Текст книги "Среди болот и лесов (сборник)"

– Да, вот так да! – протянул Хуч.

– Круто гнут, прах их возьми! – сплюнул он.

– А то, как же иначе? Не такое время, штобы цацкаться с бунтарями, – одобрительно произнес Петраков. – Только-только начали было мужики, после неурожайных годов, оживать, налаживать хозяйство, а тут на тебе! – продолжал Петраков. – Вот теперь взять закон Столыпина о хуторах. Каждый получит свой участок земли, государство дает пособие; можно каждому справить двор; земля вся под рукой, только работай и бери пример с показательных хуторов.

– Моя думка другая! – сказал Хуч. – У кого есть надел или два, тому еще не худо, а вот как у меня полнадела, выйдешь на торги, тут тебя и подрежут богачи! Скидку сделаешь – придется земли с гулькин нос, а откажешься от торгов, придется брать пустыри, пески да свинухи, и то на дальних участках. Без удобрения земля родить не будет, поднять целину не под силу, вот тут и запоешь Лазаря.

– Да! – вздохнул Шпак, – мне и вовсе это дело не с руки…

– Опять же с детишками, – продолжал Хуч, – от деревни до школы близко, а выйдешь на хутор – куда-нибудь верст за пять-шесть, придет зима, не наготовишься и лаптей! Да и ходить в такую даль детям тяжело, ну и останутся темными… А время приходит такое, что неграмотному податься некуда! Даже в деревне девки и парни в расчет берут, когда в сваты идут: грамотный жених или невеста. Неграмотный – цена одна, а грамотный – совсем другая. А также возьмите и другое: подрастут сыны, чего будешь делать? Придется им вечно батрачить. Нет, Петрович, бедняку от этого закона пользы не будет, а богатому, конечно, дело подходящее. Я уже на примере соседней деревни Соколовка вижу, куда это ведет: одни будут жить, а другим один разор! Придется малоземельному продавать свою землю тем же богатеям.

Все мы почувствовали неловкость положения Петракова, не встретившего сочувствия с нашей стороны.

Я поднялся, за мной и все встали.

Солнце перевалило уже за полдень, пора было возвращаться. Пожелав друг другу всего доброго, собеседники разошлись в разные стороны.

Мы с Игнатом направились к опушке и повернули в сторону своего села. Усталые псы бежали недалеко впереди без попыток к поиску заячьих следов.

Леса белорусские! Не описать мне вашей красоты и прелести! Годы детства и юности провел я под вашей хранительной сенью, вам поверял свои юношеские мечты, под ваш тихий шум зрели мои высокие стремления. И теперь я часто мысленно возвращаюсь под вашу тенистую прохладу, брожу по тропинкам и вновь обретаю покой.

Встреча на балу

В один из октябрьских дней князь Мещерский созвал окрестных помещиков на псовую охоту; потом следовал обед, а вечером гости приглашались на бал. Приглашенными были соседи: Каминский, Шацкий, Свадковский, Голынская, Кучаровская; из более дальних: Гуминский, Борисевич, Осмоловский, Патковский, Закалинский, Пожарисский, Дроздов, Около-Кулак, Оболенская и другие.

Любители охоты прибыли еще накануне со своими сворами собак, верховыми лошадьми и егерями; их семьи должны были приехать к обеду. Самым жданным и почетным гостем являлся предводитель дворянства уезда Закалинский с дочерью Ольгой.

В Париже Мещерский дал понять Закалинскому о намерении жениться и о своем желании сватать его дочь. Отец принял этот намек весьма благосклонно. Помолвку решено было сделать в октябре месяце, а затем вскоре назначить день свадьбы. Закалинскому казалось, что дочь должна быть довольна и счастлива, несмотря на большую разницу в летах невесты и жениха.

Родовитый князь имел не только богатые поместья, но и связи в столичных кругах. Давно мечтал Закалинский о губернаторском чине и теперь надеялся на протекцию будущего зятя.

