Текст книги "Утраченное чудо"

Глава 23
Он сдался!

По черному полю стены пробежала вниз искра окурка. Над перекрестком двух маленьких улиц, над головами четырех парней, которым еще не пришлось сбрить свой первый пух, висел фонарь, напоминающий тарелку.

Ганя нервничал.

– Ты слишком много куришь!

– Отстань, Марк, – огрызнулся Ганя, – Видишь Блюмхельда нет? А он обещал отдать долг! Что толку дарить подарки, которые женщина даже не принимает.

– Фемин фаталь! – сострил Марк. – О, да вот он идет.

Действительно, быстрым шагом к аровцом направлялся не кто иной, как Яша по прозвищу Рудник.

– Красавец и любимец женщин, поклонник бунтарской романтики, – проворковал Ганя. – А впрочем, какой-то он удрученный.

– Привет, зелененькие! – высоким бодрым голосом крикнул Яша, – Как дела?

– Без тебя было скучно, – заметил кто-то из аровцев. – Да и в «Шалаш» без тебя идти не хочется.

– Сегодня будет звездопад, – сказал Ганя, снимая фуражку и поднимая взгляд вверх. – Как будто нужно обязательно тащиться в эту рюмочную!

– Ребята, я вас не тащу туда насильно, – протянул Яша, – мы купим выпить там, и все.

– И все! – передразнил его Ганя, – Хотя, почему бы и нет.

Город было не узнать, звездное облако окутывало его, оно парило над крышами, и наверняка не одна звезда этой ночью канула в жерло водосточной трубы.

Единственный в городе бар был где-то совсем недалеко, он располагался в красивом доме, где раньше была музыкальная школа. Но если свернуть в переулок, не доходя до главного входа, можно было увидеть неприметную одинокую дверь, через которую туда проникала Анна Штернбург.

Яша знал это место. Он бросил на него взгляд и… замер. Через минуту он нагнал своих…

– Там, там, – Яша вполголоса перешел на шифр.

– В общем, там летучая обезьяна.

– Где это там? – спросил Ганя, незаметным привычным движением положив пальцы на кобуру револьвера.

– В переулке.

– Отлично! Возьмем живьем, вы втроем обойдите бар, мы с Рудником подойдем к нему со стороны улицы.

Ганя был старшим в отряде, у него единственного был пистолет.

В переулке, казалось, обитало чудовище почище тех, что жили в старину. Яша ни с чем бы не спутал его фигуру.

– Наконец-то он появился, значит, недолго нам еще здесь отсиживаться, внезапно сказал рослый парень, до сих пор хранивший молчание.

Они разошлись, у четырех ребят с зелеными нашивками на рукавах в душе пробудилось древнее волнение охотников.

Яша вдруг увидел, что Ганя улыбается так, словно хочет сдержать смех.

– А я думал, ты шутил тогда.

В самом деле, речь Яши, прибежавшего в бар после встречи с крылатым человеком, запомнилась несчастным пьяницам, равно как и двум аровцам, что засиделись там до столь позднего часа, и Марк нередко вспоминал эту речь. Она была безумна.

– Товарищи! – кричал тогда Яша. – Так уж повелось, что головы у девушек забиты ерундой, и потому они витают в облаках. Но мы не позволим всякой там небывальщине, как то: музам, духам и гениям – похищать их сердца. Ибо рано или поздно девушки умнеют, остаются с нами и спускаются на землю. А мы-то на земле живем!

Сейчас, глядя на Ганину улыбку, Яша покраснел. Чтобы он, сын Блюмхельда, забыл об этом – да никогда!

Вдвоем они вернулись к тому месту, где улица смыкалась с переулком, туда не проникал свет ни одного фонаря. Но там, в глубине, у груды разбитых деревянных ящиков сидел некто и держал в руках неподвижную точку огня, дававшую немного света.

Яша вдруг представил, как из светлого людного бара девушка его мечты ныряет в ночную мглу, бесконечную, как Марианская впадина, и погружается в нее все глубже и глубже, доходя до той самой нулевой отметки, которая называется «дом». А сегодня ее ждут. И ведь могут дождаться, скоро закрытие. В чем он ошибся?

Первым в переулок вошел Ганя, приказав Яше идти за ним след в след. Ганя, будучи с четырнадцати в аровцах, научился ходить бесшумно. Они прошли полпути, когда человек со стрижиными крыльями встал и поднял зажигалку, словно обращаясь к самому переулку.

