Текст книги "Лабиринт судьбы"

Глава 14

Стояли последние дни августа. Под ногами уже шелестели опавшие листья. В прохладном воздухе чувствовалось скорое приближение осени.

Вода в Фонтанке потемнела, стала холодней. Как-то Вера торопливо шла по набережной. Сумка, которую она несла, была довольно тяжелой, так что ей то и дело приходилось перекладывать ее из руки в руку.

Когда показался дом, где жил Викентий Ларионович, она прибавила шаг. Теперь каждый день Вера приходила к нему домой, этот маршрут уже стал для нее привычным. После недавно перенесенного инфаркта Вольский был еще очень слаб. Произошло это спустя месяц после того, как не стало Елены Михайловны – потеря жены надломила его и без того ослабленный годами организм.

Теперь Вера кормила его, убирала в комнате, читала вслух книги – словом, взяла на себя многие обязанности. Когда самочувствие Викентия Ларионовича немного улучшилось, они вдвоем стали потихоньку выходить на прогулку.

Старость и болезнь сильно изменили Вольского. Он словно стал меньше ростом, похудел. Александр Иванович приложил немало усилий, чтобы найти для своего учителя лучших врачей, но все в итоге было напрасно. Прогнозы специалистов, к сожалению, были неутешительными. Викентий Ларионович медленно угасал.

Вера очень беспокоилась за старика и неоднократно говорила мужу о необходимости переезда Вольского к ним в квартиру. Тогда и ей было бы легче ухаживать за ним. Но решение Викентия Ларионовича остаться у себя дома было непреклонно. Он не хотел уезжать из своей старой комнаты, где прошла их с Еленой Михайловной жизнь, где каждая вещь напоминала ему о прошлых счастливых днях.

Болезнь изменила и его характер. Исчезла былая жизнерадостность, все чаще теперь любил он оставаться в одиночестве. Иногда он по несколько дней не выходил на улицу. Никто, кроме Веры и Александра Ивановича, не навещал старого мастера. Да и приходить к нему в общем-то было некому. Не считая Федора Ивановича Постникова, других друзей у него не было. Но Федор Иванович жил в Москве, к тому же постоянно бывал в разъездах. Впрочем, он старался чаще звонить другу. Однако, несмотря на участие близких, Вольский с каждым днем терял интерес к жизни, все меньше и меньше напоминая того, прежнего Викентия Ларионовича, которым его помнил Александр Иванович.

…Вернувшись в очередной раз после посещения Вольского к себе домой, Вера, не раздеваясь, прошла к мужу в мастерскую и сказала:

– Надо что-то делать, Сашенька! Ты же видишь, как ему одному плохо.

Оторвавшись от работы, Шубин подошел к жене и стал снимать с нее плащ:

– Я неоднократно предлагал ему переехать к нам, но он всегда отказывался…

– Но мы не можем просто так смотреть на это, – настаивала Вера. – Он же совсем старик, за ним ухаживать надо.

– Ты предлагаешь перевезти его силой? – спросил Александр Иванович.

– Нет…

– Тогда что?

– Давай еще раз поговорим с ним. Скорее всего, Сашенька, он просто из деликатности не хочет переезжать к нам – боится нас стеснить, – высказала Вера свое предположение.

– Хорошо, я поговорю с ним, – вздохнул Шубин. – Ты не возражаешь, если я еще немного поработаю?

– Конечно-конечно, извини, что помешала…

– Ничего, дорогая, ничего…

Вера торопливо вышла из комнаты.

Но и этот разговор ничего не изменил. Викентий Ларионович снова отказался переехать к Шубиным. С наступлением хмурых осенних дней он совсем затосковал. Немалых трудов стоило Вере уговорить его выйти на улицу хотя бы на полчаса.

– Так нельзя, Викентий Ларионович, – говорила она ему. – Вам же нужен воздух…

– Верочка, вы носитесь со мной, как с маленьким ребенком, – тихо проговорил Вольский. – Ходите ко мне каждый день. Мне, право, неудобно…

– Ну что вы, Викентий Ларионович! Мне это вовсе не трудно.

– У вас же своя жизнь, а тут я… – горестно вздыхал он.

– Викентий Ларионович, поймите: чем лучше вы будете соблюдать рекомендации врачей, тем скорее вы поправитесь.

– Я слишком стар для их «рекомендаций», дорогая Верочка. Мне они уже не помогут…

– Напрасно вы это, Викентий Ларионович… – Вера покачала головой.

