов, которые вынуждены «догонять» передовые нации, задающих ритм мировому историческому процессу.

Русский правовой менталитет – это своего рода исторически сложившаяся правовая память русского этноса, которая получила свое закрепление в архетипах коллективного бессознательного, оказывающих воздействие на развитие комплексов личностного бессознательного человека, которые рационализируются на поверхности правосознания в виде системы представлений о праве, чье содержание составляют правовые ценности, установки, верования, умонастроения и т. п. При упрощенном подходе правовой менталитет выглядит как совокупность стереотипов сознания человека, выступающая в качестве детерминанты его правового поведения. Как у каждого взрослого человека есть рамки поведения, установленные неосознанным инфантильным опытом (3. Фрейд), так и у каждого этноса имеются стереотипы социокультурного поведения, сформировавшиеся под воздействием ключевых событий этногенеза, о которых сами субъекты могут лишь смутно помнить или даже полностью их оставить за границами поля своего исторического сознания.

Истоки менталитета находятся в коллективном бессознательном, которое является вторым отделом бессознательного – так называемым сверхличным (К.Г. Юнг). «Содержание этого коллективного бессознательного… принадлежит не одному какому-либо лицу, а по меньшей мере целой группе лиц; обыкновенно они суть принадлежность целого народа или, наконец, всего человечества. Содержание коллективного бессознательного не приобретается в течение жизни одного человека, они суть прирожденные инстинкты и первобытные формы постижения – так называемые архетипы или идеи»[213]213
  Юнг К. Г. Архетип и символ. М., 1991. С. 98.


[Закрыть]. Этно-коллективное бессознательное практически тождественно у представителей одного народа. Оно образует общее психическое основание национального духа, поскольку является по своей природе сверхличным.

Архетипы составляют содержание коллективного бессознательного. Они дают импульсы эмоциональному функционированию комплексов, содержащихся в личностном бессознательном. Один или несколько архетипов выступают источником этих эмоционально заряженных групп идей-образов, которые концентрируются вокруг некой сердцевины, созданной благодаря полученным импульсам. Правосознание практически не контролирует комплексы, которые «всегда содержат воспоминания, желания, опасения, обязанности, необходимости или мысли, от которых никак не удается отделаться, а потому они постоянно мешают и вредят, вмешиваясь в нашу сознательную жизнь»[214]214
  Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. М., 1993. С. 95.


[Закрыть]. Комплексы – источники всех человеческих эмоций, их можно рассматривать как строительные блоки психического.

Личностное бессознательное состоит в основном из эмоционально окрашенных комплексов, стимулирующих развитие частной и общественной жизни личности в задаваемом ими направлении. Если базис правового менталитета образуется в коллективном и личностном бессознательном, то его надстройка – на поверхности правосознания. Комплексы отличаются аффектом, которые человек не всегда осознает. Они относительно автономны как по отношению как к архетипическим началам, так и рационализациям сознания. Им присущи признаки конфликта, потрясения и несовместимости. Комплексы могут содействовать или препятствовать работе правосознания. Представляя собой чувствительные зоны психики, они реагируют на внешние стимулы, беспокоящие человека. Своей несовместимостью и неассимилированностью комплексы могут выступать как препятствием, так и стимулом творческих устремлений личности, давая ей новые возможности в правовой деятельности.

На поверхности правосознания комплексы рационализируются, превращаясь порой в весьма стройную, но часто ошибочную систему суждений и силлогизмов, объясняющую, например, необходимость существования какого-либо социально-правового института. Рационализация проходит в виде процедуры, посредством которой человек стремится дать логически взаимосвязанное и этически приемлемое объяснение своим социально-правовым установкам, идеям и чувствам, подлинные мотивы которых он может так и не осознать. Рационализация имеет неявную защитную функцию. Она не осуществляет прямо влечения человека, но маскирует их, тем самым, защищая его от возможного внутреннего конфликта. Рационализация успешно пользуется имеющимися моральными ценностями, религиозными убеждениями, идеологическими схемами, политическими теориями, правовыми установками и т. д. Она помогает связать архетипы и комплексы правового бессознательного с правовой реальностью.

