Текст книги "Почему евреи не любят Сталина"

«Ты божество, ты мой кумир!»

Олова из оперетты Кальмана, пожалуй, точно выражают мой экстаз по отношению к «лучшему другу советской детворы». Расправившись с оппозиционерами, Сталин превратил скромную должность генерального секретаря в высший пост партийно-государственной иерархии, став единоличным пожизненным диктатором гигантской империи. С его подачи мощный агитпроп повседневно навязывал населению священный образ «великого ученика и верного соратника Ленина, гениального продолжателя его дела». В этой идеологической обработке масс активно участвовали все средства массовой информации и виды искусства. На фасадах домов и стенах учреждений висели славящие вождя транспаранты и портреты, на которых он в неизменном френче с трубкой в руке приветливо улыбался народу или задумчиво смотрел вдаль. Прижизненные памятники Сталину устанавливались повсюду. Его имя носили 8 городов и 39 селений, площади и проспекты, заводы и колхозы, даже на Памире был пик Сталина. О нем слагались поэмы и кантаты, по радио гремели песни: «Сталин – наша слава боевая. / Сталин – нашей юности полет. / С песнями, борясь и побеждая, / Наш народ за Сталиным идет». О том же заливался украинский хор: «Хай шумить земля пiснями / В цей крилатий гордий час! / Воля Ста лiна iз нами, / Слово Сталiна мiж нас!» Это был целенаправленный гипноз, превращавший граждан в марионеток, порождавший слепой фанатизм, в первую очередь – среди молодежи.

Я с обожанием слушал в кинотеатре весь доклад Сталина о проекте Конституции СССР, не замечая ни его тусклого голоса с грузинским акцентом, ни рябого лица и низкого роста. Не понимая большей части того, что он говорил, от души хлопал и смеялся его «шуткам» вместе с делегатами съезда и кинозрителями. В исторических фильмах Сталин все более вытеснял и затмевал Ленина, а кое-где сам вершил судьбы революции. Под сталинское обаяние попали не только многие советские, но и зарубежные литераторы. Г. Уэллс писал: «Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нем нет ничего темного и зловещего, и именно этими его качествами следует объяснить его огромную власть в России». А когда я прочел книгу А. Барбюса «Сталин», то под ее влиянием разразился стишком:

«В сапогах, в шинели серой / постоянно ходит он. / На лице с улыбкой доброй / и могуч он, и силен. / Его имя – славный Сталин. / Тихо, скромно он живет / и к победам величайшим / всех трудящихся ведет. / Пусть живет наш вождь великий, / друг, учитель и отец, / и советской знаменитой Конституции творец!» Школьное начальство благосклонно отнеслось к моему опусу и разрешило декламировать его на утреннике, посвященном 60-летию вождя.

В первый класс я пошел в зловещем 1937-м, когда вовсю свирепствовал сталинский террор. К тому времени еврейские школы в Киеве закрыли, и я попал туда, где обучение перевели на русский язык. Директор, в черном костюме, со строгим лицом, вводил меня в трепет, несмотря на то что он был отцом моей одноклассницы Сталины, названной в честь вождя. Девочка с красным бантом ни с кем не дружила, талантами не блистала, но неизменно получала высшие оценки. При немцах она с матерью осталась в Киеве, а после войны я встретил ее и окликнул: «Привет, Сталинка!» Но в ответ услышал: «Меня зовут Люда». Спустя два года выяснилось, что она вернула себе прежнее имя. А когда был разоблачен культ личности, я подумал: «Ну и как тебя теперь величать?» В третьем классе нас на торжественной линейке оптом приняли в пионеры, и мы дружно прокричали клятву: «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей обещаю твердо и неуклонно бороться за дело Ленина – Сталина!» На моих похвальных грамотах неизменно соседствовали лица обоих кумиров.

«Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин…»

Регулярно читая ослепшему дедушке Иделю газетные новости, я приобщался к политике. Дед, проштудировав не только Тору, но и фолиант «Всемирной истории», скептически комментировал официальные сообщения, когда мы с ним бурно обсуждали актуальные темы. Я рассказывал ему содержание антифашистских фильмов, мы негодовали по поводу преследований евреев и коммунистов в Германии, но оба понятия не имели о роли Сталина в развале антифашистских народных фронтов в странах Европы. Мы с дедом пришли к выводу, что попустительство Гитлеру до добра не доведет. С надеждой ловили скупую информацию о переговорах СССР с Англией и Францией насчет создания союза против агрессора, и вдруг узнаем, что контакты прерваны. Откуда нам было знать, что западные демократии страшились ультралевого радикализма Сталина не менее, чем ультраправого экстремизма Гитлера? Тем более ошеломила нас весть о заключении пакта о ненападении и договора о дружбе между СССР и Германией.

Мудрый дедушка утверждал, что Сталин совершил ошибку, поверив коварному фюреру, но и он не предполагал, что оба диктатора тайно сговорились о разделе сфер влияния в Восточной Европе. Через неделю немцы напали на Польшу, а Советский Союз, идя «навстречу пожеланиям населения», оккупировал Западную Украину и Белоруссию, Прибалтику и Бессарабию. Заявления нашего правительства я принимал за чистую монету, а дед сравнил «освободительные походы» наших войск с колониальными войнами царизма.

По указаниям Сталина нас кормили мифами о миролюбии СССР и непобедимости Красной армии. Я смотрел кинофарс «Если завтра война», восхищаясь мощью нашей военной техники и отвагой красноармейцев, молниеносно побеждающих противника. У меня мурашки бегали по коже, когда я слушал марш: «В целом мире нигде нету силы такой, /Чтобы нашу страну сокрушила. /С нами Сталин родной, Тимошенко – герой. / Нас к победе ведет Ворошилов». Такая демагогия сеяла опасные иллюзии и дезориентировала армию. Когда в ноябре 1939 г. Советский Союз объявил войну Финляндии, я поверил в версию о «пограничных провокациях», предвкушая легкую победу над «обнаглевшими» финнами. Но наши войска столкнулись с их упорным сопротивлением, прорыв «линии Маннергейма» затянулся до весны. Красная армия показала низкую боеспособность, СССР был исключен из Лиги Наций как агрессор.

Потрясением, основательно пошатнувшим мою веру в непогрешимость вождя, стала война с Германией, ход которой неоднократно разочаровывал меня в его стратегическом гении.

Нападение нацистов застало Сталина врасплох, обнаружив его политическую близорукость и неподготовленность Красной армии к успешному отпору врагу. Меня поразило, что лишь на тринадцатый день войны он решился выступить по радио перед страной. Он явно искал сочувствия и поддержки у народа, пытался оправдать катастрофическое отступление наших войск, ссылаясь на отмобилизованость вермахта и неожиданность вторжения. Но при этом умолчал, что информация о готовящейся агрессии поступала заблаговременно, а советское руководство не сделало из нее выводов. Репрессии против командного состава армии, низкое качество военной техники и подготовки кадров, демонтаж укрепрайонов на старой границе резко ослабили оборонный потенциал СССР.

Всем сердцем жаждал я доверять своему кумиру, но сводки Совинформбюро с их эзоповским языком повергали меня в уныние. Вопреки мнению специалистов, Сталин требовал любой ценой удерживать Киев. В итоге немцы, захватив город, окружили и уничтожили пять советских армий и огромное количество боевого снаряжения. Ради того, чтобы сковать силы вермахта на северо-западе, верховный главнокомандующий обрек жителей Ленинграда на мучительную 872-дневную блокаду, во время которой погибли 700 тыс. человек. Выступая в честь 24-й годовщины Октября, Сталин умышленно завысил в семь раз цифры немецких потерь, а советских – во столько же занизил. При этом он заверял, что через «несколько месяцев, еще полгода, может быть, годик» Германия потерпит крах. А ведь только в плен к немцам в начале войны попало 4 млн наших солдат, состав армии пришлось почти целиком обновлять и предстояло еще три с половиной года кровопролитных боев.

