Текст книги "Лабиринт судьбы"

Глава 25

…В церковном полумраке потрескивали свечи, стоящие возле икон. Пахло горячим воском и ладаном.

Всенощную служили всю ночь по древнему Саровскому Уставу, введенному еще иеромонахом Назарием. Впереди был долгий трудовой день с перерывом на службы. Сегодня монахи молились особенно горячо, прося у Бога послать им сил и сохранить обитель от напастей. В монастыре ожидали прихода холодной зимы, и его обитатели готовились стойко пережить это трудное время. Северная зима обычно долгая и подчас очень суровая, с трескучими морозами и резкими, холодными ветрами.

Собранное осенью надо было суметь сохранить, ведь от этого зависело, будет ли достаточно еды до нового урожая. В каменных погребах они перебирали картошку, которую нужно было освободить от лишней земли и хорошо просушить, чтобы не сгнила. В кладовых висели длинные связки грибов, в берестяных лукошках хранились ягоды. Плетеные корзины были полны орехов. В глубоких, холодных подвалах стояла в высоких кадках солонина и вяленая по старо-финскому способу рыба.

Все, что дала северная земля, бережно собрано и аккуратно сложено в помещениях монастыря. Зимой продукты будут расходоваться экономно.

Черпая силы в молитве, изо дня в день, не покладая рук, трудились монахи, у каждого из них было свое место и свои обязанности…

Тем временем отзвучали последние слова наставлений. Люди стали бесшумно расходиться по своим делам.

Александр Иванович посторонился, пропуская всех к выходу. Сам он не собирался покидать храм. Его послушанием на сегодняшний день было отмыть и начистить все напольные подсвечники храма, а также расположенные по стенам киоты.

Не теряя времени, Александр Иванович взял хозяйственные принадлежности и вышел из храма.

Первым делом было набрать воды из колодца. Брошенное им в колодец ведро на веревке некоторое время летело в темной сырой пустоте, пока не ударилось о воду. Почувствовав, что веревка натянулась, Александр Иванович налег на коленце.

Подняв ведро на поверхность, он не удержался и отпил немного, в который раз подивившись чистоте и необыкновенному вкусу местной воды. Переливая воду, Александр Иванович заметил, что находящаяся с одной стороны ведра дужка, в которую был продет один конец ручки, проржавела и грозила в любой момент обломиться. Надо бы починить, подумал он, возвращаясь назад…

Это был обычный, непраздничный день, наполненный делами и заботами. Так было вчера, так будет сегодня и завтра. В монастыре все жили, подчиняясь общему правилу. Молитвы, службы, посты… Как ни просил Александр Иванович настоятеля монастыря, в постриге ему было отказано. Мягко – так, чтобы слова его лишний раз не терзали измученной души, – настоятель предложил художнику остаться в монастыре в качестве послушника. Александр Иванович согласился, с радостью выполняя все данные ему послушания, сначала самые легкие, потом посложнее.

Со временем он окреп. Речь стала спокойнее, движения не были уже такими нервными. Стал мягче взгляд.

Жизнь свою Александр Иванович делил теперь на «старую» и «новую». О «старой» старался вовсе не говорить, гораздо охотнее обсуждал повседневные дела. Жизнь монастыря стала и его жизнью, причем именно она теперь была для него единственно правильной и настоящей.

К событиям же, приведшим его на остров, он относился без сожаления. Постепенно стерлись из памяти болезненные детали. Иногда даже ему казалось, что случившегося с ним за последнее время на самом деле вовсе и не было. Просто приснилось в каком-то душном, долгом сне…

Словом, Александр Иванович выздоравливал.

Но он никак не мог заставить себя снова рисовать. Интерес к живописи как-то сам собой пропал, словно и не было никогда на свете художника Шубина. И постриг превратился для него в заветную цель.

…Закончив работу в храме, Александр Иванович вышел во двор. С неба моросил мелкий дождь, больше похожий на водяную пыль. До начала вечерней службы еще было немного времени. Поплотнее запахнув куртку, Шубин уже хотел было пройти в жилую часть монастыря, как вдруг вспомнил о поломанном ведре. Нехорошо оставлять на завтра недоделанную работу, подумал он. Вооружившись нехитрым инструментом, Александр Иванович направился к колодцу.

