Текст книги "Охота на мышку"

19. Дай мне шанс

Чувствую укол в сердце от его слов. С трудом втягиваю воздух в лёгкие. И глухо выдыхаю:

– Ты всё врёшь. Я не верю тебе.

– А если не вру, Мышь?

Отрываю лицо от пропитавшейся моими слезами мужской толстовки и поднимаю взгляд на глаза Сычева.

– Когда влюбляются, ведут себя совсем иначе.

– Да? И как же?

– Пытаются понравиться. Произвести приятное впечатление. А ты просто издеваешься надо мной.

– А зачем мне пытаться производить какое-то там впечатление, если я и так уже тебе нравлюсь? – лениво интересуется эта сволочь, забираясь в мои волосы рукой. Лаская кожу головы пальцами. Посылая по телу ворох горячих мурашек.

И я почему-то совсем не препятствую ему. Но ядовито усмехаюсь:

– Надо же, какое самомнение. И как такая бредовая мысль пришла тебе в голову?

– Когда мы первый раз целовались, тогда и пришла, – невозмутимо отвечает Сычев. – Я же вижу, что тебе тоже это всё в кайф. Как и мне.

Чувствую, как к щекам приливает жар.

– Это ещё ни о чём не говорит. Возможно, ты просто хорошо умеешь целоваться, вот и всё.

– Это очень о многом говорит, Мышь. И поверь, я не только целоваться хорошо умею.

– Прекрати, ты опять начинаешь… – обессилено закрываю я глаза.

– Я просто не знал, что ты ещё девочка. Кто бы мог подумать. Фраер этот твой на мерине, оказывается, не только зануда, а ещё и лох конченый. Но зато теперь мне всё ясно. Хочешь, чтобы первый раз был особенным, да?

– Мой первый раз будет не с тобой! – выпаливаю я, сотрясая полумрак пространства вокруг нас очередным громким эхо.

– Со мной, Мышь, со мной, – с напором произносит Сычев, сжимая пальцы в моих волосах в кулак.

– Нет! Ни за что!

Дёргаю головой и бью его кулаком в грудь, позабыв о ранах. Сычев морщится и шипит.

– Ау…

– Прости, – тут же теряюсь я.

Он берёт мой кулак, силой заставляет разжать пальцы, наклоняется и прижимается губами к моей раскрытой ладони. Согревает дыханием, целует.

У меня зашкаливает пульс.

– Что ты делаешь? – обескуражено шепчу я.

– Давай помиримся, пожалуйста.

– Помиримся?!

– Да. Дай мне ещё один шанс. Я больше не накосячу, обещаю.

– Да какой ещё шанс, я же тебе говорила, у меня есть жених, я летом замуж выхожу, у нас с тобой ничего не получится и никогда не получилось бы!

– Почему?

– Да потому что ты же псих ненормальный, совершенно неуправляемый! Неизвестно, чего от тебя можно ждать! Я боюсь тебя! Как в аду каком-то живу с тех пор, как с тобой познакомилась!

Сергей выпускает мою ладонь из своих рук. Сжимает кулаки и втыкает их в стену по обе стороны от моей головы.

– Интересно, а сколько реально нам с тобой здесь проторчать, прежде чем нас начнут искать? – небрежно интересуется он.

Мои глаза округляются.

– Что?*

– И кстати, телефон здесь не ловит…

Втягиваю голову в плечи и непонимающе смотрю на него снизу вверх, растерянно хлопая глазами.

– А знаешь, что самое интересное в этом подвале, Мышь?

– Что?

– Когда звенит звонок, его по всей школе одинаково громко слышно. На всех этажах, даже в туалетах. А здесь – вообще ничего. Ни писка, ни даже малейшего отзвука. Как будто его и не было, прикинь.

Нервно сглатываю и втягиваю голову в плечи.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Я могу сейчас сделать с тобой всё, что угодно, Мышка. Вообще всё, понимаешь? Никто тебя не услышит. Никто не придёт на помощь. Но я тебя и пальцем не трону. А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что я не насильник. И не какая-то мразь. Я нормальный. И я не собираюсь тебя обижать. Ни здесь, сейчас, ни потом, где угодно. Поняла?

