Текст книги "Россия и современный мир №2 / 2018"

Великая трагедия, говорю откровенно, жила в моей душе и вряд ли у меня хватит слов изобразить ее. Все же никому никогда и никаких решительных пакостей я не делал, наоборот, всячески старался при случае помочь своему же классовому другу, человеку своей сферы. Так, благодаря…3535
  В оригинале край страницы обрезан.


[Закрыть] «веским» в Воронеже большевикам, мне и только мне удалось вырвать из чрезвычайки (Ерман тогда был ее заведующим3636
  Сведения о работе С.И. Ермана в «чрезвычайке», а тем более в качестве «заведующего» документально не подтверждаются [см.: 13].


[Закрыть]) крупного землевладельца и помещика Федора Александровича Фаленберга3737
  Фаленберг Федор Александрович (ум. 8.10.1918 г.) – отставной штабс-капитан, земский деятель, до революции 1917 г. вместе с братом Петром владел крупными участками земли в Воронежской губернии. Расстрелян большевиками в Воронеже.


[Закрыть]. Кроме того, я всегда стремился покрыть и спасти своего человека из неприятного положения. Многие воронежцы могут засвидетельствовать это своими показаниями (среди таких людей могу назвать учительницу Елизавету Васильевну Скрутковскую и ее сына артиллерийского офицера – Бориса Казимировича, Миграна Матвеевича Тукельяна и Степана Карповича Говсеньяна, богатых армян, у которых я жил на квартире, и др.). В политической жизни решительно никакого участия не принимал. При помощи связи все того же Ермана добился издания в Воронеже лит<ературно->художественного (без политики) журнала «Сирена»3838
  «Сирена» – «пролетарский двухнедельник», издававшийся Нарбутом в Воронеже в 1918–1919 гг., действительно был литературно-художественным изданием.


[Закрыть], изданием которого поддерживал существование многих московских и петроградских литераторов (они все могут подтвердить это). Журнал этот ругмя ругала и московская, и петроградская большевистская пресса, на него (а за ним и на меня) стали коситься воронежские большевики, и у меня опять усилился страх перед смертью. Журнал закрыли, отказав ему в средствах, и меня не назначили уже членом редакции, словом, в конце <19>18 г. мне стало казаться, что моя «защитная окраска» спадает и что я могу легко попасться, но тут меня спасло положение вещей.

На Украину хлынули большевики, устремился туда и «благоволивший» ко мне еврей Ерман, положение которого в Воронеже к тому же сильно поколебалось. И вот, правдами и неправдами, Ерман устраивает мне как бы партийную командировку на Украину. С этим мандатом я благополучно прибыл в Харьков, а оттуда через короткое время в Киев. Видеть родных, близких, мать, братьев, отца, жену, ребенка было единственным моим желанием. К этому времени (даже, может быть, и раньше) у меня окончательно созрела сила порвать (обрезана страница), но связывали меня с убийцами и грабителями. Ненависть к ним возросла у меня еще больше, и я с лихорадочным вниманием прислушивался ко всему тому, что говорилось о походе против большевиков. Я уже знал, уже точил нож мести против тех убийц (я поклялся перед трупом брата убить их, я их знаю!), которые напали тогда ночью… но судьба опять толкнула меня в лапы поработителей.

Приехав в Киев, я застал следующее дома: все родные голодают в буквальном смысле этого слова, оказывается, из Глухова, где мой отец был помощником уездного начальника и принимал участие в карательных экспедициях против большевиков, – не только нет куска хлеба, но приходится отцу жить в образе настоящего уличного босяка. Это было ужасно, это было сверх моих сил. И, когда прошли слезы радости встречи, я, ненавидя своих вечных (они мне стали казаться такими) врагов, пытаюсь получать побольше жалования, лишь бы спасти родных от голода. Но к партии решительно, категорически никакого отношения уже не имел. Правда, в бесчисленных анкетах учреждений я в графе «партийность» продолжал писать ту же спасительную ложь «коммунист», «сочувствующий», но это делали почти все служащие, и ни на митинги никуда не хожу, денег ни гроша на партийные дела не плачу, сижу дома все дни с родными. Продолжаю все так же чутко относиться к ропоту того прибоя антибольшевизма, который уже катится… С мая я уже ясно ощущаю в себе великую радость приближающегося освобождения родины от угара, но животный страх, усиленный ужасами киевской чрезвычайки, все еще властвует над моей измученной, разбитой душой…

Я стараюсь осторожно, озираясь, уйти от всякого, даже газетного, зла. Сперва служил в БУП (Бюро украинской печати)3939
  БУП (Бюро украинской печати) создано в конце 1918 г.; занималось организацией украинской советской прессы, а также вопросами пропаганды и агитации.


[Закрыть], где решительно ничего за полтора месяца не сделал, ни написал ни одной бумажки и откуда меня уволили. Затем в погоне за существованием родных, дороговизна все росла, а на мне лежала обязанность (обрезано) одновременно в учреждениях: в Совнархозе4040
  Совнархозы (Советы народного хозяйства) – органы управления экономикой, созданные после революции 1917 г. и существовавшие до 1932 г.