Обычаи, традиции, ценности, различные исторически сложившиеся социально-психические содержания, регламентирующие правовую жизнь человека, являются регуляторами, сформировавшимися в поле действия правового менталитета. Все эти феномены имеют рациональные объяснения своего существования и многие из них узаконены в юридических нормах. Но содержанием поля менталитета выступают главным образом те знания, которые бессознательно ассимилируются человеком в процессе его погружения в определенный культурный мир. Культурное бессознательное играет большую роль в жизни русского человека. Б. Гройс даже заявляет, что «у России не может быть подсознания, потому что она сама есть подсознание»[215]215
  Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993. С.245.


[Закрыть].

Ментальная компонента правового сознания человека имеет три основных уровня, взаимосвязи которых и определяют ее структуру. В коллективном правовом бессознательном находится ее нижний уровень, содержание которого составляют архетипы, обладающие, по К. Г. Юнгу, противоречивым содержанием. В каждом из них, утверждал психоаналитик, присутствует как злое, так и доброе начало. Поэтому производимые ими импульсы приводят к прямо противоположным результатам. В области личностно бессознательного находится средний уровень ментальной компоненты. Здесь комплексы, заряженные психической энергией, эмоционально окрашивают и делают первичные преобразования импульсов, идущих от архетипов, ориентируя их на высшие или низшие чувства человека. На поверхности правосознания происходит трансформация импульсов-образов в составляющие правовой рационализации, которую можно определить как подход к правовой реальности с уже готовым представлениями и суждениями о ней.

Рационализация направлена на обоснование заранее сделанных выводов (А. Маслоу). Тем не менее, ядро правды может находиться именно в них, поскольку оно является производным от исторической памяти этноса, которая зафиксировала в правовом бессознательном оптимальные алгоритмы решения тех или иных социально-правовых проблем. Архетипическая правда лежит в основе национальной идеи, которая в свою очередь является одним из системообразующих элементов душевного строя народа. «Каждый народ обладает душевным строем, – утверждал Г. Лебон, – столь же устойчивым, как и его анатомические особенности, и от него-то и происходят его чувства, его мысли, его учреждения, его верования, его законы и его искусства»[216]216
  Лебон Г. Психология народа и масс. СПб., 1995. С. 12.


[Закрыть].

Антиномии присутствуют в психике каждого человека. В качестве фундаментальных взаимосвязанных противоречий личности 3. Фрейд признавал инстинкты смерти и жизни. Развивая его учение, Э. Фромм выделил две основополагающие тенденции развития человека – биофилию и некрофилию, между которыми он усматривал диалектическую связь. Фундаментальные антиномии психики личности определяют структуру ментальной компоненты правового сознания личности. Дихотомия ее структурных связей детерминируется биофильной или некрофильной потенциальностью человека. Архетипы коллективного бессознательного, будучи по своей сути индифферентными по отношению к этическим и правовым нормам, тем не менее, оказывают воздействие на комплексы личностного бессознательного, которые фильтруют импульсы, идущие из архетипического слоя правового сознания, и задают алгоритм социальному поведению субъекта. Этот алгоритм рационализируется человеком, который находит разумное объяснение своему образу жизни и своим стереотипным действиям. В зависимости от ориентации личности (биофильной или некрофильной) проявляются ментальные особенности ее правового сознания. Биофильная направленность способствует проявлению святого начала в русском человеке: духовности, стремлению к правде, вере в светлое будущее, любви к жизни, личностному подходу к Другому, коммуникативности, мягкости, выработке терпения и стойкости, негативному отношению к чрезмерному накопительству («вещи душат»). Непрофильная ориентация содействует звериному началу: деперсонализации правовых отношений, излишней формализованности и неразвитости правосознания, неуважению к чужой собственности, «дионисическому опьянению», зависти, ненависти, низкопоклонству и заискиванию.

Л.П. Карсавин включал в менталитет «духовную жизнь человека, в том числе и не всегда осмысляемые, но выражающие себя в поведенческих формах подсознательные рефлексы… Каждая коллективность и каждый относящийся к ней индивид обладают, если воспользоваться современной терминологией, той общей картиной мира, той системой ценностей и «умственных привычек», которые моделируют их социальную практику и повседневную жизнь, создавая «всеединство», и определяют специфику их времени, эпохи»[217]217
  Цит. по: Ястребицкая А.Л. История культуры Лев Платонович Карсавин: у истоков исторической антропологии в России // Диалог со временем: историки в меняющемся мире. М., 1996. С. 40.


