Текст книги "Утраченное чудо"

Глава 32
Пир

Гостиная была, как глубокий омут. В ней поселилась темно-фиолетовая ночь. Люди, тонущие в омуте, знают, что могут уцепиться за ветку ивы и выбраться. Анна знала, что она не может, положив руку на деревянные перила, подняться по лестнице наверх. От двери летней кухни лежала полоса красно-оранжевого света. В темноте голубоватым, отраженным светом поблескивали клавиши фортепиано.

В детстве в такие вечера, как этот, Анна подолгу сидела на ковре в гостиной, вслушиваясь в тишину. И тишина подсказывала: вот-вот ударятся об пол гастрольные чемоданы, затем послышится легкий точеный шаг каблуков и шуршание платья.

Сегодня она и впрямь услышала шорох платья, но только этот шорох звучал по-другому. Старуха, укутавшая в шаль бугристые плечи, стояла возле фортепиано и не отрываясь смотрела на девушку. И странная улыбка играла на бескровных старушечьих губах.

Дом, казавшийся пустынным и тихим на первый взгляд, был на самом деле полон движенья; на втором этаже хлопали двери, жильцы готовились к чему-то, перекликались, говорили о том, что надо бы позвать Анну Штернбург.

– Аннет, – сказала Великая Ма совсем не старческим, мягким голосом, – где ты пропадала? Мы хотим отпраздновать выход твоей рукописи.

– Анна! Анна!

По лестнице вниз спускались люди. Анна вздохнула. Теперь ясно, что она не сделала глупости, спустившись вниз, теперь никому не придет в голову искать ее в маленькой комнате на третьем этаже. И что бы ни случилось с ней, это не коснется тех, кто там остался.

Старуха что-то неразборчиво сказала ей и тенью прошмыгнула в кухню. Анна последовала за ней, надеясь незамеченной проскользнуть в сад.

Анна распахнула дверь и вошла.

Стол на кухне был разложен, как во время семейных праздников Блюмхельдов, накрыт белой скатертью и уставлен тарелками с едой. Но что это были за яства! Анна застыла на месте. Ни до, ни после этой ночи она ни видела ничего подобного. Пороги в форме церквей, груды пирожных с заварным кремом, белым, как облака, огромные блюда, на которых лежала жирная дичь с густым пряным запахом.

Анна лишь смутно помнила вкус того же заварного крема, а большинство из этих блюд ей не приходилось ни пробовать, ни видеть. Одного взгляда на этот стол было достаточно, чтобы разжечь жадность избалованного ребенка или чтобы лишить разума бедняка.

Но среди всей этой роскоши, среди огромных, как зеркала, блюд, среди хрустальных графинов, зеленых бутылей и розовых букетов на столе сидел Дракон. Зверь смотрел на девушку совершенно равнодушным взглядом так, словно спал, не смыкая век. От него пахло ветхостью, сырым древним камнем, из которого для готических соборов высекали горгулий. Его кожа, по-слоновьи серая, казалась пыльной.

Да, он походил на статую, пережившую века, с которой время взяло небольшую плату, отрубив лапу и покрыв ее тело трещинами. Но камень есть камень.

Анна увидела большой ларец из какого-то блестящего металла, не серебра, нет, так блестит только сталь. Он был украшен причудливыми переплетениями виноградных лоз и фигурами людей и животных, связанных движением танца. По краю ларца шла кайма с какой-то надписью, но прочесть слова Анна не могла. Крышка ларца была откинута, в его глубине лежала красная подушка, а на ней нечто, напоминающее головешку. Анна содрогнулась, вспомнив о том, что некогда в серебряных и золотых ларцах люди хранили святыни.

В летнюю кухню хлынули люди, и мгновенно комната наполнилась веселыми голосами и пестрой рябью женских юбок, замелькали галстуки, заскрипели стулья, выдвигаемые гостями. Люди галдели и толкались.

Анна почувствовала страшную усталость, взглянув на этих людей, нашедших себе повод для праздника.

– Поздравляем, поздравляем, – повторял нескладный счетовод из комнаты номер восемь на первом этаже. – Умница, девочка! Какая повесть! Сколько красоты, сколько высокого смысла!