Там, отцепив от веревки ведро, он присел на лежащее рядом бревно и стал внимательно изучать поврежденное место. Не зная толком, с какой стороны приступить к делу, Александр Иванович сидел, растерянно крутя в руках ведро.

– Помочь, дяденька? – раздался у него над ухом тонкий голосок.

Повернув голову, художник увидел мальчика лет десяти, одетого в серую, явно не по росту, ватную телогрейку. На голове у него была кепка, из-под которой выбивались наружу тугие колечки светлых волос. Мальчик вопросительно поглядывал на него.

– Откуда ты здесь? Как тебя зовут? – спросил Александр Иванович.

– Сашка, – ответил мальчик.

– А где ты живешь? Что-то я тебя тут раньше не видел.

– В поселке живу. А я вас, дяденька, давно вижу, – улыбнулся смущенно паренек. – Здесь, дяденька, вот так нужно, – взял Сашка инициативу в свои руки. Движения мальчика были спокойными и уверенными, словно он всю жизнь занимался тем, что чинил ведра. Через полчаса все было готово.

– Откуда ты все это умеешь? – с нескрываемым восхищением спросил Александр Иванович.

– А я много чего умею, – гордо заявил Сашка.

– А где твои родители? – поинтересовался Александр Иванович.

– Сирота я, с теткой живу. Ну ладно, пора вам! Вон колокола уж звонят.

Попрощавшись, Сашка скрылся за воротами. Александр Иванович постоял еще немного и заспешил к службе…

Как он потом выяснил у дьякона, Сашка действительно был круглым сиротой. Родителей своих он не помнил, воспитывала его чужая женщина. Да, собственно, и не воспитывала вовсе, а так… Сама она работала на заводе разнорабочей, пока в результате какой-то аварии не получила серьезных увечий и была направлена на Валаам в интернат для инвалидов.

С Александром Ивановичем Сашка подружился, старался помочь чем мог. Шубин со временем очень привязался к мальчику. В свободное время они ловили рыбу, а потом на берегу жарили ее на костре.

Сашка оказался смышленым мальчишкой. Больше всего Александра Ивановича поражали его зачастую слишком взрослые высказывания о чем-либо. Так бывает только у детей, лишенных веселого, беззаботного детства.

…На кладбище было тихо. Тишина эта, никем и ничем не нарушаемая, делает похожими друг на друга все кладбища мира. Даже живущие там на деревьях птицы кричат не так громко, словно проявляют уважение к вечному сну людей…

Утро было ясное и холодное. Пахло осенью, этот запах исходил от влажной, еще не замерзшей земли и от дыма костров, в которых догорала жухлая листва.

Дойдя до ограды, Майя достала из сумки маленький веник и стала сметать упавшие с березы листья. Наташа занялась цветником. Работали они молча, погруженные в свои мысли. Только слышно было, как шуршит веник и натыкается на камни металлический совок в руках Наташи.

Когда работа была закончена, они, немного уставшие, сели на скамеечку.

– Знаешь, детка, – сказала через какое-то время Майя. – Каждый раз, когда я сюда прихожу, то все время разговариваю с ними, словно отчитываюсь о проделанной работе.

– В каком смысле? – не поняла Наташа.

– Я говорю о тебе, – пояснила Майя. – Когда Танечка была в больнице, она попросила меня, чтобы… Ну ты меня понимаешь – чтобы я позаботилась о тебе, если что…

– Ты мне никогда не говорила…

– Видишь ли, – продолжала Майя, – своих детей у меня нет, поэтому ты отчасти и моя дочь, поэтому я несу за тебя ответственность, понимаешь? Двойную – перед собой и перед Таней. Когда я прихожу сюда, каждый раз рассказываю ей о тебе, какая ты выросла, что ты делаешь и думаешь… Сейчас ты, правда, уже не нуждаешься во мне так, как раньше…

– Майечка!

– Это нормально – дети вырастают… Но я сейчас не об этом. Знаешь, я чувствую себя виноватой перед Танечкой.