– А вот вам себя надо бы и пожалеть, голубушка. Целый день носитесь туда-сюда, без отдыха…

– Ничего, я не устаю… – улыбнулась Вера.

– Саше очень повезло с вами, Верочка… Вот что я давно вам хотел сказать. Вы такая добрая, заботливая. Вы всегда думаете о других, а про себя порой забываете.

– Викентий Ларионович…

– Не перебивайте меня. Я много лет наблюдаю вашу жизнь. Только вот поговорить с вами было недосуг. Саша человек хороший, он мне как сын и я его очень люблю. У него необыкновенный, прямо-таки редкий талант, а с такими людьми жить непросто, ох как непросто. Я-то всякого насмотрелся в жизни. Вам приходится нелегко, я знаю… – Вольский пожевал губами. – Но послушайте меня, вам надо и о себе тоже думать. Иначе вы можете впоследствии сильно пожалеть о том, что не делали этого раньше. Прошу вас, Верочка, запомните мои слова…

Он замолчал на минуту, переводя дыхание. Было видно, что эта речь далась ему с трудом.

– Вы уж простите меня, старика, если что не так сказал… – тихо заключил он.

От его слов у Веры защемило сердце. Ей на мгновение показалось, что Викентий Ларионович прощается с ней.

– Ну, пойдемте гулять… – неожиданно предложил Вольский.

…С самого утра моросил мелкий осенний дождь. Вода в Неве и каналах стала свинцово-серой. По улицам торопливо шли прохожие, прячась под зонтами, что было, надо сказать, бесполезно, так как зонты не спасали ни от дождя, ни от резких порывов холодного ветра, пробирающего до костей.

Но на кладбище, как ни странно, совсем не чувствовалось ветра, только пахло от земли сыростью.

В этот пасмурный ноябрьский день хоронили Викентия Ларионовича Вольского.

Кончина его была мирной. Он успел попрощаться с Верой и Александром Ивановичем, который до самого конца так и остался для него Сашей Шубиным, любимым учеником, почти сыном…

Немногие пришли проводить старого учителя в последний путь. Кроме Шубина было еще несколько его учеников и двое преподавателей, с которыми он бок о бок проработал в училище. Федор Иванович Постников приехать на похороны друга не смог – уже неделю лежал в больнице с тяжелейшим воспалением легких.

Похоронили Викентия Ларионовича, согласно его воле, рядом с женой.

Никто не говорил речей над его могилой, да это и не нужно. Все и так понимали, что ушел один из лучших представителей старой школы живописи…

Вере было обидно – скольких художников за долгую преподавательскую деятельность он успел выучить, а пришли всего несколько человек…

Когда опускали гроб, Вера заплакала, уткнувшись в плечо мужа. Перед глазами у нее всплыла картина, когда она впервые увидела Викентия Ларионовича. Тогда ей, молоденькой девочке, он показался старым, умудренным жизнью человеком. Господи, как же быстро проходит жизнь!

Дождь постепенно усилился, словно скорбя вместе со стоящими возле могилы людьми. Александр Иванович вспомнил, как когда-то также стоял на кладбище во время похорон Зои и Варвары Шубиных. А сейчас вот стоит над могилой Викентия Ларионовича… Как же тяжело на сердце! Он поднял к небу мокрое лицо. Из рваных седых облаков, словно из непонятной пустоты, падали холодные капли, смешиваясь с его слезами. Александр Иванович уже не понимал, где дождь, а где слезы стекают по его щекам…

Домой они возвращались пешком – Шубин наотрез отказался от машины. Не говоря ни слова, они медленно шли по улицам. Уже на середине пути Вера почувствовала, что у нее начинают болеть ноги, но, посмотрев на нахмуренное лицо мужа, так и не осмелилась ему пожаловаться.

А Александр Иванович, словно не замечая усталости, шел, не сбивая темпа. Когда, наконец, они входили к себе в парадную, Вера уже не чувствовала ног от боли.

Анна Егоровна, открыв дверь, заохала:

– Батюшки, насквозь мокрые!

– Да, Анна Егоровна, просушить бы надо пальто… – сказала Вера, без сил опускаясь на стоящий в коридоре стул.

– Туфли-то, поди, тоже промокли, – продолжала Анна Егоровна.

– Промокли…

Онемевшими от холода пальцами Вера стала расстегивать пряжки. Туфли от пропитавшей их насквозь влаги стали тяжелыми.

– Да… – покачала головой Анна Егоровна. – Плохи дела. Так и до воспаления легких недалеко.

