Текст книги "Утраченное чудо"

Глава 18
Струна и флейта

Под ногами шуршал влажный гравий. В лужах, наполненных черно-синей водой, блестели осколки стекла.

Анна помнила большую душную комнату, где койки стояли в два ряда. Каждое утро входил санитар и орал: «Подъем». И дети в льняных пижамах одновременно выныривали из под покрывал. Головы у всех были обриты, а лица почти впитали в себя тусклый свет стен. Мальчики и девочки в одинаковой одежде каждое утро ходили по крытому коридору в соседний корпус, где их кормили завтраком. Еще Анна помнила холод и, совсем смутно, запах какого-то вещества.

Анна остановилась и огляделась, парк окутывали сумерки. Она на мгновенье задумалась: может, стоит сойти с дорожки? В остывшем воздухе звучала мелодия, не похожая ни на что из слышанного ранее. Она то складывалась из разрозненных созвучий в красивый ритм, то вновь рассыпалась на тонкие многозвонные переливы. «Баловство, игра? – думала Анна. – Или мне только грезится?» И вдруг все оборвалось.

– Нет, нет, не ищите меня, я здесь. Посмотрите наверх.

Анна увидела крылатого человека, стоящего на останках железного каркаса. Железные прутья арки заросли плющом.

– Вы играете?

Крылатый человек кивнул и свесился вниз, как летучая мышь.

– Вам нравиться?

– Да, – сказала девушка.

Каин смутился.

– Правда?! Значит, не зря! Господин Лангерман рассказал мне, что ваша матушка была певицей, и я подумал, вы разбираетесь.

– Так, – достаточно плохо скрывая смех, сказала Анна. – Разбираюсь?! Да, я разбираюсь. Совсем немного. А давно вы здесь?

– Нет, вы же говорили, что раньше сумерек выходить не стоит.

Каин сорвался с металлического каркаса и завис в воздухе.

– А вы себя хорошо чувствуете?

– Да, неплохо, спасибо, – он проплыл над кустами шиповника и опустился на парковую дорожку. Лицо у него было такое, словно ему должны были вручить награду.

– Скажите. Я ведь до сих пор не спросил, как вас зовут?

– Анна Артуровна… Штернбург, – девушка улыбнулась. – Анна, короче говоря.

– К-красиво! – заикнувшись, сказал мальчик. – У вас очень красивое имя.

– Наверное, можно уже не вы, а ты, – предложила Анна.

– Гм…хорошо.

– А как вас… то есть, как тебя зовут? – спросила девушка, но после некоторого молчания она задала другой вопрос. – У тебя вообще есть имя?

– Каин.

Было заметно, что Анна удивлена, но она сказала только:

– Ну вот, познакомились.

Анна снова опустила взгляд в землю, под ногами тускло блестели влажные камни.

«Наверное, это чья-то дурная шутка. Вот так дела! А он, похоже, даже не знает. Хороши полицейские: человек с крыльями для них для них такой же арестант, как каторжник или висельник!» – подумала девушка, и знакомая горечь шевельнулась в уже успокоившейся душе.

– Анна, а куда ты идешь?

Девушка оторвалась от своих мыслей.

– Я иду домой.

– Ты идешь одна через парк?

Девушка кивнула. Какое-то время было слышно только шуршание перьев, скользящих по гравию.

– Можно мне с тобой пройтись по парку?

Анна изумленно посмотрела на худое лицо крылатого человека, и увидела на нем выражение растерянности.

– Мне совершенно нечего делать, – пояснил он, не заметив, как Анин взгляд скользнул по царапине на его щеке.

– Идем.

Металлический каркас арки зарос плющом, но в темноте он казался жутким, точно кто-то накрыл лохмотьями почерневший древний скелет. Каин держал в руках флейту, онемевшую и потерявшую всякий смысл. Он рассматривал гитару, висевшую на ремне за спиной Анны Штернбург.

– Э-э… Каин, – тихо сказала девушка, оборачиваясь к своему спутнику, – это ведь флейта?

– Да.

– Береги ее, она может быть последняя.

– А что это ты несешь на ремне? – спросил мальчик.

– Музыкальный инструмент. Гитару.

