Текст книги "Среди болот и лесов (сборник)"

Возмездие

Приближалась зима, а с нею тяжелая пора для партизан. В городах и местечках не было проходу от шпионов, полицейских и войск. В селах и деревнях многое переменилось. Столыпинская реформа разрушила общину, зажимала крестьян в тиски, общественная мысль была целиком занята новой земельной реформой. На сходках выступали члены землеустроительных комиссий, помещики, духовенство, волостные – все в один голос сулили земледельцам блага хуторской жизни.

Зажиточные мужики стояли за хутора; остальная масса крестьян судила-рядила вразброд, шумела с утра до ночи; бабы голосили: не пойдем со своих дворов! Когда же дело подошло к отводу хуторов зажиточным мужикам на лучших землях, волей-неволей приходилось всем решаться выходить на хутора.

В этой обстановке усложнялись задачи революционной борьбы. Штаб Савицкого решил созвать совещание руководителей отрядов в глуши Полесья, чтобы наметить пути дальнейшей борьбы.

Кочка и Олейников собирались в дальний путь. Лето и осень они прожили у лесника в имении Ярошевка, недалеко от села Забелышино.

Лесник, латыш-переселенец по прозвищу Пурим, был уже на склоне лет. В начале 90-х годов перебрался он вместе с другими своими земляками из прибалтийского края. Латыши селились в пустошах, расчищали их под пахоту и жили обособлено, храня обычаи и нравы своего народа.

Пурим купил у помещика Гюббенета лесистый участок. Много труда положил он на расчистку полян; с ним работал сын Каспар и невестка Луиза. Четвертым членом семьи был внук Ян. Когда ему минуло семь лет, отец и мать умерли от какой-то болезни. Дед и внук остались одни в хате среди темного леса. Дед с горя стал частенько навещать шинок; участок его одичал, постепенно зарастая кустарником и лесной травой. Нанявшись лесником, Пурим приобрел берданку и бродил с нею, охраняя лес.

Кочка и Олейников встретились с ним на лесной дороге. Пурим не особенно расспрашивал их, сразу догадавшись, что это за хлопцы. Со временем между ними завязалась дружба. Внук особенно был рад новым людям. Но вскоре наступил час разлуки.

Зимний день кончился. Вечерняя заря быстро погасала, зажглись звезды, лес стеной обступил одинокую хату лесника. В ее окнах светился огонек вечернего каганца.

– В час добрый, хлопцы! – сказал Пурим.

– Спасибо за ласку, дедушка! – поблагодарили они.

– Я провожу вас до хуторов, а там уже пойдете одни. Эх! Стар я стал, – с грустью прибавил Пурим, снимая с крюка у двери свою берданку.

– Ну, Янек, прощай! – Олейников нежно погладил мальчика по русым волосам.

– Дед скоро вернется! – ободрил его Кочка.

– Он у меня не боязливый! Вдвоем с Цубарлуем они частенько без меня остаются, – сказал Пурим, поглаживая серого кота, сидевшего на слонце. Кот соскочил на пол и, не спеша, отошел к печке; его блестящие глаза следили за уходящими людьми. Дверь за ними закрылась. Ян и его четвероногий друг прислушивались к хрусту удалявшихся шагов, которые вскоре затихли.

Снаружи доносился шум ветра в лесу и скрип колодезного журавля.

Ян взял букварь, чтобы готовить заданный урок. Он уже учился в школе грамоты, находившейся в пяти верстах в соседней деревне Новое Мосино. Невеселый был этот путь через лес и глухое поле! В стороне стояли одинокие хутора, разбросанные по полям и перелескам. Зимняя дорога для пешехода длинна: верста и та кажется далью. Но что особенно тяготило Яна, так это боязнь не застать деда при возвращении из школы. Приближаясь к хате с неосвещенными окнами, он всегда испытывал щемящую тоску одиночества. Лишь присутствие кота Цубарлуя ободряло его от страха и скрашивало его существование.