– Да… – подтвердил господин Блюмхельд, уже усевшийся за стол. – Право, вся наша контора прочла эту историю. Великолепно! Не зря сам ННК посчитал эту вещь выдающейся. Не удивляйся, мы знаем, кто такой ННК, ты могла бы не стесняться!

Тут Дракон неожиданно повернул голову к нему.

– Девочка пришла? – чуть хрипловатым, но приятным голосом спросило чудовище.

– Да, ваша Милость, – отозвался Блюмхельд.

Дракон повернул морду к Анне. Через мгновенье ей показалось, что это не морда, а лицо средневековой химеры. Особенно ее поразили огромные круглые глаза цвета белого золота с маленькой точкой черного зрачка. Дракон смотрел на нее внимательно, но без особого интереса. Анна вдруг подумала, что он видит не молоденькую девушку, как собравшиеся здесь люди, а что-то таинственное и могучее, как воспоминание, вернувшиеся из давних лет. Казалось, что чудовище не интересует ни стол, ни собравшиеся вокруг люди, только на девушку он смотрел не отрываясь, словно именно ее безмолвно вызывал на продолжение какого-то неоконченного спора. В душе Анна шевельнулся гнев. О чем они могут разговаривать?

– Ешьте и пейте, – таким же голосом произнесло чудовище, – ни о чем не беспокойтесь. Юная госпожа Штернбург, садитесь за стол.

Анна не шелохнулась. Странная мысль пронзила ее душу, что это самое худшее, что могло случиться, что лучше смерть, чем сесть с Драконом за один стол. За ее спиной была дверь. Но убежать сейчас? Сейчас, когда Дракон побежден Драконоборцем, сейчас, когда Блюмхельд, его подчиненные, подхалимы и осведомители, живущие с ней в одном доме, смотрят на нее. Никогда! Хуже всего будет, если она покажет, что боится, зная, что победа стоит на пороге.

– Ваша милость, – протянул кто-то с другого конца стола, – такая высокая честь и какая наглость!

– Анна! – резко и зло бросила фрау Блюмхельд. – Ты ведешь себя как невежа! Садись к нам.

– Нет, – с тихим шипением произнесло чудовище, – если не хочет – не надо. Помню, на пиру в доме Тиберия тоже была одна танцовщица, что отказалась от вина из чаши патрициев. Впрочем, зачем об этом рассказывать…

– Клянусь вам, благодетель, – заявил господин Блюмхельд, – если бы я ее воспитывал…

– Я не сомневаюсь в вашей добропорядочности, – с глухим урчанием произнес Дракон.

Блюмхельд встал и поклонился. Дракон коснулся единственной передней лапой его плеча.

При виде того, как глава семейства поклонился этому созданию, Анна не выдержала и выплеснула клокотавший внутри гнев.

– Это же Дракон, – крикнула она в благоговейную пахнущую пряностями тишину кухни. – Зачем?! Не кланяйтесь ему, Святой Георгий его порази! Даже не бойтесь его, ему отрубили лапу!

– Что ты несешь! – крикнула на нее фрау. Сидящие взволновались, но, похоже, это не смогло надолго отвлечь их от тарелок. Кто-то с удивлением посмотрел на Дракона.

Лицо польщенного отца семейства побледнело, как перед ревизией начальства. Он робко прошептал: «Ваша Милость» и тут же закрыл глаза.

Дракон с удовольствием оглядел склоненные, испуганные, жадные лица людей, собравшихся за столом.

– Да, – коротко сказал он, облизав губы, – я попал в передрягу, но я же из нее вышел, разве это не делает мне чести?

– Честь?! Честь! Великая честь!… – пронеслось среди сидящих.

Так начался пир, подобного которому никогда не было и не будет.

– Ваше месячное жалование…

– Ваше повышение…

– Ваш сынок…

Каждая фраза тонула в стуке ножей и вилок и звоне хрусталя. Трудно было понять, о чем говорят эти люди. Вскоре никто уже не пытался с кем-либо заговорить. Анна видела только безразличные ко всему лица и жующие рты. И отражения людей странным образом искажались на гладком стекле бутылок и ваз. Вино в бокалах казалось Анне черным, почти густым. Гости съедали фрукты, и от плодов не оставалось ни огрызков, ни косточек. Гости брали с тарелок пирожные, но пирожных не убывало. Да что же это! Анне вдруг почудилось, что огромная запеченная рыба, поданная на блюде, плачет, и слезы катятся из круглых ослепших глаз.