– И ты тоже? – удивился Каин, – Вот это да! Наверное, она тоже последняя.

– Нет. Просто тех, кто умеет играть, осталось немного. – Анна ненадолго замолчала, погрузившись в свои мысли, а потом добавила:

– Она досталась мне от бабушки Штернбург. Больше никто в нашей семье на гитаре не играл.

Сине-черное небо убивало в себе последние остатки света солнца. Говорить было тяжело, ох как тяжело. В голове все еще звучала странная мелодия, рассыпавшаяся серебряными звуками. Проба сил единственного на свете флейтиста, последнего человека, способного летать.

– Скажи, – не выдержав, спросила Анна, – как давно эта флейта оказалась у тебя в руках?

– Ну, может год, два назад или… – Каин задумался. Вечерний воздух отравлял робостью и холодом.

– Вряд ли больше, чем два года назад. А что?

– Ничего, – рассеянно протянула Анна. – Просто… ты когда-нибудь слышал о нотах и гаммах?

– Не-е-ет.

Анна остановилась.

– Значит, и о композиции тоже. Ты ведь сам сочиняешь музыку?

– Да.

По юношескому лицу пробежала искра уверенности, как будто бы кто-то невидимый шепотом его похвалил.

– И ты не записываешь мелодии? – упавшим голосом спросила Анна. – Ты, наверное, большую часть забыл.

– Нет, как их можно забыть, – удивился Каин, – они же все очень разные. Правда, не все мне нравиться.

– Правда?! – оживилась Анна. – Ну и прекрасно. Мой отец говорил, что если ты всем доволен, значит, ты мертв.

И Анна быстро пошла по аллее.

– Анна, Анна!

Девушка обернулась. Голова крылатого человека была вровень с ее головой, а тело лежало в воздухе так, как если бы он улегся на кровати.

– А откуда ты это все знаешь, ноты, гаммы? Я даже не слышал о таком.

Анна отступила на шаг. Гравий под ногами всхлипнул. Ее спутник встал на парковой дорожке и шаркнул картонной подошвой по земле.

– Не обижайся, – сказала Анна, – я знаю все от дедушки, он был композитор и пианист, как и мой прадед, как и вообще все мужчины Штернбурги. Вообще у нас все музыканты в семье, начиная с тех времен, как отзвучали органные мессы в кафедральных соборах, и заканчивая довоенной порой с ее синематографом и таперами. Но для тебя это все, наверное, волшебные слова?

– Да, – коротко согласился Каин.

– Так вот, – продолжала Анна, – Моя мама, бабушка и вообще все женщины в нашей семье – певицы. Дедушка шутил, что так, по всей видимости, будет до скончания времен, наверное кто-то из его предков женился на ведьме.

– А ты помнишь свою матушку? – перебил ее Каин.

– Да, и никогда не забуду, – притихшим голосом ответила девушка. – А почему ты спросил?

– Я?!.. Ах, да! Ты же совсем другое дело! Так, ничего… Глупый вопрос.

– Не глупый! – быстро сказала Анна, – Я тоже хочу спросить: ты помнишь свою маму?

– Нет, она сильно удивилась, увидев меня, и решила не прощаться, – на одном дыхании произнес мальчик, глядя куда-то вдаль.

Анна пожала плечами.

– Мы не рождаемся белыми и чистыми, как неисписанный лист, и поэтому матери всегда удивляются… С тех самых пор, как на земле появился первый ребенок, его, кстати, звали так же, как тебя.

Каин совершенно неожиданно посмотрел на девушку теплыми от удовольствия глазами.

Какое-то время они шли молча. Каин прижал крылья к телу, чтобы как-то согреться. Анна слышала в тишине замершего парка только глухой безумный шепот своих шагов. События последних дней – рукопись и соседи, Георгий и Дракон, учитель, отправивший ее на встречу к монстру, детские воспоминания о больнице – эхом отзывались на шелест гравия. Не верилось сейчас, что рядом с ней идет мальчик со стрижиными крыльями, на которого, как цепь, надето тяжелое злое имя. Так на все, что действительно свято, стремятся надеть ложь. Шагов его было не слышно.

– А ведь я представляла тебя совсем другим, – вслух произнесла Анна свою мысль.

– Каким?