– Я видел вас, вы – аровцы, я знаю, вы – единственные, кто в наши дни борется против Дракона. Я видел Дракона, я не его подручный, я против него. Может быть, – Каин нервничал, – вам обещали за меня награду, я понимаю. Но держать меня в плену нет смысла. Я могу пригодиться вам, на самом деле, я даже хочу пригодиться. Если помните, у меня от рождения есть одна способность, которой просто нет у вас.

Яша похолодел. Какой-то голос в глубине нервозно засмеялся:

– Что мы за идиоты, он нам только что сдался!

Каин посмотрел по сторонам.

Ганя и Яша подошли так близко, что Каин случайно узнал пиджак, одетый на Яше и вскрикнул:

– Это ты!

Он с нами, – заявил Ганя, – он теперь один из нас.

Рука Гани незаметно толкнула Яшу, и Яша заговорил с крылатым человеком:

– Послушай, друг, я тогда вспылил, услышав разговор на кухне. Ты говорил с Анной, а мы с Анной друзья с детства, и я беспокоился за нее. Если ты нам друг, почему она это от меня утаила? Да и потом, я же совершенно не знаю тебя. Я не знаю, кто ты такой, этого вообще никто не знает.

Каин шагнул на землю с ящика, на котором стоял. Оказалось, что Яша не намного выше его.

– В этот вечер я очень испугался. Ты говорил серьезно?

Но тут помог Ганя.

– Он вообще скор на то, чтобы бросаться словами.

– Я прошу у тебя прощения, – перебил его Яша.

Каин был ошеломлен.

– Прощения! За что?! Нет, у меня его никто не просил!

– Друзья моих друзей – мои друзья, – протянул Яша. К нему возвращалась былая уверенность, он даже попытался закинуть Каину руку на плечо, но рука только провела по перьям.

– Ты не знаешь такой пословицы?

– Что-то слышал.

Ганя сделал какой-то знак, и неожиданно в темноте зажегся факел. Теперь были видны все лица, они светились, словно янтарь. Аровцы заулыбались.

– Как тебя зовут? – спросил Яша у крылатого человека.

– Каин.

– Отлично! – засмеялся Марк, но Ганя шикнул на него.

– Меня зовут Яша, правда, Анна за что-то прозвала меня Рудником, но это было давно. А вот познакомься. Это Ганя, это Марк, это Урия, а вон тот – Мелкий.

Каин вполголоса здоровался и, пожимая руку каждого, слегка кивал. Особенно Яшу позабавило, как тщедушный мальчик-стриж пожимал руку дюжему Урии. Мелкому было двенадцать. Он носил с собой кожаную пращу и страшно ею гордился.

– Я думаю, тебе надо пойти с нами, – начал Ганя.

– Мы как раз идем в бар. Я что-нибудь куплю тебе. Мы отметим наше знакомство. Ты ведь не откажешься?

– Я не знаю… – начал было Каин.

– Не волнуйся, все уйдут, мы будем там одни, – заявил Ганя, и тут он услышал, как Яша шепчет ему:

– Ну, командир, мое вознаграждение, я думаю, четыре бутылки пива – достаточно.

Глава 24
Наваждение

– Я раньше не знала, что бывают такие сны, если то, что я видела, вообще сон. Я бежала по перрону. Станция была пуста, как это бывает, когда только-только начинает светать. Поезда нет. Он еще не прибыл, но почему-то я уверенна, что должна поспешить. Падаю на мокрый асфальт. Он жесткий, я чувствую его каждой клеткой своего тела. И вдруг вижу перед собой циферблат подвесных часов, на нем нет ни стрелок, ни цифр. И тут я понимаю, что неба нет. Нет древних дружелюбных звезд, знакомых, как четыре угла комнаты, в которой прожила всю жизнь. Есть только черная рана – больше ничего.

Анна прошлась по дощатому полу. За кулисами из старых занавесок – ни звука. Только ее каблуки и шуршащее черное платье, осыпанное блестками.

Лейли, опустив голову, теребила пальцами край шелкового красного платка, казалось, она была погружена в свои мысли, но на самом деле слышала каждое Аннино слово.

Девушка провела рукой по мягкой растянувшейся перепонке никому уже не нужного барабана. На ее волосы ложился свет единственной люстры, висящей над потолком и напоминающей хрустальный балдахин.