Охота была удачной – затравили десяток зайцев, несколько лисиц и даже волка. Усталые, довольные, возвращались охотники. Время было уже далеко за полдень, в доме их ждали съехавшиеся семьи и почтенные дамы-помещицы.

Князь встретил Закалинских в передней.

– Мой друг, я ждал тебя на охоту! Но я рад, очень рад! Здоров ли? – обнимал он предводителя.

– Дела, мой друг, задержали! Я здоров, но для охоты уже стар стал, – отвечал тот…

– Здравствуйте! Я польщен, весьма польщен! – говорил князь, здороваясь с Ольгой.

Горничная и лакей приняли одежду.

– Прошу! – сказал князь, предлагая правую руку Ольге. Появление князя под руку с дочерью предводителя было встречено в гостиной приветливыми улыбками, за которыми таились различные ощущения и мысли. Многие уже догадывались о сватовстве Мещерского и теперь видели в Ольге будущую хозяйку этого богатого дома.

Князь представил Ольгу гостям. Она прошла на дамскую половину сменить дорожный костюм. Между гостями пошли разговоры о том, о сем.

Мужчины вели беседу об охоте, делились подробностями с теми, кто не участвовал в ней; дамы говорили о нарядах, судачили о сватовстве молодого помещика Конусевича к Ванде Подобед, богатой, но несколько перезревшей девице; старушки жаловались друг другу на свои болезни, хвалили Каминского, который был неплохим врачом, выражали надежду скоро избавиться с его помощью от всех недугов.

Среди молодежи шли разговоры на более веселые темы. Толстяк Шацкий смешил всех веселыми рассказами из школьной жизни. Кстати, он уже забыл случай на маевке, но многие об этом знали и смеялись промеж собой по этому поводу.

Наступили сумерки, слуги зажгли огни. Вошла Ольга в изящном светло-розовом платье, мягко очерчивающем ее талию, в лакированных туфлях на французском каблучке, в белых перчатках.

Она присоединилась к кружку молодежи. Офицеры – поручик Данишевский-Луст и подпоручик Свадковский – рассказывали о жизни в полку, о кутежах и театрах. Вокруг хозяина дома собрались солидные гости; между ними велась речь о последних новостях: о земельной реформе, о холере, которая распространялась по России, и о необходимости мероприятий против ее появления в губернии. Перебирали подробности последнего заседания Окружного суда по делу о Хотимском погроме, которое тянулось больше двух лет и наконец закончилось. Все просили Оболенскую передать искренние поздравления ее брату князю Оболенскому по поводу удовлетворения гражданского иска.

Обстоятельства этого суда были кратко описаны в последнем номере «Могилевских Губернских Ведомостей».

Корреспонденция гласила: «г. Климовичи. Дело о Хотимском погроме».

Четыре дня со 2-го по 6-е сего октября слушалось дело о Хотимском погроме. Скамью подсудимых занимало около 60-ти человек, преимущественно крестьян, защищал всех подсудимых дворянин Петр Львович Воеводский, очень часто выступающий здесь в Окружном суде в качестве защитника безвозмездно. Публика впускалась по билетам. Свидетелей допрошено до полутораста лиц. Суд заседал в большом здании местного Попечительства о народной трезвости.

В обличительной речи товарищ прокурора А.Ф. Довгидро коснулся каждого подсудимого в отдельности с тончайшей разборкой всего следственного и судебного материала, уличающего их в преступлении. Со своей стороны г. Воеводский произнес весьма сочувственное слово. Он не видел в подсудимых организованной шайки погромщиков, а происшедшее относил к случайному событию, к, так сказать, свирепствовавшей в то время на Руси своего рода эпидемии волнений и беспорядков. Трудная в настоящем деле задача защитника, осложнившаяся количеством подсудимых, проведена была г. Воеводским с большим мастерством и уменьем.

По приговору суда 29 человек оправданы, двое присуждены к арестантским ротам от одного до полутора года с лишением прав состояния, один на 2,5 года, один на 6 месяцев и 22 по 8 месяцев тюрьмы.

Гражданский иск князя Оболенского удовлетворен в сумме 5008 рублей».