– Избалованным мальчишкой, – немного помедлив, ответила Анна ровным, тихим голосом, – осознающим свой дар и получающим все, что попросит.

– Нет, нет, – возмутился Каин, хлопнув крыльями, – это не так, разве тогда я был бы здесь?!

– А как ты оказался здесь? И что на самом деле произошло в столице?

– Я попробую рассказать, правда, не знаю, как получится. Меня никто еще долго не слушал.

– Странно, я только заметила, – перебила его Анна. – Ты идешь, не касаясь дороги.

– Ну, знаешь, всех левшей обычно переучивают и заставляют писать правой. В итоге они пишут и правой и левой рукой, но плохо. Вот и я вроде переученного левши.

Глава 19
Дедушеа помнил

Какая божественная тишина в парке! Очень непросто сейчас что-либо говорить. Близкие звезды еле проблескивают сквозь волокна облаков. Зато корабельными мачтами высятся над парком прожекторы, которые зажигались в последний раз много лет назад.

Говорить сейчас было так же трудно, как и добавить что-либо к величайшей стройности церковного хорала.

– Ты прошел через весь парк и. получается, не встретил Дракона?

– Нет!

Крылья и человеческие плечи одновременно дернулись. Каин почувствовал, что предательская дрожь волной докатывается до кончиков маховых перьев.

– Нет, хотя чуть ли не каждый хруст ветки принимаешь за его рычание.

– И что же, ты и на след аровцев не наткнулся?

– Ну нет, там был только капкан.

Анна притихла. Каин чувствовал себя неловко, он врал, но сколько раз утаивал самые разные вещи от господина Ориса, почему теперь.

– Да откуда он взялся, этот Дракон? – в досаде на самого себя сказал Каин.

Лицо Анны спокойное, внимательное, вдруг осветилось. Воспоминанием, вернувшейся сказкой, возникшей на пару шагов впереди.

– Как это взялся? – в голосе Анны звучало затаенное торжество, так что она напомнила Каину каменных княгинь со стен собора святой Марты. – Дракон был всегда. Правда, дедушка моего дедушки застал то время, когда думали, что драконы остались жить лишь среди досужих выдумок. Но один все-таки остался. И сейчас ему принадлежит все, что создано людьми. Не только ныне живущими, а еще и теми, что лучше и достойнее нас, что трудились в прошлом. Так, весь хлеб выращивается на полях, местами заросших борщевиком, – эти поля отданы Дракону, хлеб выпекается в печах Дракона. И еще каждый день правительство берет у него что-то взаймы. Самое гнусное, что все, чем Дракон владеет, досталось ему без боя. А попробовал бы он сунуться, когда люди были в силе, – все было бы иначе. Ведь я же читала про ледяное время, когда голодные больные люди пели в подвалах осажденных городов, когда дети видели себя во сне летящими в небе, когда офицеры шли за своим флагом прямо в огненную пасть смерти. Но нет, он переждал это время. Мой дедушка говорил, что в его детстве было много такого, о чем его отец не мог даже и мечтать, ведь если у прадедушки был кусок хлеба, то у дедушки уже кусок пирога. А ведь Штернбурги тогда жили бедно, чем могут побаловать супруги-преподаватели из консерватории своего сына на месячное жалованье? Таких, как мой дед, было мало, с ним в школе училось только пять таких ребят. Все они, кроме деда, давно уже сгинули в караульных и лечебницах, так что даже рассказать о том, как появился последний Дракон, никто не мог. Говорят, что люди забыли многое, говорят, что долгие годы довольства не идут на пользу, а когда люди, привыкшие к тому, что на прилавках часто пропадает хлеб, получают неслыханное изобилие, они слепнут и не видят, где черное, а где белое. Странно, не правда ли? Представь мышей, которым не страшна мышеловка, которые не хотят в нее верить – они, как зачарованные, спешат к ней. Но откуда взялось все это изобилие? Конфеты любых форм, сладкое вино, настоянное на тропических фруктах – столь редких плодах, что едва ли туземцам удается увидеть два таких за всю жизнь. Многим теперь не дают покоя недавние воспоминания об этом – теперь, когда снова раз в месяц с прилавков регулярно исчезает хлеб.