– Клянусь своим святым внуком, с которым жестоко расправился этот римский разбойник Георгий, давно уже я не устраивал подобного пира, – прохрипел Дракон. – Никто не осудит нас за это славное торжество! Другие даже мечтать об этом не могут!

– Да, другие… – пронеслось в голове Анны. – Их собственный сын, который сейчас спит наверху.

– Посмотрите, какие жирные куропатки, а эти голуби и прочая дичь! Да, такое изобилие я видел очень давно, когда парфяне на Бычьей пустоши устроили большое жертвоприношение Ваалу. Подумать только! Сколько быков было заколото, чтобы выпросить победу в войне!

– Конечно, разве можно что-то получить бесплатно! – воскликнул один молодой человек. И тут произошло нечто странное: его лицо побледнело и осунулось так, словно он пережил много несчастий и бед.

У Анны кружилась голова.

– Послушайте, – произнесла она, пытаясь придать своему голосу твердости, – за вас же сражались, и за ваших бабушек и дедушек тоже, чтобы драконы не смели и близко к вам подходить.

– И где же твои Драконоборцы, полубоги или кто там еще? Где они все теперь? – важно и строго спросил господин Блюмхельд.

– Драконоборец жив! Это не статуя, которую можно разбить, и не рыцарь на обложке книги, которую можно выкинуть…

– Очень хорошо! – воскликнул господин Блюмхельд, гордо оглядев своих подчиненных. – Товарищи, где они, эти забытые герои? Среди нас, здесь?! Нет! Где им быть, кроме как на страницах пожелтевших книжек да на картинках богомазов! А девочка верит всему, что красивенько написано! Что ж, порхай, птичка, пока еще силы есть. Твои полубоги и рыцари тебя не накормят. Они давно умерли, если вообще жили на свете. И ты, чего доброго, кончишь как те статуи, которые разбились, рухнув вниз с башен собора.

Раздались редкие хлопки рукоплесканий и одобрительные возгласы. Кто-то даже затянул: «Дань обманов прошлых…», но быстро умолк.

Анна увидела, что Дракон ухмыляется.

На столе творилось нечто невообразимое. Благоухающий белый крем был размазан по скатерти, прекрасные блюда опрокидывались на пол, и жадные руки, отбросив ножи и вилки, отрывали от дичи большие куски белого мяса. И, хотя еды на столе не убывало, собравшиеся толкали друг друга локтями и с остервенением переругивались. В летней кухне смешались в одно целое раздраженный гомон угрозы, оскорбления и слезливые жалобы. Шум поднялся такой, что, даже крикнув, Анна не услышала бы своего голоса. Оказалось, что фамильные броши фрау Блюмхельд не что иное, как жалкие подделки, счетовод давно должен кругленькую сумму секретарю, а старший сынок господина Блюмхельда не красавец и умница, а бездельник и наглец, от которого житья нет. Не было ни одного человека, который бы не вспомнил свою давнюю обиду. И стол теперь напоминал страну, разрушенную долгой войной. Как бы ни кричали друг на друга гости, визжа и ругаясь, они не забывали протягивать руки к нежным кускам мяса или сладостям. Кто-то отламывал башни от пирога, испеченного в форме церкви, кто-то, вынув из вазы розу, начал кусать ее стебель. И лишь Дракон все так же продолжал сидеть в неподвижности, спокойно глядя на побледневшее лицо Анны Штернбург, словно хотел сказать ей:

«Да, и это тоже уже было».

Внезапно ларец захлопнулся. Наступила тишина, и в этой тишине Анна услышала, как клацают замки.

Дракон выкрикнул: «Фокус!», и тотчас поднялся гвалт. Он взял ларец за металлическое кольцо и, не задев ни одной тарелки, подошел к краю стола. Анна видела, как Великая Ма осторожно коснулась губами ларца, что-то выкрикнула и скрылась в полумгле кухни, испустив радостный вопль.

Соседи шумели, изредка зло поглядывая на Анну.

Неожиданно Дракон сказал:

– Отгадай мою загадку, Анна Штернбург. У меня есть обыкновение, встречая Поэта, загадывать ему загадку.