[Закрыть]. Как представляется, применительно к русскому менталитету это всеединство является внутренне противоречивым, и его можно вполне оправдано назвать единством противоположностей. Возможно, что эта противоречивая целостность и составляет суть загадочной русской души. О противоречиях русского национального характера писал еще Н.А. Бердяев: «Для русских характерно совмещение и сочетание антиномических, полярно противоположных начал»[218]218
  Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С.15.


[Закрыть].

Противоречия всеединства русского народа ярко проявляются на социальном макроуровне. Прекрасной иллюстрацией этому являются взаимоотношения между славянофилами и западниками, которых объединяла горячая любовь к Родине, но в не меньшей степени разъединяла существенная разница в подходах к оценке вектора ее общественно-исторического развития. В наше время их духовные наследники, предлагая свои ориентиры для политического и правового развития российского общества, продолжают острую идеологическую борьбу между собой.

На социальном микроуровне жизнедеятельности русского человека также имеется множество противоречий, откладывающие свои отпечатки на его правовое поведение. Так, отечественный психолог В.Т. Кудрявцев отмечает, что идея соборности семьи лежит в основе русского семейного строя. Но, несмотря на все величие этой идеи, во многом прав А.С. Пушкин, подметивший, что «несчастье жизни семейственной есть отличительная черта русского народа». Претворение в жизнь душевной идеи соборности семьи вызывает к жизни порой иррациональные и противоречивые отношения. Например, изучение психологами пациентов, страдающих наркотической и алкогольной зависимостью, показало, что нередко препятствием для излечения оказывается позиция супруги (или матери), бессознательно стремящейся продлить болезнь, поскольку это дает ей «особые властные полномочия» по отношению к больному. Необходимо здесь отметить, что такого рода инфантильность взрослого человека является одним из источников правового нигилизма[219]219
  Гуляихин В.Н. Формы правового нигилизма в России //Личность. Культура. Общество. М., 2004. Выл. 3 (23). С. 255.


[Закрыть].

Н.А. Бердяев говорит о двух противоположных начала, которые лежат в основе русской души: языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. По сведениям историка русской церкви А. Карташева, еще до принятия Русью христианства арабский мыслитель Ибн Даста писал о наших предках, что «все руссы постоянно носят при себе пики, потому что они мало доверяют друг другу, и что коварство между ними дело самое обыкновенное; если кому удастся приобрести хоть малое имущество, как уже родной брат или товарищ начинает завидовать и домогаться, как бы убить его и ограбить»[220]220
  Цит. по: Карташев А. Очерки по истории русской церкви: в 2 т. Т. 1. М., 1992. С. 245.


[Закрыть]. В области же плотского наслаждения царила такая необузданная животная чувственность, о которых, по выражению летописца, нельзя было «и глаголати». В русском народе присутствует темная, «в дурном смысле иррациональная, не поддающаяся просветлению стихия… В народной жизни эта особенная стихия нашла себе яркое, я бы даже сказал, гениальное выражение в хлыстовстве. В этой стихии есть темное вино, есть что-то пьянящее и оргийное, и кто отведал этого вина, тому трудно уйти из атмосферы, им создаваемой. Хлыстовство очень глубокое явление, и оно шире секты, носящей это наименование… В ней скрыта подлинная и праведная религиозная жажда уйти из этого постылого мира»[221]221
  Бердяев Н.А. Русская идея. М., 1997. С. 271.


[Закрыть]. Н.А. Бердяев опасается, что Россия может изойти в природно-народном дионисическом опьянении, которое можно избежать только при ее духовном возрождении.