Оболенская заметила, что князь Алексей Александрович был великодушен и отказался предъявить дополнительный иск за хищение крестьянами двух стогов сена.

Оживленная беседа гостей была прервана приездом молодой четы Патковских; они были давно знакомы князю и многим из гостей. Патковский – штабс-капитан в отставке, не успев еще поздороваться со всеми, сообщил:

– Господа, важные новости!

Все приготовились выслушать его со вниманием. Он сел, оперся руками на эфес сабли:

– Вчера имел удовольствие встретиться со своим давнишним сослуживцем, приставом Гривачевским. Представьте себе, господа, самое невероятное происшествие сообщил он мне! Три дня тому назад Гривачевский был в Клинцах у своего родственника, исправника Заболотского. За завтраком почтальон приносит телеграмму: «Возвращаюсь из-за границы, буду проездом Клинцах сегодня 12 часов. Встречайте. Савицкий».

При этих словах среди гостей произошло беспокойное движение: многие переменили позы, подвинулись поближе, заскрипели стульями…

– Ну-с, сами можете себе представить, господа, как все переполошились! Вся полиция города была поднята на ноги, расставлены агенты, – приготовились «встретить» разбойника, как следует… Заболотский был уведомлен, что в этом поезде, в мягком вагоне, следует высокая духовная особа. Когда ровно в 12 часов подошел поезд, полицейские и агенты бросились по вагонам.

На платформе присутствовали почетные горожане, духовенство приветствовать духовную особу.

В дверях мягкого вагона показался его высокопреосвященство архиерей. Все обнажили головы и приняли благословение. К руке своей он никого не допустил и удалился в вагон.

Все считали, что Савицкий просто поиздевался и не подумал осуществить свои сумасбродные намерения. Но каково же было удивление и растерянность в полицейском управлении, когда через несколько часов исправник получил вторую телеграмму: «Благодарю за встречу. Савицкий».

Вскоре выяснилось, что духовная особа проследует на следующий день. Непостижимо, каким образом провел эту игру Савицкий?

– Это богохульство! – раздался визгливый возглас среди женской части общества.

– Богоотступник и клятвопреступник! – вскричал почтенный Гуминский.

– Этот человек сведет нас всех с ума! – произнес с гневом хозяин дома. – Я весьма недоволен полицией! Можно ли терпеть долее такое волнение в целой губернии?

Закалинский успокоительно заявил:

– Наш исправник Станкевич совершенно не на месте, и мы ждем с часу на час нового энергичного исправника…

– Да, да, господа, пора, наконец, унять молодца, – сказал с волнением Осмоловский. – Я тоже могу сообщить о возмутительном случае; в июле месяце мой родственник, помещик Шевцов, пригласил меня к себе. Я приехал, когда уже смеркалось, вошел в дом и что же вижу: среди гостиной лежит завязанный мешок, а рядом с ним полено дров. Я вопрошаю:

– Герасим Николаевич, а Герасим Николаевич!

А тот из мешка кричит:

– Не подходите, взорвется!

Я остолбенел от неожиданности! Когда я развязал и высвободил Шевцова, он рассказал мне, что несколько часов тому назад его ограбил Савицкий, посадил в мешок и, уходя, положил что-то рядом, предупредив: не шевелись, иначе взорвется, и весь дом взлетит на воздух.

– Ах, какой вероломный человек! Не только грабит, но и издевается над помещиками! – возмутился Каминский.

– Боже, сохрани и помилуй нас! – шептали дамы.