 
Судья свой вынес приговор,
Палач заносит свой топор,
Упал топор, тяжел и скор.
Кто же был зол, а кто был добр?
 

– Разве судьи выносят справедливые приговоры? – тихо пробормотала Анна, – Нигде не найти добро, нет.

Гости и подчиненные господина Блюмхельда начали волноваться. Игра, которую затеял Дракон, как им казалось, слишком затянулась.

Собравшись с мыслями, Анна громко сказала.

 
– Как мне биться среди клеветы?
Все, что свято одето в ложь.
Среди тех, что несут цветы
На поклон, я сжимаю нож!
 

Что после этого началось! Какой поднялся шум! Такого шума этот дом еще никогда не слышал.

– Когда же ты будешь думать, наконец, что говоришь, Анна! – взвизгнула фрау Блюмхельд.

Тут из темноты появилась дама с белыми волосами. У нее было прекрасное, но бледное лицо, и надето на даме было красное платье. При ее появлении все замолчали. Она уселась на край стола и закурила.

– Вот он, фокус! – гордо сказал Дракон. – Оказывается, могут две луны взойти в одной комнате!

Женщина, действительно, могла бы сравниться по красоте с Анной, если бы не восковая холодность ее надменного лица.

– Чудо, чудо! – завопили все. Странно и жутко прозвучал нестройный хор их голосов. Может быть, Анне только чудится, и крючковатый нос у фрау Блюмхельд ничуть не стал больше, а гнусного вида молодой человек вовсе не… Постойте, но ведь у него и впрямь желтые совиные глаза!

Дракон резко обернулся к Анне.

– Я говорил тебе, я покажу, какие они люди.

Господин Блюмхельд повалился на обезображенный стол. Многие гости еще тянулись к невообразимым кушаньям, но иные просто пихали других или гоготали, указывая пальцем на чей-нибудь сильно выросший нос или распухшее лицо.

Анна увидела, как пляшут фигуры людей и зверей со стального ларца. Казалось, кухня вот-вот провалиться в тартарары.

Господин Блюмхельд поднял голову, в последний раз оттолкнул от стола своего сына – маленькую копию, посмотрел на Анну Штернбург и, словно собираясь что-то сказать остальным, указал на нее пальцем. Палец его почернел…

Анна не помнила, как выбежала из кухни и как поднялась наверх.

Глава 33
Утро без зеркал

– Они там едят, и еда не кончается на столе. Их лица совсем как лица фигур со стального ларца, – лихорадочно шептала Анна Штернбург, прохаживаясь по комнате. Даже в бред сумасшедшего было легче поверить, чем в то, что она сейчас рассказала. Но даже сейчас в комнате был слышен слабый рокот – отголоски того, что творилось внизу. Даже сейчас на старых лестницах и в опустевших коридорах витал опьяняющий пряный запах.

Анна остановилась и посмотрела на Каина, сидевшего на кровати. Рядом с ним красивый и свежий, как луна, вышедшая из-за сиреневых облаков ливня, спал ребенок.

Анна, собрав остаток сил, произнесла:

– Обман и чародейство! Из тех, кто отведал Драконьего угощения, никто не избежит подлого колдовства. Теперь может произойти что угодно. Дракон, если пожелает того, может сделать с ними все, что ему заблагорассудится. Поэтому утром нас уже не должно здесь быть. Но сперва…

– Анна, что же с ними будет, мне ведь говорили, что человек.

– …Пусть полюбуются.

– …Прекрасен уже тем, что он человек.

– …Как их изуродовали!

Анна достала из сумки маленькое круглое зеркальце и метнулась к двери. Но у самой двери девушка почувствовала, что ее держат за руку. Она обернулась и с негодованием посмотрела на Каина.

– Ничего, пусть увидят, раз не захотели послушать! – холодно произнесла она, и попыталась освободиться, подняв руку, в которой тускло блеснул кусок карманного зеркала.

– Нет, лучше скажи им еще раз, но только не показывай им их лиц! Они с ума сойдут! – глухо и слабо произнес Каин.

Анна могла оттолкнуть его. У него были слабые руки, но пальцы цепкие как у маленького ребенка. Так что же оттолкнуть его.