Многие спорят о том, как именно появился Дракон. Подкупленные им нытики говорят, что за двадцать лет на Земле не родилось ни одного человека, способного что-либо предпринять, способного указать другим и сказать: не верьте, это – Дракон. Но кто бы послушал, ведь про сказки, рассказанные менестрелями, все забыли, а поэты стали изгоями. Кроме того, их– мало.

А между тем постепенно выяснилось, что у оружейных складов и смертоносных станков новый хозяин. Стали ходить страшные слухи. Люди, наконец, многое увидели и поняли. Начались волнения. И вот тогда-то придумали человеческие паспорта. Ты знаешь, каждый получает такой документ по достижении шестнадцати лет. Иногда он имеет красную метку, это унизительно, но если паспорта нет или задерживают его выдачу, ты запросто можешь ждать ареста.

– Я знаю!

Каин хотел добавить: «Знаю лучше тебя, я ведь подопечный начальника полиции», но осекся. Внутри у него было горько.

– Зачем это? – спросил Каин упавшим голосом.

– Предыдущий начальник полиции хотел, насколько это возможно, отвлечь людей от мыслей о Драконе, а для этого надо было переложить вину на других. Все странное было окружено страхом. Сначала преследовали тех, кто слишком дерзко высказывал свои мысли, и среди них было немало таких людей, как мэтр Лангерман. А потом все, кто хоть как-то мог отличаться от граждан, поддерживавших полицию, были объявлены слугами Дракона и не могли считаться людьми. В школах говорили, что именно такие, как они, вели своими туманными песнями за собой людей в неведомое и небывалое, и люди гибли в бесплодной борьбе. Белое назвали черным!

Каин вздрогнул.

– А что же такое красная метка? – спросил он, увидев, что Анна пристально смотрит на него.

– Это метка наследственности, ею награждают, если твои родители не внушали доверие властям, – вздохнула Анна и продолжила:

– Нынешний начальник полиции говорит, что Дракона ненавидят, но зверь все еще жив – здоров, а полицейские ходят все до единого с ружьями.

– Почему же Дракона до сих пор не убьют? – спросил Каин.

– Ты говоришь так, будто легко убить Дракона. Да, сначала многие пытались это сделать, но он же стал хозяином оружия, и оно отказывается в него стрелять.

– А если этим, как его называли в старину. длинным ножом?

– Мечом?! – Анна была растеряна, словно ответить на этот вопрос значило расписаться в собственном бессилии.

– Нет, ничего не выйдет. Конечно, многие века назад это было в порядке вещей. Но это же один на один, не спрятаться, не сбежать, и почти без надежды. Когда стрелок час, два ждет в засаде, ожидая появления цели, чтобы спокойно и подло сделать свой выстрел, как выполняют рутинную работу – это другое. А за неудачную попытку придется дорого заплатить. У него все наше оружие, вся сила, накопленная за многие годы. А если война. Нам же совсем нечем защищаться.

Анна замолчала. Они уже выходили из парка, оставалось перейти трамвайные пути, над которыми повисли тусклые бледно-оранжевые фонари, последние электрические фонари в городе.

– Ты говоришь, как будто тебе больше ста лет! – с жаром сказал Каин. – Аровцы, они же ставят ловушки, они непременно поймают Дракона!

– Конечно, поймают, если он будет не против. Я им не верю. С первого уличного боя у них уже было оружие, не у всех, но было.

Анна перешла трамвайные пути. Она уже видела перед собой кроны запущенного сада и возвышающийся над ними чердак. Как же ей не хотелось идти туда!

Она обернулась. Каин стоял по другую сторону трамвайных путей. Встретившись с ней взглядом, он отвел глаза.

– Прости меня, я идиот. Я даже не сказал спасибо за то, что ты мне помогла. Больше ста… как я только мог.

– Не важно. – Анна подняла с земли какую-то палку. Я хочу спросить тебя…

Анна начала что-то чертить на земле.

– Что спросить?

Анна оторвалась и увидела перед собой перевернутое лицо крылатого человека. Он висел в воздухе вниз головой.