– Да…

– Тогда дай мне шанс.

– А если я скажу нет?

– Тогда я буду просить до тех пор, пока ты не согласишься.

– Всю жизнь?

– Ты сдашься гораздо раньше, поверь.

Делаю глубокий вдох и, упираясь ладонями в его грудь, отодвигаю от себя на максимально возможное расстояние. На удивление, Сычев позволяет мне это сделать.

– Я хочу уйти отсюда, – твёрдо произношу я, глядя ему в глаза.

– Хорошо. Идём.

Берёт за руку, но я тут же вырываю свою кисть.

– Я сама.

И шагаю прочь по коридору. Сычев нагоняет меня и снова настойчиво берёт за руку. Бросаю на него гневный взгляд.

– Не хочу, чтобы ты споткнулась и упала, – примирительно поясняет он.

Язвительно интересуюсь, указывая взглядом на его синяки:

– Как ты?

– Как я, у тебя вряд ли получится, – с горькой усмешкой отвечает он.

Мне тут же становится стыдно. В полумраке синяки на лице Сергея не так бросаются в глаза, от злости я и позабыла, насколько они живописны и как сильно, должно быть, болят. Не надо было так подкалывать его.

– Извини.

– За что?

– Ни за что. Забей.

Минуя коридор, мы пересекаем внушительное пространство подвала, погасив за собой свет и включив фонарик на телефоне.

Сычев ведёт меня к выходу и у самых дверей останавливается.

– Мышь.

– Что ещё?

– Я хочу стать твоим первым.

Закатываю глаза, стараясь не реагировать на то, как заходится в груди сердце от его слов.

– За что мне это…

– Слушай, ты правда очень сильно нравишься мне. Я бы отвалил от тебя, если бы это было несерьёзно.

– Прекрати.

– Ты ведь тоже тащишься, когда я тебя целую? Признай, я тоже нравлюсь тебе?

– Серёжа, пожалуйста, перестань…

– Мне реально башню сносит от тебя. Мы-ы-ышь…

Он мягко вжимает меня спиной в стену, утыкается носом в мои волосы.

Я рвано дышу, чувствуя, как всё тело накрывает предательской дрожью. Зачем он опять это делает, зачем?* Ведёт рукой по плечу, по шее, касается лица. Я вся покрываюсь мурашками вслед за его прикосновениями.

Впиваюсь пальцами в ворот его толстовки. Зачем-то тяну вниз.

– Ты ведь обещал не называть меня больше так… Ты совсем не держишь своих обещаний…

Он гладит костяшками пальцев мою щеку, приникает губами к виску и невесомо целует его.

– Ну и что…

– Я не могу тебе доверять.

– Одно обещание я всё-таки сдержу.

– Какое?

– Ты кончишь со мной. Будешь кончать много раз…

Боже… Лучше бы я не спрашивала.

20. Что ты, мать твою, натворил?

Мышка… Такая классная Мышка. Маленькая, хрупкая, нежная. Пахнет охренительно просто. Сладенько так. То ли цветами какими-то, то ли фруктами. Вот она, в моих руках, совсем близко. И в то же время далеко. Неприступна, как бетонная стена. Будто пропасть между нами в тысячу километров. Меня изнутри сжигает огнём от невозможности преодолеть это дебильное расстояние. Чувствую, как Мышь ускользает от меня. Стоит выпустить из рук, выйти вот за эту дверь, и потеряю окончательно.

Зачем я притащил её в этот грёбаный подвал? Надо было в кино пригласить. Или куда-нибудь в другое нормальное место. Еще полчаса назад у меня был такой шанс, а теперь… хрен его знает.

Я кретин, всё делаю не так. И не понимаю, как перестать нести чушь, как грабли свои держать при себе. Что сказать ей, как донести всю глубину того, что испытываю в эту минуту. Я, бл*ть, на всё готов ради неё. Хоть сесть у ног послушным псом, заглядывать в глаза и вилять хвостиком. Но вряд ли это поможет.