– Когда я проснулась, то не сразу узнала свою комнату. Потом я увидела Дракона. Он ждал, когда я проснусь. Он сказал мне очень мягко и тихо:

«Твоя черная папка лежит у соседских мальчишек. Возьми ее, особенная девочка, прочти и убедись еще раз, что ты права. Только правота твоя никуда не годна, а ты кичишься ею. Что ж, кичись. Я знаю, что будет. Я знаю вас, вы всю жизнь идете, как борцы, на гильотину, принимая щедрый дар, данный вам от рождения, за корону. Ложь, короны и царства раздаю я, и лишь тем, у кого нет ни сил, ни храбрости, чтобы принять другое…»

Я так боялась, что в эту папку заглянет кто-нибудь из них, ты понимаешь. Они подлецы, они не знают, как хочется жить, когда жизнь, кажется, еще даже не начиналась. Но теперь я вообще не знаю, чего мне ждать. Конечно, я потом забрала папку. Я даже не заглянула в нее.

– Посмотри на себя, – прохрипела Лейли, неожиданно вскакивая с табурета. – Сталь искрами плачет, когда из нее куют меч, но все же это сталь. А человек вынужден жить, даже если он слаб. Но тебя не назовешь слабой. Так в чем же дело, Анна Штернбург? Делаешь шаг, думая о том, как оступишься, говоришь, не надеясь, что тебя услышат, носишь красивое платье, чувствуя себя служанкой. Слушай, может, научишься жить без оглядки!

Коричневые женские пальцы набросили красный платок на шею Анне, и Лейли толкнула девушку к стене.

– Я думала, ты…

– Нема?! Нет.

На морщинистом и смуглом лице заиграла улыбка. Шелковый платок лежал на плечах Анны, словно тропический змей. Старая цыганка вдруг сказала:

– Сегодня я помогу тебе. Ты измучила себя, а тебе еще петь всю ночь на пролет. Тебе предстоит работа. Повелеваю сбросить с себя усталость, Анна Штернбург. Этой ночью нагрянут нежданные гости, я чувствую. Я дарю тебе это.

И Лейли протянула ей маленькое круглое зеркальце. Две Анны встретились и отвернулись друг от друга. Девушке показалось, что отражение улыбнулось ей лукаво и озорно. С этой улыбкой Анна выходила на сцену перед посетителями, окутанными сигаретным дымом, и смотрела на свечки на столиках, похожие на звезды. Она вспомнила, как пахло мамино вечернее платье, когда впервые надела его – это был запах духов, разведенных с мыльной водой. Ей стало безумно легко, даже весело.

Анна вышла из-за занавесок. Пальцы пианиста дрогнули, абсолютно никто из посетителей не вспомнил, что пианино расстроено, а в стаканах дешевый напиток.

Сколько раз повторялось одно и тоже! Вялые немногочисленные посетители смотрели на танцующие в темноте руки и лицо, словно написанные золотистой иконной охрой. По мере того, как люди расходились и гасили на своих столиках свечи, блестки на ее платье потухали. Анна медленно исчезала в темноте.

Завсегдатаи, пьяницы, мелкие лавочники и кое-какие подчиненные Блюмхельда, не торопясь, обсуждали какие-то документы и сделки. Вечер подходил к концу. Они исчезали без следа и возврата, и только освещенные огнем бутылки и стаканы, проходившие через руки Лейли, пламенели старинным библейским вином.

Вот в бар вошла шумная компания. Кто-то оглянулся, словно обшаривая полутемное пространство бара, кто-то заторопился.

Анна пела немного хрипло, но бодро:

 
Эй, за стойкой паба,
Кто не хочет славы,
Кто не ищет встречи,
Пусть не портит вечер.
 
 
Я раскрою тайну,
Мы всегда случайно
Первого встречаем
И слышим: «Дорогая!».
 
 
А потом неважно,
Что нам люди скажут!
Похвалив, осудят.
С первым поцелуем!
 
 
Ничего не страшно,
Все, что было нашим,
Отдано без боя,
Все, кроме покоя.
 
 
Жизни злые строчки.
Сыновья и дочки!
Марш в драконьи когти!
Совесть вас не помнит.
 

Глава 25
Епископ

– Мои четыре бутылки пива, – шепнул Яша на ухо Гане, когда они вошли в бар.

– Я помню, – отрезал тот, прогоняя от барной стойки двух засидевшихся пьяниц.