– Послушай! – нервно сказала она. – Я уже пыталась. Как я могу говорить с ними, если они не понимают ничегошеньки из того, что я говорю?! Они мне не поверят без доказательств, справок и отчетов. Все должно быть прописано, доказано или куплено, поэтому у них ничего и нет – ни счастья, ни свободы, ни любви. Такие, как они, будут взрывать соборы, такие, как они, назовут белое черным, такие, как они, всегда будут сыты, потому что королям, вождям, начальникам полиции нужны слуги. И без них и сам Дракон – ничто.

– Анна! А если бы тебе однажды вместо своего лица увидела в зеркале…

– Они пойдут за всяким, кто их накормит! Они заслужили это!

– Это подло!

Мальчик под пледом что-то пробормотал и перевернулся во сне.

Анна отвернулась от крылатого человека. Она больше не могла выносить его взгляда. Ей казалось, что он видит, как она прячет горечь и гнев в самой глубине души…

Что это? Слезы, Анна? Тебе стыдно за них? Анна прислонилась плечом к дверце шкафа, рука с зеркалом безвольно упала, устав от борьбы.

Каин разжал пальцы.

Анна села на пол. Сейчас она походила на фарфоровую куклу из театра, которая отыграла свою роль и рука, тянувшая за марионеточные нити, исчезла. Но ни кукла, ни кукловод ни зритель – никто не знает такого спектакля, какой был бы прекрасней этого мига свободы и одиночества.

После долгого молчания она тихо, чтобы не разбудить Георгия, произнесла:

– Знаешь, мне кажется, я сейчас спущусь туда, и там все еще будет идти пир. И они опять будут звать меня. А там внизу всегда прав тот, кто сыт. Но что делать мне, если я знаю, что все это обман и чары, что все это может исчезнуть, стоит лишь колдовству пропасть. Но как быть, если всей твоей правоты, всего твоего мужества может не хватить, чтобы они задумались хоть на миг. Разве это победа, разве ради этого снова и снова сражаются за людей Драконоборцы? Неужели мне твердить об этом тем, кто внизу каждый день, всю жизнь.

Анна почувствовала, как на плечо легла мягкая длинопалая ладонь. Крылатый человек сел рядом с ней, и в душном мраке комнаты Анна вдруг ощутила прохладу старинных стен собора, тонущих в сизом дымном мареве, и с другого края мира ее позвал кто-то забытый.

– Анна, я непременно покажу тебе старинный сквер с единственной яблоней. Я отведу тебя к фонтану и покажу каменных пути с улицы Старушек. Я бы очень хотел, чтобы ты увидела башни собора, они так красивы, что никто не смеет сказать, глядя на них, что люди стоили их зря.

Анна встрепенулась.

– Сколько же их было, поэтов, музыкантов, мастеров, строивших собор. Чего они только не могли! Но мы их забыли. И я не знаю твоего имени, потому что ушли те люди, которые могли назвать жемчуг жемчугом, не унизив и не умалив его блеска. Но скажи, как же они допустили все это? Почему приходит кто-то и делает с людьми все, что пожелает?!

– Анна, а вдруг они допустили, чтобы могли попытаться и мы…

Девушка ничего не ответила. Если и впрямь ей предстоит снова и снова говорить о том, что многие и не желают слышать – это означает стучаться в запертую дверь всю жизнь. Отдать целую жизнь этой борьбе, и не чью-нибудь, а свою – не об этом ли предупреждал ее мэтр Фонарщик, не об этом ли говорил Дракон, насмехаясь над Анной в своей гнилой душе? Но может быть, одна жизнь – не самая дорогая цена за то, чтобы приподнять покров многолетней лжи.

Анна снова посмотрела на Каина.

В коридоре медленно прохаживался грузный зверь, и звук его шагов в ночной мертвой тишине заставил двоих затаить дыхание.

– Кис, кис, кис, Анна Штернбург, я найду всякого, кто не умер, будь он даже бесчувственен, как камень, и нем, как безводная земля. Храбрый ответ ты дала на мою загадку, нечего сказать. Но не всякий судья – подобие вашего начальника полиции. Загадка была не про твою страну, не про твое время. Я выполнил свое обещание показать тебе, какие они люди. А дальше решать тебе. Быть может, я приду к тебе вновь.

Голос звучал совсем близко, за дверью, запертой на задвижку, дыхания спрятавшихся в комнате людей было не услышать.