– См… смотри. Вот здесь наш город. Это север. Это юг. На севере парк, ну или лес, как мы его зовем, на юге поле, где живут одни бездомные и цыгане. Вот здесь, в парке – конечная трамваев, которую ты видел. Можешь показать, где ты упал?

Каин вытянул руку и указал пальцем на землю.

– Наверное, здесь.

– Здесь, – Анна отломила кончик веточки и воткнула в землю. – Все сходиться. Вот, значит, что это была за звезда – красный снаряд ракетницы, а у нас старики переполошились: «Комета! Комета!».

– А за городом живут цыгане, настоящие?

– Нет, настоящих так мало, что многие думают, будто их уже не осталось. Про мою бабку говорили, что в ней текла их кровь, но я не знаю, правда ли это. Там живут люди, которым надоел надзор полиции и все, что находится под этим надзором. Они не сидят долго на одном месте, чтобы их не нашли, ведь у многих из них нет паспортов. Они воруют детей и рассказывают им сказки, которые удалось сохранить. Я раньше тоже мечтала, что меня украдут.

Глава 20
Кружка молока

Огромная холодная звезда фонаря наполняла весь сад ровным красным светом цвета забродившего вина. Каин чувствовал запах звездной росы, лежащей на плодах и листьях яблонь. Но к запаху примешивалась горечь. Сквозь ветви кустарника смотрели выраставшие из стены старого особняка женские маски, некоторые из них были причудливой игрой теней превращены в лица животных.

– Это дом моего отца, – пояснила Анна. – Великая Ма говорит…

– А кто такая Великая Ма? – рассеянно озираясь по сторонам, спросил Каин.

– Бабушка, мать моего отца, мне нравится ее так называть… Ну вот, пришли.

Анна стояла на небольшом крыльце под козырьком возле двери, ведущей в летнюю кухню. Девушка отперла дверь ключом и обернулась.

– Спасибо, что прошел со мной через парк. Когда возвращаешься затемно, всегда бывает немного жутко.

– Не за что, – глухо ответил Каин, еще плотнее прижимая крылья к телу. От последних Анниных слов повеяло чем-то знакомым и страшным.

– Может быть, ты хочешь есть?

Каин с удивлением посмотрел на Анну.

– Да.

– Тогда заходи в дом, я что-нибудь приготовлю.

И Анна скользнула в дверной проем.

– Заходи! – повторила она, прислонив гитару к ножке стола и повесив пальто на спинку венского стула.

Дверь хлопнула резко и совершенно неожиданно так, что на полках грубо сколоченного шкафа задрожала медная посуда.

– Тихо! – прошипела девушка, привыкшая к полутемному и тихому мирку, что рождался здесь после того, как все обитатели дома заканчивали ужин и ложились спать.

Тусклый зверь в колбе керосиновой лампы проснулся. Каин нечаянно наткнулся на забытый кем-то стул и оглядел комнату, получившую, наконец, немного света.

– Тут так много вещей.

– Еще бы, весь этот дом, от первого этажа до чердака, населен людьми. И каждый здесь что-то хранит, – откликнулась Анна, возвращая старенькой конфорке жизнь.

– То есть, все они с самого утра слышат твои шаги, видят перемены в твоем лице. Ты же все время на виду!

– Не совсем, – быстро возразила Анна, – У меня есть комната, где я могу отдохнуть и выспаться, а в остальное время меня тут нет.

– Но комната в таком огромном доме, – не унимался мальчик, – как в ней спрятаться!

По коже у девушки пробежала дрожь. Это ее недавние мысли, да, две ночи назад она думала о том, что все зыбко: пол, кровать, четыре стены, отделяющие друг от друга девушку, старуху, мать семейства и, конечно же, ювелирное кружево слов, которое она плетет по вечерам.

– Так, что ты любишь? – тихо неровным голосом спросила Анна, смутно вспоминая, что осталось на ее полке в буфете с сегодняшнего утра.

– Ты никогда не пробовала в теплое молоко крошить хлеб?

Анна удивлено посмотрела на него.

– Наверное, нет, – ответила она, ставя маленькую кастрюльку на огонь.

Крылатый человек какое-то время сидел неподвижно на спинке стула. Его темный силуэт был обведен ниткой красноватого света, проникавшего через окно, разделенное на квадраты. От его колен падали темные странные тени. Все это время руки Анны Штернбург то исчезали, то появлялись вновь, разыскивая что-то внутри выдвижных ящиков.

