Текст книги "Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2"

Испытание любовью

С тринадцатой главы в романе назревает поворот: непримиримые противоречия обнаруживаются со всей остротой в характере героя. Конфликт произведения из внешнего (Базаров и Павел Петрович) переводится во внутренний план («поединок роковой» в душе Базарова). Этим переменам в сюжете романа предшествуют пародийно-сатирические главы, где изображаются пошловатые чиновные «аристократы» и провинциальные «нигилисты». Комическое снижение – постоянный спутник трагического, начиная с Шекспира. Пародийные персонажи, оттеняя своей низменностью значительность характеров Павла Петровича и Базарова, гротескно заостряют, доводят до предела и те противоречия, которые в скрытом виде присущи им. С комедийного «дна» читателю становится виднее как трагедийная высота, так и внутренняя противоречивость главных героев.

Вспомним встречу плебея Базарова с изящным и породистым аристократом Павлом Петровичем и сопоставим её с приёмом, который устраивает своим гостям петербургский сановник Матвей Ильич: «Он потрепал по спине Аркадия и громко назвал его “племянничком”, удостоил Базарова, облечённого в староватый фрак, рассеянного, но снисходительного взгляда вскользь, через щёку, и неясного, но приветливого мычанья, в котором только и можно было разобрать, что “…я” да “ссьма”; подал палец Ситникову и улыбнулся ему, но уже отвернув голову». Разве не напоминает всё это в пародийной форме знакомый приём: «Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил её обратно в карман»?

В провинциальных «нигилистах» тоже бросается в глаза фальшивость и наигранность их отрицаний. За модной маской эмансипированной барыни прячет Кукшина свою женскую неудачливость. Трогательны её потуги быть современной, и по-женски беззащитна она, когда друзья-нигилисты не обращают на неё внимания на бале у губернатора. Нигилизмом Ситников и Кукшина прикрывают чувство неполноценности: у Ситникова – социальной («он очень стыдился своего происхождения»), у Кукшиной – типично женской (некрасивая, беспомощная, оставленная мужем). Вынужденные играть несвойственные им роли, эти люди производят впечатление неестественности, «самоломанности». Даже внешние манеры Кукшиной вызывают невольный вопрос: «Что ты, голодна? Или скучаешь? Или робеешь? Чего ты пружишься?»

Как шутам в шекспировской трагедии, им выпадает в романе задача спародировать некоторые качества, присущие нигилизму высшего типа. Ведь и Базаров на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячет в нигилизме своё тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукшиной в самом Базарове начинают резче проступать черты «самоломанности».

Все тургеневские герои проходят испытание любовью – своего рода проверку на жизнеспособность. В романе «Отцы и дети» ключевая роль тоже отводится отношениям Базарова с Одинцовой. Первая реакция, которую вызывает Анна Сергеевна, появившись на губернском бале, – всеобщее внимание к её одухотворённой красоте. Даже Ситников вдруг изменился и «как бы со смущением» проговорил: «Одинцова приехала». Явление её особенно знаменательно в кругу людей, где всё поражает своей неестественностью: и аристократическая чопорность, и нигилистическая самоломанность. Тургенев опирается здесь на страницы из романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Вспомним впечатление Онегина от явившейся на великосветский бал Татьяны:

 
Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех
Без притязаний на успех…
 

Приезд Анны Сергеевны меняет привычную систему ценностей, принятую расстановку социальных сил. Даже важный сановник Колязин робеет перед нею, обращаясь к Одинцовой с подобострастными речами. А она ведёт себя так, как и подобает царице красоты, королеве бала. Для неё все люди равны. «Она так же непринуждённо разговаривала с своим танцором, как и с сановником, тихо поводила головой и глазами и раза два тихо засмеялась». Как и у Пушкина: «Всё тихо, просто было в ней».