– Ничего, сейчас согреюсь…

– Как же, согреешься тут, – ворчливо сказала Анна Егоровна. – Пойду-ка я ванну налью. В горячей-то воде быстрее согреешься.

И, взяв в охапку пальто, она пошла в ванную. Вера не могла двинуться с места. Сквозь навалившуюся дремоту она слышала, как Анна Егоровна чем-то гремит в ванной комнате, а через минуту послышался шум воды.

– Ну, все готово! Халат я положила! – крикнула из ванной Анна Егоровна.

Вера вздрогнула. «Неужели я задремала?» – подумала она. С трудом поднявшись со стула, она пошла в ванную. Лежа в горячей воде, она почувствовала, что снова засыпает. Постепенно боль в ногах стала стихать.

Анна Егоровна оказалась права. Горячая ванна согрела и сняла усталость. Вера почувствовала, что умирает от голода. Она быстро прошла в спальню, сняла халат и надела домашнее платье. Выйдя в коридор, она только сейчас заметила, что в квартире темно.

Из кухни доносились какие-то звуки, значит, Анна Егоровна там, подумала Вера.

– Саша не выходил? – спросила она, входя на кухню.

Анна Егоровна копошилась возле плиты, что-то помешивая ложкой в большой сковороде.

– Нет, у себя сидит, – не поворачивая головы, ответила она. – Я подошла к двери, послушала. Тихо там…

– Хорошо, я сама попробую.

Подойдя к комнате, где располагалась мастерская мужа, Вера осторожно постучала.

– Да? – Услышала она из-за двери.

– Сашенька, можно к тебе? – спросила Вера, входя в комнату.

– Конечно, заходи.

В мастерской тоже было темно. Александр Иванович сидел на подоконнике и, прижавшись лбом к оконному стеклу, смотрел на набережную.

– Почему ты без света? – подойдя ближе, спросила Вера. – Включить?

– Нет, не надо. Так лучше… – ответил он.

– Сашенька, ты что, так и сидел все это время?

Он очень переживает, подумала Вера. Почувствовав острую жалость к мужу, она крепко обняла его. Александр Иванович застонал.

– Ты что? – испуганно спросила Вера.

– Нога болит…

– Сильно? Дать тебе лекарство? – забеспокоилась Вера.

– Нет, не стоит…

– Не надо было идти сегодня пешком.

– Да, наверное… – согласился Александр Иванович, не отрываясь от окна.

Свет фонарей на набережной был нечетким, размытым, слившимся в одну желтую полосу. Мокрый асфальт блестел, и казалось, будто река подступила к самому дому.

Предварительно постучав, в комнату вошла Анна Егоровна.

– Ну что ж, помянем учителя вашего, – сказала она. – Я там стол накрыла.

– Спасибо, Анна Егоровна. Сейчас идем… – ответил Александр Иванович.

…Прошло время с момента последних печальных событий. Миновала морозная зима, уже запахло весной.

Повторяя про себя адрес, Вера почти бежала по улице. Ранняя весна кружила ей голову, а грязные лужи с остатками снега на дорогах совсем не портили настроения. Такой же грязный снег пластами лежал и на газонах, но эта распутица, повторяющаяся каждый год в начале весны, была предвестницей лета, а значит, и таких любимых Верой белых ночей.

Найдя нужный дом, Вера подошла к двери. Возле нее на колченогом табурете сидел человек неопределенного возраста и такой же наружности. Поверх рубахи на нем была надета старая телогрейка. Костюм завершали ватные штаны, кое-где прожженные папиросой. Все венчали ушанка из зверя неизвестной породы и длинный фартук, которые обычно можно видеть на дворниках.

– Чего ищете, барышня? – спросил человек, увидев Веру.

– Здравствуйте, – поздоровалась она. – Я ищу мастерскую художника Шубина. Не подскажете, где это?

– Художника, говорите? – медленно проговорил человек. – А вы кто ж такая будете?

Видимо, истосковавшись по общению, человек нарочно тянул время.

– Я его жена. Меня зовут Вера Федоровна, – нетерпеливо сказала Вера. – Так как же мне найти мужа?

– А я зовусь Василием. Вообще-то я тут дворником, а с сегодняшнего дня еще и сторож. Так-то вот… – игнорируя вопрос, продолжал Василий.

– Я все же хотела бы знать…

– Да на втором этаже мастерская. Пойдемте, покажу…

Нехотя встав с табурета, Василий открыл перед Верой дверь.