Наступление вермахта на Москву было сорвано упорным сопротивлением и контрнаступлением наших войск, потерявших при этом 1,3 млн человек. Вместе со всеми я воспрянул духом, ободренный обещанием Сталина: «Будет и на нашей улице праздник». Но вслед за тем, в 1942 г., он вновь грубо просчитался, не разгадав стратегических замыслов противника. Поражения Красной армии под Ржевом, Воронежем, Харьковом, в Крыму позволили немцам подойти к Сталинграду и Северному Кавказу. Мой отец, солдат-фронтовик, рассказывал о сталинском приказе № 227 («Ни шагу назад!»), обязавшем заградотряды «в случае паники и беспорядочного отхода расстреливать на месте паникеров и трусов». Причем отец не помнил, чтобы бойцы шли в атаку с криками «За Сталина!». Гитлеровские полчища героическими усилиями советских воинов были остановлены у стен Сталинграда, затем окружены и уничтожены.

С ликованием встречал я наши последующие победы, которые в школе заучивал как «десять сталинских ударов». Откуда было мне знать, во что обходился нам каждый из них? Киев по требованию Сталина вопреки здравому смыслу был взят нашими войсками штурмом к 7 ноября 1943 г. ценой жизни 317 тыс. наших солдат. А в битве за Берлин, ставшей делом политической амбиции «великого полководца» в игре на опережение союзников, мы потеряли 350 тыс. воинов. Сталин безжалостно пожертвовал молоху войны 27 млн советских граждан, включая 8,8 млн военнослужащих. Эта страшные цифры стали мне известны лишь спустя десятки лет. Но уже тогда я стал задумываться о характере войны, цене победы и роли в ней Сталина.

С восхищением смотрел я документальный фильм о параде Победы, но меня смутило, что принимал его маршал Жуков, а не генералиссимус Сталин. Беседуя об этом с другом, я посчитал, что вождь из скромности отказался от почетной роли ради своего любимца. «А может быть, Сталину просто стыдно за наши огромные потери?» – предположил мой собеседник, но я отверг эту ересь. Однако сталинский тост на приеме в Кремле в честь командующих войсками покоробил меня, особенно его заявление, что русский народ – наиболее выдающаяся нация и руководящая сила среди всех народов нашей страны. Читая эту бестактную здравицу, я размышлял: «А разве другие народы не являются выдающимися? Разве они меньше верили правительству и не жертвовали всем ради победы?» Со временем я понял: популистское заигрывание с «титульной нацией», которая покорно терпела тиранию Сталина, было поворотом от болтовни насчет дружбы народов к великорусскому шовинизму, оборотной стороной которого стал государственный антисемитизм.

Именно в тот период начала открыто проявляться враждебность к «жидам» среди населения, а в Киеве дошло до еврейского погрома. Агрессивность антисемитов, как правило, не пресекалась и косвенно поощрялась властями. Хрущев с ведома Сталина чинил евреям, приезжавшим из эвакуации, всяческие преграды в их стремлении вернуть свои довоенные квартиры, имущество, получить прописку и работу. Письма жертв произвола в ЦК партии и лично Сталину не находили поддержки, более того, авторы одного из них были репрессированы. До войны Сталин публично осуждал антисемитизм, но мы не ведали о начавшейся уже тогда «этнической чистке» партгосаппарата по его указанию. В послевоенные годы борьба с «еврейским засильем» в учреждениях и на предприятиях происходила на моих глазах. И я на себе почувствовал эту дискриминацию, когда с золотой медалью не смог поступить ни на факультет международных отношений Киевского университета, ни на юрфак. Только на философском у меня взяли документы лишь потому, что там был недобор абитуриентов. А после окончания КГУ с «красным» дипломом я не был принят в аспирантуру, несмотря на рекомендацию кафедры.

