Текст книги "Роковое глиссандо"

Глава 13. Письмо

Прости меня, милая! Я ухожу. Надеюсь, будущая – следующая – жизнь либо подарит нам счастье быть вместе навсегда с самого ее начала, либо избавит от встречи друг с другом, чтобы не мучиться. В этой мне не фартило. Но, пойми правильно, я не жалуюсь. Письмо мое тебе воспринимай как попытку исповеди, как твою новую возможность стать счастливой с другим. Я ухожу светло, простив всех и прося в душе прощения у всех: «Да будьте вы все трижды… счастливы!».

И, знаешь, мне еще никогда раньше не было так спокойно, как сейчас… Я прошелся вчера по тем местам, где мы с тобой гуляли, где каждый камень на мостовой хранит отзвук твоих каблучков. Задержался ненадолго у твоих афиш. Ты на них такая красивая! Наверное, рядом могли бы находиться и анонсы моих концертных выступлений. Но это означало бы превратить нашу тайную любовь в шоу для публики. И этим убить ее. Настоящее не кричит. Оно – интимно. Как у Шекспира: «Торгует чувством тот, кто перед светом всю душу выставляет напоказ». Все, что я хотел бы сейчас, – маленький домик в лесу, где только ты и я, где мы – одно нераздельное целое, и где нет больше никого – ни друзей, ни врагов. Это так мало, но так невозможно…

Девочка моя, как же я тебя люблю! Знай, я буду невидим, но всегда где-то рядом с тобой. В мире много несправедливостей, и кто-то обязательно стремится обидеть другого. Я буду беречь тебя и защищать. А если вдруг ты будешь спать одна, мои объятия облаком обволокут тебя, нежную, во сне. Как жаль, что жизнь не может состоять из одной кровати для двоих любящих. Раньше я долго размышлял – что же такое есть эта самая любовь, анализировал и ковырялся, раскладывая свои чувства на молекулы. По всему в итоге выходило, что любой объект моего вожделения я легко мог сменить на подобный. И только с тобой вышел «прокол». Не объяснимый «прокол». Не контролируемый мною «прокол». И я понял: любовь – это когда себе не принадлежишь.

Звезда моя, боль моя, радость моя и печаль! Ты единственная согрела мое сердце. Ты дала ему умиротворение. Ты спела соло на последней ноте моего глиссандо, и тем самым завершила мою игру. Game over. Самый момент раскланяться и уйти со сцены спектакля «Жизнь»: занавес потихоньку опускается. Но я немного еще медлю. До рассвета, наверное, полчаса. Сонная нега пытается завладеть моим разумом и утащить в царство Морфея. Чашка кофе с коньяком и включенная запись твоих песен в интернете поддерживает мое сопротивление. Я смотрю на тебя, улыбаюсь и благодарю за все. Во мне нет уже ни капли ревности к твоим поклонникам. Я собран и готов к приведению приговора самому себе в исполнение. Павла Весника ждет преисподняя. На большее я не рассчитываю. Тьма и девять кругов ада. Но пусть тебя это не волнует. Не думаю, что мое наказание в мире ином будет больнее того, что я испытывал еще совсем недавно…

…

…Ну вот… Не удалось красиво завершить свой опус… Только что едва избавился от влетевшей в распахнутое окно птицы… Знак какой-то?.. Нет, избавился – не значит то, что ты подумала! Всего лишь выгнал ее, испуганную и мятущуюся, на свободу. Но гонялся за ней по комнате совсем не романтично… Пьер Ришар с Департье отдыхают… Как хорошо, что ты не видела меня в этот момент… Но объяснить появление пятен на этих исписанных листах должен был…

Она появилась так внезапно, что первая мысль моя была – кто-то бросил камень. Но когда это нечто взвилось вверх, оттолкнувшись от лба моего, тут я осознал: оно живое! И оно сейчас устроит мятежный переворот! Зачем мне нужно было непременно сохранить порядок, если в дом этот я более никогда не вернусь? Не могу объяснить. Но то, что мое самообладание и четкая решимость самому войти в мир иной были поколеблены, – факт. Страх ударил в самое сердце. Вцепился в меня, и если б это божье создание не гадило вокруг так приземленно и мерзко, вероятно я бы долго пребывал в шоковом ступоре, строя догадки насчет мистики в жизни человека. Чего я только не предпринимал! Швырялся в нее каким-то попавшимся под руку номером «Playboy»… Словно Тореодор на быка шел на птичку со стянутой с дивана простынью, но захомутать пернатую в огромную тряпку так и не удавалось… Она вылетела случайно… Сама… Оказавшись рядом с раскрытыми створками окна… И тут только я заметил: светает. А значит, мне пора поторопиться. Чертова птица! Нет, правда, я теперь разгневан и потерял свою уверенность. Сейчас сосчитаю медленно до десяти, верну себе состояние духа и… в путь!