[Закрыть], где оцениваю с художественной стороны стихи (это отнимало чрезвычайно мало времени, 1–1½ в неделю, и делать было нечего), в редакции – издательском отделе, где поправляю брошюры и статьи с литературной точки зрения, в журнале «Красный офицер»4141
  Газета «Красная армия» была органом Народного комиссариата по военным делам Украины.


[Закрыть], куда должен доставить от авторов рассказы и стихи (не политического содержания) и в литературно-художественном комитете, где редактирую, вернее, исправляю (так как надо мною не было редактора) стихи чисто художественного содержания для помещения в журнале «Зори». Таким образом мне удается доставить родным некоторое подобие существования (недоедание оставалось все время).

Лучшим показателем моей «работы» были такие результаты: за 6 месяцев большевистской власти в Киеве журнал (литерат<урно>-художеств<енный>, без политики) «Зори» вышел только в числе одного номера. В Совнархозе я проредактировал только 3 стихотворения (это с мая по август). В редакционно-издательский отдел я, не успевая объезжать все учреждения, являлся всего на 1/2 часа, редко 1–1½ в день и почти все это время ничего не делал, стремясь улизнуть к машинист<к>ам в их комнату и сидеть там. За то получал не раз выговоры по службе. Наконец, в журнал «Красный офицер», которого вышло при мне 3 №№, поставил 4–5 рассказов и до 10 стихов. Но и здесь на меня вскоре и после 2-х выговоров, предложили мне уйти (особенно в вину ставилось дело литератора И.М. Василевского (Не-Буквы4242
  Василевский Илья Маркович (1882–1938) – журналист, после революции эмигрировал, в 1923 г. вернулся в СССР; расстрелян. Печатался, в частности, под псевдонимом Не-Буква.


[Закрыть]), который был служащим-сотрудником журнала и которого, как «антибольшевистский элемент», забрала чрезвычайка).

Так, волнуясь и зорко следя за продвижением добрармии, я жил в Киеве. С мая, повторяю, у меня уже стали отрастать крылья бодрости. По всему, всем признакам я уже знал, что освобождение близко, что вот-вот еще немного, и я буду снова я, я буду собой. О, свобода, это – все. Как легко, казалось мне, вздохну я, когда придут добровольцы-освободители. И тайком, в глубине души, захоронил я мысль – остаться в Киеве, никуда больше не уезжать, быть дома. Угрызения совести с каждым днем мучили меня все сильней и сильней! Каким гаденьким являлся я часто самому себе – каким ничтожным, трусливым!.. Ведь, скрывая даже родного отца, бывшего земского начальника, у себя на дому, я дрожал от страха при мысли, что сейчас вот придет чрезвычайка и откроет отыскиваемого ею и спрятанного мною отца. Таким же страхом холодел мой разум, что откроют подложность документа, устроенного мной для также искавшегося той же чрезвычайкой студента В.А. Грунау… Это описать я не в силах, да и вряд ли можно… выразить на человеческом языке.

Я был игрушкой, жалкой игрушкой в руках моей судьбы. Но, говорю еще раз, я не видел до первого звона побед добрармии ни одного просвета. Храбрость же во мне была тоже убита еще 2-го января 1918 г., и я был ничтожен и жалок… Так было до прихода добрармии в Киев4343
  Добровольческая армия вошла в Киев 18 (31) августа 1919 г.


[Закрыть]. Но вот и – спасение! Но нет радости в моем сердце – опять там трусость и бесконечные жестокие угрызения совести, она мучит меня медленно, но верно. Я задыхаюсь, не могу больше выдержать – я борюсь (какая злая борьба!) с трусостью, я не могу ее победить, я хочу идти сам с повинной к новой, своей власти, власти-освободительнице и… не могу… Наконец, положение становится невыносимым. Мне чудится, что если…4444
  В оригинале край страницы обрезан.


[Закрыть] Тифлис, я под солнцем смогу там успокоиться, прийти хоть немного в себя. Но как поехать, ведь нужен пропуск, а его выдает контрразведка?

Наконец, решаюсь (это похоже на то, как броситься в холодную воду). Подаю в общем порядке прошение о разрешении мне выезда в Ростов. Думаю так: если арестуют, тем лучше, – сразу все развяжется; если нет, – на юге обдумаю все, как следует… Живу в Киеве при добрармии, не скрываясь, ареста нет. Порой начинает мнится, что я действительно не сделал ничего особенного, но нет, нет, – я подл, трус и гадок! Так живу, мучусь, уже полупереступив порог к самопризнанию, неделю-две. Пропуска нет. Ах, это ожидание, эта пытка!

Наконец встречаюсь с знающим меня по Петрограду Н.А. Чернявским, сыном нынешнего киевского губернатора4545
  Имеется в виду Чернявский Николай Андреевич (Колау Чернявский, 1893–1945) – поэт, сын Андрея Гавриловича Чернявского (1887 –?), действительного статского советника, с сентября 1919 г. губернатора Киева.


[Закрыть]. И он предупредительно устраивает мне пропуск на пароход «Петроград», отходящий в Екатеринослав. А на пристани, за час до отправления парохода, узнал от другого знакомого, что и киевской контрразведкой выдан мне пропуск! Вот в Екатеринославе я уже в «безопасности», но совесть не перестает мучить меня, – напротив, как будто туже натягивает на мне петлю… И вдруг арест в Ростове, на вокзале. Сперва страх – граничащий с ужасом, затем чувство медленно остывающего успокоения и, наконец, почти как чудо, ощущение какого-то удовлетворения. Все чаще и чаще приходит на ум: что ж, так и надо, так…4646
  В оригинале край страницы обрезан.


