Текст книги "Четвертый вектор триады"

–Я всегда говорил, что Вы – гений, Ваша Самость! Бегу! Я про рарругов щас такое заверну, что они не только гонца схарчат, но и все крыши на пути к нам пообглодают!

Двумя этажами выше

Делон снял с шеи амулет из зеленого камня и протянул его Алу.

– Это ничем не сможет нам помочь?

– Нефрит?!! Хэннэт, оторно![16]16
  Спасибо, брат (побратим)!


[Закрыть] Ребята! Все, кто чувствует в себе силы, помогите мне перенастроить Врата! Наверху нас определенно ждут. И к тому же без лошадей мы до гор и за неделю не доберемся! А Эйб, выйдя отсюда, должен будет дня три отлеживаться на солнце! Поэтому перенастраиваем Портал прямо на Нефритовую пещеру. Вот по этому камешку. Пещера большая, мы все, включая Эйба, в ней поместимся. Образ пещеры будем строить мы с Ви, а вы держите поле! Предупреждаю! Нефритовая пещера – место волшебное, магическое. Мало кто легко переносит Переступание Порога. Возможны всякие неожиданности. Соберите все свое мужество. Что бы ни случилось, верьте в лучшее! Ну, все готовы?

Слог 43
КАЗНЬ

Главная площадь Столицы Диабемского королевства

Вечер

Ранние осенние сумерки быстро сгущались над Королевской Площадью.

Огромная толпа, запрудившая все прилегающие улицы, ворочалась и дышала одной десятитысячной пастью. Гул голосов висел над городом, как мрачная увертюра к дьявольскому концерту, и крики юродивых и нищих оттеняли басовое гудение растревоженного улья.

Над площадью разливались и клокотали тошнотворная жажда крови и трусливое наслаждение собственной непричастностью к предстоящему действу.

А еще над городом висел страх.

За последние два дня несколько горожан были поражены непонятным недугом, от которого по телу идут зеленовато-желтые язвы. Никто еще не умер, но предчувствие страшного овладело людьми. Рассудок подсказывал избегать скопления людей, но страх и любопытство выгнали всех из продрогших домов, и они стояли, прижимаясь друг к другу дрожащими плечами, с трудом втягивая воздух через платки, прикрывающие испуганные лица.

Внизу, под королевским балконом, затрубили фанфары, и рота гвардейцев с длинными факелами начала прокладывать дорогу к эшафоту.

Народ задвигался, загалдел. Мальчишки, повисшие на столбах и карнизах, оглушительно засвистели.

– Везут! Ведьму везут! – покатилась по площади волна острого, больного любопытства.

Из ворот цитадели медленно показалась грязная скрипучая телега, запряженная полудохлой черно-серой клячей. На ворохе гнилой соломы сидела ведьма, и чехол из мешковины, скрывающий ее фигуру, неприятно контрастировал с правильными чертами лица и ясными, блестящими в свете факелов глазами. Сажа, покрывающая ее щеки, и мусор, застрявший в распущенных волосах, не смогли скрыть молодости и красоты девушки.

– Ведьма! Ведьма! – гуляло по толпе. Тысячи ненавидящих глаз впились в приговоренную, и она сникла в этой гнетущей атмосфере всеобщего зверства.

«Виолка, не бойся, мы здесь, мы попытаемся спасти тебя!» – Ксана постаралась вложить в свои мысли максимум энергии. И не почувствовала отклика. Волна угасла в озверевшем воздухе, как гаснет крик в стянутом петлей горле.

Ксана вцепилась в подлокотники побелевшими пальцами. «Что же делать? Как предупредить ее? Господи! Как же это страшно: приближаться к смерти в грязной разбитой телеге, под воплями и плевками осатаневшей толпы! Как это страшно: приближаться к смерти! И, что бы там ни говорили мудрые старцы из сатвийских храмов, страх перед смертью – непобедимое чувство. Хорошо им, дожившим до преклонных лет, рассуждать о переходе в иной мир, о вступлении в царство Божие… А чье же тогда царство здесь? Мир, в котором тысячи тысяч людей влачат свое тело от пищи к постели и обратно с перерывами на однообразные медитации над дырой в отхожем месте?»

И, словно в ответ на ее мысли, над площадью вдруг разнеслось леденящее душу уханье. Толпа зашевелилась, задвигалась. Пронзительно завизжала какая-то женщина, но страшное эхо стихло, и все снова повернулись к эшафоту.