…

Ну собственно вот… Готов… Как в молодости, где я стайером бегал несколько километров на спортивных соревнованиях. У меня всегда перед стартом тогда начинала пульсировать в голове музыка группы «Зодиак». Сейчас я снова слышу тот космический ритм. И я готов бежать… Да, готов…

Когда ты прочитаешь все это, меня уже не будет. Дай бог, чтобы тело мое подняли со дна Москва-реки сразу и похоронили необезображенным от времени, гнили и рыб. Не хочу, чтобы ты видела меня некрасивым. Знай, по-настоящему я любил в своей жизни тебя одну! Никого и никогда более! Прости… И прощай… Милая моя… Единственная… На-стя…

Часть II

Глава 14. Продюсер

Иван Угров сидел один у себя в студии звукозаписи и крутил в руках визитку редактора газеты «Коммерсант». Он обещал позвонить по указанному на ней номеру вчера. «А нужно ли мне это?» – спрашивал в который раз он сам себя. Услышать из прессы очередную «утку» о смерти Анастасии он был готов. Но платить за то, чтобы эту «утку» не печатали? «Бред какой-то!» – отмахнулся он и швырнул визитку на стол.

Подвальное помещение, в котором он находился, досталось ему по дешевке во время перестройки. Урвал. Успел. Сейчас такое стоит ого-го бабла! А тогда он по-тихому его отремонтировал, завез аппаратуру, пригласил друзей-музыкантов, да и начал зарабатывать. Уж кто тут не поперебывал с той поры! Все стены фотографиями звезд увешаны!

И творческий процесс уже давно перестал быть для него, самоучки-гитариста, невиданной зверушкой. И любому действию своему он давно уже безошибочно знал цену. А поди ж ты: познакомился с Фордиани – и в миг все переменилось. Девка, как девка. А вот взяла его чем-то. Проняла насквозь. Долго крутила все, вертела, близко не подпускала. И нашел он все-таки слабое ее место. Приручил через работу. Скажи ему кто лет пять назад, что быть ему продюсером певицы, послал бы куда подальше. Дело это муторное, неблагодарное, отдачи не приносящее. Пугачевых да Ротару – единицы. Вот они кассу и делают. А остальные – «бесплатники», как Угров их называл. Ни голоса, ни актерского таланта, ни умения работать до изнеможения! Одни амбиции пустые. И Анастасию он поначалу в этот разряд относил, когда попытался охмурить девушку своими комплиментами а-ля «спой, птичка, спой». Отнекивалась она. А потом вдруг сама позвонила и назначила встречу. Ой, как он обрадовался! Думал, созрела девица! Всю контору по домам распустил. «Хэннэси» по бокалам уже разлил. И – на тебе! Заходит с подругой. Да не с какой-нибудь, а с самой Тамарой Шеховской! Такой вот облом-с вышел. Все настроение вмиг улетучилось. Помрачнел Угров, опал с лица, да и в другом месте тоже. Ох, и не любил он, когда мозги бабы… «делали»… Ну уж деваться было некуда. Достал третий бокал. Нарезочкой закусили. И как такое произошло, что он дал свое согласие на проект внедрения в шоу-бизнес новой селебрити, он и теперь не очень хорошо понимает. Повелся, как последний лох, на банальную уловку Шеховской о том, что у них де есть предварительная договоренность с самим Крутым. Но если он, Иван Дмитриевич, сейчас подписывает договор о продюсировании, который, кстати, у них с собой, то на следующий день они отказываются от услуг названного известного лица, и уровень статуса Ивана Угрова незамедлительно становится на порядок выше. Посмотрел он внимательно на сидящую перед ним худенькую фигурку Анастасии с итальянской фамилией и подумал: «Эх, а ведь у меня все права на нее теперь будут. Заломать лакомый цветочек сейчас не удалось, так давеча еще не вечер. Как пить дать сломаю. Работать заставлю, как каторжную. И сил на сопротивление не останется!».