[Закрыть] ясно чувствую, как сваливается у меня гора с плеч… Еще не совсем, но уже двинулась…

* * *

Все то, что я изложил здесь, искренно и правдиво. Может, я неумело и не совсем полно (в мелочах) изложил свои мысли, может, кое-что упустил (тоже мелочь) из памяти. Я всегда, в любое время готов пополнить этот пробел. Теперь (хотя, может статься, это и неинтересно) скажу о своем отношении к тем, кто освободил, кто освобождает Россию. Я (это не красивая фраза) приветствую их, стойких и мужественных! Я завидую их смелости и отваге, которых у меня нет! Я шлю (если они позволят мне сказать это) свой земной поклон!..

Я приветствую Вас, освободители от большевистского ига!! Идите, идите к Москве, идите, пусть и мое мерзкое, прогнившее сердце будет с вами… Только не отталкивайте меня зря!.. О, как я буду рад, если мне будет дано право участвовать в деле обновления России. А может, возможно и мое возрождение? Не знаю, но все то, что я написал, правда – они (так) первой до последней строки. Это – моя исповедь…

Лица, могущие сказать обо мне или кое-что, или подробнее: здесь (случайно): Владимир Эльснер (редакция журнала «Орфей»), Евгений Лансере (кажется, если это художник в той же редакции), Э.Д. Гримм (он, кажется, должен помнить меня по С<анкт->Петербургскому университету4747
  Эльснер Владимир Юрьевич (1886–1964) – поэт, литературный критик, редактор литературного журнала «Орфей», выходившего в 1919 г. в Ростове-на-Дону. Лансере Евгений Евгеньевич (1875–1946) – художник-монументалист, график, автор театральных декораций. Гримм Эрвин Давидович (1870–1940) – историк, окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, в 1920 г. эмигрировал, спустя три года вернулся в СССР.


[Закрыть], – я ему как-то раз преподнес свою книгу…4848
  В оригинале край страницы обрезан.


[Закрыть] (Дмитриевская 107).

В Киеве обо мне могут дать сведения: бывш<ий> секретарь Черниговского дворянства Вадим Львович Модзалевский4949
  Модзалевский Вадим Львович (1882–1920) – историк, автор работ по генеалогии и геральдике.


[Закрыть] и поручик Николай Сергеевич Бобриевич (оба живут по Георгиевскому пер., 11, кв. 2). Кроме того, меня знает Николай Андреевич Чернявский, Владислав Августович Грунау и мн. др. В Новочеркасске сейчас находятся (адреса точно не знаю, вероятно, в одной из гостиниц) – Евгения Петровна и Вера Ивановна Фаленберг, их родственница (имени не помню), сами едва вырвавшиеся из Воронежской чрезвычайки и могущие подтвердить, что я способствовал освобождению Федора Александровича Фаленберга, взятого заложником, из чрезвычайки в Воронеже.

1919 г. 9/Х Владимир Нарбут

Показания писал собственноручно – Владимир Нарбут.

Офицер для производства дознан<аний> (Сукачев)

С подлинным верно: Генкин5050
  Генкин Яков Михайлович (1888–1970) – в 1929 г. начальник отдела ОГПУ. С чем связана его удостоверяющая подпись на подлиннике документа, установить не удалось.


[Закрыть]

[12, л. 72–78]

II

Письмо В.И. Нарбута А.А. Сольцу от 6 марта 1929 г.5151
  Письмо представляет собой машинопись с собственноручной подписью Нарбута. Сверху резолюция рукой А.А. Сольца: «Я считаю, что оснований для пересмотра нет. Вы можете работать, но в партии для вас места не может быть. А. Сольц. 16. III».


[Закрыть]

Уважаемый товарищ Сольц!

Прошло уже почти полгода, как я исключен из рядов ВКП (б) за то, что скрыл от партии свои показания белогвардейской контрразведке в 1919 году, – полгода крайне тяжелого морального состояния, горького разочарования во вчерашних «друзьях», самопроверки, материальных лишений, всяческих унижений и обид. Удар был слишком неожиданен и серьезен, чтобы можно было за этот короткий срок свыкнуться со случившимся. Последнее часто казалось мне (и все еще продолжает казаться) просто скверным сном, чем-то до ужаса неправдоподобным… И, однако, факт остается фактом: опозоренный (через опубликование постановления ЦКК5252
  Центральная контрольная комиссии (ЦКК) РКП (б) – ВКП (б) – высший орган партийного контроля, существовал в 1920–1934 гг. В сферу компетенции ЦКК входил, в частности, разбор личных дел коммунистов. Комиссия имела право налагать на коммунистов взыскания вплоть до исключения из партии.


[Закрыть] в «Правде» и во всей прессе, что, как известно, практикуется лишь в редких случаях), я вышвырнут из партии после одиннадцатилетнего пребывания в ней, я предоставлен самому себе после того, как в течение девяти лет (я беру лишь время со дня совершения проступка) я искреннейшим образом отдал все свои силы, инициативу, знания партии, делу строительства социализма. В этом не может быть никаких сомнений, это могут подтвердить сотни лиц, работавших со мной рука об руку, об этом говорит, наконец, сама действительность… И как трудно, чудовищно трудно, товарищ Сольц, выкарабкаться мне из той пропасти, в которой я очутился!..

