Текст книги "Четвертый вектор триады"

Слог 22
ЧЕРЕЗ ВОДУ И ОГОНЬ

Лэйм

Храм Пяти Первоэлементов

Вне времени

Через полсотни шагов они поняли, что сделали ошибку. Если мокрая обувь и должна была сыграть свою роль, то позже, в огненной части прохода. А сейчас их встречала широкая полоса воды.

В воде плавали короткие легкие бревна, набросанные в беспорядке. Было видно, что ни одно из них ни только не выдержит веса тела, но и перевернется при первой попытке наступить на него. Летта уже прикидывала, как под все это поднырнуть, когда Сан начал разбег. Ширина рва была не менее десяти шагов, и перепрыгнуть его нечего было и думать. Но сатвист и не собирался прыгать. Он просто побежал по бревнам, мгновенно переставляя ноги с одного на другое. Через несколько секунд он уже стоял на другом берегу, снова улыбаясь своей мягкой безмятежной улыбкой.

«Что я должна делать, чтобы не провалиться?» – мысленно спросила опешившая Летта.

«Не давить на бревна!»

«Тебе легко говорить! Вы в своем монастыре, наверное, научились даже летать, а я умею бегать только по твердой земле!»

Сан молчал, и Летта вдруг услышала его еле заметную мысль и внимательно вгляделась в стену надо рвом. В стене было маленькое незаметное отверстие.

«Ясно. Значит, придется думать самой, – проворчала девушка и сосредоточилась. – Если наступить на один конец бревна, то он пойдет вниз, а другой вверх и еще, чего доброго, ударит по ноге. А вот если наступить на середину, бревно начнет погружаться ровно, и от него можно будет немного оттолкнуться. Сделать это надо максимально быстро, пока нога не ушла слишком глубоко».

Летта подошла к краю и, присев на одной ноге, осторожно поставила ступню на ближайший кругляк. «Безнадежное дело», – подумала она, чувствуя предательскую неустойчивость мокрого дерева. Неожиданно в памяти всплыло лицо Делона: «Мысль о неминуемом поражении уже само поражение». Что-то важное прозвучало совсем недавно… «В бою помещай его в главную точку…» Но ведь сейчас главная точка на том берегу? Летта посмотрела на Сана. Он сиял. Все было ясно.

Девушка отступила на три шага от края. Пристальный взгляд уперся в нагромождение бревен. Самое главное – видеть их как единое целое. Стоит только начать прыгать взглядом с одного на другое, и тело, следуя за мыслью, задержится где-нибудь чуть дольше и выпадет из единственно правильной последовательности движений… Летта уже ничего не видела, кроме бревен. Они были огромные и тяжелые. Середина была обозначена на каждом яркой световой точкой. Никакого труда не составляло пробежаться по этим точкам, догоняя ушедший вперед тяжелый шар дань-тяня, забравший с собой всю массу тела. По сути дела, главная часть Летты была уже на другом берегу, и оставалось только перенести туда остальное – невесомое тело на двух легких точных ногах…

Два десятка коротких шагов слились в один длинный промельк.

– Думаю, повторить я этот трюк не смогу, – ошалело проговорила Летта, глядя на предательски качающиеся, снова ставшие маленькими бревна.

«Этого и не требуется. – Сан был горд и счастлив. – Вода и Дерево позади. Теперь нас ждут Земля и Огонь». Он указал за спину. От его мыслей на Летту дохнуло нестерпимым жаром, и она, повернувшись, посмотрела туда, где в сумраке туннеля мелькали языки пламени.

Вблизи эти языки оказались струями горящего газа, бьющими из стен и пола через неравные промежутки времени. Летта невольно поежилась, представив себе обжигающее прикосновение такой струи. «Волосы жалко», – мелькнула бестолковая мысль.

– Пожалуй, есть смысл вернуться назад и окунуться с головой, – сказала она неподвижно застывшему Сану. Он кивнул, но остался стоять, прислушиваясь к чему-то неведомому и внимательно изучая устройство огненного коридора. Летта последовала его примеру.

Газ выходил не из камня, а из коротких трубок, торчащих под разными углами. Трубки были хорошо видны: возле выходного отверстия каждой из них горел крохотный огонек.

Так. Направление удара нетрудно определить по наклону трубки. Но вот время… Огненные потоки изливались совершенно хаотически…

«Ну вот, он, кажется, опять сообразил быстрее меня, – с досадой подумала Летта, встретив удовлетворенный взгляд друга. – Что же он мог заметить? Ага, щелчок!» Действительно, перед самым извержением пламени в соответствующей трубке раздавался звук открывающейся заслонки. Значит, если внимательно слушать, будет не меньше полсекунды, чтобы увернуться, оценив направление огненного языка.