– И знаете, господа, почему Савицкий так поступил? – продолжал вопросом Осмоловский и тут же пояснил: – В июне черкес Шевцова убил мужика в лесу, застав его на месте преступления – воровал лес. Суд не нашел состава преступления. Вскоре Савицкий прислал письмо Шевцову, в котором сообщил, что его судейская коллегия вынесла смертный приговор черкесу, а ему, Шевцову, предлагается уплатить Савицкому 12 тысяч рублей штрафа за убийство мужика. Разумеется, Шевцов передал письмо исправнику и не подумал платить деньги разбойнику. Савицкий явился сам к Шевцову, застал его в кабинете и потребовал у него деньги. Тот прямо-таки оцепенел от ужаса, не мог двинуть ни одним членом. Тогда Савицкий открыл письменный стол, извлек деньги, отсчитал двенадцать тысяч и издевательски сказал:

– Вот видишь, я отсчитал столько, сколько следовало с тебя, а остальные кладу обратно. Ты же, мошенник и живодер, дерешь живую кожу с несчастного мужика, руками своих охранников убиваешь его за охапку хвороста! Кто же из нас честнее? Я тебя проучу, полезай сам в мешок! – Несчастный Шевцов взял мешок из рук Савицкого и залез в него… Ужасно, господа, ужасно! – закончил Осмоловский при гробовом молчании слушателей.

– А какие сведения имеются о его местонахождении в эти дни? – обратился с боязливым любопытством Борисевич к Патковскому.

– Гривачевский сказал мне, что сейчас он действует в его уезде. В наших местах, господа, как будто нет признаков его пребывания… – ответил Патковский.

Все ждали, что скажет предводитель. Закалинский, понимая, что от его ответа зависит успокоение общества, подтвердил, что и по его сведениям Савицкий находится где-то в другом уезде.

В это время Сватковский подошел к окну.

– Кто-то скачет, слышится колокольчик, – сообщил он. Многие поспешили к окнам, но в сумерках при зажженных огнях ничего нельзя было разглядеть.

– Ба! Да это исправник с двумя стражниками! – первым известил Патковский, когда тройка остановилась у парадного крыльца, освещенного фонарями. Это сообщение вызвало некоторое недоумение, из коляски соскочил молодой, стройный исправник; отдав какие-то распоряжения стражникам, он направился в дом.

Гости с нетерпеливым любопытством ожидали его появления.

– Не понимаю, зачем он приехал? – говорил с досадой хозяин дома.

В передней звякнули шпоры, дверь отворилась, лакей доложил:

– Исправник Бонгерский!

– Проси, – сказал князь. В гостиную вошел исправник в новенькой форме. Мягко звякнув шпорами, он отрапортовал:

– Ваше сиятельство, господа, честь имею представиться: исправник Бонгерский, следую в ваш уезд к новому месту службы! Почел своим долгом нанести визит вашему сиятельству.

– Благодарю вас, господин исправник! – ответил, еле кивнув головой, Мещерский. Появление исправника в другое время не вызвало бы особого неудовольствия у князя, но сегодня бал, и это было некстати.

– А, господин Бонгерский! – поспешил исправить положение Закалинский. – Мы вас ждем в уезде с нетерпением!

Пожилые дамы навели свои лорнеты на приезжего, все внимательно оглядывали нового начальника полиции уезда.

– Мой друг, – сказал по-французски Закалинский Мещерскому, – этот исправник назначен сюда ввиду чрезвычайных обстоятельств, и я думаю, будет уместно пригласить его на бал.

Князь изобразил на своем лице улыбку, сделал шаг вперед навстречу:

– Очень рад видеть вас у себя в доме, не откажите в любезности побыть с нами, у нас сегодня небольшой бал…

– Какое неожиданное совпадение! – смущенно воскликнул исправник. – Ваше сиятельство, я боюсь по пословице «незваный гость хуже татарина» помешать обществу и смутить прелестных дам…

При этом он держал левой рукой фуражку, изящно повернув ее на предплечье, а правой пожимал протянутую руку князя. Дамы приятно улыбались: исправник был молод, красив собой, к тому же он, очевидно, недавно из губернии, имеет много новостей.

– Не смущайтесь, господин Бонгерский, наше общество с удовольствием вас примет!

– О, да! Просим, просим! – присоединились к князю прежде всего дамы…

Исправник отвесил в их сторону глубокий поклон.

– Весьма польщен, господа! Я рад, ваше сиятельство, встретить столь радушный прием с первых шагов моей службы в уезде.

Мягко ступая по паркету, исправник пожал руку предводителя, перецеловал ручки у дам и поздоровался с остальными.