– Почему виноватой? Что ты сделала такого, чтобы чувствовать себя виноватой?

– В том-то и дело, что ничего я не сделала, а должна была сделать. Я должна была как-то по-другому повести себя в этой ситуации с Андреем… Ты понимаешь, что я имею в виду. Я должна была, как мать, уберечь тебя от страданий.

– Майя, перестань, пожалуйста, – растрогалась Наташа. – Я уже взрослая, и беречь меня, как раньше, не нужно. Пойми, от жизни не убережешь. Все приходится переживать человеку самому, за меня это никто не сделает…

– Не знаю, Наташенька, правильно ты поступила или нет… Не могу я судить. Только вот опять ты одна. Я-то ведь не вечная, пойми ты это! Ну не будет меня, с кем ты тогда останешься, девочка?

– Майечка, милая моя, ну что ты!..

Наташа обняла ее, и обе, поддавшись захлестнувшей их обеих волне горячей нежности, заплакали.

– Деточка моя! – всхлипывала Майя. – Я всегда очень любила тебя, поэтому так переживаю за тебя сейчас. Скажи мне, только честно, дочка, ты любишь Андрея?

– Не знаю…

– А того, другого?

– Да… Нет… – Наташа не знала, что и сказать. – Не знаю, совсем я запуталась…

– Так надо найти в себе силы, чтобы распутать все это, – решительно произнесла Майя. – Я знаю, это непросто, конечно, но надо. Давай, хочешь я поговорю с Андреем, позвоню ему?

– Андрей не простит, – уверено сказала Наташа. – Да и Саша… Не могу я его забыть… Где он теперь?

– Не думай о нем, – попросила Майя.

– Не могу не думать… Видишь, какая я безвольная… Майечка, давай не будем об этом пока говорить…

Наташа, тяжело вздохнув, поднялась со скамеечки.

Вернувшись с кладбища, Наташа решила в этот день ничего не делать, а просто посидеть дома, отдохнуть. Может быть, получится хоть немного привести в порядок свои мысли.

Удобно устроившись на мягких диванных подушках, она попыталась заснуть, однако сон не шел к ней. Слова Майи о том, что эту ситуацию надо как-то распутать, никак не шли у нее из головы. После своего бегства, а иначе, как бегство, она не могла назвать свой поспешный отъезд с дачи, так вот – после этого бегства ее преследовало ощущение, что она не выполнила какого-то очень важного для нее обязательства. И это касалось не столько Андрея, сколько человека, за которого, как ей сейчас казалось, она несла своего рода ответственность. Этим человеком был Александр Иванович Шубин. С невольной дрожью вспоминала она их последний разговор, когда она сказала ему, что дальнейших отношений у них не будет. Прорыдав потом целую ночь, она уже малодушно решила, что сказала все это напрасно. Но, успокоившись, взяла себя в руки. Она бережно хранила на самом дне своего сердца любовь к этому славному и, как ей думалось тогда, несчастному человеку. Еще какое-то время спустя она начала бояться, что он приедет за ней, и тогда ей будет во много раз труднее повторить те же слова, глядя ему в лицо. Но время шло, а он все не ехал и не ехал… Вот уже и осень настала… И было Наташе теперь как-то по-особенному тоскливо и одиноко бесконечными, долгими вечерами… Вспоминая подробности их отношений, она чувствовала себя виноватой, ведь своим поведением она фактически молчаливо принимала его ухаживания и не делала никаких попыток их пресечь. Да, этого она не делала. А должна была бы, ведь в этом доме она находилась на положении невесты и в недалеком будущем ей предстояло стать членом семьи Андрея. А она поступила как нашкодивший ребенок, который, осознав свою вину, вместо того чтобы как-то исправить ее, предпочитает просто исчезнуть с места преступления.

Неожиданно Наташа приняла решение и, сразу почувствовав себя легко, выбежала из квартиры…

Глава 26

…Поезд прибыл практически без опоздания. Дорога была легкой. Соседка по купе оказалась приятной женщиной, возвращавшейся домой из столицы.

Всю ночь Наташа не могла заснуть – все подбирала слова для предстоящего разговора. Соседка по купе сначала делала попытки разговорить ее, но Наташа прикрылась книгой и на вопросы отвечала неохотно, так что скоро в купе наступила благодатная тишина.