В этот момент целый поток воды хлынул на них с потолка коридора.

«Видишь, им тоже нравятся твои волосы», – как ни в чем не бывало передал Сан, и очередной протуберанец отразился в сотне капель, стекающих по его лицу.

«Я снова пойду первым, – повернулся он к девушке. – Если меня вдруг достанет, не пытайся мне помогать. Обо мне позаботятся хозяева. И да поможет нам Сатва!» – закончил он торжественно. Затем рывком выхватил из-за спины меч и пересек красную черту, начерченную на полу.

Летте показалось, что тело Сана сделалось неуловимо подвижным, как солнечные блики на неспокойной воде горной реки. И в то же время оно многократно замирало на краткий чуткий миг полной неподвижности, чтобы в следующую долю секунды перелиться в другую форму в другой точке пространства, на шаг ближе к белой черте, ограничивающей царство огненных вихрей.

Девушка с уже привычным восхищением смотрела на бешеную пляску неподвижных призраков. В полумраке коридора метались огненные струи. Теплые, расплавленные блики нежно облизывали сверкающее лезвие меча и рельеф мышц сатвийского бойца, каждая поза которого была исполнена грации хищника и чуткости травоядного.

Черные блестящие глаза его с быстротой молнии впивались в стены, и тело ускользало от обжигающего пламени, чтобы в следующую секунду метнуться в другую сторону, припасть к полу или взлететь вверх в легком высоком прыжке.

Вдруг Летта заметила, что Сан замедлил свое продвижение к концу огненного участка и как будто нарочно хочет продлить смертельную игру. Почему? Подчиняясь внезапному импульсу, Летта метнулась к Сану, вложив в этот рывок всю свою скорость, всю силу своих привычных к быстрому бегу легких ног. Ей пришлось уклониться от одной струи, запоздало ударившей справа сзади, и прыгнуть еще через одну, хищно бросившуюся в ноги. Но настоящая работа началась только в конце коридора, там, где обиженные неуловимым монахом огненные языки с шипением набросились на новую жертву. Как только Летта подумала о струях пламени, как о живых существах, ей сразу стало легче.

Все, что рождается и умирает, питается и дышит, живет и размножается, все это может быть сколь угодно хитрым и ловким, сильным и быстрым, но все это можно победить.

Летта не боялась животных. Тем более она не боялась людей.

В тот краткий миг, когда Сан задержался на краю огненного сада, амазонка вдруг осознала, что жадное пламя сместилось вслед за ним, а значит, весь этот кажущийся хаос направляют люди или даже один человек. За мгновение до своего рывка Летта увидела лицо смуглого мужчины, покрытое бисеринками пота, приникшего глазами к непонятной черной трубе, выходящей из стены, и быстро делающего какие-то движения невидимыми руками.

Время замедлило свой бег, и Летта с удивлением почувствовала, что в долгое мгновение после очередной струи можно видеть и слышать во все стороны. Можно спокойно засечь щелчок заслонки и, перегруппировав тело, с восторгом наблюдать за медленным и стремительным потоком огненного великолепия, радостно вырастающего в образовавшуюся пустоту и разочарованно гаснушего в тихо звенящем воздухе. А еще маленькая воительница вдруг осознала другую возможность. Она снова попыталась увидеть лицо смуглого человека, управляющего заслонками. И когда ей это удалось, она просто остановила его руки.

Бешеный вой остервенелого пламени мгновенно стих. Летта замерла в гулкой тишине сумрачного коридора, осторожно вдыхая жаркий сухой воздух, насыщенный опасностью и ожиданием. Она смотрела в невидимую точку мира, через которую пытались пробиться к рычагам отчаянные волевые импульсы «управляющего». И она удерживала эти импульсы без усилий, без суеты, мягко, но неотвратимо. Огонь умер, зажатый в могучие тиски энергии высшего порядка, и восхищенный Сан медленно поднял правую ладонь к груди, оттеняя эту сцену монолитной покорностью могучих плеч и почтительным благоговением склоненной головы.

Летта переступила белую черту и ласково положила руку на плечо друга, снова поражаясь несоизмеримой силе, таящейся в глубине его обычного на первый взгляд тела.

– Надо идти дальше, – проговорила она, и огненные струи за ее спиной взметнулись в зенит ослепительным салютом освобожденной мощи.