Народ-победитель ждал от «вдохновителя и организатора всех наших побед» существенного повышения благосостояния и демократизации общества. А получил хроническую материальную нужду, ужесточение цензуры и бессилие перед произволом госчиновников и партбюрократов. Зато наша армия имела атомное оружие и оставалась самой большой в мире, возводились «великие стройки коммунизма» и осуществлялись грандиозные «сталинские планы преобразования природы». А мы все еще продолжали верить в преимущества социализма и грядущую победу коммунизма. И причины социальных пороков усматривали в неблаговидных действиях отдельных местных руководителей, о которых Сталин почему-то не знал.

Хотя ореол «спасителя отечества» и «отца народов» постепенно тускнел, он все еще доминировал в наших умах. Когда я в компании соучеников встречал новый, 1947 год, один из нас произнес тост «за товарища Сталина», и мы стоя гаркнули «ура». Именно в тот период культ его личности достиг своего апогея. В печати и на радио, в произведениях литературы и искусства Сталина возвеличивали до абсурда. На съездах и собраниях одно лишь упоминание его имени вызывало бурные овации, а он снисходительно поощрял безудержное славословие в свой адрес. Всюду возводились его гигантские статуи, отношение множества людей к нему превратилось в идолопоклонство. «Корифея науки» славили как «гениального творца» трудов по истории компартии, проблемам политэкономии и языкознания, а кибернетику, генетику, лингвистику Марра объявили «буржуазными лженауками».

В атмосфере разжигания «холодной войны» параноидальная боязнь инакомыслия советских граждан побуждала Сталина усиливать преследование свободы творчества и личных контактов с «растленным» Западом. Я с возрастающей тревогой воспринимал идеологические гонения на Зощенко, Ахматову и редакторов, осмелившихся публиковать их «безыдейные», «аполитичные» произведения, преследования литераторов, режиссеров, композиторов, историков за «антипатриотизм» и «преклонение перед Западом». Велась яростная борьба за утверждение «отечественных приоритетов» и разоблачение буржуазной культуры и образа жизни.

Особенно опасным было нарастание в этих репрессиях юдофобских тенденций. Явно антисемитский характер носила борьба против «космополитов», чьи псевдонимы сопровождались публичной расшифровкой «одиозных» фамилий. Из Киевского университета изгнали почти всех преподавателей-евреев. Группу студентов на моем факультете обвинили в буржуазном национализме и сионизме, их арестовали только за то, что они интересовались историей и культурой еврейского народа. Я сам едва не попал под жернова агитпроповской машины, заявив на семинаре, что в поэзии Пушкина имелся байронический цикл. Мне тут же приклеили ярлык клеветника на великого русского поэта, пригрозив исключением из комсомола и университета, но, к счастью, дело ограничилось строгим выговором.

Кульминацией партийно-государственного антисемитизма явилось зверское убийство Михоэлса и полный разгром ЕАК, ликвидация учреждений еврейской культуры и массовые репрессии против их деятелей, вплоть до расстрелов, наконец, дело «убийц в белых халатах». И тогда мне стало ясно: главным заказчиком всех этих преступлений мог быть один человек – Сталин.

Окончательно протрезвел я, ознакомившись с докладом Хрущева на XX съезде КПСС «О культе личности Сталина и его последствиях». В последующие годы все более полная информация о злодеяниях тирана, правившего в стране на протяжении тридцати лет, укрепила во мне убеждение, что он явился крупнейшим преступником в истории человечества. В свое время тело Сталина убрали из Мавзолея и захоронили у Кремлевской стены, но в сердцах миллионов по-прежнему хранится его «светлый образ». Я готов понять тех, кто по инерции продолжает безрассудно преклоняться перед Сталиным, но никак не могу оправдать его многочисленных апологетов с учеными степенями и званиями. Очень хочется верить, что придет время, когда народ перестанет возвышать до небес тех, кому вручает судьбы отечества. И заповедь Торы – «Не сотвори себе кумира!» – будет твердо соблюдаться всеми здравомыслящими людьми[288]288
  Шимановский Д. 60 лет назад советский народ был потрясен смертью вождя. «Еврейская газета», 2013. № 3, март.