Ксана поискала глазами Алекса, но где было разглядеть его черный плащ среди сотен таких же мокрых и мрачных одеяний? Толпа, напуганная потусторонним хохотом, надвинулась на телегу. Скрюченные пальцы тянулись к Виоле, и Ксана вдруг почувствовала, что еще минута, и никакого аутодафе не будет. «Они просто разорвут ее на куски», – с ужасом поняла принцесса. Тоска и боль сжали сердце девушки, и она вдруг потеряла себя, увлекаемая мрачным водоворотом отчаяния и страха…

И внезапно услышала Виолу. Мысли были слабыми, путаными и горькими.

«Что же это такое происходит? Я совсем без сил… Даже простейшие заклинания не действуют. И полная глухота! Где-то здесь должен быть Алекс. А я не слышу его! И вообще ничего не слышу! Ни одной сочувственной волны, только ненависть. Боже! За что они меня так ненавидят? Что я им сделала? Сколько злобы! Сколько больных людей! Да ведь они все больны! Все! И вылечить их почти невозможно! Они сами не хотят быть здоровыми! Им нравится вдыхать дым, вливать в себя перебродившее пойло. Им нравится медленно разрушать самих себя! Они все умрут… Но позже. После меня. Огонь… Да нет, до огня дело не дойдет. Это будут когти. И зубы. Как там, на поляне, среди ящеров. Это расплата…

Ну что ж, я готова. Эй, лошадь, постой, родная, подожди. Они тебя не тронут. Не храпи так испуганно. Эти хищники съедят тебя не сегодня. Сейчас им нужна я.

Что же вы так побледнели, доблестные гвардейцы? Боитесь? Уже не сдерживаете толпу? И правильно. Когда зверь хочет, ничто не может его остановить. Ничто, кроме страха… Но в стае хищники становятся храбрыми. Нет, не храбрыми, они просто наглеют… Как бы их завести, чтоб убили сразу, не мучили…»

Ксана физически ощутила приближение развязки. Она невольно вскочила и заметалась взглядом по балкону. «Что же делать? Что делать?!»

Внезапно в глаза ей бросились приспособления для фейерверка, выступающие над перилами. Сорвав со стены факел, принцесса побежала по балкону, поджигая фитили.

Огненные цветы осветили площадь всполохами красоты, и завороженные зрители забыли о ведьме. Покрытые потом гвардейцы, облегченно вздыхая, восстановили коридор, и телега снова двинулась вперед. Придворные в ложах задвигались.

– А из соплячки может что-нибудь получиться, – донесся до Ксаны одобрительный голос барона Ле Кампфа. – Чуть было не лишились половины представления!

«Каждый судит о людях по себе», – вспомнила Ксана слова Эолы.

После фейерверка темнота над площадью налилась Тьмой, и только пляшущие пятна факелов освещали приготовления к казни.

Виола обреченно сгорбилась, переживая мучительный спад после минутного подъема.

Но вот она вздрогнула и подняла голову. «Сейчас в соломе позади нее появился Bay и начал перегрызать веревки», – угадала Ксана.

К счастью, внимание толпы переместилось к воротам цитадели, где в эту минуту показалась поставленная на колеса клетка. В ней, подобно легендарному великану, возвышалась увенчанная копной рыжих волос фигура Гвалта.

По площади разнеслась барабанная дробь. Телега с Виолой остановилась у края эшафота, и палач в красном колпаке и мантии медленно и торжественно направился к ней… Вдруг он ускорил шаги и вытянул руку, указывая куда-то за спину ведьмы. Задавленный колпаком голос что-то крикнул, и по толпе полыхнуло:

– Волк! Волк-оборотень!

Офицер, возглавлявший конвой, выхватил меч и пришпорил коня. Это была не лучшая мысль, потому что с телеги ему на грудь метнулась огромная оскаленная тень, и всадник рухнул под копыта храпящей от страха лошади.

Палач, схватившийся было за топор, остолбенело застыл, пригвожденный к месту горящим взглядом вспрыгнувшего на помост юноши, бледного от гнева и ярости. Спустя бесконечное мгновение тяжелый топор все же поднялся над площадью, и толпа ахнула при виде мелькнувших в воздухе ног палача, перелетающего через ловко подвернувшегося под него незнакомца. Тяжело грохнуло по помосту. Заплечных дел мастер остался лежать грудой красного тряпья, а юноша, метнувшись к краю эшафота, протянул кому-то руку. Рядом с ним поднялась фигура ведьмы, – она сбросила позорный балахон и осталась в одной рваной рубахе. Они обнялись, и озверевшая толпа придвинулась.