Вообщем, почитал он договор, да и черкнул свою фамилию залихватски. А на следующий день услышал свою фамилию в связке с Фордиани из уст этой самой Шеховской с экрана телевизора. Да и по интернету поползли слухи о его новом чуть ли не меценатском амплуа. Загордился собой, заважничал. Но о цели своей изначальной не забыл. И изловчился, нашел момент. После первого гастрольного тура устроил в честь загоревшейся звезды светскую тусовку, на которой под конец подал героине раута бокал, в который подсыпал немного снотворного. Объявил медленный танец и повел девушку танцевать. На последних минутах она уже положила голову на плечо, сомкнув глаза. Угров только этого и ждал. Приобняв за талию, он не спеша вывел ее за дверь. Забравшись с безмолвной Анастасией на заднее сидение своего «джипа», он удовлетворенно бросил водителю: «Ко мне».

Анастасия несколько раз просыпалась от того, что кто-то тискал ее тело, сжимал и разжимал груди, переворачивал туда и сюда, раздвигал ягодицы и делал больно. Но каждый раз глаза снова смыкались, и она никак не могла понять – кто это, пока не очнулась среди дня от храпа ее продюсера, лежащего на смятой шелковой простыни рядом. Попытка встать превратилась в мучение. Боль отдавалась, казалось, везде. В голове шумело одним навязчивым желанием дойти до туалета, а потом вернуться и покинуть этот дом. Навсегда.

Иван Угров, проснувшись и не узрев Фордиани на его территории, не стал ей звонить. В конце концов, он даже мог ей сделать выговор за ненадлежащее нетрезвое состояние, оговоренное в отдельном пункте договора. «Хотя жаль, конечно, что ушла. Могли бы продолжить орально», – недовольно скривил губы Угров. Открыв ноутбук, как и предполагал, он увидел на всех первых страницах «желтой прессы» фотографии пьяной новоиспеченной звезды, повисшей на руке своего продюсера, затем садящейся к нему в «джип», затем заходящей вместе с ним в подъезд его дома.

– Алле! – ответил он Тамаре Шеховской с легким тоном превосходства.

– Ты соображаешь, что ты сделал? Ты – насильник! И мы завтра пройдем с Настей освидетельствование врачей, а потом отнесем заявление в полицию.

– Да хоть два!

– Что два?

– Заявления два! И три! И пять! Кто поверит? В интернет залезь! Она сама меня просила не бросать ее в таком виде. А потом сама соблазнила. И оргазм за оргазмом! Горячая штучка, надо признаться!

– Чушь! Чушь собачья! Настя никогда не даст такие показания!

– Конечно, не даст! Что она помнит? Напилась, как не знамо кто… Нет, если она хочет расторгнуть контракт – не вопрос! Хоть через арбитраж, хоть без суда. Номер моего счета вам известен.

– Скотина! Какое же ты животное, Угров!

– Ой-ей-ей! А за оскорбление личности – отдельная статья.

Денег на неустойку у Фордиани не было. Обсудили с подругой варианты судебных боев, да и отказались от них. Шумихи будет много, а толку никакого. Так и смирилась Анастасия с существованием своей новой личной жизни. Собственно Угров ею не злоупотреблял. Трахал редко. Но уж если начинал процесс, то смаковал девушку во всех мыслимых и немыслимых позах. Ну нравилось ему «побеждать» ее зажатость и отчужденность в постели. И вот теперь она «сыграла в ящик». Западло ему устроила.

А что, если она оставила какую-нибудь предсмертную записку, в которой обвиняла его в изнасиловании? Об этом Угров как-то не подумал. Живую, он бы ее в любом суде раздавил. Благо, в России судьи так хорошо продаются и покупаются. А вот в поддержку мертвой может всколыхнуться общественность. И не хило всколыхнуться. Митингование последний год – естественное состояние русского народа. Им только повод дай!

Иван Угров набрал номер телефона, указанный на визитке.

Глава 15. Павел

– Вы не имеете никакого права держать меня здесь! Это возмутительно! Я абсолютно здоров! – немного заплетающимся языком от принятых, тормозящих работу мозга, лекарств доказывал новый пациент мужского отделения психиатрической клиники врачу – ухоженной женщине с правильными чертами лица.