[Закрыть].

Давид Шимановский

Личный архив Сталина. Засекречен или ликвидирован? Факты и гипотезы

Круговая порука, о которой Сталин всегда заботился, фиксировалась в основном в документах. Создавшаяся после смерти Сталина политическая ситуация, вместе с борьбой за власть между его преемниками, способствовала тому, что никто из них не хотел, чтобы личные документы Сталина и его архив стали такими же объектами «религиозного» почитания, которого был удостоен архив Ленина. Вслед за архивом Сталина был частично ликвидирован и архив Берии, вместе с ним самим. Новые лидеры Советского Союза постарались обеспечить себе историческое алиби.

Открытие ранее секретных партийных и государственных архивов, начавшееся в 1989 г. и стремительно ускорившееся после распада СССР, привело к их изучению и систематизации не только отечественными, но и зарубежными историками. Вспышка международного интереса к этим архивам определялась не одним лишь переносом их из закрытых в открытые фонды, но и их политической актуальностью, надеждой найти при их изучении объяснение событий, которые еще живы в памяти современного поколения. Несколько британских и американских университетов и библиотек приняли активное участие в разборе и систематизации этих архивов, их микрофильмировании и в создании описей документов. В течение нескольких лет этой работы созданы специализированные фонды по наиболее важным событиям и персоналиям, и стали доступными для исследователей протоколы всех заседаний Политбюро с 1919 до 1940 г. Были рассекречены и систематизированы архивы НКВД – МВД и некоторых других наркоматов и министерств. Эта работа, которая будет, очевидно, продолжаться еще много лет, привела к выделению материалов в самостоятельные архивные собрания и фонды документов о деятельности многих ключевых фигур Октябрьской революции и Советского государства: Л. Д. Троцкого, Г. К. Орджоникидзе, М. И. Калинина, С. М. Кирова, А. А. Жданова и многих других.

В форме микрофильмов, которые могут купить библиотеки и отдельные исследователи, доступны в настоящее время архивные фонды и тех выдающихся деятелей российской истории, которые не входили в большевистскую партию: Ю. О. Мартова, П. Б. Аксельрода, Веры Засулич, Г. В. Плеханова и др.

Формируются архивные фонды и жертв сталинского террора, причем не только политиков и военных, но и деятелей культуры, науки и литературы. Большая часть таких архивных собраний возникает не как результат разборки секретных «досье» работниками самих архивов, а целенаправленно формируется заинтересованными исследователями и авторами биографий. Вокруг вновь собранных архивных фондов отдельных выдающихся людей создаются небольшие музеи-библиотеки (музей П. Л. Капицы, музей А. Д. Сахарова, музей Михаила Булгакова, музей Н. И. Вавилова и других). Происходит, по существу, переосмысливание нашей национальной истории, которая в прошлом была не просто искажена, а тотально фальсифицирована. Этому способствует и отмена цензуры.

К сожалению, эта реставрация отечественной истории не может быть полной по той простой причине, что важнейшая часть архивов и документов многих выдающихся людей, прежде всего из числа репрессированных, была уничтожена. Аресты любого политика, писателя или ученого сопровождались конфискациями их личных архивов.