Ян отыскал нужную страницу, но тут он невольно стал следить за Цубарлуем. Кот весь взъерошился, распушил хвост, тревожно мяукнул и, подскочив к двери, несколько раз прыгнул вверх и в стороны, изогнувшись колесом; при этом Цубарлуй издавал какие-то гортанные, тревожные звуки. Ян подошел к двери, приоткрыл ее, но кот отошел к столу, явно не желая выходить наружу. Когда мальчик сел снова к столу, кот вскочил на слонец, затем на стол и стал тереться о лицо Яна. Мягким жестом мальчик отстранил его, тогда кот вскочил ему на плечи, прогладился об одну щеку, затем другую, тело его дрожало мелкой нервной дрожью. В этой ласке кота мальчик ощутил какую-то тревогу.

Ян отодвинул книжку, оглянулся на окна – они были темными, непроглядными! Обуреваемый чувством страха, Ян решительно оделся и вышел из хаты, даже позабыв погасить каганец. Куда пойти в эту пору? Сомнения сразу же нахлынули на детскую душу.

– Ну, приду я к кому-нибудь на хутор, скажут: «Ты что, Ян, испугался?» А ведь он всегда и всем говорил, что в лесу ему не страшно, теперь ему уже 11 лет, дед даже давал ему стрелять из ружья! Но дед сегодня взял ружье с собою, вот я и скажу, что без ружья, пожалуй, страшновато, – поверят!

Мальчик зашагал по тропинке в сторону ближайших хуторов. Где-то в стороне раздался волчий вой: «Ау…у…у!» – доносилась, казалось, бесконечная нота; справа вдалеке послышался ответный волчий голос.

Вернуться? Нет!

Ян бросился бегом прочь от своей хаты. Когда он добежал до хутора, он остановился, передохнул. В убогой хате светился огонек, в окне двигались головы людей. «Слава богу, спать еще не ложились», – подумал Ян, входя в сенцы.

– Здравствуйте! – поздоровался он, войдя в хату.

– Здорово, Ян! Что так поздно? Спать скоро пора, – удивился хозяин.

– Да я посидеть пришел – одному скучно стало!

– А дед где же?

– С утра в Мосин ушел и нет его, – смущенно объяснил Ян.

– Садись с нами ужинать, – пригласила хозяйка.

– Только одна картошка, – в свою очередь прибавил хозяин.

– Кушать я не хочу, кушайте сами на здоровье! – отказался Ян. Семья хуторянина в шесть человек принялась за ужин. Мелкая картошка, сваренная в мундире, бралась всеми из большого чугуна и, сдобренная солью, с аппетитом отправлялась в рот целиком.

– Мелковата картошка-то! – с усмешкой взрослого пошутил Ян.

– Да, браток, мелка, что и говорить, – серьезно согласился хозяин. – На песке, без удобрения, картошки хорошей не вырастишь, – с выдохом пояснил он.

– Хоть бы такая была, и то хвала богу, – промолвила хозяйка.

– Земли много, да толку мало, – послышался голос с печки; вслед за этими словами раздался удушливый, хриплый кашель старухи.

– Невздолит[21]21
  Невздолит (так в оригинале) – болеет.


[Закрыть] бабушка, – сказал хозяин, – вторую неделю мается, а бог душу не принимает.

– Надо бы к доктору, – посоветовал Ян.

– Куда теперь к доктору? – безнадежно махнул рукою хозяин.

– Коли в деревне были, больница близко была, а теперь выселились к черту на кулички – ни до школы, ни до больницы нельзя добраться.

– Даст бог, и так полепшеет, – заметила хозяйка.

Кашель, наконец, прекратился; с печки слышно было тяжелое дыхание старухи.

– Ну, что же, надо ложиться, – сказал хозяин, окончив скудный ужин.

Встав из-за стола, он перекрестился на образа и пошел к печке. За ним поднялась и вся семья.

– Добраныч вам, пойду домой, – попрощался Ян, подавив в себе невольный страх перед ночною зимнею порою.

– Не боишься идти? – спросила хозяйка.

– Нет, мне привычно, – нетвердо ответил Ян, идя к двери.

– Сиротка, – сокрушалась женщина, – оставайся, – попыталась она удержать Яна.