– Арнольд, успокойтесь! Вас никто долго здесь не задержит. Только до того момента, когда мы поймем, что вашей жизни ничего не угрожает. Я выписала вам очень хороший дорогой антидепрессант. Вы очень скоро поправитесь.

– И я – не Арнольд! Меня зовут Павел! Павел Весник! Сумасшедший дом какой-то!

– Да, вы именно в сумасшедшем доме… – изменила тон на холодно-диктаторский женщина. – И конечно можете называть себя хоть Папой Римским. Только в таком случае вы рискуете здесь прописаться на более долгий срок с диагнозом раздвоения личности. Вам это надо, Арнольд?

Павел Весник резко встал и дернул за ручку двери, чтобы оставить за собой какое-то, хоть и мнимое, достоинство, покинув молча этот кабинет. Но дверь не поддалась.

Врач – Татьяна Васильевна Плетнева – смерила нового пациента высокомерным взглядом, затем медленно поднялась, достала из кармана коротенького халатика связку ключей и провернула в замочной скважине одним из них. Ее фигура не могла не вызывать у мужчин должной реакции. А Павел и был как раз мужчиной. Однако, его либидо переживало не самые лучшие времена после неудачной любви и неудавшейся попытки самоубийства. Но выйти отсюда, минуя своего лечащего врача, ему не представлялось возможным. Поэтому, увидев ее обтянутые дорогими колготками ножки, он понял: женщина любит мужское внимание, а значит не все потеряно…

Обстановка в общем коридоре напоминала послевоенную разруху конца 40-х годов прошлого столетия. Притянутые ремнями к железным кроватям, на обочине сей длинной, вытянутой, перекрытой вдалеке линолеумной дороги, лежали мужики. Один из них, прямо напротив – на расстоянии полуметра – от двери главврача, громко, в забытьи, бредил и пытался освободить свое тяжелое, грузное тело от связывающих элементов. «Видимо, тот, которого привезли ночью», – подумал Павел. Он проснулся тогда от криков и шумной борьбы духа свободы с несвободой. Его тонкая натура всегда очень остро переживала всяческое насилие. И сейчас он сам себе виделся узником в застенках гестапо, НКВД и замка Иф вместе взятых. Даже тот факт, что большинство пациентов подобных клиник имеют перегоревший предохранитель безопасности, и само понятие жизни для них равносильно смерти, для Павла не имело значения. Он сам недавно бесстрашно готов был встретиться по собственной воле с миром иным. Поэтому попав в «коллектив» тех, кто внутри себя переживал подобное отношение к несовершенству и холодности окружающих, устремленных помыслами исключительно в накопление бумажек с цифрами, Павел каждому из пациентов мысленно посылал флюиды единства и искренне надеялся, что от любви, которая числилась в реестре заболеваний науки психиатрии, его все-таки не излечат.

Иван Желнов никак не вписывался своим хамским, железобетонным выражением лица в общую обстановку страданий. Играя языком с торчащей во рту зубочисткой, он равнодушно оторвал свою спину от стены и двинулся следом за своим «подшефным» словно по пустыне. Переживаний и сомнений его душа не ведала. «Зидан» знал только свои желания и приказы тех, кто ему платит. Мурлыкая себе под нос мелодию песни «Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной…», он смачно прошелся вожделенным масляным взглядом по молоденькой медсестре. Та скромно потупила взор и заторопилась пробежать мимо. Но узость расстояния коридора позволила-таки незаметно скользнуть руке Желнова по коленке девушки. Привыкнув ко всякого рода выходкам здешнего контингента, медсестра внешне не среагировала на этот жест никак.

Войдя в палату, Павел упал навзничь на кровать. Стена, к которой он отвернулся, была покрыта сначала желтой краской, а сверху – как будто остатками морковного цвета, отчего имела вид абстракционизма некоторых «гениальных» художников современности. «Как обычно, в России все через одно место! И отсутствие достаточного финансирования – всего лишь отмазка от нормально организованного, сосредоточенного на позитиве быта», – подумал Весник. Мысли об «одном месте» привели его к фигуре лечащего врача: «При таких стенах ей должен нравиться анальный секс! Даже если до сих пор ответ был бы отрицательным, теперь все поменяется! Не зря ж меня сюда забросило! Как там у Карнеги? Делать из лимона судьбы лимонад? Ох, держись, Татьяна Васильевна! Такого пациента, уверен, в вашей практике не было и больше не будет. Умение преодолевать сопротивление – моя отличительная особенность».