– Так, – Ганя обернулся к человеку со стрижиными крыльями, который переводил взгляд с Марка на Урию и чувствовал себя неловко. – Я обещал тебе, что мы выпьем за знакомство.

Рядом с Каином возникло лицо одного из посетителей. Некто с ужасом посмотрел на него из темноты, но Ганя направил на него дуло револьвера, и он исчез. Аровцы захохотали.

– Бояться нечего, – заключил Ганя, махнув револьвером. – С-садитесь. Я поищу хозяйку таверны, если, конечно это старая крыса не убежала плясать у костра.

Каин, не касаясь пола, подошел к стулу и сел. Урия и Марк сели рядом, придвинувшись вплотную к нему. Мальчик-стриж вдруг ощутил на своем человеческом плече тяжелую руку Урии.

Стаканы принес Яша. В свете немногочисленных свечей казалось, что его пиджак принял цвет яичного желтка, а лицо его побледнело.

– Мое вознаграждение, – шепнул он Гане у стойки.

Ганя отсчитал деньги.

– Слушай, а ведь я тебя арестовать могу.

– Почему? – возмутился Яша.

– Ну, ты же сказал ему, что ты его друг, – сказал Ганя, улыбаясь. Он очень редко смеялся.

Женский голос что-то пел, но это было словно в другом мире.

Ганя появился у столика с бутылкой из черного, как обсидиан, стекла, в его пальцах мелькнул окурок.

– Ну что, друзья, – усмехнулся он, – пусть Мелкий стоит у двери на страже, мы тем временем приятно проведем вечер. Если Каин не против.

– Как я могу быть против?! – горячо возразил Каин и поднес стакан к губам.

– Подожди, это не по правилам, – сказал Марк. Аровцы подняли стаканы. Каин сделал несколько быстрых глотков и удивленно посмотрел на сидевшего ближе всех Марка.

– Не нравится?

– Нет, – тихо ответил Каин, вращая стакан в тонких длинных пальцах, – это вкусно.

– А ты от рожденья такой? – спросил Урия, обнажая ряд крупных бело-желтых зубов.

– С самого, – воодушевленно кивнул крылатый человек, чувствуя, как волна тепла прокатывается по телу.

– А как родители, удивились? – усмехнулся Марк, переливая часть жидкости из своего стакана в его стакан.

– Не то слово!

Видя, что на него все смотрят, Каин сделал еще несколько глотков.

– Я даже свою маменьку с тех пор никогда не видел.

Каин откинулся на спинку стула, стул качнулся и неподвижно застыл в воздухе на двух ножках, словно вздыбленный конь.

– Н-н-ничего, – протянул он, по-птичьи усаживаясь на спинке стула. – Так вот, моя маменька так удивилась, увидев меня, так удивилась, что больше я ее никогда не видел. Видите ли, я с рождения обладаю одним странным даром.

– Ганя, – неожиданно сказал Марк, – посмотри на него. Ха, да с него уже довольно!

– До-воль-но? – по слогам произнес Каин. – Почему вы так думаете? Чтоб мне стать куриной тушкой, я чувствую себя хорошо!

– Почему мне кажется, что из него можно слепить все, что угодно? – улыбаясь, шепнул Марк на ухо Гане и тут же обратился ко всем:

– А знаете, что, друзья, поднимите бокалы!

Три фигуры в похожих поношенных куртках с цветными нашивками послушались Марка. Сидевший на спинке стула мальчик-стриж наклонился и вытянул руку с бокалом.

– Я предлагаю выпить за скорую победу над Драконом. Теперь, когда с нами его Святейшество – это дело уже совсем близкого времени.

– А я видел Дракона, – неожиданно сказал Канн, обращаясь к Урии.

– Правда, и как он выглядит? – спросил Урия, закрывая оскал стаканом вина.

– Да я в жизни не видел более уродливой бродячей собаки! – с жаром заявил Каин, делая глоток. – Представляете, он хотел сделать меня царем.

– Кем?! – одновременно повторили все трое.

– Царем, – тихо, словно стесняясь, пояснил крылатый человек.

– Ну, это же бред, – протянул Марк, усаживаясь напротив Каина. – Ты – духовная особа, скорее уж тогда епископом.

Урия стащил скатерть с соседнего столика и накинул ее Каину на плечи так, чтобы получилось что-то вроде плаща, покрывавшего крылья, а Ганя снял свою фуражку, вывернул ее наизнанку и надел на голову крылатого человека.