Не так давно я прочел в «Правде» Вашу статью «Как провести чистку»5353
  Статья Сольца «Как провести чистку» опубликована: [14]. «Чистки» в партии практиковались до середины 1930-х годов; в ходе «чисток» проверялось соответствие коммунистов предъявляемым к ним требованиям. «Чистка» 1929 г. была направлена на исключение из рядов ВКП (б) сторонников Л.Д. Троцкого.


[Закрыть], и это дало мне повод обратиться к Вам с настоящим письмом. Вы пишете: «Обязанности, которые возлагаются сейчас на члена партии, гораздо сложнее. Они требуют большой выдержки, устойчивости, готовности изо дня в день бережливо, экономно, по-хозяйски хорошо, не считаясь с узколичными интересами, выполнять возложенную на них работу (на производстве, в советском учреждении, в сельском хозяйстве). С такими именно требованиями должны будут подходить проверочные комиссии к членам партии…

Проверочные комиссии должны решить вопрос: быть или не быть тому или иному товарищу в партии, а не давать оценку отдельному случаю в поведении партийца. И дальше: «…Мы чистим свою партию и должны относиться к этому делу во всяком случае бережно и внимательно…»

И еще ниже: «…много внимания и сугубую осторожность надо будет приложить, когда дело идет не о явно негодных элементах, а о тех членах партии, которые не удовлетворяют требованиям, так настойчиво выдвигаемым сейчас партией, не умеющих свои интересы слить с интересами строящего коллектива, не умеющих по-новому жить, действовать и строить. В партии могут быть только строители социализма, а не время от времени справляющие свою партийную службу, как ее справляют служители разных культов. Для нас, членов партии, социализм не культ, которому мы приносим жертвы, а живое дело, упорно, изо дня в день нами творимое…»

Прочел и, по свойственной каждому человеку привычке, попробовал применить эти слова прежде всего к самому себе. Да, в партии должны быть не священнослужители, а строители социализма! Да, партия должна хорошо знать своих членов и должна относиться к ним бережно и внимательно!

Между тем я (возьму именно себя, как конкретный пример), причисляемый в любом случае к категории строителей социализма не за страх, а за совесть, нахожусь не только за бортом своей организации, но и советской общественности вообще. Мое сегодняшнее положение – это положение какого-то своеобразного «лишенца», негласно бойкотируемого всеми, кому не лень проделывать подобные штуки. Приведу несколько фактов: 1) бюро ячейки того учреждения, которое я же создал и которым руководил три с половиной года, вплоть до исключения из партии, сочло необходимым принять решение (о чем я узнал лишь стороной и месяц спустя) о нецелесообразности поручения мне той или иной сдельной литературной работы (даже технического характера) под предлогом, что последняя будто бы запрещена мне ЦКК. Вслед за этим я побывал у тов. Шкирятова5454
  Шкирятов Матвей Федорович (1883–1954) – в 1929 г. секретарь ЦКК ВКП (б).


[Закрыть] и узнал, что такого (якобы «секретного») запрещения нет и что я могу и должен работать в соответствующих советских учреждениях. Тогда же я вкратце изложил тов. Шкирятову план моей дальнейшей работы, который он, в общем, нашел приемлемым; 2) вскоре после этого я имел беседу с Д. Бедным, знающим меня не первый год, и выдвинул перед ним проект о создании «Толкового словаря живого русского языка» (аналогичного словарю Даля) – на новых началах: подведение общественной базы по линии краеведения, привлечение языковедов-материалистов и т.п., положив в основу заметку Ильича «Об очистке русского языка»5555
  Заметка В.И. Ленина, о которой идет речь, впервые опубликована в 1924 г. [9]. Заметка посвящена борьбе с заимствованными словами в русском языке.


[Закрыть]. С этой идеей я ношусь уже полтора года, в известной степени продумал ее, и потому мне казалось, что я мог бы взяться за организацию данного дела, требующего не только знаний, но и большой любви к себе. Демьян Бедный вполне одобрил мою мысль и согласился выступить в качестве посредника между мной и издательством «Советская Энциклопедия»5656
  Научное издательство «Советская Энциклопедия» было создано в 1925 г.


[Закрыть], в котором я предполагал осуществить этот многолетний труд. И что же: руководители «Советской Энциклопедии» (т.т. О. Шмидт и Накоряков5757
  Шмидт Отто Юльевич (1891–1956) – математик и географ, один из основателей издательства «Советская энциклопедия». Накоряков Николай Никандрович (1881–1970) – организатор советского издательского дела, также принимал участие в создании издательства «Советской энциклопедии».


[Закрыть]), ухватившись, как говорится, обеими руками за выдвинутый проект, наотрез отказались взять меня, даже в качестве секретаря этого издания5858
  Идею создания нового словаря воплотил в жизнь коллектив советских лингвистов во главе с Д.Н. Ушаковым; в 1935 г. в издательстве «Советская энциклопедия» вышел первый том «Толкового словаря русского языка» под редакцией Ушакова.