По манерам и такту все поняли, что молодой исправник, несомненно, хорошо воспитан, бывал в обществе высокого тона.

Когда Патковская сказала по-французски мужу, что новый исправник производит весьма приятное впечатление, исправник по-французски же поблагодарил ее. Это несколько смутило, но вместе с тем еще более расположило присутствующих к новому гостю. Когда исправник занял место среди гостей, Закалинский обратился к нему:

– Господин Бонгерский! Вы прибыли в наш уезд весьма своевременно. Мы имеем сведения, что небезызвестный вам разбойник Савицкий на днях возвратился из-за границы.

– Как же, как же, господа! В губернии мне стало известно, что его превосходительство господин губернатор был уведомлен им об этом специальным письмом!

– Ах, какой негодяй! – сказала Патковская. – Когда уезжал за границу, писал губернатору и теперь проделал то же.

– Каким образом он ухитрился проехать за границу? Что он там делал? Неужели установил связи с эмигрантами-революционерами? Это становится просто невыносимым, грозит снова потрясениями! – качал головой Закалинский.

– Господин исправник, вам предстоит нелегкая задача! – говорил князь.

Исправник поднялся, щелкнул шпорами:

– Ваше сиятельство, примите мои уверения в чувствах долга и горячего желания оправдать ваше и присутствующих господ доверие в выполнении возложенных на меня обязанностей! Я должен признаться, господа, – продолжал исправник, садясь на свое место, – что борьба с Савицким весьма затруднительна; он имеет большие связи с низами народа, со всеми недовольными своей судьбой при нынешнем режиме!

– Да, конечно, вы правы! Но от полиции зависит принять надлежащие меры, – наставительным тоном сказал Закалинский. – Возьмите, например, эту историю с поездкой за границу! Каким образом его пропустили?

– К сожалению, ваше превосходительство, и я был одним из участников этого необыкновенного происшествия, – с виноватой улыбкой сказал исправник.

– Каким образом? Расскажите нам, пожалуйста! – обратилось сразу несколько человек к исправнику.

– Я был в Гомеле, когда стало известно, что его превосходительство господин губернатор фон-Гагман получил письмо от Савицкого; оно гласило буквально следующее:

«Ваше превосходительство господин губернатор, я беру отпуск и уезжаю за границу, покидая на время Вашу губернию. Я полагаю, что и Вам, Ваше превосходительство, необходимо дать передышку и отдых. Если угодно меня встретить, то я следую по Либаво-Роменской железной дороге и буду между Сновском и Гомелем 22-го августа. Примите мои уверения в совершенном моем уважении и почтении.

Савицкий».

Немедленно были приняты меры к его поимке. На всем пути от Сновска до Гомеля выставили полицейских, жандармов, солдат гарнизона. На станциях дежурили отряды стражников и жандармов во главе с урядниками и становыми. Множество тайных агентов стояло на платформах, у входов и выходов вокзалов и даже у семафоров. Зрелище было, господа, невиданное даже в период забастовок и революционных волнений. В проходящих поездах проверяли документы и багаж пассажиров. Те были крайне изумлены, напуганы, поминутно спрашивали, что это такое? Разнесся слух, что едет высокая особа из столицы, поэтому приняты меры к охране поездов от шаек Савицкого. Многие, наконец, догадались, что ловят самого Савицкого. Не обошлось, к сожалению, без курьезов: исправник Буткевич с двумя стражниками обходил вагоны; его внимание привлек какой-то молодой человек в форме железнодорожника; стройный, худощавый… из-под фуражки свешивалась, точно парик, шевелюра светло-каштановых волос. Багажа при нем не было, он стоял и смотрел все время в окно. Как мне потом рассказывал сам Буткевич, все это было крайне подозрительно. Он долго и пристально всматривался, в голове мелькнула мысль: Савицкий! Похож, как две капли воды! Несомненно, он, – уверился Буткевич окончательно. Разумеется, он весьма волновался, машинально извлек револьвер, дал знак стражникам. Те внезапно схватили железнодорожника сзади за руки, а Буткевич за ворот. – Стой! Ни с места! – крикнул он, приставив дуло револьвера к виску перепуганного молодого человека.