Обнимаю двумя ладонями тонкую Мышкину шею, зарываюсь носом во вкусно пахнущую макушку. Таня напряжена вся, как сжатая пружинка, которая вот-вот выстрелит, стоит мне убрать руки. Это дико бесит. Так хочется, чтобы она снова расслабилась, снова доверилась мне, обняла, прильнула. Только на сегодня я благополучно растратил все драгоценные крупицы её доверия.

– Я хочу уйти отсюда. Немедленно, – сдавленно произносит Мышка мне в грудь.

А меня от этого корёжит. Потому что я не хочу. Я дико не хочу расставаться с ней. Так и стоял бы здесь весь день, обнявшись. Да я бы жил тут с ней! И питался бы тараканами.

Но понимаю: если сейчас открою свой рот, сморожу снова какую-то дичь, Мышь возненавидит меня окончательно.

Поэтому, скрипя зубами, выпускаю её из объятий и отхожу на почтительное расстояние.

– Так что насчёт шанса? – хрипло интересуюсь я, слабо рассчитывая на успех.

– Я не могу, понимаешь, не могу! – эмоционально отвечает она. – Между нами никогда ничего не будет. И если я правда нравлюсь тебе… Если тебе хоть чуть-чуть небезразличны мои чувства, то, пожалуйста, оставь меня в покое!

В голосе её надрыв. Практически мольба. И мне почему-то становится так стрёмно. Чувствую себя куском вонючего дерьма какого-то.

– Окей.

Толкаю дверь подвала и отодвигаюсь в сторону, выпуская Мышку на волю. Она рывком вылетает наружу, будто я могу передумать и в последний момент потащить её обратно.

Не оглядываясь, быстрым шагом спешит прочь по коридору, громко стуча каблучками.

Я выхожу вслед за ней, не спеша закрываю за нами дверь, прячу ключ в карман и отправляюсь в противоположную сторону, к пожарному выходу из здания. Там всегда изнутри закрыто на задвижку, можно выйти на обветшалое крыльцо и покурить тихонько в укромном месте. Что я и делаю.

Мороз пробирает до костей сквозь тонкую ткань толстовки, но мне пох*й. В заднем кармане джинсов – пачка сигарет и зажигалка. Моментально заледеневшими пальцами достаю одну, подкуриваю. Затягиваюсь.

Пытаюсь взбодрить себя, но не получается. На душе паршиво.

И чего мне так пригорела эта девка? Мало ли других девственниц вокруг? Только в нашем классе с десяток наберётся, почему именно Таня?

Между нами никогда ничего не будет.

Сучка надменная. Я тебя хочу, но ты не мой уровень – так, что ли, получается? Конечно, куда мне до её пид*ра лощеного. За такой мерин можно и занудство потерпеть, и любые другие заё*ы. Половое бессилие или не ту ориентацию, например. Ещё и замуж она за него собралась, бл*ть…

Хочется разъ*башить себе кулак об стену. Но я и без этого только-только восстанавливаться начал. Мажор, наконец, перетёр с Бесом, договорился. Скоро делом предстоит заняться, нужно быть в форме. Глядишь, и у меня своя тачка появится. Не мерин, конечно, но тоже неплохо.

От холода всего колотит, но я жадно докуриваю последние тяжки, дрожащими пальцами выбрасываю опалённый фильтр в снег и возвращаюсь в школу.

Как раз звенит звонок, и я отправляюсь на уроки. Все училки сейчас начнут охать от вида моих синяков и задавать дурацкие вопросы, но делать нечего. Родители Игоря вернулись из деревни, так бы я ещё у него почилил. Пришёл конец моей красивой жизни. А возвращаться домой, где постоянно трётся эта сука, желания нет. Хоть бы нашла себе уже работу…

По школе двигаюсь в капюшоне, Марго замазывает мне синяки своим тонаком, и становится вполне терпимо. Повезло Ефиму с ней. Она красивая и не строит из себя ничего, не то что некоторые. Добрая. Наверное, единственная нормальная тёлка из всех, кого я знаю. Хоть и верится в существование подобных с трудом. Но должны же быть какие-то исключения из правил?