По окончании следствия большая часть документов, не включенная в следственное дело, не возвращалась родственникам, а подвергалась уничтожению на основании правила, предусмотренного статьей 69 УПК РСФСР. Уничтожение документов происходило обычно путем их сожжения. Горели романы, рукописи книг, дневники, альбомы фотографий, письма и уже изданные книги с пометками на полях. По делу академика Николая Ивановича Вавилова лейтенант государственной безопасности Л. Кошелев и его начальник старший лейтенант Л. Хват сожгли 90 записных книжек и блокнотов, в которых он записывал наблюдения и детали своих ботанико-географических путешествий для сбора культурных растений со всего мира, карты распространения разных растений и несколько рукописей ненапечатанных книг.

Пошли в огонь и многие другие материалы Вавилова, которые следователи НКВД признали «не имеющими ценности». Имелось в виду безусловное отсутствие их ценности для обвинений. Парадоксальным в этой практике уничтожения документов истории является то, что ее жертвой оказался в итоге и сам Сталин.

С 1934 по 1953 г. Сталин большую часть времени жил и работал в своей загородной резиденции в Кунцеве, недалеко от Москвы, которую было принято называть «ближней» дачей. Построенная по специальному проекту, эта дача Сталина имела около двадцати комнат, оранжерей, солярий и множество вспомогательных помещений для охраны и обслуживающего персонала. Сюда, на дачу, Сталин перенес и большую часть своей библиотеки. В кремлевском кабинете Сталин начинал свой рабочий день вечером с просмотра официальных бумаг, а затем в течение нескольких часов беседовал с вызванными им людьми, проводил совещания и обсуждал различные проблемы с членами Политбюро. На даче Сталин проводил более конфиденциальные встречи, прочитывал ту часть почты, которую считал важной, писал тексты писем, статей и выступлений. На ночном столике-полке у него всегда было несколько книг, которые, страдая бессонницей, он читал или просто просматривал уже поздно ночью, делая при этом многочисленные пометки на полях.

На даче у Сталина был рабочий кабинет, но он также работал и в других комнатах, даже в столовой, используя их и для более длительных бесед. В одной из таких комнат, которую иногда называли «малая библиотека», Сталин принимал в 1951 г. Д. Т. Шепилова, тогдашнего редактора «Правды», для обсуждения вопроса о создании учебника по экономике социализма. Сталин в тот период много писал на эту тему, но это были в основном критические заметки, рецензии и статьи. Он понимал, что создать учебник он сам не может, и решил поручить это им же выбранному коллективу авторов, в число которых он включил и Шепилова.

Их беседа продолжалась около трех часов. В ходе беседы, пишет в своих воспоминаниях Шепилов: «Сталин вдруг спросил меня: “Когда вы пишете свои статьи, научные работы, вы пользуетесь стенографисткой?” Я ответил отрицательно. “А почему?” – спросил Сталин. Я объяснил это необходимостью часто исправлять текст по ходу работы. Сталин: “Я тоже никогда не пользуюсь стенографисткой. Не могу работать, когда она тут торчит”»[289]289
  Шепилов Д. Воспоминания // Вопр. истории. 1998. № 3. С. 20.


[Закрыть].

Это было действительно так. Сталин всегда писал сам, писал очень грамотно, четким ясным почерком. Однако судьба всех его рукописей и заметок, находившихся в рабочих комнатах «ближней» дачи, остается неизвестной и до настоящего времени.

В воспоминаниях дочери Сталина Светланы «Двадцать писем к другу», которые она писала в 1963 г., приведен эпизод, который даже она не могла тогда понять и оценить как следует:

«Дом в Кунцево пережил после смерти отца странные события. На второй день после смерти его хозяина – еще не было похорон – по распоряжению Берии созвали всю прислугу и охрану, весь штат обслуживавших дачу и объявили им, что вещи должны быть немедленно вывезены отсюда (неизвестно куда), а все должны покинуть это помещение»[290]290
  Аллилуева Св. Двадцать писем другу… М.: Лондон: Хатчинсон, 1967. С. 21–22; М.: Известия, 1990. С. 22.


[Закрыть].