Однажды в юношестве Павел порвал связки на ноге на соревнованиях. Он завыл от боли, когда попытался встать после падения. Его отвезли в больницу, и мать принесла ему книгу «Как закалялась сталь». С тех пор он стал сравнивать себя с преодолевающим болезнь Николаем Островским и сжимать зубы всегда, когда чувствовал боль. Сквозь легкую дрему Весник еще слышал одно время хождения из палаты и в палату душевно отягощенных людей. Ему хотелось пить, но сон оказался сильнее и победил.

Иван Желнов возлежал на рядом стоящей кровати и смотрел на новеньком планшете футбольный матч. Не то, чтобы он увлекался! Нравилось наблюдать за быстротой реакции парней. А кто забьет – какая разница? Одним платят за выигрыш, другим – за проигрыш.

Немолодой, но и не старый, мужчина вошел с пакетом еды, переданной родственниками.

– Какой счет? – поинтересовался он между делом, доставая завернутые в газеты продукты.

– 1:0, – спокойно ответил «Зидан».

– Сало будешь? – спросил мужчина снова, развернув «Комсомольскую правду».

– Спасибо, не голоден, – тем же тоном, не отвлекаясь от экрана, произнес телохранитель.

Больной доламывал до конца заранее нарезанные домашними кусочки сала на огромной газетной фотографии Анастасии Фордиани в черной рамке.

Глава 16. Лариса

Игорь Набиев бесспорно считал себя профессионалом в области «уголовки» и гонорары имел серьезные. Спортивный, ухоженный и моложавый, он ежедневно вращался в самых высоких кругах российской элиты. Он рано понял, что знания сами по себе ничего не значат, важно научиться их применять относительно сильных мира сего, у которых тоже, как известно, бывают проблемы. Поэтому он всегда тщательно изучал новостные сводки интернета, сопоставлял события с тем, что лично знал о героях прессы, и делал свои умозаключения. Они отличались от общепринятых выводов. Журналисты частенько звонили ему и просили прокомментировать ту или иную ситуацию. Адвокат высказывался, но всегда давал понять собеседнику, что оставляет при себе нечто, о чем стоит, по его мнению, помолчать. Такое «не до конца» придавало ему славу некоего таинственного мудреца.

Когда стройная секретарша Лида доложила, что ему звонила журналистка «Коммерсанта» Игнатова, он ничуть не удивился и попросил соединить его в случае, если она перезвонит позже. Лариса перезвонила и сходу пустилась в обильные комплименты по поводу шумного дела, где Набиев выступал защитником футболиста, обвинявшегося в изнасиловании. Но повод для встречи – «интервью», которое она хотела якобы взять, – не удался. Юрист ценил свое время и встречался только с именитыми журналюгами, имеющими зашкаливающий рейтинг. Фамилия Игнатова же ни о чем ему не говорила. Тем не менее, он высказал свою готовность ответить на имеющиеся вопросы по телефону, дабы не огорчать девушку. И тогда Лариса пошла ва-банк. Она соврала, что у нее есть супер-пупер важная информация для него, о которой говорить по телефону небезопасно. И Набиев «повелся»: согласился встретиться, но исключительно у себя в офисе на Лубянке.

– Вам повезло, у меня есть для вас час времени сегодня после обеда. Надеюсь, в час мы уложимся? – сказал он.

– Да, конечно, – ответила Лариса.

И ближе к вечеру она благополучно миновала памятник Высоцкому, разыскивая нужный адрес. Едва справляясь с волнением от неизвестного исхода «операции», Игнатова робко перешагнула порог небольшого кабинета:

– З-здравствуйте, Игорь… – девушка судорожно перебирала в голове все возможные отчества, некстати запнувшись, и через пару секунд все-таки выдохнула в нужном направлении, вспомнив аналогию со своей фамилией, – Игнатович!