– Эх, все торопятся, торопятся… А куда торопятся, и сами не знают…

Делая вид, что она не слышит слов дворника, Вера молча поднималась по лестнице. На втором этаже Вера увидела большую двустворчатую дверь. Справа от нее, на стене, виднелась кнопка звонка.

– Позвонить бы надо, – подсказал Василий.

Вера послушно нажала на звонок.

Чьи-то торопливые шаги послышались по ту сторону двери, и через секунду лязгнул замок.

Дверь открылась, и на пороге возник Александр Иванович, одетый в грязный, покрытый толстым слоем пыли халат. Лицо и руки Александра Ивановича также были в пыли.

– Сашенька! – воскликнула Вера. – Что это за вид?

– Не волнуйся, Верочка, это я порядок навожу. А халат мне Василий выдал.

Вера растерянно оглянулась. В подтверждение этих слов Василий важно кивнул.

– А чего ж не дать? – сказал он. – У меня этого добра навалом. Ежели и вам, Вера Федоровна, надо, так я и вам халат выдам…

– Спасибо, – улыбнулся Шубин. – Вера, ну проходи же скорей.

Оглянувшись на Василия, Вера робко перешагнула порог. Василий тоже сделал шаг вперед, словно бы тоже собираясь войти.

– Ну, ты иди, братец, – остановил его Александр Иванович. – Я уж тут сам как-нибудь.

– Ну, это… – со вздохом сказал Василий. – Зовите, ежели чего надо…

– Непременно, – заверил его Шубин и закрыл дверь.

– Серьезный товарищ! – засмеялась Вера, когда они остались вдвоем.

– Да уж. Я и сам его побаиваюсь, – ответил Александр Иванович. – Ну, проходи же скорей!

Из небольшого коридора вела только одна дверь. Открыв ее, Вера увидела огромное и очень светлое помещение. По-видимому, изначально там проходила перегородка. Впоследствии стена была сломана и из двух комнат получилась одна. Четыре окна давали много света, и поэтому помещение отлично подходило для художественной мастерской.

– Сашенька, мне не верится, что все это происходит на самом деле, – сказала Вера.

– А ты поверь…

Вера подошла к окну.

– Что здесь было раньше? – поинтересовалась она.

– Честно говоря, я и сам толком не понял. То ли жилконтора, то ли хранили что… Я так разволновался, когда мне сказали, что у меня будет своя мастерская – даже ничего больше и не воспринимал.

Вера огляделась. По всему полу валялись обрывки каких-то бумаг, частью, правда, уже сметенных в кучу. В углах серыми клубками лежала пыль.

– Как грязно! Но ничего, мы здесь все вместе уберем, вымоем, будет хорошо, – пообещала Вера.

– Знаешь, главное – это от дома совсем близко. А порядок… Надо сюда Анну Егоровну пригласить, она здесь живо порядок наведет, – решил Шубин. И Вера с ним согласилась.

– Тебе надо в школу возвращаться? У тебя есть еще уроки сегодня? – спросил он.

– Нет, все закончилось на сегодня. А что?

– Давай тогда это событие отметим!

С этими словами из-за каких-то мешков он достал бутылку шампанского.

– Ой, Саша! Откуда это? – удивилась Вера.

– Да так, стояло тут… – хитро улыбнулся Шубин.

– А из чего же мы будем пить?

– Так у меня и стаканы есть… – ответил тот.

– Опять, наверное, Василий выдал? – засмеялась Вера.

– А кто же еще? – подтвердил Александр Иванович.

Мягко хлопнула пробка. Наполнив стаканы шампанским, Шубин протянул один жене.

– Ну, выпьем за меня? – предложил он.

– Выпьем, – ответила Вера. – За тебя, дорогой! Желаю тебе и в дальнейшем таких же счастливых дней, как этот!

– Спасибо, Верочка!..

Прошел год с того радостного весеннего дня.

Закутавшись в плед, Вера сидела в гостиной и смотрела, как за окном ветер играет сыпавшим с неба снегом, наверное, последним, так как март был на исходе. Тусклый дневной свет с трудом проникал в полумрак комнаты. Сегодня уроков не было, и Вера осталась дома.

Конечно, она радовалась, что ее муж талантлив, знаменит, что его ценят и уважают. Среди высокопоставленных людей немало тех, кто был искренним поклонником таланта художника Шубина. Однако было нечто, что не давало Вере покоя. Но, как бы она ни старалась, никак не могла найти причину своего беспокойного состояния.