– Да, госпожа! – Сан уступил ей дорогу, то ли продолжая играть, то ли всерьез награждая свою подругу высокородным титулом. – Нас ждет Металл. – И он несколько раз рассек мечом горячий воздух туннеля.

Затем, закрыв глаза, сатвист на мгновение поднес к лицу волшебный клинок. Его высокий лоб прикоснулся к центру тяжести, помеченному маленьким драконом сжимающим в пасти рубиновую жемчужину. «Действительно, нужно успокоиться», – подумала Летта и, повторив движение друга, поднесла трезво-холодное оружие к разгоряченному лбу.

Меч мгновенно выпил из переполненной гордостью и торжеством души всю эмоциональную накипь и обнажил кристальную гладь Истинного Восприятия. Зеркало бесстрастно отразило следы отхлынувшей волны, и Летта невольно ужаснулась страшным изменениям, происшедшим в ее организме под влиянием, казалось бы, положительных эмоций победившего воина. «Чтобы все чувствовать, умерь чувства. Чтобы принимать правильные решения, перестань думать», – возникла в сознании мысль Сана. В воздухе неожиданно появился аромат терпкого напитка из сухих зеленых листьев, который сатвист готовил по вечерам в сложном медном приспособлении на трех ножках.

– Чань ши ча, – непонятно произнес Сан и тихо пояснил: – «Медитация имеет вкус чая».

Они двинулись по коридору, и тусклые огни светильников заскользили вдоль двух клинков, взрезающих гулкое, затаившееся пространство.

Слог 23
СКВОЗЬ МРАК И СЛЕЗЫ

Лэйм

Лагерь восставших

Ночь

Ксана сидела в неудобном жестком кресле и смотрела мимо Олега широко раскрытыми печальными глазами.

– Скажи, как случилось, что за весь месяц я не смогла понять совершенно очевидную вещь: ты и один из главарей бунтовщиков Оле-лучник – одно и то же лицо?

Юноша разомкнул упрямо сжатые губы:

– Я оберегал тебя от этого знания.

– Ты боялся, что королевская дочка не станет встречаться с разбойником и убийцей?

– Я и сейчас не сомневаюсь в этом. Но я ни тот и ни другой.

– А кто ты? Сколько у тебя имен, сколько обличий? От какого еще знания ты оберегаешь тех, кто любит тебя? Ну, пусть не сразу, не в первый день… Но ты должен был сказать мне все!

Олег молчал, безуспешно пытаясь поймать ее взгляд.

– Да, я по-прежнему слышу твои мысли, но прошу, говори словами! – В голосе Ксаны слышались близкие слезы. – Стоит только обнять тебя, и никаких вопросов не остается. Но ты уходишь, и они возникают снова!

– Я боялся разрушить волшебную сказку, в которую мы сумели поверить.

– Любовь принцессы и странствующего менестреля? – горько проговорила Ксана. – Похоже на заголовок глупого голливудского фильма…

– Как ты сказала? – Олег наконец поймал взгляд девушки.

– Фильма… – Ксана удивленно замолчала. – Я не знаю, что значит это слово!

– И я не знаю. Но со мной такое тоже случается. Слова, стихи, музыка… они приходят издалека, и я не могу отделить свое от чужого. Думаю, в нас обоих спрятано некое иное знание и другое обличье. И нам не дано знать, когда они откроются и что после этого будет.

– Мне страшно. – Ксана подняла колени к подбородку и обхватила их руками.

– Я с тобой, родная. – Олег легко поднял на руки сжавшуюся девушку.

– Обещай больше никогда не обманывать тех, кого любишь, – обиженным детским голосом проговорила принцесса, обвивая руками его шею. – Не может быть счастья, построенного на лжи. И любовь нельзя заслужить обманом!.. А теперь поцелуй меня! Мне кажется, что это – наша последняя ночь вместе…

– Почему такая безысходность? Я дрался в сотне схваток, больших и малых, и до сих пор жив.

– Я чувству-ю… – по складам сказала Ксана и прижалась отчаянными ищущими губами к его губам.

Все в мире было не так.

Ксана неожиданно для себя осознала, что в последний месяц просто выпала из реальности. Их с Олегом любовь превратила мир в заповедник чудес, в царство радости и счастья. В нем не было и не могло быть жестокости и убийства, ненависти и боли.

А на самом деле все это было.

Ксана вдруг с ужасом осознала хрупкость человеческой жизни.