[Закрыть]. Д. Бедный, передавая мне результаты его переговоров, заметил: «Все хотят быть хорошими на Вас»… 3) почти та же участь постигла и неоднократные попытки М. Кольцова5959
  Кольцов Михаил Ефимович (1898–1940) – журналист, в 1929 г. ответственный редактор журналов «Огонек» и «Чудак», руководитель акционерного издательского общества «Огонек»; расстрелян.


[Закрыть] добыть мне работу в том или ином издательстве. И здесь, как выяснилось, везде меня боятся пуще огня, точно представление мне работы (конечно, нужной вообще), использование меня по специальности может рассматриваться кем-либо как некое «примиренчество» по отношению к моей каре!..

Быть может, все это покажется диким, нелепым, но дело, повторяю, обстоит именно так. Ко мне применена, без преувеличения, «высшая мера наказания», бескровно, но верно убивающая меня и как работника-общественника, и как просто человека…

Передо мной не раз вставал коренной вопрос: чем заслужил я столь жестокое наказание? Не являюсь ли я тем «явно-негодным элементом», о котором упоминаете Вы в Вашей статье, и дело о котором по праву было разобрано ЦКК так срочно (в каких– либо полчаса!) и с таким ощутительным результатом?..

В партию я вступил в середине 1917 года, за полгода до Октября – вполне сознательно, не преследуя никаких выгод, ибо какая же выгода сыну дворянина-помещика и земского начальника идти на такое дело, да еще в глухом уездном городе (г. Глухов, б<ывшей> Черниговской губ.), где, что называется, каждая собака тебя знает и каждая подворотня против тебя?! Из сохранившихся в музеях печатных матерьялов Вы можете наглядно убедиться в том, что в этот период, в течение 2 месяцев, я редактировал и издавал на свои средства ежедневный большевистский листок («Глуховская Жизнь»), выпускал листовки и предвыборные объявления (причем я шел первым по списку кандидатов Р.С.Д.Р.П. (большевиков) в городскую думу), агитировал за и проводил список № 5 (большевиков) в Учредительное собрание…

Из расспросов очевидцев каждый может узнать о том, как в эпоху Временного правительства я боролся за Советскую власть в местном земстве, на перевыборных собраниях и т.п. Никто не может отрицать также того, что я, после моего расстрела партизанами, – не знавшими меня и приходившими затем в больницу посочувствовать мне, – больной, эвакуировался (перед немецкой оккупацией) в Воронеж с согласия и при поддержке местной Советской власти, а в Воронеже тотчас же стал работать в «Известиях Губкома и Губисполкома». Моя почти годовая работа в Воронеже (главным образом в качестве члена редколлегии газеты) протекала также у всех на виду и может быть охарактеризована рядом товарищей, многие из которых находятся сейчас в Москве.

На Украину (это было уже в феврале 1919 года) я был откомандирован вместе с другими украинскими работниками и оказался в Киеве, тогдашнем украинском центре, по путевке партийных инстанций. Здесь я работал сперва в Бюро украинской печати (то же, что РОСТА6060
  РОСТА – Российское телеграфное агентство (1918–1935).


[Закрыть]), затем зам. редактором газеты «Красная армия», органа Наркомвоена Украины6161
  Имеется в виду Народный комиссариат по военным делам Украинской ССР, существовавший в 1919–1920 гг.


[Закрыть]. В течение этого, «киевского», периода мной написан ряд агитационных брошюр и несколько десятков политических статей. Но работа протекала в условиях чисто кабинетного сиденья и полного отрыва от масс. К тому же совершенно случайно в Киеве я попал в среду своих родных, нищенское положение которых вызвало во мне понятное сострадание… В июле-августе 1919 года я заколебался, дрогнул… Оставшись в Киеве после эвакуации последнего Советской властью (за что впоследствии получил партвыговор), я чуть не на второй же день понял всю ошибочность, бессмысленность и опасность своего положения, и, добыв чужой паспорт, решил бежать подальше от фронта, в белогвардейский тыл. В смятенном состоянии добрался я до Екатеринослава, а затем, узнав, что подходит к городу Махно, и до Ростова. Здесь, ночью, на вокзале, через 1–1½ часа после прихода поезда, я и был арестован деникинской контрразведкой. Кто выдал меня, я не знаю. Главное обвинение, которое было предъявлено мне контрразведкой, сводилось, в общем, к тому, что я: 1) вскрывал в Воронеже мощи (это соответствовало действительности)6262
  Имеется в виду вскрытие 3 февраля 1919 г. в Воронеже мощей Св. Митрофана Воронежского. Эта и подобные акции проводились с целью опровергнуть утверждение о «нетленных» мощах святых.


[Закрыть], 2) редактировал там же партийную газету (также соответствовало действительности) и 3) являлся «большевистским эмиссаром по обработке и привлечению интеллигенции на сторону Советской власти» (вздор!). В таком духе в местной белогвардейской печати («Приазовский край», «Вечернее время»6363
  Газета «Приазовский край» выходила в Ростове-на-Дону в 1891–1920 гг. Газета «Вечернее время» выходила в Ростове-на-Дону в 1918–1919 гг.