За год многое изменилось. Вера хорошо помнила, как она вместе с мужем радовалась появлению мастерской. Конечно, там больше света, чем у них в квартире, больше простора. Теперь его картины не стояли беспорядочно у стен, а были аккуратно развешены по стенам.

Но сейчас, глядя на непогоду за окном, Вера поймала себя на мысли, что она буквально ненавидит эту мастерскую. Если бы в тот день, когда она впервые вошла в помещение, предназначенное для мастерской, ей сказали об этом, она только рассмеялась, настолько нелепым показалась бы тогда такая мысль.

Первые несколько дней ушли на то, чтобы навести там порядок, покрасить стены, вымыть полы и окна. После этого Александр Иванович перевез из дома картины. Вера привезла туда две маленьких тумбочки с выдвижными ящиками. Для хранения красок, как она сказала мужу. К слову сказать, помещение очень быстро превратилось в настоящую мастерскую художника, и уже трудно было представить себе, как это здесь могло быть что-то другое.

Все чаще Шубин получал заказы и, если он не успевал закончить к назначенному сроку, оставался в мастерской на ночь. Вера, конечно, переживала, что Александр Иванович так много работает и почти совсем не отдыхает. Но если раньше они вместе завтракали, обедали и ужинали, словом, муж всегда был рядом, то с того времени, как появилась мастерская, они практически перестали видеться. Вот разве что Александр Иванович приходил помыться или взять какую-нибудь нужную вещь, да и то его визиты приходились как раз на то время, когда Вера была в школе. Анна Егоровна ежедневно носила в мастерскую обед и, возвращаясь домой, на вопрос Веры, когда же вернется муж, неизменно отвечала одно и то же:

– Говорит, чтоб сегодня не ждали… Работает…

– Может, ему чего-нибудь нужно? – с надеждой спрашивала Вера.

– Да ничего ему не нужно. Он на меня даже и не смотрит, когда я прихожу. Стоит, перемазанный весь, фартук грязный! Я ему говорю: давай хоть фартук постираю, – ворчливым голосом рассказывала Анна Егоровна. – А он только отмахивается – уйди, мол, не мешай! А у самого глаза горят…

Вот так теперь они и жили – каждый сам в своих делах и заботах. Вроде вместе, но каждый сам по себе. В те редкие дни, когда Александр Иванович приходил домой, Вера не могла надышаться на мужа. За время его отсутствия она заранее готовилась к серьезному разговору, ей очень хотелось высказать ему все, что она думает о нем и о теперешней жизни. Но как только он входил в дом, все приготовленные слова куда-то исчезали. Так повторялось всякий раз… Она кидалась к нему на грудь, крепко обнимала, целуя в колючую щеку, и ласково что-то шептала… После этого Александр Иванович шел в спальню, переодевался в свой любимый халат и надолго исчезал в ванной. За это время Вера вместе с Анной Егоровной накрывали на стол…

После вкусного обеда Александр Иванович, по обыкновению, долго спал, а проснувшись, шел на прогулку. Не желая расставаться с мужем, Вера выходила на улицу вместе с ним. По дороге она рассказывала о нехитрых домашних новостях, передавала приветы от друзей и все никак не могла наговориться. Иногда мягко укоряла его, что у него не хватает на нее времени…

– Я скучаю по тебе, Сашенька… – говорила Вера. – Так скучаю…

– Ну что же делать, Верочка, я ведь работаю… Ты же сама понимаешь, – неизменно отвечал он.

– Понимаю. Но все равно, ты не мог бы почаще ночевать дома? – робко просила Вера.

– Конечно, я постараюсь, – обещал Александр Иванович.

– Ты всегда так говоришь, – вздыхала Вера. – Только на деле выходит по-другому…

– Пойми же, я художник, а не служащий, у которого нормированный рабочий день. Если приходит вдохновение, я не могу прерваться, чтобы попить с тобой чаю…

– Понимаю… Но все же…

Однако Вера чувствовала всю безнадежность подобных разговоров, поэтому старалась заводить их как можно реже.

Хотя потребность общения с мужем у Веры со временем не проходила. Ей не хватало времени, чтобы побыть рядом с любимым человеком, она чувствовала вечный, ненасытный голод. Ей казалось, что со дня их свадьбы прошли не годы, а месяцы, и она еще только-только начинает узнавать своего мужа. А между тем прошла уже половина их совместной жизни. Александр Иванович словно и не замечал всего того, что творилось в душе у Веры… Он по-прежнему продолжал жить в своем обособленном мире, не желая замечать ничего вокруг.