Текст книги "Утраченное чудо"

Глава 27
Ночь звездопада

– Яков Блюмхельд, вы, кажется, привели к нам сегодня своего друга.

– Ганя, ты чего, – пробормотал Яша, прижимаясь спиной к барной стойке. – Ребята, я не согласен, мы же с вами просто пили! Я не хочу воевать с вами за ваше светлое зеленое будущее!

– Приказываю! – крикнул Ганя не своим голосом. – Обшарить все закоулки этого городишки, но чтобы утром эта принцесса была передо мной!

В ту ночь луна и звезды были пьяны, они кочевали от крыши к крыше, не понимая зачем. Начиналась охота за неведомой дичью. И долго еще по чистым и безлюдным улицам разносились голоса людей и короткий тявкающий смех револьвера, стрелявшего в луну.

Когда Анна Штернбург рассекла ремень командира и похитила револьвер, когда она перерезала веревку, которую держал Ганя, она не знала, как убежит из бара и убежит ли вообще. Анна взяла Каина за руку, он не видела его лица в темноте. Лейли метнулась к девушке, что-то крикнула и, схватив Аннино запястье, побежала вместе с ней за сцену. Девушка чувствовала себя так, словно попала в бурный поток. Каким-то чудом цыганка видела впереди себя дорогу среди столиков. А может, они расступались, пропуская ее?

Через мгновенье Анна очутилась на пологой железной крыше и услышала: листы металла дрожат под ногами, словно страницы древней рукописи. Она бежала по крыше, и у нее не было времени думать о том, что она упадет. Оглядываясь, Анна видела лицо крылатого человека, который щурился от ветра.

– Оставь его! – прошипела Лейли. – Оставь, пусть придет в себя!

Анне не хотелось его отпускать. Лейли крикнула ей еще кое-что. Анна повернулась к ней, и через миг ее пальцы сжимали только воздух. Каин исчез. Тут девушка ясно услышала негромкий голос колдуньи.

– Не волнуйся, этой ночью они больше не будут его искать.

Говорить и бежать было трудно, сейчас они бежали по кровлям домов, под потолками которых дремлют старики, женщины и кошки.

– За пернатого не бойся. Я сделаю так, что он скоро очнется свежим и бодрым, как весеннее утро. И если ты захочешь, эти четверо мальчишек сегодня ночью своих глаз не найдут, не то что своего пленного.

– Не надо!

Колдунья снова рассмеялась молодым звенящим смехом.

– Так следуй за мной, полуночница! Страхи остались внизу, на земле. Привет тем, кто всегда смотрит на нас, тогда как мы смотрим вниз!

Нет, они бежали не по крышам.

Лейли перепрыгивала с крыши на чугунную шишку фонаря, пробегала по бельевым веревкам. Она вела за собой Анну Штернбург. Но как вела!

Анне показалось, что звезды приблизились к ней, она без труда различила созвездия Льва и Скорпиона.

«Так это и есть полет! – неожиданно подумала девушка. – Как непохоже на то, как я себе представляла. Не парение, не легкость. Но зато, какое упоение быстротой – безумие! Вот что такое для человека полет – это дар отчаянной смелости, перед которой отступает все. Несешься вперед, не понимая ровным счетом ничего, ничего не боясь. Ух, такое чувство, будто читаешь стихи перед друзьями мэтра, приехавшими из столицы. Ответственно и страшно упоительно».

Крыши города стали для Анны одной бескрайней площадью. На секунду показалось, что земля и небо поменялись местами, что они, как цирковые артисты, движутся под упругим тяжелым куполом, а сверкающие глаза тысяч зрителей смотрят на них из бездны зрительного зала. «Все-таки, чтобы люди не думали и не писали, а там все равно все не так, как мы себе представляем», – думала девушка, глядя вверх. Она больше не слышала частых ударов своих каблуков по черепице и металлу. Это было странно, но она не задумывалась почему, потому что стали слышны иные звуки. Это был шепот.

Казалось, шепот звучит отовсюду, но в нем не было слов, были только мелодии, совершенно несхожие друг с другом, словно их пели разные люди, разделенные бессчетными годами. Мелодии не заглушали друг друга, не спорили, но каждый их звук был значителен и величав. Анна подумала, что один звук вмещает в себя больше, чем целая повесть, больше, чем целая жизнь. «Наверное, каждая просьба здесь становится так же важна и значима, как битва или свадьба», – подумала она.