Как известно, историк Н.М. Карамзин связывал с пьянством многие беды нашего Отечества. Он отвечал одним словом на вопрос о характере русского народа: «Пьют». Но из российской истории известны факты, свидетельствующие и о противоположной тенденции. Так, в 1858–1859 годы стихийно возникло «трезвенное» движение населения России, направленное против системы винных откупов, и охватившее тридцать две губернии. Его участники создавали общества трезвости, коллективно отказывались от употребления спиртных напитков и громили питейные заведения. Российские власти усмирили «трезвенников» с помощью войск. В конце XIX – начале XX в. схожее по своей идеологии движение развивается среди духовных христиан (анисимовцев, колосковцев, чуриковцев и др.), которые выступали за трезвость и религиозно-нравственное самосовершенствование. Оно не было столь массовым, как предыдущее, получило распространение лишь в Москве и Санкт-Петербурге. В конце XX в. с помощью административных мер М.С. Горбачев безуспешно пытался ввести трезвый образ жизни в уклад советского человека. Эта антиалкогольная кампания в итоге способствовала краху его политического режима.

Являясь относительно самостоятельной духовной формой освоения мира, российское право тесно связано с общим ритмом многонациональной жизни страны. Несмотря на достаточно большое количество бытовых случаев проявления ксенофобии и националистического шовинизма, межэтнические противоречия сглаживаются в правовой сфере, несмотря на все имеющиеся в ней проблемы. Этому способствует одно замечательное свойство русского национального характера, которое Д.А. Хомяков определил как «привычку воспринимать других людей как братьев независимо от национальной принадлежности»[222]222
  Цит. по: Гусев В.А. Д.А. Хомяков: интерпретация девиза: «Православие. Самодержавие. Народность» // Социально-политический журнал. 1992. № 10. С. 81.


[Закрыть]. Ф.М. Достоевский говорит об обладании русским человеком «всемирной отзывчивостью и полнейшим перевоплощением в гении чужих наций» и умении вмещать «в себя идею всечеловеческого единения, братской любви, трезвого взгляда, прощающего враждебность, различающего и извиняющего несходное, снимающего противоречия»[223]223
  Достоевский Ф.М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине // Русская идея / сост. М.А. Маслин. М., 1992. С. 132.


[Закрыть]. Писатель отмечает талант А.С. Пушкина «перевоплощаться в чужие национальности», считая данную способность типично русской. Но не все столь позитивно оценивают этот дар перевоплощения. Так, М.К. Мамардашвили считает его следствием отсутствия формы сознания у русского человека. Но способность русского человека к перевоплощению – это не следствие его бессилия и отсутствия формы сознания, а своеобразное проявление его ментальной силы, устремленной к идеалам гуманизма, для воплощения которых в жизнь необходимо глубокое понимание Другого. 3. Фрейд также не понял природы этой особенности русского национального характера и сделал для себя вывод, что «эти русские, как вода, которая наполняет любой сосуд, но не сохраняет форму ни одного из них»[224]224
  Цит. по: Эткинд А.М. Эрос невозможного. История психоанализа в России. СПб., 1993. С. 270.


[Закрыть].

Н.А. Бердяев утверждал, что у русского человека нет рыцарского закала души, поэтому наш народ не хочет быть мужественным строителем и его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в государственных делах, он всегда ждет мужа и властелина. Рыцарство выковывает чувство личного достоинства и чести, без этих качеств ни один индивид не станет свободным человеком, ясно и четко осознающим свои права и свободы, при этом уважающим правовой статус других. Ментальные особенности правового сознания русского человека приводят к тому, что он в зависимости от своего положения может быть как нигилистом, так и правовым идеалистом. А в качестве промежуточного звена между этими крайностями у него традиционно проявляется правовой инфантилизм.

Для русского менталитета свойственна склонность к персонификации общественных идей, учений и событий. Поэтому по давней традиции в случае провала очередного социального проекта власть бросает «худого боярина» на растерзание толпе, который мученически выполняет определенную ему свыше функцию «козла отпущения». Так, в современной российской истории были выбраны на эту роль либералы Е. Гайдар и А. Чубайс.

Психолог В.А. Ильин отмечает, что тенденция к персонифицикации социальных феноменов начинает проявляться у россиян уже в детские годы[225]225
  См.: Ильин В.А. Археология детства: Психологические механизмы семейной жизни. М., 2002.