Марго единственная, кто нравился мне из девчонок по-настоящему когда-то давно, задолго до появления Мышки. Я бы, может, даже замутил с ней, но Стёпа как брат мне, мы выросли вместе. На одной улице. Дрались вместе, плечом к плечу, отбиваясь от всяких м*даков. Как и с Мажором, и с Дюшей, и даже с Каримом, грёбаным занудой. Они как семья мне, гораздо ближе, чем даже батя родной. Не говоря уже о матери-потаскухе…

Поэтому, какой бы клёвой ни была Марго, смотреть в её сторону мне нельзя. Благо, теперь это вообще не проблема, потому что с появлением Мыши все остальные тёлки будто разом сменили пол. Не возбуждают. Не интересуют даже. Какая-то нездоровая х*йня.

А Мышь ревнует меня. Заходит в класс, как раз когда Марго сидит на парте напротив меня, поставив ноги на стулья по обе стороны от моих колен, и мажет мне рожу своим волшебным кремом. Вижу, как Таня вспыхивает и отворачивается, будто застала нас трахающимися. Это открытие приятно согревает, губы сами собой расползаются в ухмылке, глаза следят за желанным силуэтом сквозь лениво тусующую по кабинету толпу моих одноклассников.

Марго заканчивает рихтовать мою морду и отчаливает за свою парту, рядом со мной тут же падает Дюша.

– Ну чё, как успехи с Мышкой? Разжалобила её твоя разбитая физиономия?

– Ага, её даже кишки наружу не разжалобят по ходу, – усмехаюсь я.

– Слушай, ну Марго просто гримёр от бога, – прищуривается друг, разглядывая меня. – Надо будет обращаться к ней, в случае чего.

Начинается урок. Я залипаю на то, как моя драгоценная Татьяна Петровна грациозно перемещается по классу. Слушаю её божественный голосок и вспоминаю, как совсем недавно мы целовались в подвале. Как я трогал её ох*енную грудь, и Мышка от этого стонала. Совсем недвусмысленно стонала. Она кайфовала не меньше меня, сдохнуть мне на этом самом месте. Кровь приливает к паху, и я торможу свои воспоминания, на автомате перемешивающиеся с фантазиями. Вовремя. Потому что в класс внезапно залетает наша Людмилка. Какая-то перепуганная, взъерошенная вся. Бросает странный взгляд на мою Мышь, потом шарит глазами по кабинету, находит меня и зло цедит сквозь зубы:

– Сычев! Что ты, мать твою, натворил?! Встал и быстро пошёл за мной!

21. В порошок сотру

Обычно я всегда знаю свои косяки. Но тут вообще не понимаю, даже примерно, что нахрен происходит. Ничего я не творил вроде бы. Пока что. Ну уж точно ничего такого, чтобы в класс с такими шарами врываться и рычать на меня.

Недоумевая, встаю из-за парты и шагаю за Людмилкой на выход. Пацаны провожают меня тревожными взглядами. Мышка тоже смотрит напряженно. Улыбаюсь и подмигиваю ей незаметно для остальных. Она тут же вспыхивает и отворачивается к окну.

Красивая, сука. И недоступная. Хоть волком вой.

Покинув кабинет, нагоняю Людмилу Ивановну. Та вся на взводе, как граната с выдернутой чекой. Того и гляди вот-вот рванёт. Но я всё же осторожно спрашиваю:

– Что случилось-то? Я ничего вроде такого не делал.

– Я понятия не имею, Сычев, но тебя вызывают к директору! Он очень зол! Там какой-то важный человек из министерства образования сейчас у него, говорят, жалоба поступила на нашу школу и в частности на тебя! Я тебя убью, Сычев, ты меня понял? Сколько раз просила, веди ты себя нормально, закончи уже школу, тут осталось-то всего ничего! Ну что ты за человек такой! Надо было тебя после девятого класса выгнать… Зачем только я за тебя поручилась…

Округляю глаза, снова усиленно припоминая все свои косяки. Но хоть убей, в голову не приходит ничего подходящего.