[Закрыть] и др.) были помещены обо мне статьи. В контрразведке допрашивали меня не без пристрастия, угроза смертной казни нависла надо мной совершенно реально (настолько реально, что, как впоследствии передавал тов. Ингулов6464
  Ингулов Сергей Борисович (1893–1938) – журналист и публицист, в 1919–1920 гг. секретарь Одесского губкома КП (б) Украины, в 1921–1923 гг. заведующий Отделом агитации и пропаганды ЦК КП (б) Украины; расстрелян.


[Закрыть], в ряде белогвардейских газет промелькнуло даже сообщение о моем расстреле). Что было делать мне? Как поступить? Учтите, тов. Сольц, следующее: в партию я вступил 30-ти лет, с уже сложившимися взглядами; в партии я был к тому времени около 2-х лет (срок, явно недостаточный для моей «переварки»); я был уже в одной переделке (расстрел!), когда я потерял руку; общее состояние было психически-угнетенное, паническое… И в этой обстановке я дал те «недостойные члена партии» показания, о которых говорится в постановлении ЦКК, – написал то заявление, о котором Вы, вероятно, также знаете и в котором, по понятным причинам, куда больше неправды, чем правды. Утопающий хватается за соломинку, – так поступил и я: прикрашивая, привирая, измышляя (поди проверь!), я подбирал такой «материал», «подавал» его так, чтобы можно было если не поверить мне, то, по крайней мере, хоть на время приостановить уже готовое решение… Если не ошибаюсь, это проклятое заявление я писал часа 4–5; напишу, прочту, порву; опять и опять то же… Быть может, Вы сумеете понять мое тогдашнее состояние, тов. Сольц, как поверите и тому, что в течение девяти последующих лет (вплоть до исключения меня из партии!) я все время жил и работал под настоящим Дамокловым мечом, стараясь не на словах, а на деле доказать свою преданность тем (партии, классу), доверие кого я обманул в 1919 году! Тов. Сольц, я никого не предал тогда, у меня и в мыслях не было подобного! За совершенное мною преступление больше всего поплатился я же сам, и задолго до постановления ЦКК…

В белогвардейской тюрьме я пробыл что-то около двух месяцев, из которых больше месяца (под конец сиденья) я проболел сыпняком в больнице. По-видимому, тиф спас меня от дальнейших допросов. Вместе со мной в тюрьме сидел целый ряд коммунистов (Майзель, Чеботарев и др.), с которыми мне приходилось сталкиваться довольно часто… Вы спросите: почему я не рассказал обо всем этом по освобождении из тюрьмы? Не хватило мужества, тов. Сольц! Я тотчас же по освобождении явился на регистрацию в партком (секретарем которого, как и подпольного комитета, была Ксения Листопад6565
  Листопад Ксения – в 1919 г. председатель подпольного Ростово-Нахичеванского комитета партии; впоследствии выбыла из партии. В 1927 г. на допросе в ЦКК она подтвердила, что «сейчас же после занятия буденновцами г. Ростова т. Нарбут явился в Ростово-Нахичеванск<ий> партийный комитет вместе с другими освобожденными из тюрьмы, был взят парткомом на учет и послан для работы в отдел образования» [12, л. 49 а].


[Закрыть]), – шатающийся от болезни, глухой, оборванный, босой (а дело было в начале января 1920 года)! Над городом рвалась шрапнель (Деникин в нескольких верстах, в Батайске), в некоторых домах еще отстреливались засевшие там белогвардейцы… А не сказав сразу, я уже легко покатился по наклонной дорожке скрытности, и чем дальше, тем трудней становилось мне выложить начистоту то, о чем я здесь пишу. Правда, в 1927 году – когда в связи с нападками белоэмигрантской прессы и Воронского на меня я по собственному почину возбудил в ЦКК дело о себе6666
  «Дело о себе» в ЦКК Нарбут возбудил 20 апреля 1927 г. в связи с тем, что ответственный редактор журналов «Красная новь» и «Прожектор», организатор литературной группы «Перевал», соратник Троцкого А.К. Воронский (1884–1937) публично назвал его «прохвостом, прикрывающимся коммунизмом», черносотенцем и автором порнографических стихов. Выступление Воронского Нарбут связал с нападками на себя со стороны эмигрантской прессы и обвинил своего оппонента в сотрудничестве с этой прессой. Решениями ЦКК от 25 июля и 30 сентября 1927 г. Нарбут был оправдан, а Воронскому было указано на «неправильность распространения им среди членов партии и беспартийных сведений о прошлом т. Нарбута» [12, л. 70].


[Закрыть], – я хотел было рассказать все, как было, но не решился. Мне казалось, что каждый лишний год моей активной партийной и советской работы ослабляет значение моего вынужденного заявления деникинской контрразведке…

Что это – не пустые фразы, а подлинная правда, за это говорят два соображения, два обстоятельства: 1. Моя добровольная явка на регистрацию по выходе из тюрьмы. Ведь я мог и не являться, мог остаться, так сказать, беспартийным, чуждым партии человеком. Никаких личных выгод эта явка мне, разумеется, не сулила.... Не так ли? 2. Моя дальнейшая работа в партии, мое фактическое участие в социалистическом строительстве в течение девяти лет. Не так ли?