Она обнимала родное, сильное тело Олега и чувствовала его уязвимость. Это было ужасно, но она физически ощущала, как легко вражеское оружие может открыть дорогу потоку горячей крови, рвущейся из сердца. Она впервые почувствовала, как хрупки человеческие кости, как мягка и податлива кожа и как просто все это перемешать и выдавить наружу то, что за всем этим стоит.

В отчаянии она пыталась прижаться к любимому как можно крепче. Слезы, струящиеся из глаз, заливали лицо, и поцелуи впервые были не сладкими, а солеными.

Олег целовал ее щеки, лоб, глаза и шептал что-то успокаивающее. Постепенно смятение улеглось, шум в ушах погас, и отчаяние и страх уступили место тишине. Ксана лежала, тесно прижавшись к Олегу, теплому и родному, лежала, вслушиваясь в его мысли, впитывая его чувства, запоминая его запах, биение пульса, ритм дыхания.

Вдруг она поймала мелькнувший в его сознании образ девушки с зажмуренными глазами и белокурыми локонами, прилипшими к раскрасневшемуся лицу.

«Она была у тебя до меня?» – Ксана попыталась не допустить в волну вопроса дрожь ревности.

«Да, но мы были вместе всего одну короткую ночь…»

Ксана некоторое время лежала молча. Она неожиданно поймала себя на симпатии к светловолосой незнакомке, образ которой был проникнут жалостью и нежностью, ласковым вниманием и благодарным уважением.

«Я чувствую, ты нравился ей».

«По крайней мере, она отказалась меня убить. Моя смерть должна была стать частью Обряда Совершеннолетия амазонок».

«Расскажи мне, пожалуйста!»

«Это не так интересно, как тебе кажется!»

«Расскажи! Иначе я снова расплачусь от невозможности изменить судьбу… Только говори вслух!»

– Хорошо. Ее звали Летта. И я действительно был ей интересен. Она ненавидела мужчин скорее по традиции, по привычке, вдалбливаемой с детства. Для слепой ненависти она была слишком умна и наблюдательна. Не думаю, что сейчас из нее получилась законопослушная амазонка и она смогла остаться в их мрачном и противоречивом мире.

Особенно после знакомства со мной.

В тот год я много путешествовал, набираясь впечатлений и изучая жизнь разных народов и племен. Об амазонках я почти ничего не знал. Только легенды да жуткие слухи о жестоких женщинах-монстрах, убивающих всех мужчин без разбора. Как оказалось, слухи эти были правдивы лишь отчасти.

На мужчин они охотятся только раз в году, за пару недель до второго весеннего новолуния. При этом пожилых или слишком юных отпускают с миром, а для обряда выбирают молодых, сильных и здоровых.

Думаю, когда-то давно их мужчины глупым и недальновидным правлением поставили племя на грань уничтожения, и женщины, покарав виновных, попытались защитить себя от повторения подобного.

В племени развит культ Великой Матери, волшебством которой появляются на свет маленькие амазонки. Думаю, на самом деле старшие сестры периодически выполняют «общественную повинность» по поддержанию численности своего народа. Но делается это в глубокой тайне, так, чтобы у младших не появилось и тени сомнения. Девочек с малолетства пугают образами грубых, бородатых существ, тупых и жестоких. А в шестнадцать лет, когда внутренние соки разливаются по молодому телу непонятным томлением и природа пытается исправить вопиющее безобразие, старшие сестры заставляют молодежь убедиться в мужском свинстве на личном печальном опыте.

В день совершения обряда пленникам дают вино с сильной дозой особого наркотика. Под действием этой гадости мужики густо потеют, возбуждаются и полностью теряют человеческое обличье. Затем их запускают в шатры, где каждого ждет девушка, тоже выпившая ритуальный напиток. Только девичий напиток производит обратное действие. Юные амазонки слабеют и впадают в апатию. Можешь себе представить, что они чувствуют в объятиях перевозбужденных самцов…

– И как же ты выпутался из этой подлости?

– Ты же знаешь, бабушка научила нас с сестрой подавлять действие разного рода снадобий, подмешанных в пищу. Поэтому я не поддался всеобщему помешательству. По-моему, на Летту зелье тоже не оказало заметного действия. Во всяком случае, она встретила меня взглядом, в котором страх и отвращение боролись с любопытством. Я поздоровался и попросил разрешения умыться. Это ее слегка удивило, но не сильно изменило ее ко мне отношение. Я обнаружил за занавеской в углу шатра медный чан с ароматизированной водой, и умылся, что после недельного пребывания в плену оказалось сущим блаженством.