Вдруг глухие удары разнеслись по площади. Какой-то гвардеец обухом топора сбивал замок с двери клетки главаря бунтовщиков. Обостренное до предела восприятие Ксаны в одно мгновение ухватило замешательство на лицах конвоя и сумасшедшую радость в глазах Гвалта.

Замок упал на третьем ударе, и вот уже пленник, вырвавшийся на свободу, с яростным ревом кинулся в толпу стражников. Гвардеец, мгновенно сменив топор на меч, быстрыми взмахами перерубил десяток копий и спрыгнул вслед за ним.

Увидев, что Олег попал в привычную стихию рукопашной схватки, Ксана вновь повернулась к эшафоту. Там никого не было.

Люди на площади почему-то смотрели в другую сторону, где над крышей Храма Святого Никодима разливалось лиловое сияние, и черные мохнатые тени плясали между статуями мучеников и пророков.

– Нечисть! – повис над площадью крик ужаса и тоски. – Нечисть пришла на помощь своей хозяйке!

Страх.

Леденящий душу страх объял людей. Толпа завыла и, как бы взорвавшись изнутри, ударилась в тысяченогое, жестокое бегство, когда старые кости ломаются под напором молодых локтей, упавшие превращаются в кровавую грязь и паника растаптывает душу вернее, чем кованые сапоги.

Позеленевшие от страха придворные сползали с кресел, стража расширенными глазами взирала на происходящее и хотя еще не бежала, но уже ничего и никого не охраняла.

Толпа с хрустом и воплями втискивалась в подвалы и переулки, а на стремительно пустеющую площадь опускался серебряный дракон со светящимися глазами и огромными перепончатыми крыльями.

Ксана удивленно застыла, уловив ворвавшийся в сознание звонкий ментальный голос:

«Здравствуй, принцесса, я надеюсь, мы не опоздали?» Со спины дракона соскочила девушка с ослепительно сверкающим мечом. Следом за ней спрыгнул высокий крепкий юноша, двигающийся с до боли знакомой легкостью и грацией.

«А вот и колдунья с драконьим знахарем!» – снова донесся до Ксаны ментальный голос прилетевшей девушки. Из-под эшафота выбрались Виола и Алекс. Они обменялись приветствиями с прибывшими и все вместе обернулись к Храму Святого Никодима.

Из высоких врат черным мохнатым ковром сыпались тролли.

Ксана вдруг осознала, что именно так называются эти приземистые существа с багровыми глазами и клыками гораздо крупнее собачьих.

«Ксана, беги к нам. Попробуем улететь на драконе, тролли не умеют летать!»

«А как же Олег с Гвалтом?» – хотела спросить Ксана, но будто в ответ на слова Виолы из низких туч вынырнули два страшных крылатых силуэта и, стремительно снижаясь, закричали торжествующими дикими голосами. «Рарруги», – узнала Ксана и сжала кулаки от бессилия и боли.

Дракон, почуяв природных врагов, затрубил и под восторженные вопли троллей рванулся навстречу рарругам. «Бои в воздухе для него предпочтительнее, чем на земле», – поняла Ксана и вдруг услышала Олега.

«Ксана, где ты? – раздавалось откуда-то из глубины дворца. – Гвалт убит, я ранен. Мы с Bay не можем тебя найти! Если слышишь – откликнись!»

– Я здесь, Олег! – вслух закричала принцесса и, забыв обо всем на свете, бросилась на голос.

«Он ранен! Я нужна ему», – пульсировало в голове, а коридоры распахивали навстречу пыльные, опухшие коврами глотки. Она бежала, а за окном нарастали завывания и дьявольский хохот.

Тролли пошли в атаку.

Слог 44
ДИАЛОГ

Надмирье

Час Звездных Дождей

«Ал, мне страшно! Как несправедливо! И больно… Я чувствую себя так, как будто меня убили! Трижды убили…» Ви передернула плечами, и по голубому силуэту пошли темные волны.

«Потерпи. Скоро это пройдет, – ответил Ал и тоже поежился. – Чувство, конечно, жуткое. Я ведь тоже чувствую себя мертвым. Трижды мертвым…» Он попытался погасить темное пламя, грязными лоскутами тлеющее вокруг, но оно было внутри и болело, и ныло, и скулило от нечеловеческого ужаса и космической тоски.

«Но ведь это неправда? – мыслеголос Ви зазвенел близкими слезами. – Это ведь только проекции Нефритовой пещеры?»