– Ты, Ян, иди-ка лучше в Мосин, там у Орловых вечеринка, а может, и деда там найдешь, – сказал хозяин, взбираясь на печь.

Ян вышел во двор, огляделся вокруг.

– Куда идти? – невольно задумался он. В сторону Мосина на снежном пространстве там и сям мелькали огоньки хуторов, а в сторону его хаты стояла темная полоса леса. Мальчик пошел в сторону Мосина.

Отойдя с версту, он поглядел назад, чтобы определить, как далеко он отошел от хутора. На дороге виднелась группа всадников, быстро приближавшихся к нему.

– Стражники! – мелькнула догадка.

Ян поспешно зашагал прочь от дороги. Отряд конных стражников поскакал по дороге на Кленовку.

– Хорошо я ушел, – подумал Ян, возвращаясь на дорогу. – Куда и зачем едут они в такую пору? – соображал он. – Не ищут ли они тех двух людей? Слава богу, что они ушли! – с облегчением прошептал Ян.

– Пойду-ка я обратно и переночую у Клюя, – решил Ян возвратиться на хутор, откуда только что ушел.

Хозяйка еще не ложилась и сидела за прялкой.

Ян рассказал ей о стражниках, но умолчал о жильцах, которые ушли с дедом.

Когда пропели первые петухи, его уложили спать на лавке. Уже поздней ночью раздался стук в дверь. Хозяин слез с печи.

– Кто там? – спросил он стучавшего.

– Я… Пурим! Не у вас ли мой внук?

– Был с вечера, да ушел – ответил Клюй, открывая засов.

– Тут он, на лавке спит! – поспешила сообщить хозяйка, зажигая каганец.

Ян вскочил и виновато глядел сонными глазами на деда.

– Пойдем-ка домой, – сказал дед, стоя у порога. Они попрощались и вышли.

– Ян, а хата наша разбита! – сообщил дед внуку. – Повыбиты окна, расщеплена вся дверь!

– Кто же это сделал?

– Не знаю! Конские следы кругом, – развел руками дед.

Тут Ян вспомнил про стражников и рассказал о своей встрече с ними.

– А..а! Это они были там! – догадался Пурим.

Кочка и Олейников шли через леса и замерзшие болота по неглубокому снегу, напрямик к местечку Милославичи. На пути встретились хутора деревни Старая Буда. Был поздний час. Глубокий сон зимней ночи окутал природу; ее тишину изредка нарушал лай собак, доносившийся с хуторов. Вечерние огни погасли, и строения хуторов выступали темными силуэтами на снежной пелене, а над ними сияла звездная небесная высь.

Друзья решили выйти на большую дорогу.

В окнах одного из хуторов блеснул довольно яркий свет; вскоре до их слуха донеслись звуки музыки.

– Вечеринка? – произнес Кочка.

– Не иначе, – подтвердил Олейников. – Зайдем?

– Пожалуй, – согласился Кочка. Огонек в теплой хате, веселье деревенской молодежи привлекли уставших путников, заставили свернуть их в сторону незнакомого хутора.

Стучаться в дверь не пришлось.

В чистой половине хаты – горнице играла музыка, слышался топот танцующих. В другой половине, куда вошли путники, топилась печь; за столом сидело четверо пожилых мужчин; они раскуривали трубки и о чем-то беседовали. Облака дыма наполняли хату, клубились вверху, освещенные отблеском огня топившейся печи. Хозяйка возилась с ухватами. Запах свежих перепечек и жареного сала так и пахнул на вошедших. Они поздоровались. Их пригласили присесть. Кочка и Олейников огляделись. Освещение в этой половине было только от печки. У двери во вторую половину, где шло веселье, толпилась детвора, подростки; среди них теснилось несколько бедно одетых парней. Сермяжная одежда, лапти-раки на ногах не позволили им войти в хорошо освещенную хату, показаться среди разодетых парней и девушек. Видимо, была и другая причина – они не могли внести в складчину свой пай на угощение и оплату музыкантов. Но влекомые любопытством, не смея переступить порог, они жадно тянулись хотя бы поглядеть на веселое сборище, порою даже смеялись, увлекшись зрелищем через открытую дверь.