Постепенно вслушиваясь, девушка догадалась, кому принадлежат некоторые из голосов. Высокие, как флейта, напевы малолетних прачек, несущих речную воду зябким осенним утром. Глубокие звучные голоса тех, кто уехал и уже не вернется домой, тех, кто навсегда останется в тюрьмах или больницах. Анна понимала, кто поет, понимала о чем, но не слышала слов. Теперь ей уже казалось, что слова есть, но она не может их различить. И только у одной песни она услышала слова…

 
Пускай, мир спит, глядя в небо.
И слова мои – это звезды над ним.
И мне за этим щитом проще верить,
Что мы победим.
 

Не могло быть сомнений, это был ее голос, ее стихи! Полтора года назад она прочла их вслух, а Они еще звучат, звучат!

За спиной Лейли полыхала ее красная шаль. Повязанный на шее Анны красный платок развевался на ветру. Казалось, что шея заключена в кольцо из пламени.

– Смотри, смотри, – обращаясь к кому-то не видимому Анне, бормотала ведьма. – Не на лицо, может, увидишь, наконец!

Лейли обернулась и посмотрела на Анну, лицо ведьмы стало гладким и смуглым, но от этого оно не казалось молодым.

– Чуешь, звездопад начался, твои стихи гремят здесь, как гром в грозовой туче!

Тут Анна заметила. Другую руку ведьма сжала в кулак, который казался чернее ночного неба. Между пальцами билось нечто красное, похожее на язык пламени. Оно извивалось, как живое существо, протягивая маленькие огненные щупальца в щели между пальцами, но все было напрасно. Анна вдруг осознала, что это существо все понимает, и что Лейли обращается к нему.

– Что это у тебя в руке? – спросила девушка, не думая, что бегущая против ветра колдунья услышит.

– Это?! – неожиданно воскликнула она. – Дар речи того мерзавца.

– Почему тогда огонь? – набравшись духу, крикнула Анна. – Почему не звезда какая-нибудь?

Анна увидела лицо Лейли в профиль. Оно ухмылялось это лицо.

– А ты думала Дракон на самом деле дышит огнем? Тебе ли не знать, что такое метафора. А такие метафоры не берутся невесть откуда.

– Значит, у Дракона всего-навсего дар речи?

– Лучше бы уж метафора была правдой, – злобно оборвала ее Лейли. – Меньше бы в «священных войнах» гибло юнцов во имя вождей и не слышавших ни о каком Иерусалиме. Люди давно открыли речь. Назвав все на земле своим именем, люди создали музыку для всего, что когда-либо мир в себя вместит. Никто, кроме человека, не способен на такое. Эту музыку можно услышать, если ты умеешь слушать. Слово – это мост между нами и теми, кто жил или будет жить. Пока существует память, пока люди страдают и борются, они будут говорить и петь об одном и том же.

Подумай девочка, подумай, почему рыцари, бившиеся против родственников Дракона, были трубадурами, поэтами? Только так. Веками длилось это противостояние, что будет сейчас – неизвестно!

Крыш больше не было видно, не было разницы между тем, что Анна видела наверху, и тем, что было землей. Привычный извечный ковш Большой Медведицы был угрожающе близко. Внизу виднелись другие созвездия, написанные редкими фонарями на улицах города. Но самого города не было. Только древний ветер блуждал над черной бездонной пастью земли, открывая тусклому лунному свету лоснящуюся шерсть травы, по которой пробегали белые искры. Что это – упавшие звезды, огни святого Эльма? Никто не знал.

Лейли приходилось тяжелее, чем Анне, иначе не могло быть: колдунья летела, увлекая Анну за собой. Девушка не чувствовала усталости, только немного кружилась голова. Ей казалось, что она продолжает бежать, но медленнее, ноги словно увязали. А Лейли? От ее алого платка исходило холодное малиновое свечение, оно окутывало руки колдуньи, как перчатки, а платье ее стало, как кровь. Вдруг Анна поняла, что бежит, наступая на красный тонкий шлейф юбки.