Ленинград встретил ее солнечным утром и своим особым, влажным воздухом. Здравствуй, Северная столица! Улыбнувшись городу, Наташа стала спускаться по лестнице. У Московского вокзала она села в такси. Показав шоферу бумажку, на которой рукой Шубина был записан адрес его мастерской, она расположилась на заднем сиденье.

Через некоторое время машина остановилась у небольшого двухэтажного дома на набережной. Расплатившись, Наташа вышла из машины. Подойдя к двери, она увидела золотую табличку с указанием того, что этот дом является мастерской Александра Ивановича Шубина. Все это: и дом, и дверь, да и сама табличка – выглядело довольно солидно. Постояв немного в нерешительности, она взялась за блестящую ручку двери.

Сидящий на табуретке не то сторож, не то консьерж вопросительно посмотрел на нее:

– Вы к кому, барышня?

Наташа почему-то смутилась и торопливо ответила:

– Здравствуйте, я к Шубину… Я, конечно, рано, я понимаю. Но я из Москвы приехала. Только что, поездом… Скажите, а он, наверно, еще не проснулся?

Сторож как-то странно посмотрел на нее.

– Из Москвы? – удивился он. – Да… Так нету его.

– Как это – нету? – не поняла Наташа.

– Так – нету…

Наташа растерянно смотрела на него. Внезапно ей пришла в голову простая мысль:

– Так он, может, дома?

– А вы, собственно, кто будете, барышня? – поинтересовался сторож.

– Я? Ну я… – замялась Наташа. – Я ищу его, это очень важно.

– Понятно… – протянул сторож. – Вы газет, значит, не читаете?

– Каких газет? Зачем? – спросила Наташа. – Вообще-то читаю, а что?

– Так нет его нигде, – ответил сторож. – Ни здесь нет, ни дома…

Этого предположить она никак не могла. Самое худшее, по ее мнению, если он окажется у себя дома, рядом с женой. Тогда она просто погуляет по городу, посмотрит достопримечательности и вернется в Москву. И будет считать, что все в порядке, жизнь ее теперь пойдет своим чередом. Но такой вариант просто не приходил ей в голову. Ничего не понятно…

– …приходила сюда тоже, но его уже не застала, – рассказывал тем временем сторож. – Ох, и страсти были… В обморок даже упала, представляете, я уж думал, померла…

– Кто – приходила? – переспросила Наташа.

– Известно, кто – супруга его, Вера Федоровна. Да уж это после было-то.

– После чего? – никак не могла понять Наташа.

– Ну, говорю же вам, – терпеливо объяснял сторож, не понимая, чего же надо этой непонятливой дамочке. – После того как он ушел. Рано утром с чемоданом вышел, а куда и зачем пошел, не сказал. Я-то, старый дурак, подумал – домой идет. Он и так чего-то долго тут жил. Ну, не знаю, может, поссорились они… А она, Вера Федоровна-то, потом, после уже пришла. Плакала, записку искала, а потом в обморок упала… Ну и испугался же я!..

Что-то случилось… С ним что-то случилось, поняла Наташа. Сердце часто забилось. Как же это? Взял чемодан и ушел… Но куда? Куда он мог пойти, если его нет дома? Где же его искать?

– Что-то вы бледненькая… – забеспокоился сторож. – Да вы присядьте, барышня. Сейчас я чайку приготовлю. Я быстро…

– Нет, спасибо, – тихо ответила Наташа. – Я пойду.

– Ну, как знаете… – вздохнул сторож. – А то подождали бы, поуспокоились. Эх, барышня!..