Базаров на первый взгляд верен себе: «Это что за фигура?.. На остальных баб не похожа». Но что-то настораживает нас в базаровской фразе. Очевиден её вызывающий цинизм – явный признак нарушенного душевного равновесия. Когда Одинцова встречает героев в губернской гостинице, Аркадий «с тайным удивлением» замечает, что его учитель-нигилист «как будто сконфузился». С Базаровым действительно случилось нечто странное: «“Вот тебе раз! Бабы испугался!” – подумал он и, развалясь в кресле не хуже Ситникова, заговорил преувеличенно развязно, а Одинцова не спускала с него своих ясных глаз» (Курсив мой. – Ю. Л.)

После встречи с Одинцовой в губернском городе Базаров с Аркадием едут к ней в усадьбу. «Поздравь меня, – воскликнул вдруг Базаров, – сегодня 22-е июня, день моего ангела. Посмотрим, как-то он обо мне печётся…» Герой вспоминает об ангеле-хранителе в роковой момент своей жизни. Бросая ему иронический вызов, он начинает опасную игру с судьбой. Базаров, конечно, знает, что священномученик Евсевий погиб от раны, нанесённой ему женщиной из враждебного стана. (Тургенев дал в покровители Базарову святого Евсевия, поскольку их имена перекликаются по смыслу: Евгений – благородный, Евсевий – благочестивый). Как сейчас Базаров с Аркадием, так когда-то святой Евсевий с учеником посетили «исполненный ариевого зловерия город Долихины», где женщина-арианка бросила в Евсевия черепицу с крыши и «уязвила зело». От этой раны разболелся и умер праведник. Умирая, он завещал друзьям никакого зла этой женщине не чинить и покинул мир со словами прощения на устах.

Базаров, по-видимому, глубоко убеждён, что с ним ничего подобного не произойдёт. Но жизнь подносит ему трагический урок. Рассчитывая быть полновластным творцом и хозяином своей судьбы, герой переоценивает силы. Ангел-хранитель не спасёт Базарова по причине его заносчивости и гордыни.

Базаров – нигилист и физиолог. Духовную утончённость и поэтическую красоту любовных отношений он считает романтической чепухой. Столь ущербный взгляд на природу человека и на характер человеческих отношений приводит Базарова к опрометчивой оценке Одинцовой. В его глазах это изнеженная барыня, аристократка. А между тем красота Одинцовой женственно своенравна и неуступчива, она требует к себе почтения и поклонения. Наряду с чертами дворянскими в ней очень много общерусского, свойственного именно национальному типу женской красоты: степенность и размеренность, сдержанность в проявлении чувств и страстей. Аналогичный тип русской женщины, «величавой славянки», Некрасов найдёт даже в крестьянской среде:

 
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц…
 

Базаров же судит о людях опрометчиво. Он считает, что все они «похожи друг на друга как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезёнка, сердце, лёгкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною берёзой». Различия между ними, по мнению Базарова, порождены неправильным общественным устройством. «Исправьте общество, и болезней не будет».

Аналогичные взгляды на человека, нивелирующие его индивидуальность, высказывал Чернышевский в романе «Что делать?». «Новые люди» представляют там общество, в котором натура человека развилась естественно. Поэтому индивидуальные различия между героями несущественны и сводятся лишь к физиологии. Вера Павловна так объясняет причины своего разрыва с Лопуховым: «У него натура, быть может, более пылкая, чем у меня, ласки его жгучи. Но есть другая потребность, потребность тихой, долгой ласки, потребность сладко дремать в нежном чувстве».

Об этом же Чернышевский говорит в критической статье «Русский человек на rendez-vous»: «Каждый человек – как все люди, в каждом точно то же, что и в других. <…> Разница – не в устройстве организма, а в обстоятельствах, при которых наблюдается организм… Если все люди существенно одинаковы, то откуда же возникает разница в их поступках? Для нас теперь ясно, что всё зависит от общественных привычек и от обстоятельств…»

Нет сомнения, что Тургенев хорошо знал эту статью, посвящённую разбору его повести «Ася», и почти без изменений вложил рассуждения Чернышевского в уста Базарова. Одинцову же он заставил иронически парировать их:

«– И вы полагаете, – промолвила Анна Сергеевна, – что, когда общество исправится, уже не будет ни глупых, ни злых людей? <…> Да, понимаю; у всех будет одна и та же селезёнка».