– Откуда и куда бог несет? – спросил хозяин, внимательно оглядывая пришельцев.

– Мы из Хотимчи, идем в Милославичи, на базар, – ответил Кочка.

– А чьи же вы будете? – спросил хозяин, отвлекшись на минутку от своего дела.

– Фроловых сын да Козловых, – не задумываясь, ответил Олейников.

– Слыхали про таких, хозяева добрые.

– Ну что же, ребята вы ладные; грейтесь, а там погуляете с хлопцами и девками.

– Дело молодое! – добродушно вставил один из мужиков.

Олейников и Кочка стали закуривать.

– Да, надо вам сказать, всякие люди бывают, – заметил мужик, сидевший рядом с хозяином.

– Вот в том году также пришли двое на вечеринку в соседнюю деревню Касперка. Ну, хлопцы как хлопцы! Надо правду сказать, плясали они так ловко, что все загляделись! Пришло это время петухов, один вышел – жарко, видишь, ему стало. Через часок вертается и прямо в круг: давай, говорит, повеселее! Ну, музыканты приударили, он и пошел выделывать коленца, а сам все глядит на друга своего. Тот тоже пустился в перепляс.

Первый притопнул и давай припевать:

 
Ах, что можно тут сказать?
Есть и сало и колбасы,
только не во что их взять!
 

Другой ему в ответ:

 
Разве женские рубашки
не все равно, что мешки?
Рукава лишь завяжи,
И что хочешь, положи!
 

Смех кругом: вот хлопцы так хлопцы!

Коли они вышли – никто не заметил; наутро хозяйка не нашла ни рубашек, ни сала с колбасами; во какие штуки бывают! – с досадой закончил рассказчик.

Слушатели смеялись, не удержались и Кочка с Олейниковым.

– Воров развелось, что и говорить, – вставила хозяйка.

– Все Савицкий, это его работа, – убежденно добавил хозяин.

– Пора с этими головорезами кончить, прямо житья от них не стало! И што они за эту бедноту стоят? – выбивая трубку о ноготь, заговорил до сих пор молчавший рыжий мужик.

– Што толку от этой злыдни? Ни себе, ни государству, – презрительно кивнул он в сторону хлопцев-бедняков у двери.

– И правда, с голого, что со святого, – ядовито заметил хозяин, с улыбкой обернувшись к Кочке.

– Бедность не порок, а большое социальное зло, – ответил ему Кочка.

– В наше время многие идут по миру и не по своей вине, – наставительно прибавил Олейников.

– Што-то мудрено, хлопцы, – насторожился хозяин.

Кочка и Олейников поняли, что попали к зажиточным хуторянам. Продолжать разговор о причинах бедности одних и богатстве других было бы бесполезно и небезопасно.

– Нет, мы так, к слову, – стараясь придать безразличный тон своим словам, сказал Кочка.

– Слово – не воробей, выпустишь – не поймаешь! – предостерегающе проговорил хозяин, поднимаясь с места. У него погасла трубка, и он пошел к печке за угольком. Наступило неловкое, несколько наряженное молчание. Внимание собеседников было отвлечено перерывом в музыке. Слышно было, как музыканты просили передышку.

– Даром вам гроши платят што ли? – горячился кто-то из хлопцев.

– Ладно, будет тебе, пора и закусить! – успокаивал его другой.

– Правда, давайте закусим, – заговорили девушки.

– Давай закуску, хозяйка! – позвали дружные голоса хозяйку. Через толпу зевак у двери протискивались разнаряженные девушки, спеша на помощь хозяйке. За ними двигались несколько хлопцев.

– Посторонись, злыденники! Чего тут топчетесь? А то по шеям получите! – грозно покрикивал передний из парней, идя грудью вперед.

– Не задавайся, не то сдачи получишь! – не стерпел обиды один из бедняков.

– Ага! Ты так? Получай! Ударом наотмашь бедняк был сбит с ног.

– Бей злыдню! – крикнул ударявший, нанося удар другому не успевшему посторониться бедняку.