При проверке на станции оказалось, что этот человек – железнодорожный мастер, хорошо известный начальству. Буткевичу пришлось извиниться перед ним, но тот и так рад был, что отделался одним страхом. Могло быть и хуже, окажи он хоть малейшее сопротивление при аресте.

Были задержаны и другие подозрительные лица, но также ошибочно. А через три дня господин губернатор получил письмо, в котором Савицкий просил не беспокоиться, так как он благополучно проехал за границу…

– Феноменально! – заметил князь.

– Но как же объяснить все это? И каким образом все-таки ему удалось ускользнуть от полиции? – спросил Закалинский.

– Видите ли, господа, есть все основания полагать, что Савицкий проехал в мягком вагоне под видом почтенной дамы, – ответил исправник.

– Необыкновенная способность грима и имитации голоса! Этот человек мог бы стать великим актером, но, к сожалению, пошел на большую дорогу разбойничать, – сокрушенно проговорил Гюббенет.

– Да, надо признаться, не простой это разбойник; четвертый год ведь бьемся с ним и все без толку, – укоризненно глядя на исправника, покачал головою Дроздов.

– Придет время, выпадет случай – и сам попадется! – уверенно заявил Щацкий-отец.

Лакей доложил о прибытии супругов Пожарисских; они доводились князю дальними родственниками.

– Прошу, князь, извинить нас! Опоздали, но, кажется, еще не слишком!

– Мой друг, вы приехали как раз вовремя, скоро будем обедать; однако вы последние, больше приглашенных сегодня нет…

Начались рукопожатия, знакомства, затем беседа возобновилась. О Савицком перестали говорить – слишком много уже говорилось о нем; гостям это явно надоело.

Среди мужчин одни продолжали обсуждать земельную реформу Столыпина, одобряли его твердую политику, высказывали мнение, что хуторское хозяйство приведет к благосостоянию крестьянства и его успокоению; другие интересовались фасонами карет на фабрике Гюббенета в его имении Ярошевка. Он подробно рассказывал… Между прочим заметил, что получил через подрядчика заказ в Москву, очень выгодный. Многие обратились с просьбой разрешить им приехать к нему посмотреть и, может быть, купить для себя кареты. Гюббенет любезно приглашал всех и непременно.

В другой группе собеседников Патковский ругал своего арендатора Боруха, который мало платил аренды за землю его имения Забелышин, а сам нажился и разбогател. Другая неприятность у него же вышла в другом имении Леонполье: на большом озере реки Суров стояла мельница Журавлева. Край озера прилегал к земле Патковского, но Журавлев не хотел платить известную сумму аренды, тогда Патковский велел прорыть канаву через дорогу у плотины, прикрыв ее мостом. Вода в озере спала, мельница прекратила помол. Мужики окрестных деревень стали на сторону мельника, ночью разобрали мост, засыпали канаву, и мельница снова заработала.

Борисевич уверял, что паровые мельницы выгоднее, например, Конусевич в Раздорах получает хорошую прибыль от такой мельницы. Патковский считал, что с мельница ми возиться дело хлопотливое, гораздо выгоднее вкладывать капитал в винокуренные заводы. Одни с ним соглашались, другие возражали, считая, что акцизные чиновники не дадут покоя. Волукевич расхваливал своих рысаков, убеждал с горячностью разводить лошадей, предлагал своих производителей. Дамы и молодежь строили планы увеселения в зимнее время.

Исправник принимал живейшее участие в этих разговорах.

– Какие новые пьесы объявляет Беляев в этом сезоне? – обратилась старшая Кучаровская к исправнику.