Любовные отношения Базаров сводит к той же физиологии. Он «был великий охотник до женщин и до женской красоты, но любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни и не однажды выражал своё удивление: почему не посадили в жёлтый дом Тогенбурга со всеми миннезингерами и трубадурами?»

Трубадуры и миннезингеры – средневековые поэты, прославлявшие платоническую любовь рыцаря к Прекрасной Даме. В эпоху Базарова таким «трубадуром» духовной любви был В. А. Жуковский, переводчик на русский лад баллады Шиллера «Рыцарь Тогенбург». В этой балладе героиня способна любить рыцаря лишь духовной любовью, плотские страсти незнакомы и непонятны ей:

 
Сладко мне твоей сестрою,
Милый рыцарь, быть;
Но любовию иною
Не могу любить…
 

У возлюбленной Базарова есть сходство с нею: то же самое спящее сердце с его «тишиною» и спокойствием, непонимание и боязнь страстных порывов. Но и Базаров вопреки своему «нигилизму» невольно пойдёт по стопам Тогенбурга: примет участие в «рыцарском турнире», изумит «аристократов» своим благородством, попытается уйти с головой в науку, потом в медицинскую практику, – но нигде не найдет он покоя. Как и рыцарь Тогенбург, Базаров до смертного часа останется верен неразделённому чувству:

 
Раз – туманно утро было —
Мёртв он там сидел,
Бледен ликом, и уныло
На окно глядел.
 

Обратим внимание на это «окно» в комнате возлюбленной, которое как художественный символ появляется вслед за балладой Жуковского и в романе Тургенева.

По мере того как Базаров влюбляется в Одинцову, происходит перемена в его убеждениях. «Может быть, вы правы; может быть, точно, всякий человек загадка», – срывается из уст героя неожиданное признание. Но, значит, люди – отнюдь не деревья в лесу, и ограничиться изучением их социальной «породы» нельзя. Базаров оступается и в другом: «“Зачем вы, с вашим умом, с вашей красотою, живете в деревне?” – “Как? Как вы это сказали? – с живостью подхватывает Одинцова. – С моей… красотой?”» Самоуверенный Базаров признал власть красоты над своей душой и не разразился теперь «презрительным хохотом и цинической бранью», когда его в этом уличили.

Общение с Одинцовой приводит Базарова в полное замешательство. Почему эта «холодная аристократка» говорит ему такие душевные слова? Почему она поступает не так, как это наперёд известно ему? Почему, вопреки заведённым в её доме порядкам, Анна Сергеевна не только не прогоняет его в неурочный час, но предлагает остаться:

«Отворите это окно… мне что-то душно», – говорит она ему. Возбужденная героиня буквально призывает нигилиста Базарова «отворить окно» его собственной души. «Базаров встал и толкнул окно. Оно разом со стуком распахнулось… Он не ожидал, что оно так легко отворялось; притом руки его дрожали. Тёмная мягкая ночь глянула в комнату с своим почти чёрным небом, слабо шумевшими деревьями и свежим запахом вольного, чистого воздуха» (Курсив мой. – Ю. Л.).

Так вступает в свои права ночь Базарова и Одинцовой, таинственная и вольная стихия жизни, перед которой оба героя грешны и виновны непоправимо. Она робеет перед глубиной человеческих чувств, он к ней тянется, но одновременно и осуждает себя за это, и с презрением отворачивается.

Совершается насилие над любовью, проснувшейся в сердцах этих людей. И природа за окном возмущается происходящим бесчинством: «…сквозь изредка колыхавшуюся стору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось её таинственное шептание». Теперь в дыхании тургеневской ночи чувствуется затаённая угроза.

«Ты кокетничаешь, ты скучаешь и дразнишь меня от нечего делать, а мне…», – бросает Базаров тайный упрёк Одинцовой. («Сердце у него действительно так и рвалось»). «Погодите», – умоляюще шепчет Одинцова, когда Базаров решает уйти.