Перепуганная детвора с криками бросилась вон из хаты. Не успел Кочка что-либо сообразить, как Олейников, сорвавшись с места, не отдавая себе отчета, ударил кулаком забияку в висок. Парень покачнулся, но успел схватиться рукой за косяк двери. Олейникова схватили двое подоспевших хлопцев.

Кочка сделал попытку вмешаться, но сам был схвачен сзади мужиками, поднявшимися из-за стола.

– Эге! Я вижу, тут что-то не так!

– Надо обыскать их! – заговорил рыжий мужик, покрывая шум и крики толпившихся людей. В карманах тужурок Кочки и Олейникова нашли револьверы.

– Дело, видать, ясное: из шайки Савицкого? Сознавайтесь! – кричали наперебой мужики.

Кочка и Олейников молча попытались вырваться, но дюжие руки держали их крепко.

– Запрягай сани, повезем их в волость!

– А наперед вяжи их! – распоряжался хозяин.

Вскоре подали сани, усадили связанных веревками пленников и повезли в волостное управление.

В штабе вскоре стало известно о несчастном случае с Кочкой и Олейниковым. Савицкий сам взялся за их спасение. Разведка донесла, что узники доставлены были в уездную тюрьму. Пришлось выжидать случая, когда повезут их дальше. Томительно тянулись дни за днями. Закованные в ножные и ручные кандалы, узники потеряли всякую надежду на спасение. Они стойко держались на допросах с пристрастием, отрицали свою связь с Савицким, не называли своих истинных имен. В конце концов, не добившись ничего, уездные власти запросили губернское полицейское управление. Оттуда и пришло распоряжение перевести арестантов в губернскую тюрьму.

Люди Савицкого неустанно следили за тюрьмой, где томились их товарищи. В конце ноября выпал глубокий снег. Снежным покровом оделись леса, покрылись дороги; зимняя дорога, наконец, установилась.

Однажды перед рассветом к воротам тюрьмы подъехал отряд конных стражников. Ворота раскрылись со скрежетом заржавленных петель, нарушившим тишину морозной, предутренней поры. Конвой пеших стражников вывел двух арестантов в кандалах. Ворота тут же закрылись. Послышались негромкие слова команды: Подавай! Из-за угла выехал широкий возок, запряженный парой.

– Садись! Арестантов усадили, с ними сели по сторонам два стражника.

– Пошел!

Лошади тронулись крупной рысью. Четверо стражников обскакали возок, остальные выстроились по сторонам и позади. Улицы города были еще безлюдны. Казалось, никто не был свидетелем столь мимолетного события. Однако не успел конвой отъехать и полверсты от тюрьмы, как невдалеке в переулке раздался резкий свист. Где-то дальше послышался ответный свист, за ним еще дальше… Как будто эхо несло тревожный сигнал из центра города на его окраину.

Когда конвой повернул на дорогу в направлении Кричева, впереди в некотором отдалении мчался одинокий всадник. Верстах в пятнадцати от города, в лесу, всадник остановился, дал тревожный свист. Тут же кто-то отозвался, и вскоре на дорогу выбежал человек.

– Ну как, Игнат?

– Везут! Скоро будут тута!

– Съезжай с дороги, привяжи коня в лесу!

Из лесу, увязая в снегу, спешно выбегали вооруженные люди.

– Александр Иванович, Игнат сообщил, что везут и скоро будут тут! – сказал Калугин Савицкому.

– Занять места! Пилить деревья и делать завал! – отрывисто скомандовал Савицкий.

Вскоре начали падать деревья с обеих сторон поперек дороги, завал был готов.

– Пильщикам перейти в сторону города, как только проедут, – валить деревья и там! – распорядился Калугин.

– Всем сойти с дороги и укрыться по обеим сторонам! – приказал Савицкий, а сам направился к завалу и сел на ствол дерева.

– Александр Иванович, не рискуй напрасно! – обратился к нему Калугин.

– Не мешай, делай что приказано! – отрезал Савицкий. Калугин сошел с дороги, порешив держаться к нему поближе.