– Ну что ж, здравствуйте, господин епископ! – провозгласил Марк. – Итак, выпьем за нашу общую победу над Драконом!

Каин сделал глоток и закашлялся. Почему-то аровцы засмеялись. Он беспокойно осмотрелся. Даже Мелкий улыбался так же ехидно и зло, как и его старшие товарищи. Наконец, Каин увидел, что к его ноге привязана веревка, а конец этой веревки держит Ганя. Каин попытался встать на спинку стула, чтобы отыскать взглядом Яшу, позвать его, но тут же рухнул вниз вместе со стулом.

Стакан упал. Сладковатая жидкость, разлитая на полу, тускло блестела. По-прежнему играли в неведомую людям игру пальцы пианиста. Откуда-то перед Каином появились лицо и руки Анны Штернбург, освященные тусклым свечным пламенем. Ее лицо, пылающее изнутри, казалось чем-то нереальным, неземным, не способным помочь. Он посмотрел на нее и виновато отвел глаза.

– Анна, они принимают меня за кого-то другого.

– Он ваш товарищ, дамочка, вы что-то здесь забыли? Эй, его Святейшество епископ, господин Каин, – издевался Марк, пытаясь изобразить Анну Штернбург.

Ганя изо всех сил потянул за веревку, Каин повис над паркетом и ухватился за край стола, пытаясь встать. Анна очутилась позади компании аровцев, там, где в одиночестве сидел Яша.

У Яши было четыре бутылки пива и Ганин блок сигарет. Он представлял и не представлял, что с этим делать.

– Это твои друзья! – бросила ему Анна. – Уведи их подальше отсюда!

Но он не слышал. Он насквозь пропитался запахом дыма и вина, которое было сильно разбавлено терпким сиропом. Яша все больше уходил в себя.

Глава 26
Аровцы и ведьма

Анна прошлась под музыку по опустевшему залу, старик пианист продолжал играть, и пустое пространство зала звенело от клавиш. Анна шла, пританцовывая, не снимая щита своей роли, ведь музыка еще гремела в темном душном воздухе. «Что теперь делать?» – заглушая музыку, звенел в душе вопрос. «Что теперь делать?». Вопрос звучал громче и громче, становясь оглушительным криком.

Что теперь…

Продержать их здесь до утра, завлечь, пусть они забудут о пленнике. Она исчезла за кулисами из старых занавес.

Музыка все играла.

В темноте слышались голоса:

– Что ж, выпейте с нами, ваше Преосвященство. Не закрывайте лицо!

Урия крепко держал Каина за руки, Марк помогал.

– Епископ, я?! – доносился дрожащий голос Каина.

Время от времени Ганя тянул за веревку, и Каин или падал на пол, или застывал в воздухе, но сделать уже ничего не мог.

– Его Святейшество, – провозгласил Марк, – добродетель во плоти! Он не продает ни прощение грехов, ни политические листовки. На подачки Дракона не соглашается. Виват!

– Виват! – заорал Урия вслед за ним.

– Так, разбойники, что вы здесь устроили! – прогремел низкий, до сих пор не звучавший здесь голос.

– Командир! – крикнул двенадцатилетний мальчик и встал по стойке смирно.

Ганя изо всех сил потянул за веревку. Крылатый человек упал навзничь, и аровцы тут же встали так, чтобы загородить его.

Командир ухмылялся, держа зажигалку перед своим лицом, смуглым и сморщенным, с глубоко посаженными глазами и сплющенным носом. Командир носил какую-то старую серую рубашку, а поверх нее – черное ворсистое пальто, напоминавшее звериную шкуру.

– Та-а-а-к. Кутите с местными аборигенами. Развлекаетесь и пьете. О деле, небось, забыли? Да. А вот мне надоело в глуши. Ганя, а где этот местный? Вы его куда-то дели?

– Никак нет, он здесь и в полном здравии…

Командир усмехнулся.

– Думаешь, мне есть до него дело? Нет. Я хотел выпить кружку холодненького. Сейчас.

– Есть! Мелкий! – крикнул Ганя, но командир его оборвал.

– На мальца не кричи. Скажи лучше, куда фуражку дел? Сегодня фуражка, а завтра офицерский револьвер, да?

– Никак нет, – отчеканил Ганя, – фуражка здесь!

Командир опять засмеялся шипящим тихим смехом.

– Неужели она тоже в добром здравии?