Наташа вышла на улицу. Куда же идти? Солнечный день уже не казался ей таким прекрасным, как раньше. Что же могло случиться? В том, что произошло несчастье, она не сомневалась с той минуты, когда услышала о приходе в мастерскую его жены. Мысли прыгали в Наташиной голове одна страшней другой. Ужасно, но в городе не было ни одного общего знакомого, и она просто не знала, к кому можно сейчас обратиться за помощью. А помощь эта была просто необходима, так как искать Шубина в одиночку трудно, практически невозможно, не зная ни его друзей, ни мест, куда бы он мог уехать. Это могла, конечно, знать Вера. Нет, к Вере она не пойдет. Так, а почему – не пойдет? Это не тот случай, когда надо соблюдать правила этикета. Какой же у нее адрес? Что-то она говорила тогда, на даче…

Это совсем недалеко отсюда, можно дойти пешком. Только бы он был жив, только бы жив!..

Дверь открыла Вера. Странно посмотрев на Наташу, как будто та была привидением, она сделала шаг назад, еле слышно спросив:

– Вы?!

– Здравствуйте, Вера Федоровна! – с порога начала Наташа. – Можно мне поговорить с вами? Я только что из Москвы… Пожалуйста, прошу вас…

Видя, что Вера молчит, продолжала скороговоркой дальше, боясь, что та может захлопнуть перед ней дверь и тогда последняя возможность узнать что-либо будет упущена:

– Ну пожалуйста, выслушайте меня!

Я с вокзала прямо в мастерскую поехала, а там…

– Проходите, – тихо произнесла Вера.

Войдя в неосвещенную прихожую, Наташа увидела мелькнувшую где-то в коридоре женщину. Не обращая на нее внимания, хозяйка провела Наташу в гостиную и закрыла за собой дверь. Наташа растерянно молчала, нервно дергая ремешок на сумке, которую продолжала держать в руках, не зная, то ли поставить ее на пол, то ли оставить в руках. Чувствуя себя неловко под неприязненным взглядом Веры, она забыла все слова, которые хотела сказать. Теперь этот визит вдруг показался ей ненужным, неуместным. Вера между тем молча рассматривала девушку.

– Садитесь, – наконец предложила Вера и добавила: – Поставьте сумку на пол, так будет удобнее… Сейчас я попрошу приготовить чай.

– Спасибо…

Наташа, расположившись в удобном кресле, исподволь огляделась. Большая, со вкусом обставленная комната изобиловала работами Шубина. Здесь было все: и картины на стенах, и рисунки, заботливо окантованные деревянными рамками. Между его работами висели их с Верой фотографии.

– Значит, вы приехали к Александру Ивановичу?

От неожиданности Наташа вздрогнула. Голос сидящей напротив Веры оторвал ее от созерцания семейного гнезда.

– Да… – ответила Наташа. – Но я его не нашла.

– Я его тоже не нашла. Последнее время мы… – Вера на мгновение запнулась. – Словом, Александр Иванович жил не здесь, а в своей мастерской.

– Я знаю.

– Знаете? – Вера нахмурилась. – Ах, ну конечно, он вам, наверное, звонил.

– Вера Федоровна, я знаю, я виновата перед вами… – начала Наташа.

– Я не хочу сейчас об этом говорить, – резко перебила ее Вера.

– Простите…

– Так вот, – продолжала неторопливо рассказывать Вера. – Месяц с лишним назад я решила сама пойти к нему и поговорить. Но, видно, долго собиралась… Одним словом, когда я пришла, сторож Василий сказал, что он недавно куда-то ушел с чемоданом. Сторож подумал, что домой, поэтому не стал ни о чем его расспрашивать. Я опоздала на час… Всего на один час, понимаете?

– И вы не знаете, где он может быть?

– Нет… Сначала я подумала, что он поехал к вам в Москву… Но теперь… Раз вы сами приехали, значит, он не в Москве. Тогда я просто не представляю, где он может сейчас быть…

– Он не приезжал в Москву. И вообще, я ему сказала…

Дверь внезапно распахнулась. Неся в руках поднос, в комнату вошла Анна Егоровна и стала неторопливо, словно хотела подольше побыть в гостиной, расставлять на столе чайник и чашки. Из носика чайника тянулся тонкой струйкой пар. Наташа невольно подумала: что если бы не обстоятельства, которые привели ее в этот дом, то чай в красивой гостиной с симпатичной хозяйкой напоминал бы чаепития из романов Диккенса…

– Спасибо, Аннушка, – поблагодарила Вера. – Я сама разолью, иди.