В Ростове я пробыл примерно месяц; мне было поручено заведование Обл<астным> О<тделом> Н<ародного> О<бразования>, но, будучи болен, я работал мало и вскоре откомандировался в Харьков, в распоряжение ЦК КП (б) У…

Чтобы быть, по возможности, кратким, перечислю лишь наиболее важные моменты моей деятельности за последние девять лет. Краткость тем более целесообразна, что работа моя протекала уже в мирной обстановке, на глазах у партийных и беспартийных масс. Работал я последовательно – в Одессе, Харькове и Москве.

В Одессе я в течение года (1920–1921 гг.) заведовал областным отделением РОСТА (ЮГРОСТА), сотрудничал в местных «Известиях», редактировал ряд изданий, был секретарем ячейки, работал в районе.

ЮГРОСТА считалось в то время лучшим отделением Телеграфного агентства (не надо забывать, что в задачи последнего тогда входила бóльшая половина функций политпросветов: обслуживание клубов, живые газеты, организация селькоров и т.п.). По моей инициативе, в Одессе, – где к уходу белогвардейцев скопились значительные кадры питерских, московских, киевских и др. журналистов, не успевших бежать за границу и постепенно все же просачивающихся через нее при советской власти (бегство б<ывшего> редактора «Русского слова» Благова, Мильруда6767
  Благов Федор Иванович (1866–1934) – журналист, в 1901–1917 гг. главный редактор газеты «Русское слово», в 1919 г. эмигрировал. Мильруд Михаил Семенович (1883–1942) – журналист, сотрудник газеты «Русское слово», в 1920 г. эмигрировал.


[Закрыть] и т.п.), – была проведена первая в СССР мобилизация буржуазных спецов, и они (в числе 100 человек) были прикреплены ко всем газетам Украины. Это дало повод эмигрантской печати начать против меня травлю (статьи: «Агент ЧК», «Невский проспект» и т.п.), продолжавшуюся в течение 9 лет, вплоть до исключения меня из партии (см. в «Последних новостях»6868
  «Последние новости» – популярная эмигрантская газета, выходившая в Париже с 1920 по 1940 г.


[Закрыть] ст<атью> «Своя своих не познаша» в октябре 1928 г.)…

В 1921 году постановлением Оргбюро ЦК КП (б) У я был назначен зав. УКРОСТА6969
  УкРОСТА – Украинское отделение Российского телеграфного агентства.


[Закрыть] и пробыл на этой работе 2 года. Исключительно по моему настоянию УКРОСТА было в корне реорганизовано в РАТАУ (Радио-Телеграфное агентство Украины) при президиуме ВУЦИКа7070
  Всеукраинский центральный исполнительный комитет (ВУЦИК) – высший орган власти в УССР с 1917 по 1938 г.


[Закрыть], штаты его были сокращены (первое сокращение штатов в советских учреждениях вообще!) с 2500 человек до 150 человек, в основу легли новые система и методы работы, послужившие впоследствии образцом для преобразования РОСТА. Достижения РАТАУ были одобрены дважды Всесоюзными съездами работников печати. В этот же период я поднял в печати (газ. «Коммунист»7171
  Газета «Коммунист», орган ЦК КП (б) У, издавалась с 1918 г.


[Закрыть] и др.) вопрос о радиофикации Украины и добился на деле положительных результатов (оборудования 10–15 радиостанций). Само собой разумеется, что и в эти годы, помимо прочего, я вел партработу на предприятиях, в районе, и сотрудничал в общей и специальной прессе. С 1921 же года начинается моя, в виде добровольной нагрузки, профработа: в течение 5 лет я исполнял обязанности члена Президиума Центрального совета секции работников печати, по выбору (на 3-х всесоюзных съездах).

Ввиду моих принципиальных расхождений (в связи с реорганизацией РОСТА) с т. Долецким7272
  Долецкий Яков Генрихович (1888–1937) – организатор советской печати, в 1921–1925 гг. руководитель РОСТА; покончил жизнь самоубийством.


[Закрыть], в 1923 году я был отозван в распоряжение ЦК РКП (б) и затем направлен на работу в Агитпроп ЦК7373
  Агитационно-пропагандистский отдел (Агитпроп) ЦК РКП (б) – ВКП (б) существовал с 1920 по 1928 г.


[Закрыть] – по линии печати. Здесь я работал около четырех с половиной лет (с 1923 по 1927 г.) – сперва зав<едующим> отделением непериодической печати, потом – зам<естителем> зав<едующего> и зав<едующим> книжно-журнальным п<од>отделом. Работы своей описывать не буду, так как с ней хорошо знакомы такие товарищи (быв. руководители Отдела печати), как т.т. Я. Яковлев, Канатчиков, Варейкис, В. Василевский, С. Гусев7474
  Яковлев Яков Аркадьевич (1896–1938) – в 1922–1923 гг. заместитель заведующего Агитпропа, зав. подотделом печати, с 1929 г. – народный комиссар земледелия; расстрелян. Канатчиков Семен Иванович (1879–1937) – в 1924 г. заведующий выделенным из состава Агитпропа Отделом печати ЦК РКП (б) – ВКП (б); расстрелян. Варейкис Иосиф Михайлович (1894–1938) – в 1924–1926 гг. заведующий Отделом печати; расстрелян. Василевский Владимир Николаевич (1893–1957) – в 1925–1927 гг. первый заместитель заведующего Отделом печати, в 1926 г. временно исполнял должность заведующего. Гусев Сергей Иванович (1874–1933) – в 1925–1926 гг. заведующий Отделом печати.