Спорить с Берией было невозможно. Совершенно растерянные, ничего не понимавшие люди со слезами собирали вещи, книги, посуду, мебель грузили на грузовики – все куда-то увозилось, на какие-то склады…

Потом, когда «пал» сам Берия, стали восстанавливать резиденцию. Свезли обратно вещи. Пригласили бывших комендантов, подавальщиц – они помогли снова расставить все по своим местам и вернуть дому прежний вид. Готовились открыть здесь музей, наподобие ленинских Горок. Но затем последовал XX съезд партии, после которого, конечно, идея музея не могла прийти кому-либо в голову.

Светлана не знала, что возвратившиеся в Кунцево рабочие письменные столы Сталина, разнообразные бюро (Сталин часто любил писать стоя), шкафы и другая мебель были освобождены от всех бумаг. Библиотека Сталина частично сохранилась, рукопись, письма и другие документы исчезли.

Дмитрий Волкогонов в биографии Сталина, изданной в 1989 г., первым высказал предположение о том, что именно Берия уничтожил бумаги, хранившиеся в сейфе Сталина в Кремле 2 и 3 марта 1953 г., когда Сталин был еще жив, но врачи уже видели, что выздоровление невозможно. По утверждению Волкогонова, «Берия умчался на несколько часов в Кремль, оставив политическое руководство у смертного одра вождя… Его срочный выезд в Кремль был связан, возможно, со стремлением изъять из сталинского сейфа документы диктатора, где могли быть (чего боялся Берия) распоряжения, касающиеся его… Сталин мог, вероятно, оставить завещание, и в то время, когда его авторитет был безграничным, едва ли нашлись бы силы, которые оспорили последнюю волю умершего».

Через несколько лет в процессе работы над новой, краткой биографией Сталина и в результате знакомства с документами АПРФ, Волкогонов несколько изменил эту версию. Поскольку при подготовке на вечер 5 марта 1953 г. Пленума ЦК КПСС Бюро Президиума ЦК выносило предложение о том, чтобы поручить Маленкову, Берии и Хрущеву «приведение бумаг Сталина в должный порядок» (что означало официальную партийную санкцию на знакомство с архивом Сталина), Берия решил сделать это сам днем 5 марта, раньше, чем Маленков и Хрущев смогли бы приехать в кабинет Сталина вместе с ним.

«Берия вновь уехал в Кремль. Теперь у него была возможность спокойно проверить личные сейфы Сталина. “Приводить их в должный порядок”. Без Хрущева и Маленкова. У государственного палача могло быть подозрение о существовании завещания Сталина, он как-то однажды дал понять, что надо бы “для будущего кое-что написать! А при охлаждении “старика” к нему он не мог ждать от последней воли вождя ничего хорошего… Да и вообще, у Сталина была старая толстая тетрадь в темном переплете, в которую он порой что-то записывал… Может, и о нем? Я писал в книге о Сталине, что диктатор, видимо, подумывал составить завещание соратникам».

Берия был достаточно опытным политиком и понимал, что «престолонаследие» никто не будет связывать с изучением какой-то «толстой тетради» Сталина. По существу, Бюро Президиума ЦК КПСС разработало 4 марта 1953 г. детальные предложения для созванного на вечер 5 марта совместного заседания ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Это заседание было объяснено тем, что Сталин, по заключению врачей, недееспособен и необходимо принять срочные меры по обеспечению руководства страной.

Заседание началось 5 марта 1953 г. в 20 часов. Сталин был еще жив, но министр здравоохранения СССР Третьяков доложил первым, что состояние больного признано безнадежным. Председательствовал на заседании Хрущев. Он не намеревался проводить какие-либо обсуждения, а лишь утвердить вынесенные предложения Бюро Президиума, которые состояли в том, что власть сосредоточивалась в руках Маленкова, возглавившего правительство, Берии, взявшего под свой контроль МВД и МГБ, и Хрущева, ставшего главой Секретариата ЦК КПСС. Председателем Президиума Верховного Совета СССР стал Ворошилов. Другие старые соратники Сталина – Молотов, Каганович и Булганин – получили посты первых заместителей Председателя Совета Министров. Заседание продолжалось всего сорок минут и за это время приняло семнадцать важных решений. В самом конце заседания Маленков сообщил, что «Бюро Президиума ЦК поручило тт. Маленкову, Берия и Хрущеву принять меры к тому, чтобы документы и бумаги товарища Сталина, как действующие, так и архивные, были приведены в должный порядок»[291]291
  Последняя «отставка» Сталина // Источник. 1994. № 1. С. 110.