– Только что шла драматическая пьеса «Потонувший колокол» Гауптмана; постановка весьма блестящая, много световых эффектов, специальная музыка сопровождает пьесу; в ближайшие дни будет объявлена «Принцесса Греза» Эдмонда Ростана в постановке Славского. Участвует вся труппа. Главные роли исполняют: г-жа Саранчева – принцесса Греза, г-н Барановский – принц и г. Мичурин – Бертрам. Надо сказать, господа, судя по тем приготовлениям, какие предпринимает дирекция: новые декорации, костюмы, мебель, бутафория, – можно надеяться, что пьеса достигнет полной иллюзии!

– Непременно поедем в Могилев, мама! – воскликнула младшая Кучаровская.

– Советую побывать и потому еще, что на днях же ожидают приезда известного скрипача-виртуоза Михаила Эрденко.

– Какие приятные новости привезли вы нам, господин Бонгерский! Скажите, Михаил Эрденко, говорят, цыган? – спросила старшая Кучаровская.

– Да, мадам, он цыган, но выдающихся способностей человек; мне известно, что в 1904 году он окончил с золотой медалью Московскую консерваторию по классу Гржимали. В программе намечены редко исполняемые вещи Паганини, концерт и пляска ведьм Бетховена, Крейцерова соната…

– Ах, как мне надоело все это! Расскажите лучше, Оля, какие ныне моды в Париже? Что там нового в театрах? Я еще не успела с вами поговорить об этом… – спросила Голынская.

Все с большим вниманием выслушали Ольгу; многие в душе завидовали ей, другие искренне восторгались ее впечатлениями.

– Ах, как бы мне хотелось еще раз побывать в Гранд-Опере! Сколько золота и бархата! – вздыхала Оболенская. Искусство занимало помещиков своей внешней стороной – блеском и роскошью. Для них богатство и роскошь являлись самоцелью, а глубокий смысл искусства был им недоступен. Их избалованные, ненасытные натуры тянулись к праздной жизни и легким развлечениям. Труд для этих людей был отвлеченным понятием, блага жизни приходили к ним по наследству или в виде приданного за невестами, распродажей земель, леса и всякими иными легкими путями. Имения были давно заложены и перезаложены. Московский и Виленский земельные банки то и дело объявляли в «Могилевских Губернских Ведомостях» о торгах на земельные имения Могилевской губернии.

Никто из помещиков лично не вел своего хозяйства, всюду сидели в имениях арендаторы. Монотонная жизнь в глухой провинции покрывала их умы плесенью, сытая же бездеятельность не способствовала высоким устремлениям.

– Господа, я должен сказать, что в Париже весьма интересуются нашими театрами, – вставил исправник.

– Почему вы так думаете? – с удивлением обратились к нему многие.

– Я имел возможность в этом году побывать там, – пояснил он, продолжая, – представьте себе, господа, на меня игра актеров Парижа не произвела большого впечатления; более того, там наши артисты пользуются необыкновенным успехом! Я слушал в Гранд-Опере нашего Федора Шаляпина; мне приходилось и раньше слушать его в наших столицах, но и в Париже публика восхищена им не менее!

– Какое наслаждение слушать таких певцов! – с восторгом сказала Ольга. – Я, господа, восхищаюсь также голосом и другого певца Собинова; равного ему тенора я не слышала.

– Надо заметить, господа, – продолжал исправник, – что и среди наших певиц появляются звезды первой величины! Сейчас дебютирует молодая певица Нежданова; более совершенное исполнение трудно себе вообразить!

– Я согласна с вами, господин Бонгерский, – сказала Ольга. – Мне также пришлось слушать ее. Какой восхитительный голос! Особенно поражают в ее исполнении романсы…

– Надеюсь, Ольга Николаевна, вы сегодня нас усладите вашим чудесным пением? Может быть, споете что-нибудь из репертуара Неждановой? Об этой звезде и я кое-что слышал, – предложил Щацкий-сын, указывая глазами на рояль.

– Непременно спойте, непременно! – поддержали собеседники.

– Только не сейчас, господа, скоро обед, – заметила Оболенская.

– Я согласна, господа, но с разрешения хозяина.

Все заулыбались в сторону князя.

– О, не беспокойтесь, оно будет дано с особым удовольствием, – произнес тот, расплываясь в улыбке.