За спиной Гани некто попытался опереться на стул, и под ножками стула загудел паркет. Марк тут же пнул лежащего пленника ногой, но перестарался. Пленник застонал.

– А это еще что? – пробормотал командир, отталкивая Ганю и Марка. Он двумя пальцами поднял край ткани, которой Каин был накрыт. Командир покосился на Ганю.

– Сегодня поймали?

– Так точно.

– А что связали так плохо?

– А он и так не сбежит.

Командир бросил ткань.

– Так вы что же, напоили?! – он снова быстро кинул взгляд вниз. – Такого еще не было.

Улыбка сделала лицо этого человека почти безобразным.

– Я, пожалуй, выпью. Холодненького. И вам советую, нам через парк Марата идти долго, когда вы еще забредете в рюмочную.

Капля огня из зажигалки командира упала на свечу соседнего столика. Стало светлее. Совсем немного светлее.

Анна Штернбург вышла из-за кулис, по ее платью вместо серебристых легких блесток кружили искры огня.

– Наше заведение закрывается. Мы встретимся с вами в другой вечер. Расходитесь.

– Не ты ли та кошечка, что здесь так дивно мурлыкает под пианино, – последние слова командира потонули в шипящем грубом смехе.

– Положим, – сказала Анна, подходя к краю сцены.

– Ах ты! А ведь у меня сегодня день рождения, можешь спеть для меня? Я за всю свою жизнь не видел подобной красоты.

– Нет, – звонко произнесла Анна.

– Милашка, что тебе стоит? Не сегодня-завтра мы займем столицу, и ты будешь петь там, а про это место и думать забудешь.

Анна исчезла за занавесом.

– Ух, бедовая девка, – шепнул Урия Марку. – Шефу еще никто не отказывал, чтобы не лежать с пулевой дыркой в спине.

Занавес раздвинулся. Анна была как те статуэтки из слоновой кости, что вырезают аборигены, живущие на краю мира. Высокая, тонкая, она сама напоминала музыкальный инструмент. За пианино сидела Лейли, смуглая, веселая, в темноте то и дело показывалась ее белозубая широкая улыбка. Она играла знакомый мотив, но казалось, что клавиши под ее пальцами вот-вот загорятся, и музыка станет хаосом.

 
– И он забросил всех девчонок и друзей
И может думать вечерами лишь о ней, —
 

пела девушка, двигаясь по краю сцены, как всегда это делала. Узнал бы ее сейчас кто-нибудь из соседей, из знакомых или не очень людей? Нет, глядя на нее теперь, никто бы и подумать не мог, что эта та самая девочка, ловившая в радиоэфире мамины песни. Сейчас она тоже плела кружево, на какое? Нечто колдовское, стародавнее окутывало все здесь. Может, это все уже было в какой-нибудь сказке, в какой-нибудь притче?

Когда песня кончилась, Анна прыгнула со сцены в зал и начала петь новую. Аровцы смотрели на нее, как завороженные. Яша не сводил с нее глаз.

– Хороша! – протянул командир, сделав глоток из пивной кружки. – Это по ней ваш абориген с ума сходит?

– Так точно! – бросил Марк.

– Красавица. А как звать?

Девушка тенью проскользнула рядом со столиком командира и углубилась дальше в зал.

– Анна Штернбург.

– Уж не самой ли Маришки Штернбург дочка?

– Она самая.

– И в таком захолустье…

Одна песня кончилась, началась новая. Анна не знала, что будет, если она остановиться. Голос командира громыхнул, заглушив слова песни:

– Что же ты повторяешь маменькины слова? Мир большой, я подарю его тебе, когда мы его завоюем, разберем на кирпичики и отстроим заново. Так что, идем со мной?

Анна не отвечала. Она блуждала по залу среди пустых столиков и гасила последние свечи, что остались.

– Я куплю тебе новое платье и туфли, – сказал командир и прибавил. – Весь к вашим услугам.

При этих словах аровцы расхохотались. Внезапно музыка смолкла.

По приказу Ганя отодвинул стул напротив командира.

– Этого мало, – мягко бархатистым голосом сказала девушка в платье, сотканном из электрических искр, черные кудри на свету блестели, как золото. Анна уселась на стул.

– А чего ты хочешь? Впрочем, ты и сама, наверное, не знаешь этого.

– И что с того, – произнесла девушка. Казалось, ее глаза не имеют зрачков, настолько они были черны, только свет огня отражался в них расплавленным золотом.