«Что такое правда? Сейчас для наших ребят События Цены – истинные, а все предшествующие закрыты Завесой».

«Как погибли твои?» – тихо спросила Ви.

«А твои?» – вопросом ответил Ал…. И сразу же провалился в липкие тенета искаженного пространства, насыщенного черной энергией и вопящего на разные голоса.

Из полумрака вдруг надвинулась ухмыляющаяся волосатая морда с кривыми клыками, и тонкие девичьи руки вскинулись, пытаясь заслонить лицо от дьявольских глаз тролля. Резкое, негромкое слово, прозвучавшее рядом, заставило чудище завыть и опрокинуться куда-то влево. «Держись ближе ко мне – это пострашнее королевских гвардейцев», – мягко проговорил высокий, стройный юноша, и черная молния его ноги переломила пополам следующего монстра.

Но вот две пары тяжких лап обрушиваются на спину, и ужас ледяной иглой пронзает мозг. «На помощь!» – бьется где-то у горла задохнувшееся сердце, и в стремительно гаснущем пространстве вязнет бросившийся на выручку друг – бледный, забрызганный кровью, но ослепительно красивый благородной неземной красотой…

«Виола, очнись, не умирай, слышишь?» – доносится откуда-то сверху, но…

Круговерть памяти уже перенеслась в другое место, и мелькает перед глазами сверкающий клинок, и дымится на нем черная нечистая кровь.

«Назад!» – звенит в душном воздухе девичий голос, и неукротимая ярость слышится в коротком, как удар бича, слове.

А рядом мелькает бритоголовый воин в странной желтой одежде, и меч в его руке чертит в воздухе сверкающие восьмерки. Вот восьмерка на мгновение удлиняется, и мерзкий хохот сменяется жалобным визгом.

А затем стремительная рука бросается навстречу очередному клыкастому чудищу, и тролль, схваченный за горло, ошалело сучит в воздухе короткими кривыми лапами, тщетно пытаясь разжать железные пальцы Мастера.

Это последнее, что видит Ал, потому что непонятно откуда взявшийся маленький, верткий орк вдруг бросает что-то прямо в лицо. По глазам хлещет огненный ветер, и рука, сжимавшая меч, перестает слушаться, и подкашиваются колени, и костенеет язык, не в силах выговорить последнее в жизни слово: «Са-а-а-н!..»

«Летта!» – рвется сквозь боль и страх пронзительный голос, но Ал уже далеко. Уже мчатся навстречу странные разноцветные стены, и ложится под ноги мягкий пыльный пол.

А потом перед самым лицом вдруг захлопывается дверь, и возле нее танцует маленький горбатый человечек в дурацком колпаке с бубенчиками. Его кривой рот поет что-то немузыкальное, и стекает по подбородку струйка липкой конфетной слюны.

Тонкая девичья рука пытается открыть дверь, но карлик не дает этого сделать и только радостно смеется, потирая непропорционально крупные ладони. И тогда отчаяние взрывается багровой вспышкой, и кривоногий горбатый мяч откатывается в сторону. Распахнутая дверь остается позади, но что-то резко дергает за ноги, и Ал падает, еле успевая сообразить, что это всего-навсего веревочная петля. А на спину с торжествующим воплем падают каменные колени, и непередаваемая боль вгрызается в тело стальным, тщательно заточенным зубом.

«Больно! Как больно!» – плачет девушка, и тяжесть со спины исчезает, сбитая чем-то стремительным, опередившим бегущего навстречу светловолосого юношу с бешеными золотыми глазами. Волчий рык сливается с хохотом за окнами. В разбитые стекла заглядывают безобразные рожи. Сердце бьется все тише и тише. «Я люблю тебя…» – шепчет девушка, и на Ала снова накатывает волна тоски и ужаса, ужаса и тоски…

 
Но многих, захлебнувшихся Любовью,
Не докричишься, сколько ни зови!
Им счет ведет молва и пустословье,
Но этот счет замешен на крови…
А мы поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви…[17]17
  В. Высоцкий.


[Закрыть]
 

Слог 45
МОНОЛОГИ

Вне времени

«Ну вот, наконец-то затихла эта невыносимая боль… Что-то с глазами! Алекс, я ничего не вижу! И не слышу…

Алекс, ты здесь? Что произошло? Неужели я… Но ведь я думаю? Кто-то сказал: «Я мыслю, следовательно, существую».

Слишком темно… Алекс, где ты? Не оставляй меня, слышишь?