[Закрыть] и весьма многие работники центральной и провинциальной печати… Скажу лишь, что именно эта работа, наряду с друзьями, дала мне немало врагов. И, прежде всего, из-за борьбы за пролетарскую художественную литературу. Теперь, окидывая взором это прошлое, я смело утверждаю, что достижение пролетлитературой7575
  Так в тексте.


[Закрыть] настоящего ее уровня обошлось не без значительной доли моего участия.

Выдвижение, широкая популяризация целого ряда писателей (напр., Неверов, Фурманов, Поъячев, Гладков, Ляшко, Бахметьев7676
  Неверов Александр Сергеевич (1886–1923), Фурманов Дмитрий Андреевич (1891–1926), Подъячев Семён Павлович (1866–1934), Гладков Фёдор Васильевич (1883–1958), Ляшко Николай Николаевич (1884–1953), Бахметьев Владимир Матвеевич (1885–1963) – советские писатели, сотрудничавшие с журналом «30 дней» и печатавшие свои произведения в издательстве «Земля и фабрика».


[Закрыть] и др.), активная поддержка ВАППа, «Кузницы» и О<бщества>ва крестьянских писателей7777
  ВАПП (Всероссийская ассоциация пролетарских писателей), «Кузница», Всероссийское Общество крестьянских писателей – литературные группировки 1920-х годов, к основанию и деятельности которых Нарбут имел непосредственное отношение.


[Закрыть], борьба с Воронским и другими «троцкистами» от литературы и т.п. потребовали применения инструмента, который бы на деле, практически (а не только теоретически) помог осуществить известную цепь мероприятий. Таким инструментом, орудием и явилась организация издательства художественной литературы «Земля и фабрика» (или, как я его окрестил, «ЗИФ»)7878
  Государственное акционерное издательское общество «Земля и фабрика» было организовано в 1922 г. по инициативе ЦК профсоюза бумажников; Нарбут возглавил его в 1925 г. В 1930 г. вошло в состав Объединения государственных книжно-журнальных издательств (ОГИЗ).


[Закрыть]. Несколько слов о нем, ибо это дело оказалось, волею судеб, завершением моей 9-летней партийной работы. И еще потому, что сейчас «ЗИФ» именуется гордостью всего нашего издательского сектора.

Тов. Сольц, прошу Вас, прочтите со вниманием эти строки!

Издательством «ЗИФ» я заведовал три с половиной года (одно время по совместительству с работой в аппарате ЦК). Это издательство постановлением Секретариата ЦК партии (в феврале-марте 1925 г.) было предназначено к ликвидации, и я буквально выпросил у т.т. Варейкиса и Сырцова (тогдашних руководителей Отдела печати и АПО)7979
  Сырцов Сергей Иванович (1893–1937) – в 1924–1926 гг. заведующий Агитационно-пропагандистским отделом (АПО) ЦК РКП (б) – ВКП (б); расстрелян.


[Закрыть], которым было поручено окончательное разрешение данного вопроса, право на опыт по превращению «Земли и фабрики» (изд-ва, выпускавшего в небольшом количестве всякого рода книгу: профессиональную, научную, частично – художественную и т.п., нередко чисто макулатурного характера) в первое в СССР типизированное издательство художественной литературы. «Земля и фабрика» стояла в то время среди прочих издательств на одном из последних мест, никакой репутацией не пользовалось и переживала такой финансовый кризис, что для укрепления материальной базы мне как Председателю правления (в каковое я же привлек Д. Бедного), приходилось прибегать прямо к героическим шагам (о чем можно порассказать немало интересного)…

В этом изд-ве я 3½ года работал буквально за десятерых: все свободное время я убивал на работу в нем и для него, не жалея здоровья, отказавшись от личной жизни (театры и т.п. стали для меня роскошью!), не удивляясь тому, что сплошь и рядом возвращаться домой из изд-ва и обедать мне приходилось в 10–11 час. вечера, чтобы затем опять работать и работать, до глубокой ночи… За этот период мной прочитаны тысячи рукописей, десятки тысяч печатных листов и т.д., даны тысячи указаний вновь подобранным, часто неопытным работникам, перевоспитаны старые работники, введены (впервые в издательском деле): плановое начало, конференции подписчиков (их было 3, с общим количеством свыше 5000 человек), с отчетом изд-ва о проделанной работе, предподписные анкеты (откликнулось свыше 10 000 подписчиков), прохождение предназначенной к выпуску продукции через Главполитпросвет и ГУС8080
  Главполитпросвет (Главный политико-просветительский комитет, 1920–1930 гг.) и ГУС (Государственный ученый совет, 1919–1933 гг.) существовали при Наркомпросе РСФСР. Функции этих организаций были схожими: Главполитпросвет под руководством Н.К. Крупской занимался партийно-просветительской работой среди широких масс населения; ГУС под руководством М.Н. Покровского организовывал коммунистические образование и науку.


[Закрыть], наконец, добровольный сбор денег подписчиков – пятаков и гривенников – на военный самолет (к моменту моего «ухода» из «ЗИФа» было собрано около 7000 руб., причем в пожертвованиях приняли участие десятки тысяч читателей зифовских ежемесячников!)…