Анна Егоровна молча кивнула и направилась к двери, впрочем бросив напоследок в сторону Наташи взгляд, полный нескрываемого любопытства.

– Скажите, Вера Федоровна, а он может быть у каких-нибудь друзей? – осторожно спросила Наташа.

– Ему незачем быть у друзей, – мрачно ответила Вера. – В конце концов, если он не захотел жить дома, то перебрался в мастерскую. Так что крыша над головой у него была, а компания… Ему не нужна компания, и нежелательная огласка могла только навредить… Да и кроме того, я наводила справки. Очень аккуратно, разумеется, но никто ничего не знает. Так что друзья исключаются. Но вообще что-то уже просочилось. Я… Я была больна. Думала, что уже и не выздороветь – незачем, знаете… Но видно не вышло мое время пока – Анна Егоровна вы2ходила… А что касается Саши… За последнее время проскочило несколько двусмысленных намеков в светских новостях – мол, Шубин не появляется на публике, а это странно… Мне звонили журналисты, спрашивали. Я им сказала, что он уехал на этюды… Вроде бы пока поверили, но все это, конечно, шито белыми нитками. Ничего я не знаю, просто места себе не нахожу!..

Закончив говорить, Вера с трудом перевела дыхание. Было видно: разговор этот дается ей нелегко.

Наташа выждала несколько минут, давая Вере возможность прийти в себя и успокоиться. Потом сказала:

– Вера Федоровна, а может, стоит обратиться в милицию?

– В милицию? – Вера деланно засмеялась. – И что я им скажу? Дескать, мой муж, с которым мы прожили не один десяток лет, ушел от меня к другой женщине? К тому же значительно моложе меня… И теперь пришла вот в милицию с просьбой его поискать? Вы представляете себе, что мне ответят?

Вера вскочила с кресла и нервно заходила по комнате. Только сейчас Наташа поняла, что за мысль не давала ей покоя все это время. Именно сейчас она увидела, как Вера изменилась. Она выглядела теперь как человек, перенесший тяжелую болезнь. Лицо побледнело и осунулось, выражение тревоги и отчаяния было написано на нем. Наташа смотрела и не узнавала в ней ту, прежнюю Веру, которую встретила на даче у Андрея. Она сильно похудела, и костюм висел на ней, как чужой.

– Вера Федоровна, успокойтесь, пожалуйста, прошу вас, – тихо попросила Наташа. – Я только спросила… Я хотела, как лучше…

– Как лучше… Да вы все сделали, чтобы было «как лучше». Ладно, я спокойна, насколько это возможно в данной ситуации. – С этими словами Вера вернулась на свое место. – Поверьте, мне очень нелегко с вами разговаривать, так что уж будьте добры – не давайте советов!

– Простите, простите меня! – закричала Наташа. – Я не должна была приходить сюда, я понимаю! Но, поверьте, я должна была понять, что с ним!..

– Выпейте лучше чаю, – Вера протянула девушке чашку.

– Спасибо.

Некоторое время, пока женщины молча пили чай, в комнате было тихо. Эта пауза была необходима каждой, чтобы немного прийти в себя. Наташа продолжила исподволь разглядывать фотографии на стенах. Заметив ее взгляд, Вера пояснила:

– Это мы с Сашей на отдыхе. Давно… – Немного помолчав, она добавила: – Я жду, Наташа. Я просто жду. Ждите и вы. Пройдет время, все расставится по местам. Пока болела, я много думала и многое поняла. Чем бы все это ни закончилось для всех нас, надо запастись терпением и ждать. Хочу, чтобы вы знали: зла я на вас не держу. Больше мне вам нечего сказать. Возвращайтесь домой.

Проводив Наташу, Вера вышла на кухню. Анна Егоровна, заинтригованная визитом незнакомки, тут же подбежала к ней с расспросами:

– Это кто ж такая? Уж не она ли?

– Она…

– А зачем она приходила-то? – продолжала интересоваться неугомонная Анна Егоровна.

Словно бы не слыша вопроса, Вера молча подошла к окну. Прислонившись лбом к холодному стеклу, она сказала, обращаясь не то к себе, не то к Анне Егоровне:

– Надо ждать…