– Да я ничего такого не делал, Людмила Ивановна, клянусь! Ну, в последнее время точно…

– Ладно, иди давай!

Заходим в кабинет директора. Я далеко не первый раз здесь, и обычно всегда было плевать на все возможные угрозы и нравоучения, но сегодня почему-то скребет изнутри каким-то нехорошим предчувствием.

Помимо седого Палыча, нашего директора, за длинным столом сидят ещё Швабра – завуч, Кувалда – участковый инспектор, и какой-то незнакомый солидный мужик в костюме. Все, не сговариваясь, принимаются сверлить меня недобрыми взглядами. Особенно этот незнакомый мужик. Возникает ощущение, будто я ему лично чем-то занозил.

– Присаживайтесь, Людмила Ивановна, – любезно предлагает класснухе Палыч.

Она скромно садится на краешек свободного стула у стены. Поправляет очки. Я шагаю следом, собираясь сесть рядом с ней, но меня тут же обламывают:

– А ты, Сычев, постоишь!

Пожимаю плечами, сую руки в карманы и приваливаюсь плечом к стене.

– А ну-ка ровно встань! – рявкает Палыч. – И руки из карманов вытащи!

Закатываю глаза и вытаскиваю руки. Дико бесят эти их приёмчики показать свою жалкую власть. Не боится ведь, что окончу школу и сломаю ему пару ребёр, чтобы желания поубавилось на учеников орать.

– Что надо от меня? Я ничего не делал.

– Ты мне поговори ещё! Извините, пожалуйста, Петр Эдуардович, к сожалению, есть в нашей школе дети, не отличающиеся воспитанием, несмотря на все наши старания. Но сами понимаете – такой район…

С этим Петром Эдуардовичем Палыч говорит совсем другим тоном. Слащавым, заискивающим. Вроде взрослый мужик, директор школы, на детей орёт, а перед вышестоящим по должности пресмыкается, как мразь какая-то. Смотреть противно.

– Мне долго ещё тут торчать? Зачем вызвали меня, скажете?

Все присутствующие снова начинают дружно испепелять меня взглядами. Людмилка хватается за сердце.

– Серёжа, пожалуйста, не позорь меня, – жалобно просит она.

Мужик из министерства образования поднимается из-за стола и с грозным видом медленно подходит ко мне. Ощущение такое, будто сейчас всечёт. Я понимаю головой, что такое вряд ли возможно. Но буквально нутром чувствую его враждебность. Личную неприязнь. Не понимая при этом ни хрена. Чем я ему так насолил?

– Поступила жалоба на тебя, – с презрением цедит он, пристально разглядывая мою замазанную рожу. Брезгливо морщится и продолжает: – На сексуальные домогательства и шантаж. И поскольку ты уже совершеннолетний, отвечать придётся по всей строгости. Из школы тебя исключат. Будут судить. Хочешь пойти по стопам своего отца? Так скоро?

Теперь уже мне невыносимо хочется всечь этому козлу. Непроизвольно сжимаю кулак, оскаливаюсь. Всё ещё переваривая его слова. Сексуальные домогательства и шантаж? Бл*ть, это Таня, что ли, нажаловалась на меня? Больше вроде бы некому. Хотя кто этих тёлок знает…

– Понятия не имею, о чем вы говорите, – выплевываю я, агрессивно глядя в глаза мужику.

– Да ты что… – злобно произносит тот, прищуриваясь.

Я снова сую руки в карманы и небрежно пожимаю плечами.

– Да. Никого я не домогался и не шантажировал. Доказательства у вас есть? Нет? В таком случае – до свидания.

Челюсть у этого Петра Эдуардовича сжимается, на скулах ходят желваки.

– Аркадий Павлович, не могли бы вы оставить нас с этим молодым человеком наедине ненадолго? – сухо интересуется он у директора, при этом продолжая злобно смотреть мне в глаза.