– Уж не сама ли это Лилит? – с ужасом подумала Анна Штернбург. А старую сморщенную Лейли было не узнать в этой госпоже, летящей между двумя безднами, сияющей, словно рубин, сведущей, словно змея.

Быть может, Анна смотрит сейчас на мир, вновь ставший первородным хаосом, ставший за одну ночь «безвидной и пустой» землей. Темнота вокруг сгущалась, ветер обдавал холодом.

Анна вдруг ощутила, как в холодной и мокрой траве оживают и пробуждаются склизкие, гладкие от черного жира тела ее обитателей, как радуются, упиваясь красотой и безраздельностью своей власти, кривобокие ведьмы и сбрасывают надоевшие личины опрятных хозяюшек.

– Да поможет нам святой Эльм, – прошептала Анна Штернбург.

По всему телу ведьмы прошла дрожь: Анне показалось, что та вот-вот повернёт по-совиному голову и заглянет ей в глаза. Но отчего-то Лейли этого не сделала.

– Прощай, Анна, – произнесла она, – ни разу в жизни я не встречала такую, как ты.

Анна почувствовала, как нечто теплое, колкое окутывает ее. Лейли разжала руку. Шершавая ладонь ведьмы соприкоснулась с ладонью Анны, потом они соприкасались лишь кончиками пальцев. Дальнейшее Анна видела сквозь дым алой шали. Колдунья мчалась прочь. Небо, насколько хватало взгляда, было испещрено летящими сквозь ночь звездами. «Это хорошо, что звезды падают, – пронеслось в голове у Анны. – Они спускаются к нам, когда мы не можем к ним подняться. Не все они гибнут в грязи, истоптанной солдатскими сапогами».

Анна все ждала, когда она упадет на сырую поверхность земли и почувствует скользкую мокрую траву – живую, беспокойную. Но этого не произошло. Должно быть, она уснула.

Глава 28
Последняя встреча

Анна видела небо сквозь красное тонкое покрывало. Покрывало, окутавшее ее. Но нет, это всего-навсего платок, шейный платок закрыл ее лицо.

Анна сорвала его и увидела, что небо заволокли плотные низкие облака, похожие на грязную вату. Да и неподвижно стоящие вокруг нее травы были цвета больничных стен. Было совсем не холодно, но и не душно. Ветра не было. Анна приподнялась. Это был пустырь на юге города, где-то здесь, по рассказам, находился лагерь тех, кто называл себя цыганами. Откуда-то издалека, словно через несколько комнат, доносился скрежет металла.

Анна встала, чтобы оглядеться. Трава, иссушенная солнцем, была Анне выше пояса. Кое-где над грязно-бежевым ковром показывались кошачьи спины навсегда застывших трамваев. Здесь, в этой пустоши, заросшей полынью, а где-то и борщевиком, обрывалась линия проводов. Девушка раньше не была здесь. Здесь был край ее мира, за которым начиналась Терра Инкогнита.

За рыжей полосой травы не было видно городских крыш, но неожиданно Анна заметила другое: возле ближайшего к ней трамвая трава то и дело шевелилась. В зияющей вместо лобового стекла ране она неожиданно увидела силуэт человека. Неизвестный вытащил из салона кожаный саквояж, осторожно положил его на землю и нырнул обратно. Анна подошла поближе. Густая колкая трава пришла в движение. Неожиданно из салона вышла женщина в широкополой шляпе. Она посмотрела в сторону девушки и позвала кого-то, из двери трамвая показалась голова мужчины. Это был мэтр Фонарщик.

– Анна, Анна Штернбург! – раздались крики над мертвой травой.

Анна улыбалась. Она быстро шла через густую траву, раздвигая ее стебли руками. Из трамвая вышли еще люди. Над травой мелькнула черная острая мордочка. Мгновенье, и маленькая женщина с собачьей головой обнимала колени Анны. На гладкой черной шерсти, покрывавшей ее мордочку, блестели человеческие слезы.

– Государыня, моя юная прекрасная госпожа, – тихо повторяла Дафна.