Любовь к Одинцовой – начало трагического возмездия Базарову за его примитивные взгляды на природу человека. Душа героя раздаивается: его разум вступает в разлад с его сердцем. Отныне в Базарове, как потом в Раскольникове у Достоевского, живут и действуют два человека. Один – убеждённый рационалист, противник романтических чувств, отрицатель духовной природы любви. Другой – страстно и одухотворённо любящий человек, столкнувшийся с подлинным таинством этого чувства:

«“Нравится тебе женщина, – говаривал он, – старайся добиться толку; а нельзя – ну, не надо, отвернись – земля не клином сошлась”. Одинцова ему нравилась: распространённые слухи о ней, свобода и независимость её мыслей, её несомненное расположение к нему – всё, казалось, говорило в его пользу; но он скоро понял, что с ней “не добьёшься толку”, а отвернуться от неё он, к изумлению своему, не имел сил. Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость. В разговорах с Анной Сергеевной он ещё больше прежнего высказывал своё равнодушное презрение ко всему романтическому; а оставшись наедине, он с негодованием сознавал романтика в самом себе».

Дорогие его разуму нигилистические убеждения превращаются в принцип, которому Базаров, отрицатель принципов и авторитетов, начинает теперь служить, тайно ощущая, что служба эта слепа, что жизнь оказалась сложнее того, что думают о ней физиологи. Наконец, герой не выдерживает, стихия долго подавляемого чувства вырывается на простор, но с разрушительной силой: «Так знайте же, что я люблю вас, глупо, безумно… Вот чего вы добились». Обратим внимание, что любовное признание Базарова напоминает укор и упрёк. «Непонятный испуг», который вызвало такое признание у Одинцовой, психологически достоверен и человечески оправдан: где та грань, которая отделяет его от ненависти по отношению к любимой женщине?

В момент признания Базаров уперся лбом в стекло окна, того самого, из которого не далее, как вчера, вливался в комнату «свежий запах вольного, чистого воздуха». Теперь это окно закрыто: «Он задыхался; всё тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нём билась, сильная и тяжёлая – страсть, похожая на злобу и, может быть, сродни ей… Одинцовой стало и страшно и жалко его».

В порыве жалости и сострадания она протянула вперёд обе руки с надеждой успокоить Базарова. А как откликнулся нигилист на этот жест? «Он быстро обернулся, бросил на неё пожирающий взор – и, схватив её обе руки, внезапно привлек её себе на грудь», а потом, когда Одинцова отскочила в угол, он «рванулся к ней». «“Вы меня не поняли”, – прошептала она с торопливым испугом».

Такова последняя и, может быть, роковая «оплошность» героя, окончательно убившая возможность ответной любви. Как умная и достаточно чуткая женщина, Одинцова могла предвидеть в Базарове многое, но такого признания и такого порыва она принять не желала и не могла. В тревоге бродя по комнате, «она задумывалась и краснела, вспоминая почти зверское лицо Базарова, когда он бросился к ней… <…> Под влиянием различных смутных чувств, сознания уходящей жизни, желания новизны она заставила себя дойти до известной черты, заставила себя заглянуть за неё – и увидала за ней даже не бездну, а пустоту… или безобразие».

Так только ли Одинцова виновата в том, что Базаров, разбудив «спящую красавицу», одновременно грубо и неловко оттолкнул её? Можно ли без существенных оговорок рассуждать здесь о «торжестве демократизма над аристократией в области чувств»? И насколько верно уловил Тургенев живые приметы той культуры, которая была свойственна русской демократии в её взглядах на природу человека и на характер любовных отношений между мужчиной и женщиной? Может быть, он умышленно исказил всё в угоду антинигилистической тенденции своего романа?

Известно, что русские демократы проявляли по отношению к интимной сфере человеческих чувств довольно характерную противоречивость. С одной стороны, они культивировали рационалистическое ограничение чувственного начала, своеобразный аскетизм. «Бог с ними, с эротическими вопросами, – писал Чернышевский в статье о тургеневской “Асе”, – не до них читателю нашего времени, занятому вопросами об административных и судебных улучшениях, о финансовых преобразованиях, об освобождении крестьян». Этот аскетизм, это самоограничение не могли не иметь драматических последствий, не могли не повлечь за собою некоторых человеческих утрат.