* * *

Анна проснулась в то же время, в какое вставала уже года два и обнаружила, что лежит на старой бабушкиной шубе, которая хранилась в шкафу еще до того, как девушка поселилась в этой комнате. И, кроме того, оказалось, что Анна спала, укрытая своим собственным демисезонным пальто. Девушка оглядела комнату. Георгий и Каин еще спали. Каин спал прямо в воздухе, вытянувшись, как на кровати.

– «Какой же он худой!» – с неожиданным удивлением подумала Анна, глядя на то, как свисает вниз его больничная одежда. Она коснулась его пальцев. Крылатый человек вздрогнул во сне и прижал руку к груди.

Анна открыла дверь и выглянула в коридор. Несколько дверей, ведущих вот в такие же комнаты за картонными перегородками, были распахнуты. В соседней запертой комнате кто-то тихо ворочался. Все было так же, как и в другие будние дни, все то же самое, но от этой привычности веяло жутью. Анна не знала, что страшнее: рухнувший в одночасье мир или этот порядок вещей, который никогда не измениться.

Анна спустилась вниз. На полу гостиной лежали долгие полосы света. Было видно, как ложиться на пол пыль. Белые клавиши фортепиано горели золотом в солнечном свете, а сквозь черный лак проступали оттенки пламени.

Она подходила к летней кухне и слышала знакомые голоса – веселые, равнодушные сонные.

– Вашего сыночка надо бы устроить в полицейский колледж. Пора бы уже подумать о теплом местечке!

– Да, да, вот только надо заплатить, вы же понимаете, – ответила фрау Блюмхельд соседке.

Звякала посуда, звучали шаги… Как будто и не было вчера никакого Дракона и стального ларца.

Анна подошла к двери кухни, но тут послышался странный лязг. Девушка отпрянула.

В этот миг возле ее ноги промелькнуло нечто серое, толкнуло дверь и с пронзительным писком, в котором Анна различила свое имя, ворвалось на кухню.

– Мама, это Анна, Анна, – прозвенел визгливый голос.

Анна застыла на пороге, не в силах пошевелиться или вскрикнуть от изумления и ужаса.

Желтые выпученные глаза чудовищ уставились на нее. На кухне не было людей. Огромная тварь с птичьей головой и крыльями держала человеческими руками стопу тарелок, и черные длинные когти царапали их белую эмаль. Под столом свернулся толстый черный гад, кожа которого блестела жиром.

Непонятное серое существо очутилось на столе. Ничего более жалкого Анне не доводилось видеть.

– Мама! – тявкнуло оно.

– Слезь со стола! – гаркнула птицеподобная тварь, когти на трехпалых птичьих стопах царапнули пол. Тарелки треснули в ее руках, едва она поднесла их к столу. Керамическая крошка посыпалась на пол.

– Разбила, – прошипела дремавшая на полу тощая, лупоглазая, как горгулья, рысь.

Свернувшийся на полу гад лениво поднял гладкую варанью голову и разжал слипшиеся веки, покрытые какой-то грязью.

– Птичка моя, когда будет кофе? – произнесло существо, положив на стол свою короткую лапу с загнутыми когтями. Анна увидела, как блестит на одном из его когтей перстень господина Блюмхельда.

Анна вскрикнула. Крик был сдавленный и слабый. Но его, конечно, услышали.

– Посмотрите, кто тут у нас! – крикнул чей-то молодой голос.

Анну вытолкнули на середину кухни. Мгновенье, и ей уже казалось, что она стоит в хороводе ряженых, одевших нелепые и странные маски, но каждого из них за маской узнает. Оборванец с серой, как будто бы пыльной кожей и осунувшимся лицом – это тот самый человек, вчера сказавший, что ничего нельзя получить бесплатно. И человек с петушиной головой смеется над ней тем же самым смехом, каким смеялся вчера, и по-прежнему громче всех. И так же безмолвно мутным взглядом на нее смотрит, точно нищий, жалкий, тощий карлик с выпученными, точно у рыб, глазами, который еще вчера был робким и аккуратным служащим, жившим в комнате номер восемь.

Анна оглянулась и увидела на шее птицеподобной твари бусы фрау Блюмхельд.