Наконец, все было готово, и даже конфорка начала остывать. Анна сидела напротив своего гостя и молча смотрела, как он пил. Допив, гость прислонился к спинке стула и обхватил тонкими пальцами остывшую, но все еще теплую кружку.

– Может быть, хотите еще?

– Нет, – сказал Каин, – А зачем вы смеетесь? Это на самом деле вкусно. А что вы любите?

– Опять на вы. – с притворным укором произнесла Анна. – Знаешь, мне нравятся шоколадные конфеты. Только где их теперь найти? Мама привозила их, возвращаясь после концертов. Мы тогда еще жили в столице с дедушкой. Знаешь, они были в таких красных коробках с буквами, тиснеными золотом.

– Все это замечательно, – перебил ее мальчик, – но, Анна… Что это такое – конфеты?

– Что, шоколадные конфеты? – с улыбкой переспросила Анна, – Шоколад – вещество благородного темно-коричневого цвета, иногда почти черного, обычно сладковатое на вкус, но не всегда. У него такой благородный и своеобразный вкус.

– Я бы нашел для тебя коробку, – заявил Каин, пускаясь в рассуждения. – Вообще-то я видел что-то похожее на приемах в мэрии, но не очень-то интересовался. Все равно мне не позволили бы в них заглянуть.

Анна отвернулась, а когда повернулась назад, в руке у нее была кружка молока. Она сделала глоток.

– Не стоит, – тихо сказала она, – как их теперь достанешь?

И Анна умолкла, словно очарованная огнем в колбе керосиновой лампы.

– А ты помнишь сквер у святой Марты? – неожиданно спросил Каин.

– Сквер у святой Марты?

– Да, он лежит напротив арки главного входа, – горячо сказал мальчик. – Там растет единственная в городе яблоня.

– Я помню, – медленно произнесла Анна, – было пасмурно, мы как-то с дедушкой обходили собор. По мостовой текла дождевая вода, лившаяся из каменных пастей неведомых зверей. Было слышно, как где-то высоко она бежит по желобам водосточных труб. Я хотела поближе рассмотреть каменные изваяния, но мы торопились домой.

– Эх, если бы ты видела огромную арку главного входа в другой день, – протянул крылатый человек. На худом, почти детском лице появилось выражение торжества. – Каменные статуи белеют, как сахар. Своды тянутся, поднимаясь над все выше и выше над тобой. Ты проходишь под аркой, своды обрываются, и начинается небо, стены тянуться к нему, стремясь дотронуться, обхватить его, но не могут. Столько света…

Анна почувствовала себя на пороге огромного, как сам город, зала, величественного и грозного в своей немоте, и только голос, высокий, восторженный, вел ее, звуча совсем близко, но шагов не было слышно. Она вспомнила долгие вечера и дорогу к дому со львами, что сторожат вход и смотрят белыми невидящими глазами на Нитяную улицу и ее фонари. И вспомнила большие звезды в непроглядной зимней черноте неба. Она больше всего на свете хотела бы заговорить об этом доме и о его гордости и горести, – огромном рояле в пустой гостиной, где нет ни одной фотографии. Она хотела бы заговорить о своих стихах, пусть не зная, зачем в ней живет эта старинная блажь – быть услышанной. Откуда приходят стихией неведомо.

Анна встала и посмотрела на крылатого человека, сидевшего на стуле обняв колени.

– Только не сердись, – сказала она. – Я хотела бы кое-что тебе показать, поэтому я оставляю тебя, а сама поднимусь наверх.

Девушка молча пошла к двери, но остановилась, как вкопанная, что-то вспомнив.

– Каин, в это время обычно весь дом спит, но может так случиться, что моя бабушка захочет принять таблетки. Зрение у нее неважное, а вот слух хороший, так что услышишь шарканье и кашель – погаси лампу и сиди тихо.

– Трус! – выкрикнул Яша.

Дверь в сад захлопнулась.

Какую-то минуту Анна Штернбург стояла с тетрадкой своих стихов на пороге кухни. Потом сломя голову побежала по лестнице наверх.