Навстречу Анне через траву шли люди. Это были друзья Симона Лангермана, среди них старый профессор консерватории, учивший ее петь «Dies ire» из «Реквиема» Вивальди, учитель истории из школы, где она когда-то училась. Волосы у него были такими светлыми, что казались белыми. Женщина в широкополой шляпе тоже была знакома Анне. Она была старой подругой мэтра Лангермана, как-то раз приехавшей к нему в гости. В тот день Анна читала ей свои стихи. И тогда, и сейчас с ней был ее муж, высокий худощавый человек с рыжими волосами с проседью.

– Святые нас услышали! – крикнула женщина в шляпе мэтру Фонарщику, идущему впереди. – Она жива-здорова!

– Главное, что не в городе, – хмыкнул историк, стараясь убрать со своего лица улыбку. – Видишь, Симон, у твоей ученицы хватило ума не дожидаться, пока ее арестуют!

– Анна, что случилось, как ты оказалось здесь? – спросил мэтр Фонарщик, подбегая к ней.

– А как вы, и что случилось в городе?

Голос девушки дрожал так, словно она вот-вот расплачется.

– Как видишь все хорошо. – начал было мэтр, но тут вмешались другие голоса.

– Он появился!

– Нас ищут!

– Накинь мою шаль, девочка, – певуче произнесла женщина в шляпе, набрасывая Анне на плечи колкую шерстяную вязь, хотя девушке не грозила простуда.

Наконец, мэтр Фонарщик сумел успокоить своих спутников, все вместе они двинулись к трамваю. Дафна держалась возле Анны и все время тихо повторяла:

– Госпожа моя, госпожа моя, живая.

Женщина в широкополой шляпе держала Анну за руку. Она все время тихо бормотала что-то на латыни. Анна смогла различить, как она напевает «Pater Noster».

Анна хотела к ней обратиться, начать разговор, в сущности, неважно о чем. Она помнила, что женщину звали Лиза, и все. И как с ней заговорить? Между тем Лиза мягко и дружелюбно улыбалась, когда Анна смотрела на нее, и от этого на ее загорелых щеках вспыхивали веснушки. Так обычно улыбаются больному ребенку, извиняясь, что не могут ускорить приезд доктора.

– Извините вы не знаете, где сейчас мой друг?… Он стеснительный, но… Вы его легко бы узнали, если бы встретили…

Лиза не отвечала.

– Он… В общем, он… красивый!

Мужчины шли впереди и о чем-то переговаривались. Вдруг мэтр Фонарщик обернулся к Анне и сказал.

– Дракон вошел в город. Мы бросили все. У нас ни на что не было времени.

* * *

Вода в котелке грелась медленно. Анна поняла, почему Лиза так на нее смотрела. Анна была бледна, ее губы имели синеватый оттенок, как у смертельно замерзшего человека или у человека, упавшего в обморок.

Супруг Лизы, человек, которого все называли Лев (Анна так и не поняла – это имя или прозвище, данное из-за рыжей шевелюры) помог Анне открыть банку рыбных консервов.

– Может, хотите чаю, у меня есть в термосе, – сказал Лев, доставая из скрипичного футляра серебристый цилиндр. Но тут же вспомнил, что в этот чай было примешано его лекарство.

А белобрысый историк между тем нервничал. Ему очень хотелось закурить.

– Что за эпоха! – проворчал он, ткнув палкой в костер, сложенный из сухой травы и газет. – Все встало с ног на голову! Ведьмы заступаются за беззащитных, небесные существа ловятся, как дичь, да еще на приманку в виде стакана алкоголя с сиропом!

– Зачем вы?! Все было не так! – возразила Анна.

– А молоденькая девушка, – продолжал историк, воодушевляясь, – пением зачаровывает, чтобы затем обезоружить, жестокого, глухого ко всему солдафона. Вот так победа! Клянусь Геродотом, все это похоже на подвиги библейских времен! Впрочем, я говорил вам, Симон, что кабак – неподходящее место для юной барышни.

– Да, но она оказалась там, где ее помощь пригодилась, – просто сказал мэтр Фонарщик и обратился к Анне. – Я думал у нас будет еще время, Анна. А они уже ждали нас на пороге. А я еще думал, что в столице сейчас куда опаснее, чем здесь. Я хотел подготовить тебя к отъезду в столицу, но не успел.