Мне неожиданно легко удалось услышать мысли юной амазонки. Когда она поняла, что я спокоен и не собираюсь бросаться на нее, она решила, что я ненормальный, больной самец. И задумалась. С одной стороны, ей повезло. Она счастливо избежала тех ужасов, которыми пугали друг друга девушки при подготовке к обряду. С другой стороны, если этот вопиющий факт откроется, ей придется не только еще год сидеть в малолетках, но и заново проходить все этапы обряда, включая и этот последний.

И тут обнаружилась еще одна немаловажная деталь. Оказалось, что к исходу ночи, когда мужчины заснут, девушки получат возможность отомстить. Ни один из рабов, выпивших этой ночью любовный напиток, не должен был увидеть утро следующего дня.

Позже я узнал, что этот обычай имеет мистический смысл. Таким образом амазонки пытаются оградить себя от рождения мальчиков.

Проблема была в том, что Летте претило убивать безоружного. Как ты думаешь, что она решила мне предложить?

– Не знаю… Просто не могу поставить себя на ее место…

– Она предложила мне поединок. В случае поражения я должен был бы совершить самоубийство.

– А если бы победил ты?

– Она была готова покончить с собой. Она так ненавидела мужчин, что поражение было бы для нее позором, и жить после этого не имело бы смысла. Как ты понимаешь, был и третий вариант. Но для этого обряд должен был все-таки совершиться, хотя и не так, как хотели его организаторы.

– Ты пытаешься представить все так, будто действовал из чистого альтруизма.

– Ну, не совсем, конечно. Несмотря на массу неприятных подробностей, мое приключение в стране Амазонок выглядело достаточно романтично. Ночь, рокот барабанов, ритуальный кинжал в тайнике у изголовья, а на ложе прелестная девушка, готовая на смерть во имя нежелания убивать…

– И ты…

– Я только убрал из ее подсознания внушенное воспитателями отвращение к мужчине. И все сразу стало на свои места. Она, единственная в племени, имела эльфийские волосы и глаза. Меня она увидела еще на облавной охоте, когда я не очень сильно сопротивлялся десятку Старших Сестер, и сразу захотела узнать, откуда я, из какого народа, где мы живем и во что верим? Я рассказал ей о Лучезарной Долине, дал ей увидеть лица эльдар, услышать наши песни.

По-моему, она не поверила мне. Но ей понравилась сказка, которую я рассказал.

Понимаешь, они страшно одиноки. Они не только не знают материнской ласки. Даже говорить о материнстве запрещено под страхом изгнания из племени. Думаю, положение спасают кормилицы, ласкающие амазонок в первый год жизни. Но в сознательном возрасте девочки получают только нотации да тычки.

Они помолчали.

«Ты был нежным с ней?»

«Что заставляет тебя сомневаться в этом?»

«Ничто. Я спросила просто так, из зависти…»

«Ксана, любимая, о какой зависти ты говоришь? Она осталась одна перед угрозой разоблачения и наказания, а ты здесь, со мной!»

«Все равно, для меня мучительна мысль, что ты можешь целовать другую… Чем же все закончилось?»

«Продолжение поджидало меня за стенкой шатра. Оно было небольшого роста и, несмотря на теплый климат, ходило в меховой шубе».

«Bay?»

«Да. Под утро он вежливо поинтересовался, не собираюсь ли я жениться и остаться в племени навсегда. Я, не вдаваясь в подробности, попросил его не телепортироваться внутрь шатра, а просто прогрызть ткань. Он слегка поворчал, но потом все-таки появился перед нами во всем своем волчьем великолепии. При этом он очень потешно отплевывался и крутил хвостом, как молочный щенок. Мы попрощались с Леттой и ушли к реке».

Ксана некоторое время лежала с закрытыми глазами.

«Ваш последний поцелуй был очень трогательным. – Она посмотрела на Олега спокойным открытым взглядом. – Но откуда на ее руке взялась кровь?»

«Она попросила, чтобы Bay ее укусил. Это должно было отвести подозрения в соучастии».

«Я хотела бы встретить ее. Мне кажется, мы могли бы стать подругами… У меня ведь никого нет, только Эола. Но она старше на тысячу лет. Почему ты до сих пор не познакомил меня со своей сестрой?»