В письмах Добролюбова эти противоречия принимают почти базаровский размах: «И чёрт меня знает, зачем я начал шевелить в себе эту потребность женской ласки, это чувство нежности и любви!.. Ведь шевелилось же оно у меня и пять-шесть лет тому назад, да я умел заглушить его; отчего бы не заглушить и теперь? А то – понапрасну только мучу самого себя… Постараюсь всё скомкать, всё порвать в себе <…> Чёрт их побери, все эти тонкие чувства, о которых так любят распространяться поэты!..» А в 1861 году, незадолго до смерти, Добролюбов написал стихи, полные обиды на безлюбовно прожитую им короткую жизнь:

 
Друг выспренных идей, как медная машина,
Для блага общего назначенный служить,
Я смею чувствовать лишь сердцем гражданина,
Инстинкты юные я должен был забыть.
 

С другой стороны, за порогом аскетического самоограничения была эмансипация плоти, поэтизация «юных инстинктов», сведение всего богатства чувств к эротике, связанное с антропологизмом, с ограниченным взглядом русской революционной демократии на природу человека. Вспомним рассуждения Лопухова о причинах охлаждения к нему Веры Павловны: «Я принадлежу к людям необщительным, она – к общительным. Вот и вся тайна нашей истории».

Глубоко прав Н. Н. Скатов, заметивший, что «для новых людей любовь оказывалась в известной мере камнем преткновения, моральной и эстетической проблемой, встававшей совершенно по-новому. Тургенев указал на реально уязвимую сторону своего героя в романе “Отцы и дети”. Но проблема вместе с тем каждый раз вставала и шире, чем только отношения мужчины и женщины, оказывалась вопросом о всём богатстве чувств, о всей полноте жизни и её непосредственности»[10]10
  Скатов Н. Н. Поэты некрасовской школы. Л., 1968. – С. 201.


[Закрыть].

Любовная коллизия романа завершается тем, что Тургенев сводит аристократа Кирсанова и демократа Базарова в сердечном влечении к Фенечке и её народным инстинктом выверяет ограниченность того и другого героя.

Павла Петровича привлекает в Фенечке её простодушие: он задыхается в разреженном воздухе своей аристократической «высокогорности». Но любовь его к Фенечке слишком заоблачна и бесплотна: «Так тебя холодом и обдаст!» – жалуется героиня Дуняше на его «страстные» взгляды.

Базаров, напротив, ищет в Фенечке жизненное подтверждение своему взгляду на любовь как на элементарное чувственное влечение: «У вас, когда вы читаете, кончик носика очень мило двигается». «Я люблю, когда вы говорите. Точно ручеёк журчит». «Эх, Федосья Николаевна! поверьте мне: все умные дамы на свете не стоят вашего локотка».

Но эта простота оказывается хуже воровства: она глубоко оскорбляет Фенечку, и нравственный укор слетает с её уст: «“Грешно вам, Евгений Васильевич”, – шепнула она, уходя. Неподдельный упрёк слышался в её шёпоте. Базаров вспомнил другую недавнюю сцену, и совестно ему стало, и презрительно досадно».

Неудачу с Одинцовой Базаров объяснял для себя барской изнеженностью богатой аристократки, но применительно к Фенечке о каком «барстве» может идти речь?! Очевидно, в самой женской природе – крестьянской или дворянской, какая разница! – заложена отвергаемая героем одухотворённость и нравственная чистота.

Крайности снова сошлись, страдают и Базаров, и Павел Петрович, но причины их поражения противоположны: Павел Петрович удаляется в бесплотную духовность, а Евгений Базаров грешит плотской бездуховностью. Оба героя беспощадны к органической целостности жизни, и жизнь убегает от них. Два рыцаря печального образа, два Дон Кихота сталкиваются друг с другом в поединке из ревности к той, которая покидает их обоих.