– Да, конечно, – блеет тот, подрываясь из-за стола. – Пойдёмте, дамы.

– Мне кажется, это не очень правильно… – неуверенно произносит Людмилка, пытаясь за меня заступиться. Но Палыч тут же оказывается рядом с ней и подхватывает её под локоть.

– Пойдёмте, Людмила Ивановна. Сычев уже совершеннолетний и должен сам за себя отвечать.

– Это их практикантка новая, точно тебе говорю, – доносится до меня приглушенный голос Кувалды, выходящей из кабинета под руку с завучем. – Я ещё удивлялась, зачем ей понадобилось покрывать этих…

Значит, всё-таки Таня? Да нет. Не может быть. Я хоть и бешу её, но ей же нравятся мои подкаты? Где-то в глубине души. Да и она бы сказала, что пожалуется, не стала бы вот так, исподтишка. Как крыса.

– Телефон свой давай сюда, – рычит мужик, как только за вышедшими закрывается дверь.

– Больше ниче не надо? – быкую я.

– Послушай меня, быдло малолетнее. Таня – моя дочь. Я за неё тебе пасть порву и в асфальт закатаю, ясно? Если ты, падла, к ней ещё раз подойдёшь… Если хоть один волос упадёт с её головы…

Мои губы дёргаются в попытке растянуться в ухмылку, но в итоге остаются на месте.

– О какой именно Тане речь? – уточняю я, как идиот, до последнего надеясь, что это не Мышка.

– О твоей учительнице Татьяне Петровне, – цедит он. – Это ведь у неё ты фотографии украл? И шантажировал ими?

Внутри у меня всё падает. Это всё-таки Мышь.

Ха, Мышь оказалась крысой.

Что ж, зато теперь стало понятнее. В кого она такая. Папаша её тоже смотрит на меня, как на кусок дерьма.

Бл*ть, как же противно. Да, я, может, где-то перегнул, напугал её, но не до такой же степени? Мне казалось, мы подружились и нормально общались последнее время, даже несмотря на мой сегодняшний залёт.

Хотя чего я ждал? Она же тёлка. Без понятий. А я кусок дерьма, на признания которого можно насрать.

– Нет у меня никаких фотографий, – кривлю губы в ухмылке я. – Остыньте, Петр Эдуардович.

– Покажи телефон, – требует он.

– С чего?

– Если их действительно нет, почему не показать?

Пожимаю плечами и протягиваю ему свою трубу. Пусть успокоится и отвалит от меня. Делаю это исключительно ради Людмилки. Будет же температурить, что поручилась за меня. У неё и так проблем из-за нас хватает.

Фотки Мыши, конечно, на месте. Но я же не идиот, чтобы хранить их в общей галерее. Они в скрытой папке под паролем. Если не знаешь наверняка, х*й найдёшь. Мою трубу кто угодно из пацанов может поюзать, пока я бухой в отключке сплю.

Мышкин пахан листает ленту, периодически останавливаясь и брезгливо морщась. Фоток у меня немного, в основном с наших пьянок с друзьями, с их полуадекватными рожами на весь экран. Есть еще тачки, скачанные из интернета, ну и тёлки. Точнее, их полуобнаженные фигуры. Не порнуха, а эстетика, красивые картинки, радующие глаз. Но Петр Эдуардович, видимо, не опускается даже до таких. Да мне и пох*й, если честно, что он там подумает. Плевать я хотел и на него, и на его крысу дочь.

Сука…

– Неужели и правда нет? – высокомерно интересуется он, возвращая мне мою трубу.

– Сказал же, нет.

– Ну хорошо, живи пока. Только запомни, щенок… Если ты близко к ней подойдешь, если скажешь ещё хоть слово… Хоть один косой взгляд в её сторону бросишь – я тебя в порошок сотру. Ты понял?

– Ага, – выдавливаю я из себя, всеми силами сдерживаясь, чтобы не нахамить в ответ.

Пусть думает, что я испугался. Так будет проще его драгоценную доченьку проучить.

Теперь, Мышь, ты действительно попала.