Столица… Анна родилась там. Ее детство до семи лет прошло на старинной Нитяной улице, из окна которой она видела башни святой Марты.

– Я еле убежал от них, – продолжал свой рассказ Фонарщик, ткнув белой тростью обратно в огонь отлетевший лист газетной бумаги, и трость от света костра загорелась, как наконечник копья. – Самому даже не верится. Было ранее утро, до рассвета еще даже далеко. Наверняка они сами в ужасе от того, что нашли в каморке дворника. Не знаю, нужен я им после всего этого или нет.

Анна вздрогнула. Каин остался там! Нашли его полицейские? Если да, что они с ним сделали, если нет, куда он бежал?

Где он теперь! Что с ним?

Фонарщик между тем улыбнулся ей, и глаза его лукаво заблестели.

– Нет нашей вины в том, что все так сложилось. Если ты не передумала, ты должна поехать в столицу, чем быстрее, тем лучше. Я получил письмо от ННК, он ждет тебя, осталось только послать ему весточку.

– Учитель, – робко сказала девушка, если я уеду, кто найдет моего друга. Ведь Каин оставался там в ту ночь…

– Анна, – ласково сказал Мэтр Фонарщик, – девочка, это не ты нашла его, а он тебя; когда человек просит о помощи, помощь приходит к нему. Насколько я могу судить, мы не знаем наверняка, что он попал в беду. Более того, он бежал из плена, и не был похищен, и не очутился в конце концов на этом пустыре. Если Каин цел, то вскоре сам тебя разыщет. В любом случае я отыщу его.

С этими словами Мэтр Лангерман поднял свой жезл.

– Мы же в ответе за свет, – просто сказал он. – Нет такой темноты на свете, где нельзя было бы найти что-то или кого-то, если ты зажег свет.

– Тогда… я еду, – сказала Анна совершенно новым, звучным голосом, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

– Что! Сейчас? – удивился историк.

– Хочешь сказать, что столица – неподходящее место для юной барышни? – спросил мэтр.

– Скажу! – огрызнулся историк. – И еще скажу, если тебе неизвестно, что Шестипалый Франц не против был бы поместить ее в человеческий зоопарк, где, как говорят, он держит самых опасных своих противников. Помяните мое слово, этот зоопарк еще разрастется, а людям будут говорить, бог знает что!

– А кто такой Шестипалый Франц? – спросила Анна.

– О, это тот, кого обычно подчиненные называют господином Орисом, – буркнул историк. – Говорят, он носит перчатки и не снимает их из-за шестого пальца на одной руке. Поэтому символ всех служащих и полицейских – шестипалая ладонь.

– Так вот, милейший, – с улыбкой произнес Фонарщик, и тон его стал серьезен, – Никто не говорит Анне, что опасности не будет, но дело в другом. Настал момент, когда нужно поднять голову. Дракон вошел в наш город на трех лапах!

Анна поняла, что у нее кружиться голова. Лев вытащил откуда – то флажку и громко воскликнул.

– Это все-таки – победа, друзья! У меня есть шампанское, сделаем по глотку! «Старая винодельня» – настоящее!

– Еще рано праздновать! – возмутился историк.

– Сейчас нас ищут…

– Потом может быть поздно…

Новость была слишком радостной, чтобы сразу в нее поверить.

– Как, как все это было? – дрожащим от волнения голосом спросила Анна.

– Я расскажу, – произнесла женщина в широкополой шляпе, протирая очки, – я видела.

И Лиза начала рассказ.

Глава 29
Как угнать трамвай

– Дракон появился утром, – начала Лиза. – К тому времени ночной рейд полиции давно окончился. О полиции я рассказать не могу, мы с мужем недавно прибыли в ваш город, получив приглашение от Симона, и остановились в гостинице. Рейд обошел нас стороной.