– Ах, прихоти, – проворчал командир. – Кто бы их исполнил! Любой из этих парней по моему приказу выполнит любую твою просьбу, или я его из-под земли достану!

– Я могу попросить все, что угодно?! – нараспев сказала Анна. – Вот что: сегодня ребята поймали для тебя одну диковинную пташку. Я хочу посмотреть на это создание. Оно на самом деле летает? Надоело верить газетам. Меня съедает любопытство.

– Любопытство… – словно наслаждаясь, повторил командир. – А ну-ка, поднимите его, пусть госпожа Штернбург посмотрит на это чудовище.

– Шеф как безумный, – пробормотал Урия, помогая Каину подняться. Он даже тряхнул пленника за плечи, чтобы тот поднял голову.

Анна тут же отвернулась.

– Отдай его мне, – произнесла она каким-то чужим новым голосом. – Отдай его мне для забавы. Мне надоело потешать жующих кретинов, я хочу смотреть и удивляться, смотреть и радоваться, пока мне не надоест.

– Зачем я такой тебе? – тихо сказал пленник. – Я не нужен никому.

Анна встала и повернулась к нему спиной.

– Хорошо! – крикнул командир, оказываясь рядом с ней. – Делай все, что хочешь, если ты пойдешь со мной, сама смерть не страшна!

Все исчезло в темноте, все источники света погасли. В баре поднялся крик.

– Замолчи! – нервной звонкой нотой разнесся Аннин голос, прервав крик.

Мелкий, нащупав зажигалку командира на столе, щелкнул ею, и глазам четырех мальчиков-солдат предстала странная картина.

Голова их командира безвольно лежала на плече, да и все его тело напоминало тело марионетки с порванными нитями. Анна держала край его воротника, в правой руке она сжимала нож. Девушка была неподвижна и так невозмутимо прекрасна, что просто захватывало дух, а позади, сверкая всеми оттенками огня, стояла смуглая молчаливая колдунья, беспощадная, как судьба. Это была Лейли, она щелкнула пальцами, и зажигалка потухла, успев, правда, выпустить пару искр, которые дали света ровно настолько, чтобы Мелкий мог увидеть свои руки.

– Я говорю, все молчат! – заявил во тьме низкий грудной голос. – Ты думал, дети, которых ты научил воевать, будут служить тебе, как сторожевая свора? А кому ты хотел их скормить, отвечай?! Ты любил свою власть над обманутыми душами, скольких бы ты еще увел за собой! Это девочка – последняя, которую ты звал. Ты думал, что вступиться некому, ты думал, что останешься безнаказанным, так знай: больше ты никого не уведешь за собой вслед!

В зале раздался невероятно громкий крик. По паркету пронесся грохот каблуков, где-то загремели деревянные доски. Потом все прекратилось.

Марк облокотился на опрокинутый столик.

– Наваждение! – в сердцах бросил он.

– И не говори! – отозвался Урия, раздвигая стулья. – А где командир?

– Командир! Командир, все хорошо?! – спрашивали аровцы у опустевшего зала и темноты. Наконец, Ганя кое-как нашел зажигалку. Командир стоял прямо напротив них, он был не просто бледен, он был прозрачен, как воск. На его лице больше не было рта.

Кто-то из ребят вскрикнул.

По лбу командира катились градины пота, но он не мог издать ни звука. На лице Гани отчетливо проступило наслаждение.

– Я же второй по званию! А он, он – уже даже не человек!

Рука командира потянулась было к поясу, где висел его револьвер, но кожаный ремень был разрезан, револьвер пропал.

Руки командира мгновенно оказались в тяжелых тисках Урии.

– Помнишь, как называл меня олухом? – пропел Ганя, собираясь ударить командира в живот кулаком, но потом, передумав, заключил. – Впрочем, теперь не назовешь. Давайте свяжем его, нашим скажем, что разоблачили мерзавца, и. что он сам виноват.

– Яша! – заорал Ганя, оборачиваясь к барной стойке. – Хватит посиделок, пошли с нами, нужно найти еще эту девчонку Штернбург, перерыть весь город, но найти!

– А на что она сдалась тебе, – протянул Яша, отворачиваясь от барной стойки. – Твой пленник, которого я, между прочим, нашел, удрал.

– Наплевать! Еще найдется. Не пререкаться, рядовой!

Яша рассмеялся.

– Ганя, ты что, больной?

Ганя поднял конец перерезанной веревки.