«Она живет далеко, в нашем старом лесном домике. Там, где умерла мама, а затем бабушка… Там, где ее отец убил моего…»

«Прости. – Ксана на секунду прижалась щекой к его груди. – Я – глупая эгоистка. Ты тоже совсем один… Оле, родной, ведь я скакала сюда, чтобы спросить: все эти крестьяне и беглые рабы действительно важны для тебя?»

– Да, – вслух сказал Олег, спокойно встретив влажный, непонимающий взгляд Ксаны. – Не ради них. Ради меня самого. Кто-то сказал: ты в ответе за всех, кого приручил. Я позволил себе возжелать справедливости Я разжег эту жажду в тысячах людей. Мои песни будоражили души и ломали привычные рамки. Мы с Гвалтом подвигли мирных землепашцев к войне и убийству. И теперь пришло время платить за безумную надежду. Мне уже ясно, что ничего нельзя изменить, размахивая железом и громко крича о справедливости. Светлые идеалы нужно любить по возможности тихо! Будущее создается не поступками, а мыслями людей. Пока мы желаем равенства и свободы, – мы Свет и Добро. Но когда мы идем убивать во имя свободы и равенства, – мы Зло, мы Тьма… Я только сейчас осознал истинный трагизм строк великого поэта:

Боюсь я любых завываний трубы,

взирая привычно и трезво:

добро, стервенея в азарте борьбы,

озляется круто и резво!

Понимаешь, изменения происходят в мире постоянно, исподволь, и не нам пытаться ускорить космические процессы. Нужно успокоиться и правильно почувствовать круг своей ответственности. Он невелик: сам человек, его семья, его Дело, или – если точнее – его Призвание. Нельзя объять необъятное. Нужно осознать Необходимость и запастись Терпением. А вот это-то и оказывается труднее всего.

Мы созданы по образу и подобию божьему и поэтому чувствуем несовершенство происходящего.

И пытаемся Творить.

Но мы не только не равны Творцу. Мы всего лишь его жалкие Образы и Подобия.

Образины.

А поэтому мы Творим на своем жалком, ущербном уровне. И рано или поздно приползаем к пыльным иконам с плачем: «Что же это я натворил?»

Свобода воли… Проклятая способность чувствовать себя хозяином своей жизни без малейших на то оснований. Проклятая раздвоенность Выбирающего. Выбрал одно и навсегда лишился второго.

Пошел налево и не попал направо.

Выбрал себе жену и навсегда лишился всех остальных, таких красивых и соблазнительных.

«У кого есть выбор – тот несвободен!» И еще: «Свобода – есть осознанная необходимость!» В этих двух фразах заключен изрядный кусок пресловутого смысла жизни.

Грустный кусок. Претящий нашим богоподобным амбициям.

Мы не согласны ждать. Мы хотим хорошей жизни сейчас, немедленно. И не замечаем, что жажда социальной справедливости превращается в социальную зависть, что в рядах борцов за свободу полно грабителей и убийц, которым и дела нет до истинно светлых идеалов, до которых, если говорить честно, и нам далековато. Ибо своя рубашка все-таки ближе к телу, и не было еще человека, не придумавшего оправдания собственному свинству!

Олег закончил горький монолог и приоткрыл окно, пытаясь освежить разгоряченное лицо прохладой летней ночи.

За окном кипела и булькала ночная жизнь тридцатитысячного лагеря. Орали пьяные борцы за свободу, визжали маркитантки, с воем дрались собаки, отнимая друг у друга грязные кости с ошметками полусгоревшего мяса… Неподалеку кого-то рвало…

– Теперь я окончательно понял, что разум не должен намечать слишком далеко идущие цели. Его дело – тактика. А стратегия – привилегия сердца.

 
Во всех делах, где ум успешливый
победу праздновать спешит,
он ловит грустный и усмешливый
взгляд затаившейся души…
 

Сейчас я утешаю себя лишь мыслью, что далеко не все мои песни призывали к борьбе за свободу. Большая их часть – о Любви!

 
Поэзия! Нет дела бесполезней
в житейской деловитой круговерти,
но все, что не исполнено поэзии,
бесследно исчезает после смерти![6]6
  Здесь и выше И. Губерман.


[Закрыть]
 

– Как хорошо, Олег, милый! Ты говоришь, и я чувствую, что это правда!

– Нам пора ехать, любимая. – Олег присел на край ложа. – К утру я должен вернуться. Bay проводит тебя до самого замка. Не волнуйся и жди от меня вестей. Что-то говорит мне, что моя последняя битва еще далеко впереди. Ты веришь мне?

– А что мне еще остается делать? – прошептала Ксана, глядя на друга глазами, полными тоски и боли.