– Посмотрите-ка на нашу юродивую, – воскликнула бывшая фрау. – Тоже мне не от мира сего! Нашла, что ответить нашему уважаемому гостю! Нашла время показывать себя беленькой!

– Оставь ее, Киса, – лениво протянул черный гад.

– Я еще вчера предупредил о ней Чистильщиков. Сегодня утром ребята приедут, чтобы ее забрать. Ну что ты ей, мать, честное слово!

– Чистильщиков! – выдохнула Анна. А ведь когда-то за ней уже приезжала их бригада, тогда, в детстве. И с ними был Лазарь. И с тех самых пор она находится под подозрением, как ребенок, не похожий на других. Одного-единственного доноса достаточно, чтобы вновь отправить ее в лазарет на веки вечные. Она писала стихи, и все знали об этом, она никогда и ни в чем не соглашалась с фрау Блюмхельд – это непростительно. Наконец, мало того, что она рассказала Плаксе предание о Драконоборце, она ещё написала повесть по этой древней, как все обманы, истории – а этому уже нет прощения…

– Они же вот-вот должны появиться!

– Верно, девочка! – оскалился гад. – Так что там с кофе, рыбка моя?

Анна увидела, как странное существо, бывшее некогда фрау Блюмхельд, пытается достать из буфета кофейную чашечку, но когти мешают; дорогой фарфор и дешевая глина крошились в ее руках, и под шкафом на полу появлялись все новые и новые осколки.

– Гарпия и гад, – вдруг подумала Анна Штернбург, – вот кого первыми увидят чистильщики! Какая будет находка для их зверинца или кунсткамеры. Живые, злобные, беззащитные, не осознающие своей чудовищной силы. Или нет, до конца дней своих им придется хорониться от людей, и только в темноте ночи искать пропитание, лишь изредка смотря на желтые окна человеческих домов, как порой туда заглядывают страшные сны… Нет, это ужасно, ужасно!

– Скажите, почему вы никогда не называете свою жену по имени? – мягко спросила Анна у черного гада.

– По и-ме-ни… – еле ворочая языком, повторило чудовище. – Зачем, мы столько лет знаем друг друга!

– А как меня зовут? – с глухим урчанием спросила гарпия.

– Не помню, – прошипел ее супруг, – не могу вспомнить… Столько лет прошло.

Они не понимают, что произошло. Дракон, безумный пир, стальной ларец. И за всем этим скрылась от них тайна превращения.

– Прячьтесь, – тихо произнесла Анна, но в наступившей тишине ее голос обрел силу, – прячьтесь, скорее! Чистильщики придут за мной, а заберут вас!

– Насссс? – зашипела лупоглазая рысь, бывшая в своей человеческой жизни подружкой фрау. – Чего ради! Быть может, ты мечтаешь о помощи свыше? У тебя голова забита книжной пылью! Ты не знаешь жизни.

– Послушайте, это все подлое чародейство, – крикнула Анна Штернбург, – наваждение, насланное Драконом. Я открою вам подвал, лучше спрятаться там, чем сгинуть у чистильщиков и никогда больше не увидеть своего ребенка!

– Ре-бе-нок, – задумчиво произнес черный гад, – а это должно быть вкусно.

Анна кинулась к двери, но рысь преградила ей дорогу.

– Она с ума сошла! – прошипела рысь. – Давно должны были ее забрать, тогда бы не пришлось выслушивать этот бред!

– Анна, Анна! – раздались крики за дверью.

Анна похолодела. Ее звали два голоса, один из которых – детский.

Дверь распахнулась, и на пороге кухни очутился человек со стрижиными крыльями.

– Каин, закрой дверь! – не помня себя, закричала Анна.

И дверь захлопнулась. Вдруг стало так тихо, что можно было услышать детские шаги в гостиной.

– Каин, скоро сюда приедут чистильщики, чтобы забрать меня, а увидят. Здесь все изменилось, те, кто пировал вчера, стали такими же, как Дракон…

Каин одним прыжком оказался на столе, накрытом белой скатертью. Человек с петушиной головой в ужасе отшатнулся от него. Гарпия обернулась, да так неуклюже и резко, что все тарелки из буфета полетели на пол. А крохотный серый заморыш скрылся под столом.

Анна стояла между гарпией и рысью и не могла убежать.