Утром весь город был нарядно убран. Он весь утопал во флажках, разноцветных лентах, но на улицах ни души. Я вышла на балкон и увидела, как по улице идет эта тварь. Мне показалось, она знает о том, что я стою на балконе второго этажа, но не подает виду, а посмеивается в своей гнилой душе. Я вдруг подумала, а что если в домах на другой стороне улицы тоже смотрят на него? И сейчас там лязгают засовы и задергиваются шторы. Но окна были темны и пусты, как пропасти. Мне стало страшно. Хоть бы кто-нибудь посмотрел, ужаснулся: человеческая душа в страхе совершает работу, необходимую для борьбы. А тут… Так мерзко! Будто все предали, сдали город без боя.

Я разбудила Льва. Мы быстро собрались и двинулись к железнодорожной станции. Надо было узнать, когда придет поезд. Трамвая решили не дожидаться. По пути нам попадались люди. Они были совершенно спокойны и даже веселы, словно предстоял какой-то большой праздник, и оживленно говорили о каком-то эшелоне, прибывшем на железнодорожную станцию. Дети размахивали флажками. Мы с мужем поняли, что весь город направляется туда.

И когда мы пришли к станции, мы увидели толпу, обступившую железнодорожный состав с двух сторон: со стороны платформы и со стороны путей. Они по-прежнему переговаривались, держали в руках флаги и ленты, но. Ожидание праздника пропало. Я смотрела и не могла понять, что же здесь не так, а когда поняла, дернула Льва за руку.

– Смотри, – шепнула я, – они стоят рядами. Я очень давно видела подобное, в те годы, когда я жила в столице. Когда свергали прежнего начальника полиции. В городе тогда пропал хлеб, и люди стояли за ним вот так же.

Потом я увидела, как по крыше поезда идет Дракон. И вот что удивительно, у него было три лапы, вместо четвертой был жалкий обрубок. Но шел он быстро, как полководец, уже изучивший своего врага. Он остановился на самом краю и обратился к собравшимся людям. Я не слышала, что именно он им говорит, мы стояли слишком далеко. Наверное, это даже к лучшему.

Мы убежали оттуда, прекрасно понимая, что за нами никто не погонится. Нам хотелось только одного: как можно быстрее скрыться отсюда. На площади возле церкви стоял пустой трамвай, неожиданно из кабины высунулась голова Симона.

– Садитесь быстрее! – закричал он нам.

На этом трамвае мы и приехали сюда.

И Лиза, вздохнув, умолкла. Анне показалось, что в ее голосе, пока она говорила, звучала тревога.

– А знаешь ли ты, каково угнать трамвай, Анна Штернбург? – спросил Мэтр Фонарщик. – После того, как ко мне нагрянули полицейские, я поспешил предупредить господина историка, который живет на другом конце города. Не буду описывать, как я до него добирался. Я нашел его, когда уже начало светать. Надо сказать, несмотря на то, что он ворчун, сердце у него храброе Полиция гналась за ним, а он как-то улизнул от преследователей. Вместе мы добрались до трамвайной остановки и сели в трамвай. Пассажиров оказалось неожиданно много, потом, правда, стало ясно, куда они все едут. Трамвай медленно тронулся. Тогда я заметил, что мой товарищ сильно нервничает, он оглянулся назад и довольно громко сказал:

– Симон, я думаю, полиция еще гонится за нами!

– Тише, – сказал я.

– Нам ничто не поможет, если эта улитка будет так плестись! – заявил он.

В салоне тогда поднялся гвалт, и трамвай, покачнувшись, остановился. Распахнулись двери, и граждане, не желающие быть ни соучастниками, ни свидетелями, ни понятыми, ринулись к выходам. Вскоре во всем трамвае остались только мы двое. Даже водитель исчез. На этом трамвае мы объехали город, чтобы предупредить друзей. Город небольшой, вымести нас отсюда полиции оказалось совсем нетрудно.

– Это точно, – подтвердил историк, вытаскивая папиросу. – И еще кое-что. Лиза и Лев– единственные люди среди нас, которые видели сегодня утром, как Дракон появился.

Лиза кивнула. Ее муж улегся в траве, положив под голову скрипичный футляр.

– И куда вы сейчас идете? – спросила девушка.

– Тут к югу есть один городок, – сказал мэтр Фонарщик, – он очень небольшой, но я знаю, что там есть амбар с запасами зерна. Этот хлеб горожане укрывают от властей. Кроме того, там живет один мой друг художник. Дочь Лизы Марта – его ученица. Я думаю, мы двинемся туда, там еще осталось немало людей, у которых мозги не заплыли жиром.