Наступила тишина. На востоке заалела заря, сумерки рассеялись, дорога проглядывала все дальше и дальше. Лесная чаща тесно обступила дорогу.

Застрекотали сороки, побеспокоенные людьми, где-то застучал дятел. Савицкий нетерпеливо ждал. Послышался скрип полозьев. Обернувшись, он увидел через ветви поваленных деревьев подъехавший воз с сеном.

– Што тут деется? – недоуменно развел руками мужик.

– Ты куда едешь? – спросил Савицкий.

– А, тут кто-то есть? – оторопело произнес хозяин воза. Оправившись от испуга, он пояснил: – На базар сено везу.

– Обожди немного, скоро пропустим тебя, – успокоил его Савицкий.

– Спаси господи! – произнес растерянно крестьянин.

Вдали показалась кавалькада всадников; они быстро приближались.

– Внимание! Едут! – предупредил Савицкий своих людей.

Конвой подскакал. Передовые круто осадили коней.

Савицкий спокойно продолжал сидеть.

Позади всадников начали падать поперек дороги деревья.

– Что за черт? Кто завалил дорогу? – крикнул жандармский офицер. Савицкий поднялся:

– Не волнуйтесь, дороги вам нет ни вперед, ни назад! Освободите узников – и вы будете вольны ехать куда вам угодно!

– Александр Иванович! – узнал его Олейников.

– Савицкий! – диким голосом заорал один из стражников, хватаясь за револьвер.

Олейников, гремя кандалами, рванулся из саней, стражник выстрелил ему в затылок.

Тут же хлестнули выстрелы конных стражников в Савицкого, он упал. С обеих сторон дороги ударили ружейные выстрелы, зачастила дробь револьверной пальбы. Заметались конвоиры, но бежать было некуда! Кольцо вокруг них быстро сжималось. Не ушли и те, кто попытался броситься в лес – их настигали пули невидимых мстителей. Вскоре все было кончено.

Кочка, путаясь в кандалах, первый подбежал к Савицкому.

– Александр Иванович! Савицкий лежал неподвижно. Кочка поднял ему голову. Кровь струйкой стекала из раны за левым ухом.

– Наум, скорее сюда! – крикнул Кочка.

Гуревич быстро подбежал, раскрыл сумку и наложил повязку.

На дорогу выходили товарищи и все спешили сюда. Савицкого подняли, перенесли на сани, в которых только что везли узников.

Гуревич дал ему глоток водки, он проглотил.

– Жив! – не помня себя от радости, крикнул Гуревич.

– Жив!.. Жив!.. – кричали все, кто был впереди и видел этот глоток жизни.

Савицкий открыл глаза.

– Ну, слава богу! – облегченно произнес Калугин.

– Руби завалы! – приказал он столпившимся товарищам.

Мигом завалы разобрали.

Дорогу преграждал воз сена. Хозяина его не было видно, видимо, в страхе он куда-то убежал.

– Стой! Надо сделать по-другому, – вдруг решил Калугин.

– Половину сена надо скинуть, переложим Александра Ивановича, ему мягче будет.

– А с этим возком что будем делать? – спросил Перепечка.

– А кучер где? – соображал что-то Калугин.

– Вон в канаве лежит, ни жив ни мертв, – указал Гуревич.

– Давай его сюда!

Кучера подвели. Воз сена наполовину свалили. Савицкого осторожно перенесли и уложили на сено в санях. Рядом положили тело Олейникова.

– Ты, Перепечка, развернись потихоньку и отъезжай к штабу, а мы тут чуток задержимся! А ты заворачивай к городу, – приказал он кучеру.

Кучер трясущимися руками подобрал вожжи, распутал постромки, завернул лошадей.

– Постой, не спеши, порожняком ехать тебе не след! – со злой усмешкой остановил его Калугин.

– Ребята, наваливай в возок стражников; пусть везет их туда, откуда приехали! Пусть узнают остальные, что за кровь наших товарищей, мы будем мстить беспощадно! – крикнул Калугин во весь голос.

Вскоре к городу во весь дух мчался возок со страшным грузом.