[Закрыть].

После принятия этого решения Маленков, Берия и Хрущев получили законный партийно-государственный мандат для ознакомления со всеми бумагами и документами Сталина и с его личным архивом. Они могли открывать сейфы Сталина (сколько их было на различных дачах, остается неизвестным) и делать с его бумагами все, что они хотели. Выражение о приведении бумаг и архивов «в должный порядок» настолько неопределенно, что оно, безусловно, скрывало разрешение ликвидации тех бумаг, которые, по мнению партийного руководства, не было необходимости доводить до сведения потомков.

7 марта 1953 г. неизвестная «спецгруппа» МВД вывезла с дачи Сталина в Кунцеве всю мебель. Но помимо бумаг и документов в ящиках столов и в шкафах у Сталина всегда было много пакетов с деньгами. Деньги Сталин не считал нужным хранить в сейфах, они ему не были нужны. За каждую из десяти официальных должностей Сталина (Председатель Совета Министров СССР, Секретарь ЦК КПСС, член Политбюро, депутат Верховного Совета СССР и РСФСР, депутат Моссовета, член Президиума Верховного Совета ССР, Верховный главнокомандующий, член ЦК КПСС, а до 1947 г. еще и министр обороны) полагалась зарплата. Эти оклады, как было принято тогда в СССР, платили наличными деньгами два раза в месяц. Наличные деньги Сталину не были нужны, и он откладывал регулярно приносимые ему конверты с банкнотами, даже не раскрывая, в различные столы и шкафы. При случае он одаривал большими суммами денег свою дочь Светлану и других родственников, которые иногда навещали его на даче, а также отправлял деньги жене погибшего в плену старшего сына Якова, жившей с дочкой, родившейся в 1938 г., первой внучкой Сталина. Рассказывают о случаях денежных подарков Сталина друзьям детства, жившим в Грузии. Все эти пакеты с деньгами, на которые даже по советским законам того времени существовали наследники, исчезли вместе с бумагами. О судьбе кремлевских бумаг и архива Сталина в сейфах существуют лишь косвенные сведения.

Активное участие Маленкова, Берии и Хрущева в репрессиях, часто по собственной инициативе и в связи с собственной борьбой за власть, было, безусловно, широко отражено во многих документах архива НКВД – МВД, секретных архивах Политбюро, в архивах украинского Политбюро и во многих закрытых областных архивах. Но все эти архивы не могли серьезно беспокоить соратников Сталина, так как никто не предлагал их рассекречивать. Их судьба не была срочным делом, привязанным к смерти Сталина. Сверхгорячей проблемой в начале марта 1953 г. была только судьба личного архива Сталина. Полная безнаказанность решений о возможной ликвидации хотя бы части личного архива Сталина обеспечивалась тем, что к этому времени ни одна из ветвей власти, и прежде всего Генпрокуратура, МГБ, МВД и Министерство обороны, не была заинтересована в предании огласке и изучении тех документов, которые могли в нем находиться.

Лишь широкие народные массы, загипнотизированные культом личности Сталина, были уверены, что дело Сталина должно развиваться согласно каким-то им самим созданным предначертаниям, что Сталин оставил какие-то «заветы» или «политическое завещание». Решение о добавлении отдела Сталина Институту Маркса – Энгельса – Ленина было принято именно с учетом этих настроений.