[Закрыть]. Если спросить у нашего школьника о том, какой предмет ему нравится больше других, то его выбор будет обязательно связан с личностью учителя. Ребенок переносит эмоциональное одобрение понравившихся ему личностных качеств преподавателя на школьный предмет, который тот ведет. Практически у всех детей младшего и среднего возраста мышление конкретно и персонифицировано. Если с ними говорят об образовании, то они имеют в виду конкретного учителя или директора школы. Когда их спрашивают о законе, то дети видят перед собой милиционера, преступника или телевизионного судью. Если учитель рассказывает школьникам о правительстве, то они представляют себе президента, министра или губернатора. По мере когнитивного развития происходит важное изменение правового мышления, когда оно достигает абстрактного уровня. Ребенок начинает пользоваться такими понятиями, как справедливость, естественные права, свобода, равенство и т. п. У русских людей, даже вступивших во взрослую пору, преобладающим остается персонифицированный подход к оценке многомерных феноменов политики и права. Их позитивное или негативное отношение к данным явлениям остается субъективным. На политические и правовые феномены проецируется отношение к персоне, с которыми они ассоциируются. Эта особенность персонификации традиционно присутствует в отечественных социальных науках. Так, во времена руководства страной И.В. Сталиным все успехи и достижения народа связывались только с ним, но с началом перестройки официальные ученые стали дружно изобличать преступления той эпохи, виновником которых оказался главным образом все тот же человек. Персонифицировать успехи и неудачи российского народа активно пытаются официозные мыслители нынешнего времени.

Несмотря на персонификацию идей и событий, русский человек стремится к органическим отношениям в своей социальной группе, которая его отчасти деперсонифицирует. Н.А. Бердяев отмечает, что представители наших сословий предпочитают быть «как все», везде личность подавляется в органическом коллективе. «Почвенные слои наши лишены правосознания и даже достоинства, не хотят самодеятельности и активности, всегда полагаются на то, что другие все за них сделают»[226]226
  Бердяев Н.А. Русская идея. М., 1997. С. 238.


[Закрыть]. Отсюда, по мнению русского философа, женская пассивность, которая переходит в «бабье». К сожалению, для нас остается актуальными слова Бердяева, что в русском народе еще не окрепло сознание личности, достоинства и прав. Личность еще только просыпается в России, которая остается пока страной безличного коллектива. Раскрытие всего потенциала нашего общества возможно только при условии принесения в жертву жизни «в животной теплоте коллективной родовой плоти». В современное время инфантилизму нет места, поскольку «он ему не соприроден и принципиально чужд. Он удобен, может быть, только для текущих задач близорукой власти, равнодушной к дальним целям культуры, национальной истории и государственности»[227]227
  Мамардашвили М.К. Если осмелиться быть… // Как я понимаю философию. М., 1992. С. 174.


[Закрыть].

Некоторые правовые принципы способствуют отчасти деперсонифицированности человека. Например, принцип равенства перед законом является базовым в современных правовых отношениях, при которых не должны приниматься во внимание сугубо индивидуальные особенности человека. Символом этого является Фемида с повязкой на глазах. Русским человеком обычно понимается нормативный правовой акт персонифицировано, т. е. как разновидность распоряжения определенной личности, но не как волеизъявление юридического лица (например, государства)[228]228
  Халем Ф. Историко-правовые аспекты проблемы Восток – Запад // Вопросы философии. 2002. № 7. С. 38.


[Закрыть]. Поэтому россиянин, получив от начальника приказ, в первую очередь обычно интересуется, есть ли у того властные полномочия и возможности применять санкции за его неисполнение. И уже, в зависимости от этих обстоятельств, он будет его выполнять или нет. Несмотря на доминирование персонифицированного подхода в правовых оценках, в русском правосознании лицо так и не стало в четко очерченные рамки, которые одинаковы для всех. Это еще один парадокс российского правового менталитета. Русский человек плохо понимает разницу между лицом, абстрактно относящимся к области права, и персоной, которая является конкретным субъектом правовых отношений. Эта наше свойство особенно бросается в глаза западному человеку. «Любой западный адвокат и западный бизнесмен, которые когда-либо вели переговоры с советскими или нынешними российскими властями или экономическими инстанциями, могут рассказать массу историй о том, как все нужно было начинать сначала, если ответственное лицо с российской стороны умирало, перемещалось или продвигалось по службе, или же уходило со своего поста по другим причинам, и дело требовалось вести с преемником. В сто первый раз тут же выяснялось, что каждое согласие, каждая договоренность есть не согласие представителя или органа юридического лица «государство» или юридического лица «фирма», а личное обещание партнера по переговорам, которым его преемник, конечно, не связан»[229]229
  Там же. С. 45.