Никого… И мысли без откликов, как крик в вату. Наверное, это все-таки смерть… Я – мертва. Жуть какая… Эти мерзкие монстры переломили мне шею, и мое изломанное тело валяется сейчас на грязной мостовой. Мое тело. Мое бывшее тело. И Алекс смотрит на запрокинутое мертвое лицо с остекленевшими глазами… Ужас!

Прощай, Маленький Тэн! Дай тебе бог другую, лучшую! Напрасно позволил ты себе влюбиться в порченую. Не могло у нас ничего получиться. Не могло!

Почему нельзя заплакать? Застонать! Заломить руки в тоске и боли! Даже этого теперь нельзя.

А что можно?

Что теперь будет?..»

«… не могу пошевелиться! Жива или уже нет? Обхитрили, подлые, обвели, как девочонку-несмышленыша. Яд в глаза – и готово дело.

Больно-то как! Или это уже не та боль?

А все-таки я положила десятка три, если не больше. Сан вывернется, что ему эти клыкастые пеньки! Хотя прут они без оглядки, будто подгоняет их какой-то страх. И с дыркой в животе дохнут не сразу. Скулят… плачут…

Что же это я: они меня убили, а я их жалею?

А ведь верно: УБИЛИ ОНИ МЕНЯ!

Или нет? Тела не чувствую. Может, это, конечно, от яда. Есть какое-то такое слово. Па-ра-лич. Пожалуй, так. Но тьма жуткая. И тишина. Ни сердца не слышу, ни дыхания. Значит, все-таки труп. Сердце остановилось, дышать незачем, а мозги пока думают. Хоть бы уж слышать, как бой идет. Как там Эйб с Делоном? Одного рарруга они завалили, это я видела. А вот потом этот ублюдок со своим ядом. По-моему, я еще успела его рубануть. Жаль, если не попала.

Сан, родной, не давай им меня есть! Не хочу! Пусть своих мертвецов жрут. Я им вдоволь накрошила…

Что-то я не то думаю. Вроде бы мертвым положено анализировать свою жизнь, раскаиваться и скорбеть… Не получается! Так, может, я не совсем умерла? Тьфу ты, черт, как можно умереть не совсем? Нельзя же быть чуть-чуть беременной!..

А вот этого уже не будет.

Жалко.

Какая-то жизнь никчемная получилась. Только и научилась – мечом размахивать. Интересно, куда меня теперь: в эльфийский рай или к Матерям-Амазонкам? К эльфам вроде бы не за что. А из племени меня изгнали. Сан, правда, говорил, что все мертвые потом заново родятся. Это, конечно, хорошо. Но ведь это уже не я буду. Не приведи Мать родиться мужчиной. Да и бабой уже не хочу. Хочу драконом. Буду рарругов бить. Как там все-таки Эйб?

Эх, тоска! Никогда не верила, что мертвецы думают. Все эти притчи про переселение душ – вещь, конечно, интересная, но чтобы взаправду…

Что-то мне совсем не по себе становится. Сан, где ты? Отзовись! Не оставляй меня. Мне страшно! Потряси меня, что ли! Может, оживу?

Что же ты меня бросил? Сан?!»

«Как темно, боже, как здесь темно! И страшно… Кто здесь? Кто это дышит? Нет, показалось…

Какое жуткое чувство: абсолютная пустота. Ни звука, ни лучика. Ничего. И я – пустота. Меня ведь нет. Нет тела, нет голоса. Пустота, забвение… Я умерла… Давно… Или недавно? Что такое время? Кто я? Отчего наступила смерть? Не помню!

Нет, помню: боль… обида… бессилие… что-то еще! Что-то важное!.. Нежность! Помню! Человек. Сильный, красивый. Светлые длинные волосы, крепкие руки, губы… Олег! Значит, я – Ксана?

Да, меня звали именно так. И все как-то ужасно кончилось…

Что же это было?

Ах да, нож в спину! Шут… Мерзкий карлик! Конечно, я давно знала, что он в меня влюблен. Отомстил, значит… Олега не удалось без головы оставить, так на мне отыгрался. Вот когда говорят: «От любви до ненависти один шаг!» Это, конечно, совсем другая любовь. С маленькой-маленькой буквы… Так себе любвишка, вожделение, похоть. Обиженные амбиции и отвергнутые притязания. Ярость посредственности, которой подставили под нос зеркало.

И без сомнений: петлю на ноги, коленями в спину и нож под лопатку… Из любви. Идиоты, разве же можно творить гадости от любви? Слов вам не хватает? Или специально пытаетесь Великое Слово опошлить?