Собрав все силы, Каин громко произнес, стараясь говорить так же спокойно и уверенно, как господин Орис:

– Товарищи монстры! Если вы не укроетесь от глаз людей в ближайшее время, то вас всех ожидает большая беда. Кому никогда не приходилось прятаться, я объясню, что делать. Я бывал в подобных переделках…

Монстры опомнились. Им хватило времени понять, что крылатый человек, о котором писали газеты – болезненно худой паренек в мятой больничной одежде.

– Силы небесные, с кем ты спуталась! – раздраженно бросила гарпия. – Это же ощипанная птичья тушка, ни дать ни взять!

– Не смейте! – не выдержала Анна. – Не смейте так разговаривать с ним! Лучше спрячьтесь на чердаке, а ваш муж пусть уползет в подвал. Сколько лет вы учили жить людей: все должно быть ровненько да гладенько, все, как вы хотите, да? Ну так где же уют и покой?!

Вашему старшему сыну в стычке с полицейскими могут проломить голову. Я слушала ваши проповеди, пусть и стиснув зубы. Вы не хотите слушать меня – хорошо! Ваша добропорядочность вас не спасет, теперь, когда ваш муж – змей!

Гарпия отшатнулась от девушки, и Анна услышала скрежет ее когтей об край раковины.

И в бытность свою человеком фрау не доводилось слышать столь дерзкие слова в свой адрес.

– Дерзкая, дерзкая девчонка! – завопила бывшая фрау, и Анна не узнала ее голоса.

Если бы девушка не отскочила, тварь бы наверняка разбила ей череп своим тяжелым клювом.

Каин ногой оттолкнул стул, на который пытался перебраться гад, желавший потом заползти на стол. Массивное черное тело рухнуло на пол, было видно, как уродливые немощные лапы пытаются его приподнять.

– Товарищи монстры! Если хоть волосок упадет с головы Анны Штернбург, вы пожалеете! – крикнул Каин.

– Тоже мне, заступничек нашелся! – рявкнула рысь. – Ведь даже мяса на костях нет!

– Слушайте, это я отрубил Дракону его лапу! Я – Драконоборец.

Анна оглядела ошеломленных чудовищ и улыбнулась. Мгновение, и она стояла на столе рядом с Каином на столе.

Человек с петушиной головой залился квохта-ющим смехом. Гарпия прошипела: «Какая наглость!», серокожий оборванец заскулил, как пес.

Анна Штернбург, опьяненная радостью, прошептала: «Наконец-то!», но несмотря на шум, юный Драконоборец ее услышал.

«Ну что, поможет ли теперь вам ваш Дракон», – пронеслось у нее в голове, и тут же радость схлынула. И девушка уже не чувствовала ни злорадства, ни жалости. Только горечь.

– Чистильщики пришли! – вальяжно и спокойно произнес серокожий оборванец, указывая на дверь. Все стихло, все повернулись к двери. Два раза ударилась задвижка, потом кто-то тихо постучался. Анна узнала этот стук. Маленькие детские руки…

– Пожалуйста, фрау Блюмхельд, пойдемте со мной в сад, – дрожащим от нервных ноток голосом сказала Анна Штернбург. – Это все подлое чародейство, из-за него этим утром мы все сами не свои. Попробуйте отправиться за город. Помните, вы говорили, что когда-нибудь я окажусь у чистильщиков. Но для вас и вашего мужа было ошибкой вызывать их для меня. Они схватят в первую очередь вас, поверьте.

– Ты что?! – изумленно прошептала гарпия, пытаясь унять глухой рокот в глотке. – Ты указываешь мне?

Каин подошел к самому краю и поклонился, лишь его пятки касались стола.

– Понимаете, вы теперь нечто похожее на хищную птицу. У вас есть крылья, как и у меня, но не пугайтесь: это, наоборот, хорошо, теперь вы сможете научиться летать. Еще у вас когти на пальцах, но это поправимо…

– Анна, что несет твой приятель? – крикнул серый человек в лохмотьях. – Он пьян!

Каин вздрогнул, но ничего не ответил.

– Вы ворвались на кухню, напугали всех и, наконец, влезли на стол, – надменно произнес голос господина Блюмхельда, и гладкая черная голова вынырнула из-под стола прямо перед Каином.