[Закрыть].

Отношение русского человека к будущему отличается противоречивостью. С одной стороны, можно наблюдать удивительную беспечность по отношению к нему (как известно, пока гром не грянет, мужик не перекреститься), с другой – поглощенность будущим. Неизвестный автор писал издателю «Колокола» А.И. Герцену: «Забота о будущем не в нашем духе; на словах готовы мы взвалить на свои плечи хоть все человечество, будем социалисты, демократы, будем говорить об высокой честности с глазами в крови; на деле – боимся всякого труда, всякой мысли, живем настоящей минутой; наш чиновник ворует для того, чтоб покутить, купец мошенничает, чтоб сыну чин доставить, мужик работает, чтоб пьяну напиться. Даже материальной заботы об будущем нет; на того, кто об этом думает, в России показывают пальцами, он предмет насмешек и неприязни»[230]230
  Цит. по: Кантор В.К. Меняется ли российская ментальность? // Вопросы философии. 1994. № 1. С. 41–42.


[Закрыть].

Как и все люди, русский человек стремится к счастью. Но в отличие от остальных он сильно боится спугнуть его, поэтому старается не признаваться в своем счастье. Если американцу свойственно оценивать себя более счастливым (по сравнению с реальными ощущениями), то русскому человеку демонстрировать свое счастье и страшновато (как бы не сглазить), и «совести не хватает». Наши удачливые соотечественники при ответе на вопрос «Счастливы ли Вы?» стараются отвечать уклончиво и без радостных ноток. И. Джидарьян провел кросскультурное исследование, показавшее, что Россия по числу людей, считающих себя несчастными, оказалась лидером, далеко обогнав такие страны как США, Англию и Францию. Так, несчастливыми себя считали 0 % американцев, 1 % англичан, 25 % французов и 45 % россиян[231]231
  Джидарьян И.А. Представления о счастье в русском менталитете // Психол. журн. 1997. Т. 18. № 3. С. 13–25.


[Закрыть].

Русские люди, убежденные в своем несчастье, стремятся найти свое счастье в некоем будущем идеальном мире и устремляются к нему. Но так и не достигают его, ощущая себя еще более несчастными. Как известно, правовой нигилизм и правовой идеализм являются двумя сторонами одной медали[232]232
  Матузов Н.И. Правовой нигилизм и правовой идеализм как две стороны «одной медали» // Правоведение. 1994. № 2. С. 14.


[Закрыть]. В России позитивное право устремлено к некой идеальной цели, в результате чего многие положения законодательства получают форму социально-этической или общественно-экономической программы. Из-за правовых идеализаций российское право имеет в значительной мере описательный характер. Оно используется для провозглашения определенной идеологической цели, в результате чего, правовые нормы перестают быть регуляторами общественных отношений.

В первом «Философическом письме» П.Я. Чаадаев пишет о странном положении русского народа, мысль которого не примыкает ни к какому ряду идей, которые у европейских народов зарождаются и постепенно развиваются одна из другой. С его точки зрения, движение русской мысли ограничивалось лишь слепым и поверхностным подражанием другим нациям, что повлияло соответствующим образом на дух каждого нашего человека, и если идеи долга, справедливости, права, порядка образовались в европейском обществе, став необходимым элементом социального уклада этих стран, то среди русских людей они не являются таковыми. Русский мыслитель делает заключение, что «если нам присущи кое-какие добродетели молодых и малоразвитых народов, мы уже не обладаем зато ни одним из достоинств, отличающих народы зрелые и высококультурные»[233]233
  Чаадаев П.Я. Философические письма // Чаадаев П.Я. Поли. собр. соч. и избр. письма. М., 1991. Т. 1. С. 320.