– Я так долго мечтала уехать из нашего города, – произнесла Анна. – Теперь, выходит мне сюда не вернуться. Но нет, мне не страшно, я просто волнуюсь, но это пройдет…

– Лучше утратить жизнь, чем знамя, – сказал Фонарщик.

– О чем мы говорим? – не выдержал историк. – Девочка слишком молода, чтобы осознать, на какую битву она идет. Битву длиною в жизнь! Или вы думаете, что если нашелся кто-то, кто отрубил Дракону лапу, дело сделано, да?! Не сделано! Даже если бы Дракона изрубили на мелкие кусочки, это бы ничего не значило. Можно свергнуть сотни тиранов, но так и не научить человека снимать шляпу, когда он входит в церковь! Кого победа над Драконом сама по себе сделала бы мудрее, кого бы она заставила задуматься, что бы изменила?!

Но тут историк умолк, неожиданно выронив сигарету, столкнувшись с возмущенной Дафной.

– Как вы можете! – глухо прорычала она. – Нашелся, наконец, тот, кто отрубил Дракону лапу, с древних времен такого не было. Разве это не счастье – увидеть такое на своем веку? Ведь так и должно быть: там, где есть чудовище, есть и Георгий!

Все невольно замолчали. По щекам Анны Штернбург текли слезы – непрошеные, постыдные, но их ведь не остановишь! Какое-то время было так тихо, что Анна слышала, как разбиваются капли ее слез о крышку консервной банки. Профессор консерватории, глядя на нее, пробормотал: «Молодость, молодость» и отвернулся.

Симон Лангерман улыбался, супруги затаили дыхание, учителя молчали.

– Конечно, может быть, столица – не место для юных барышень, вроде Анны, – вкрадчиво и спокойно произнес мэтр и провел рукой по гладкой поверхности жемчужно-белой трости,– но ты, Анна, ученица фонарщика, а фонарщики отвечают за свет. И если наши ученики не захотят или побоятся принести свет, который мы так долго хранили, чтобы им отдать, чего стоим мы со всеми своими делами, верой и трудом.

– Когда она туда приедет, ей будет не до подвигов, – тихо и печально сказал историк.

– Все равно, – блеснув глазами, сказал фонарщик, – лучше утратить жизнь, чем знамя. Думаешь, святой Георгий знал, чем кончится бой?

Анна молчала. С чего это вдруг? Как стыдно, как неразумно! Она сама не могла понять почему, но по ее щеке катились слезы, такие крупные, что она слышала, как, падая, они разбиваются о крышку консервной банки. Ведь старинная сказка вошла в свою силу, ведь история, рассказанная ей, вернулась из забытья и стала правдой. Надо же! Наконец кто-то победил Дракона. Победа?! Да. Но.

– Молодость. – пробормотал профессор Консерватории и снова погрузился в свои мысли.

Когда оставленный без пищи огонь начал угасать, а чая в кружках осталось разве что на один глоток, беглецы потихоньку начали обсуждать, куда двинуться дальше. Если Анна могла в скором времени отправиться в столицу, то остальные, будучи известными заговорщиками, не могли себе позволить появиться там после ночной облавы, открывшей им, что полиции известно немало. Метр Лангерман говорил, что к югу от них лежит маленький городок, жители которого хранят в амбаре зерно, консервы на случай, если городу придется обороняться от ночных полицейских облав. Ведь несколько лет назад, прибывая именно по этому рельсовому пути на трамваях, синие патрули переворачивали вверх дном весь город, разыскивая ставшие редкостью книги о мечтаниях и метаниях прошлого. Кроме того, там, у мэтра Лангермана, жил старинный друг-художник, среди четырех учеников которого была и дочь Лизы Марта. Фонарщик не спешил отправиться туда, но в то же время не желал отговаривать других.

– Я бы хотел еще кое в чем убедиться, – нехотя говорил он.

В этом его поддерживал профессор, и даже историк неожиданно выступил на стороне мэтра Фонарщика:

– Хороши же мы будем, – заявил историк, – если упустим из вида, забудем о роли и просто оставим на произвол судьбы самого главного человека!