Господи! Прости этого несчастного. Воистину не знает, что творит. Раб. Раб своих вожделений. Слякоть, не человек.

Только вряд ли он меня пережил.

Bay! Чудесный, мудрый друг! Ты опоздал совсем немного, на три удара сердца. Последних удара.

И Олег обнял бездыханный труп.

Ужас какой!

Жалость…

Сострадание…

Любовь…

Все это в прошлом…

А будущее? Что такое время? Сейчас… вчера… завтра. Неужели это навсегда? Вечная пустота и обрывки мыслей… Осколки чувств, клочки воспоминаний?

Нет, нужно выбираться. Где-то в мире есть Свет. Есть Бог!

Кроме того, я не могла умереть просто так! Эола сказала «бодхисатва».

Неужели она ошиблась?..»

«… Кажется, подъем закончился. Темнота… Странно! На небе должны быть Океаны Света. Мне ведь подробно описывали жизнь после жизни…

Может быть, это временная остановка? Может быть, что-то не так? Неполная смерть? Застрял в промежутке? Чушь!

Значит, нужно просто ждать. Наверное, процесс продолжается, просто я этого не чувствую.

Где-то тут должна быть Виола! Не смог я ее спасти… От Колдуна вырвалась, в толпе фанатиков уцелела, костра избежала… Так нет же, настигла нечисть поганая! И откуда они только взялись? Можно подумать, их специально прислали людям на подмогу.

А пожалуй, так и было. Монах с подругой мечами орудовали: любо-дорого посмотреть! Куда там королевским гвардейцам! Разве что лучники могли бы их одолеть, да в толпе стрелять не каждый решится.

Чего там, одного дракона хватило бы, чтобы вся королевская рать в погреба забилась. Нет, без троллей и рарругов летели бы мы сейчас всемером на драконьей спине. Широкая, кстати, спина, сильная…

Эх, повстречаться бы с Виолкой, пока я еще в ясной памяти. Развоплощение, говорят, процесс длительный. Мне бы ее хоть немного поддержать! Она ведь наверняка страдает, мучается… Комплекс вины, угрызения совести…

И никого рядом нет! Некому сказать, что есть Черный Ветер. Есть противодействие всему новому, чистому и светлому. Есть сдерживание Добра и ненависть к Красоте. «Кто не бывал преследуем за благо – тот и не являл его!» А поэтому лучшим – труднее всех. Только трудности эти не заметны до поры. Они – внутри. И гложет червь сомнения, и слабеют руки, удерживающие парус, и подгибаются ноги, не дающие упасть…

Где взять твердость, чтобы не утратить Веру?

Где взять силы, чтобы не потерять Надежду?

Где взять чистоту, чтобы не предать Любовь?

И где взять друга, чтобы было с кем помолчать обо всем об этом???

Все-таки что-то не так. После смерти должно быть все иначе. Может быть, не смерть? Тогда что же?»

«Почему Bay не ушел? Ведь ясно же было, что мне конец! Кровь никак не останавливалась, да и троллей – как грибов после дождя. Кричал же ему – не послушался! Не захотел меня бросать, хоть и знал, что я от Ксаны не отойду! Четверо их в него вцепилось? Нет, пятеро, наверное. Массой задавили, сволочи… Сначала Гвалт, потом Bay…

И Ксана.

Ей-то за что все это?

Мне – ясно за что. За грех первородный, за Гордыню. А она? Неужели я ее за собой потянул?

Нет! Просто судьба у нас общая. Да и не только у нас двоих… Я не удивлюсь, если Виолка со своим парнем где-то здесь.

Во всяком случае, мне там внизу без Ксаны делать было бы нечего.

Справедливости ради нужно сказать, что я не поддавался. Просто кинулись они одновременно со всех сторон. Не в эту секунду, так через пять минут я бы все равно кровью истек. Так уж лучше с ножом в сердце… Как Ксана.

А шута они первого кончили. Не посмотрели, что на них похож…

Странные все-таки у меня предчувствия… Кажется мне, что ничего еще не закончено, что это только начало. И страха нет, и тоски.

Эх, лютню бы! Правда, все равно играть нечем… Что ж, стихи писать я еще не разучился. Как там было у кого-то из великих?

 
Слабеет жизни гул упорный.
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат черный
О жизни будущей поет.
Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак, иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?[18]18
  А. Блок. Чжуан Цзы.


[Закрыть]