[Закрыть]. Схожие оценки развитию нашей правовой мысли дают некоторые современные отечественные ученые. Так, Р.С. Байниязов говорит о неадекватности восприятия россиянином общечеловеческих правовых ценностей, являющуюся следствием ^рационализированности его сознания. «Российский менталитет неадекватно воспринимает ценности правовой культуры общества… дистанцируется от правовой культуры, от ее общечеловеческих ценностей и начал, таких, как неотчуждаемые права человека, правовая автономия индивида в рамках юридического сообщества, доминанта права над государством и т. д. Это происходит, поскольку данные социально-правовые ценности для российской ментальности нетрадиционны. Они не стали «родными» для российского сознания, что объясняется его нерационализированностью»[234]234
  Байниязов Р.С. Правосознание и российский правовой менталитет// Правоведение. 2000. № 1. С. 39–40.


[Закрыть].

Может нам не стоит быть столь критичными в оценке социокультурных и ментальных особенностей нашего народа? Думается, что этот негативизм вызван во многом одним «традиционным» национально-психологическим комплексом, ставшим чуть ли не доминирующим в российском общественном сознании. Об этом комплексе с сарказмом писал еще А.И. Герцен. «Мы до сих пор смотрим на европейцев и Европу в том роде, как провинциалы смотрят на столичных жителей, – с подобострастием и чувством собственной вины, принимая каждую разницу за недостаток, краснея своих особенностей, скрывая их, подчиняясь и подражая. Дело в том, что мы были застращены и не оправились от насмешек Петра Г от оскорблений Бирона, от высокомерия служебных немцев и воспитателей-французов. Западные люди толкуют о нашем двоедушии и лукавом коварстве; они принимают за желание обмануть – желание выказаться и похвастаться. У нас тот же человек готов наивно либеральничать с либералом, прикинуться легитимистом, и это без всяких задних мыслей, просто из учтивости и из кокетства; бугор de L’approbativite (желание понравиться) сильно развит в нашем черепе»[235]235
  Герцен А.И. Былое и думы // Соч.: в 4 т. Т. 1. М., 1988. С. 131.


[Закрыть]. Думается, что одним из основных мотивов преждевременного принятия многих нынешних российских правовых норм, отличающихся идеализмом и популизмом, было большое желание понравиться Западу, который кокетливое желание наших законодателей полиберальничать воспринял по своему обычаю как лукавое коварство русских.

3. Фрейд не остался в стороне от подозрения русских в том, что они имеют некую хитрую злонамеренность, свойственной скорее варвару, чем цивилизованному человеку. Он пишет в работе «Достоевский и отцеубийство» о том, что сделка с совестью – это характерная русская черта. По мнению психоаналитика, русский писатель не избавился от мелкодушного национализма, и напоминает варваров эпохи переселения народов, убивавших и затем каявшихся, – так что покаяние становилось своего рода техническим примером очищения от греха, ведущим к новым убийствам. Так, например, поступал царь Иван Грозный.

Идея справедливости давно образовалась в сознании русского человека, но в силу ряда исторических факторов она не развилась в необходимый элемент социального уклада, не стала первопричиной тех принципов права и порядка, которые государство претворило в жизнь. Идея права, трансформированная и реализованная властью, потеряла свой первоначальный смысл, перестала быть производной от принципа справедливости и вызывает лишь нигилистическое отношение народа к несправедливой правовой регламентации общественной жизни. «Закон и право в народном сознании не были самоценностью. Закон лишь тогда выступает ценностью, когда определяется как «справедливый». Справедливый закон я выполнять буду, а не справедливый – не буду. В западной традиции справедливость и право соединены более органично. Там есть установки сознания, что если закон не выполняешь, то, значит, и несправедливо живешь»[236]236
  Степин В.С. Гражданское общество, правовое государство и право // Вопросы философии. 2002. № 1. С. 24–25.


[Закрыть]. Нравственные искания справедливости постоянно ведутся русским человеком, и он легко преступает закон, если убежден, что тот не имеет достаточных этических оснований и за его нарушение не последует строгого наказания.