Набиев же со своей стороны приготовился к бою с тщеславной и наглой журналисткой, чем, чего греха таить, «больны» 80% молодежи. А тут – стеснительная особа. У него даже шелохнулось что-то в одном месте, но он скорехонько вернул себе трезвый ум. Однако, ответил все ж с блуждающей улыбкой:

– Пришли? Ну присаживайтесь! – и незаметно включил на запись маленькую видеокамеру, незатейливо торчащую под потолком за его спиной: любой гость выходил на ней как на ладони. – Кофе? Чай?

– Да, кофе можно. Спасибо.

– Лида, сделай нам два кофе, – нажал кнопку селектора хозяин офиса.

И осмелевшая Лариса увидела, пока он отвлекся на секунду, насколько ухоженный мужчина находился перед ней. Это никак не выражалось в одежде: серые тона костюма выглядели более чем скромно. Но твердая уверенность в манерах и легкая медлительность с аккуратностью движений выдавала дремлющего светского льва, в нужный момент готового прыгнуть и схватить жертву. Лариса внутренне приказала себе раздражиться, чтоб не стать этой самой жертвой. Раз она оказалась «в игре», значит нужно… играть. И поторопиться установить правила самой, чтобы ее не опередили.

– Ну рассказывайте, что вас ко мне привело! – произнес Игорь Набиев.

– Любовь! – выпалила Лариса.

Брови адвоката недоуменно поползли вверх. Он даже не сразу нашелся, что сказать в ответ, естественно предположив, что речь пойдет о любви журналистки к нему.

На такой эффект и рассчитывала Игнатова. Девушка игриво приподняла уголки губ и продолжила:

– Да-да, не удивляйтесь! Дело в том, что у меня есть парень…

Мимика Набиева заметно расслабилась. Лариса мгновенно отсканировала его лицо в режиме «Ах, у нее есть парень! Как это мило!». Не останавливаясь, она увлеченно врала, как никогда в жизни. Ей надо было убедить Набиева пообщаться с экс-супругой и выйти на след Паши Весника.

– …Вернее был парень! Он очень романтичный, очень добрый, очень нежный… Но эти замечательные качества его характера, как вы понимаете, не могли не остаться незамеченными и другими девушками. Они буквально его боготворили и чуть ли не на руках носили.

– Да, но какое отношение это имеет ко мне? – уже явно заскучал мужчина под «бредни влюбленной дуры».

Он преувеличенно откровенно посмотрел на свои наручные «Patek Philippe» и подумал, что более десяти минут не выдержит подобной экзекуции его мозга, переставшего верить в любовь еще в студенческом возрасте.

– Понимаете… – Лариса чуть замерла в предвкушении, – Моего парня украли. И у меня есть все основания полагать, что сделала это ваша бывшая жена.

– Алина? – горячо воскликнул Игорь Набиев, явно не ожидавший такого поворота, в момент, когда заботливая секретарша зашла и аккуратно поставила с подноса на стол две чашки.

Первоначальная детская растерянность тут же сменилась холодной ревностью. Набиев подождал, пока Лида выйдет, и деланно-равнодушно произнес:

– Но мы с Алиной Валерьевной в разводе и не общаемся. Мне не интересна информация о ее любовниках. Думаю, вы ошиблись, предполагая, что я куплю ее.

– Ммм… Речь не об этом… Речь о жизни и смерти… – Лариса включила максимум своего чувственного выражения печальных интонаций. – Мне не нужны деньги! Мне нужен мой парень! А его только что официально похоронили…

«Господи, как же оградиться-то от сумасшедших? – отхлебнул из чашки адвокат и исподлобья бросил взгляд на девушку. – Вроде б хорошенькая, и даже секси, но мелет такую чушь…».

– И похоронила именно ваша супруга! Я была в морге и сделала снимки того человека, которого она выдала за Пашу. Но это не он. Вот посмотрите… – Лариса протянула Игорю Набиеву свой телефон.

Мужчина лениво протянул руку, совершенно не понимая, какого черта еще не распрощался с этой больной на всю голову… «Приличия хреновы… Ек макарек…». Он мельком скользнул по сотовому, собираясь тут же его вернуть, но… неожиданно замер. На экране крупным планом было высвечено лицо спасшего когда-то ему жизнь Арнольда Тимошина. Игорь медленно проглотил остатки напитка и нажал кнопку селектора:

– Лида, повтори-ка нам по кофейку.

Набиев понял, что разговор предстоит долгий.