Анна Штернбург знала, что каким бы ни было решение, она простится с этими людьми на срок невыносимо долгий, сколько бы он ни длился. Она сидела, точно кукла-марионетка с перерезанными нитями, не слушая и не слыша. Она встрепенулась, лишь когда Фонарщик обратился к ней:

– Ты еще можешь оказаться сегодня на железнодорожной станции. Эшелон приехал, значит, движение восстановлено. Помнишь черную папку? Твои документы с тобой?

– Нет.

– А где?

– Должно быть, дома у меня.

Дафна уселась возле девушки и заскулила, прижав уши к голове, украшенной белым чепцом.

– Тебе придется вернуться за ними, ты понимаешь это? – строго спросил мэтр Фонарщик.

– Да, я готова.

– Вернуться к тем же людям, вновь оказаться среди них.

– Я стисну зубы.

– Хорошо. Я попробую связаться с ННК, напишу ему письмо, скажу, что ты приезжаешь на днях. Только прошу тебя: возьми папку и сразу же уходи оттуда, заночуешь на станции не беда, зато куда безопасней. Когда встретишь Каина, скажи ему, что этой ночью мы будем ждать его здесь, а еще скажи, что он гораздо лучше, чем о себе думает. Он, конечно, не поверит: рано или поздно и другие увидят то, что увидел я. Никакая ложь начальника полиции не скроет больше от людей, каков он на самом деле. Надо же было выдумать такую клевету: назвать подлинного музыканта убийцей, белое – черным, серебро – золой! Впрочем, все кто отважился ему возразить, сразу объявлялись преступниками. О как это все не ново, клянусь Данте, как не ново!

– Вы и ваш друг чем-то похожи, Анна, – неожиданно произнес историк и усмехнулся. – Вы земли не касаетесь. А может, ну ее, землю, что ни век – все войны, войны, войны! Хотя с его стороны глупо было довериться солдафонам, которые если захотят, то и шкуру с тебя спустят. Глупо, доверчиво.

– Нет, – тихо, с легким укором ответила Анна, – он просто очень мягкий.

Костер угас незаметно. Анна чувствовала, как поднимается ветер, как разгоняет тяжелую тусклую муть, равномерно заполнявшую все небо, где даже солнце кажется больным и уставшим. Ему словно надоело смотреть на мир, в котором безвозвратно пропадает всякий свет и тепло и которому оно не хочет светить больше.

Анна не знала, как избавиться от бесчисленных вопросов, переполнивших голову. В самом деле, так ли она хочет расспрашивать мэтра, или это все лишние слова, навязанные волнением? А может, просто ей не хочется прощаться? В самом деле, лучше сказать все слова, какие только есть на свете, чем произнести одно…

– Где сейчас Лазарь и почему он не пошел? Не может выйти? – спросила Анна.

– Я бы не волновался за Лазаря, – улыбнулся историк. – У него дома произошел маленький бунт, что закономерно: ведь что в Индокитае, что в Румынии, что у нас с его любовью к старым порядкам только и остается, что ждать новых потрясений. Но, по крайней мере, если полицейские заглянут к нему, они об этом горько пожалеют.

– Кто же тот, кто отрубил Дракону лапу?

– Это неизвестно, Анна, – хмуро сказал мэтр Фонарщик, – победим ли мы трехлапого зверя тоже.

 
– Среди тех, кто несет клинки,
Один держит цветок.
Среди тех, кто несет цветы,
Один держит клинок…
 

…, – пропела тихим тонким голосом Дафна и вслед за тем поклонилась Симону Лангерману.

– Магистр, – всхлипнув, сказала она, – дозвольте мне сообщить вашему другу о приезде моей госпожи, я уже была один раз в столице, я разыщу его. Притворюсь бродячей собакой.

– Хорошо. На самом деле его не трудно найти, он живет в доме номер шестнадцать по улице Взрывников и привык к разным гостям. Только не забудь, пожалуйста, там никто не видел собаку в чепце и домотканом переднике.

Дафна кивнула и, кинув взгляд на Анну Штернбург, исчезла в густой траве.

– Вы куда! – крикнула Анна, вскакивая с места. – Пешком до столицы – это не шутки!