– Мерси, князь!.. – благодарила Ольга.

– Может быть, господин Бонгерский поет? – обратилась к исправнику младшая Кучаровская.

– Иногда развлекаюсь от скуки, – ответил он.

– Помилуйте, возможно ли в ваши годы скучать? Вы так молоды, так много видели! – с кокетливым лукавством воскликнула старшая Кучаровская.

– Или вы разочарованы? – добавила в том же тоне младшая Кучаровская.

– О нет! Но я так занят, столько хлопот по службе, – со скромной улыбкой отвечал исправник.

– Но вы так много успели! Мы постараемся непременно вас развлечь и, может быть, скоро для вас в наших садах зацветут розы Гименея? – шутила Оболенская.

– Я люблю, мадам, свободу, и даже столь приятные узы меня не привлекают!

– Так думают все молодые люди, а потом и не заметят, как оковы уже одеты! – со смехом возразила Голынская.

– Но я не создан для блаженства,

Ему чужда душа моя… – комично пропел исправник.

Оживление и сдержанный смех царили вокруг исправника; он положительно очаровывал женское общество.

– Кушать подано! – объявил лакей, появляясь в дверях.

На часах пробило шесть.

– Господа, прошу к столу, – пригласил гостей хозяин, подставляя руку Ольге.

Закалинский подал руку Голынской, Каминский – Оболенской, за ними все парами направились в столовую. Исправник шел с младшей Кучаровской, весело беседуя с ней.

Не успели гости занять свои места, как лакей подошел к князю с подносом в руках, – на нем лежало письмо в изящном розовом конверте. Справа, на верху конверта, видна была надпись: «Весьма спешное»!

– Весьма неожиданно! – с удивлением произнес князь; он взял письмо, посмотрел его со всех сторон.

– Не сомневаюсь, что автор – прелестная особа, – с улыбкой пошутил Закалинский.

– Ваше сиятельство, не скройте секрет и скажите нам имя дамы вашего сердца, – с лукавством прибавила Голынская. Князь, улыбаясь, вскрыл конверт, но по мере того, как он читал письмо, лицо его побелело, глаза расширились от ужаса. Гости сидели с вытянутыми физиономиями в ожидании.

– Господа! – изменившимся дрожащим голосом начал Мещерский. – Савицкий не дает нам минуты покоя, сообщает, что непременно прибудет сегодня на наш бал!

– Ах! – закатывая глаза, вскрикнула Голынская.

– Боже мой! Какой ужас! – всплеснули ручками остальные дамы.

Мужчины повскакивали с мест.

Растерянность и страх воцарились в столовой. Патковский хватался за саблю…

– Господа, господа, необходимо принять срочные меры – бормотал он, озираясь по сторонам.

– Господин исправник, спасите нас! – взмолился, протягивая руки, Осмоловский.

Князь старался сохранить самообладание.

– Я…я… прошу вас, господин Бонгерский, принять немедленно предупредительные меры!

– Ваше сиятельство, господа! – твердым, спокойным голосом произнес исправник, поднимаясь с места, – успокойтесь, Савицкий не помешает нам сегодня веселиться! Я беру на себя охрану этого дома!

– Но вы же безоружны, господин исправник, необходимо сейчас же вызвать из города стражников! – решительно предложил Закалинский.

– Ваше превосходительство, вы совершенно правы, я отдам безотлагательно распоряжение! Я должен добавить, что у меня маузер не хуже, чем у Савицкого!

– Где же он?

– В повозке у моих стражников!

– О, как это неосмотрительно, – качала укоризненно головой Оболенская.

– Необходимо его принести сюда и сию же минуту, – требовали все, перебивая друг друга.

Через лакея исправник вызвал одного из своих стражников, взял у него маузер и пристегнул к поясу.

В город поскакал второй стражник. Обед начался в довольно напряженном состоянии. По мере того, как обильные закуски и блюда со многими сортами вин лучших марок отвлекали гостей от мрачных мыслей и никто не появлялся, в ком бы можно было заподозрить Савицкого, все вошло в свою колею.