Текст книги "Бахрома жизни. Афоризмы, мысли, извлечения для раздумий и для развлечения"

Приближаясь к неоднозначности жизни…
(Афористика Юрия Полякова)

Извлечение из классиков принесёт пользу,

ведь всегда встретится что-нибудь,

что крепко засядет в голову, перейдёт в кровь и плоть.

Ян Амос КОМЕНСКИЙ

Противоречивость афоризмов —

зеркало противоречивости жизни.

Илья ШЕВЕЛЁВ

В попытках вырваться
из интеллектуальных объятий

«Готовя себя к творческому подвигу, <…> сидел, глядя на чуть подрагивающую белизну экрана» («Гипсовый трубач»).

«Первая фраза долго не давалась, сопротивляясь с мускулистым упорством спортивной девственницы» («Гипсовый трубач»).

«Хорошее начало для статьи…» («Работа над ошибками»).

«Но, кажется, до меня это уже кто-то говорил» («Козлёнок в молоке»).

«Город Женева расположен на берегу одноимённого озера», – прочитал он первую фразу, заскрипел зубами, вскипел профессиональной яростью и подумал, что за такое начало писателя надо расстреливать на месте» («Гипсовый трубач»).

«Первая фраза в романе – это как первый поцелуй в любви!» («Козлёнок в молоке»).

Сложно, очень сложно вырваться из цепких интеллектуальных объятий Юрия Полякова. Его афоризмы, фразы, высказывания, сочносочинённые предложения и просто меткие словечки хочется цитировать и цитировать, забыв о том, что читатель всё это уже прочитал и ждёт чего-то нового, подытоживающего.

Но как вполне бы мог сказать златодумец (тоже, кстати, неологизм Юрия Полякова) Сен-Жон Перс: «Проще составить книгу афоризмов, чем написать послесловие к ней».

Вы спросите: почему? Потому что не хочется выглядеть этаким бедным филологическим родственником, пытающимся осмыслить богатейший афористический пласт признанного современного писателя, блестящего публициста и оригинального философа, коим, без всякого сомнения, является Юрий Поляков.

Можно было бы, конечно, погрузить читателя в «филологические водоросли» («Гипсовый трубач»), заумно порассуждать о «синтаксисе афоризмов Юрия Полякова как отражении их логической структуры», «стилистических фигурах в составе афоризмов» или «лингвистических особенностях афористики автора», но «…это – конец, и читатель закроет твой роман на первой же странице» («Козлёнок в молоке»).

А этого совсем не хочется…

Без математики не обойтись

Для начала совсем немного самой общей теории.

Рассуждая в целом о таком уникальном явлении, как афористика, можно сказать, что одной из главных особенностей афоризмов является то, что они в максимально сжатой и ёмкой форме выражают наиболее значимые для людей идеи, передавая от поколения к поколению коллективную и индивидуально-авторскую мудрость. При этом афоризмы не стремятся что-то доказать и аргументировать, они, воздействуя на сознание оригинальной формулировкой мысли, содержат в себе гораздо больше, чем непосредственно написано, и тем самым выступают неким детонатором для интеллектуального сотворчества вдумчивого читателя.

Желание в своём творчестве реализовать все эти качества, то есть быть афористичным, имманентно присуще многим (в том числе и современным) авторам. (Речь, безусловно, идёт о вводных, по классификации Н.Т. Федоренко и Л.И. Сокольской, афоризмах. В своей книге «Афористика» они пишут: «Различают афоризмы вводные, то есть входящие в любой текст произведения, и обособленные, или самостоятельные, входящие в произведения, состоящие из одних афоризмов».)

«Всякий нормальный писатель так же хочет быть афористичным, как всякая нормальная женщина – привлекательной, – замечает Юрий Поляков. И далее продолжает: – Надо сознаться, женщинам это удаётся гораздо чаще… Если после прочтения какой-нибудь книги в вашей голове задержалось хотя бы несколько авторских фраз и мыслей, значит, это приличный писатель и хорошая книга. От плохих в голове остаются только желудочная тяжесть и обида на первопечатника Ивана Фёдорова».

И с этим сложно не согласиться. Тем более что сам Юрий Поляков, на наш взгляд, является одним из наиболее афористичных современных авторов. Афоризмы в его творчестве играют одну из первостепенных, определяющих ролей, что позволяет говорить об афористичности как черте его идиостиля. Причём об афористичности явно прогрессирующей от произведения к произведению – от «Ста дней до приказа» до квинтэссенционного «Гипсового трубача».

Требуются веские доказательства? Пожалуйста!

Один мой товарищ по факультету высшей математики и кибернетики МГУ (сейчас он доктор очень точных наук) любит повторять: «Математика – самая страшная наука. Она не даёт соврать». Готовя этот сборник, я с карандашом в руке, компьютером под рукой и любовью в сердце в очередной раз перечитал все без исключения произведения Юрия Полякова и, как говорят учёные, «методом сплошной выборки» извлёк из них авторские афоризмы.

Картина получилась более чем ошеломляющая! С большим удовольствием хочу её воспроизвести, тем более что нигде и никогда такая информация не публиковалась. (Произведения – чтобы не перегружать читателей, приведены только основные! – расположены в хронологическом порядке написания. Первая цифра – количество страниц в произведении, после черты – количество афоризмов (подсчёт произведён с точностью до десятков), а после знака равенства – на сколько страниц приходится один афоризм. Для чего это сделано – об этом ниже). Итак:

«Сто дней до приказа» (1980, первая публикация в 1987) – 80/30=2,67.

«ЧП районного масштаба» (1981, первая публикация в 1985) – 110/40=2,75.

«Работа над ошибками» (1986) – 110/50=2,20.

«Апофегей» (1989) – 110/60=1,83.

«Парижская любовь Кости Гуманкова» (1991) – 110/60=1,83.

«Демгородок» (1993) – 115/60=1,91.

«Козлёнок в молоке» (1995) – 285/190=1,50.

«Небо падших» (1997) – 170/130=1,31.

«Замыслил я побег…» (1999) – 476/330=1,44.

«Грибной царь» (2005) – 365/280=1,31.

«Гипсовый трубач» (2008–2012) – 1500/940=1,60.

Сразу предвижу упрёки в том, что стремлюсь «алгеброй гармонию измерить». Но речь-то как раз идёт не о гармонии, точнее, не столько о гармонии (потому что нельзя говорить о равномерном, гармоничном распределении афоризмов по текстам), сколько о насыщенности текстов афористическими высказываниями, о, так сказать, общей тенденции, о степени тяготения к афоризации текста, о создании некоего нового надтекстового афористического пространства.

Чтобы умные ребята (а в первую очередь, скорее, девчата), притаившиеся в «филологических водорослях» (вслед за Наумом Коржавиным хочу сразу предупредить, что «я пишу не для славистов, я пишу для нормальных людей»), так вот, чтобы специалисты не упрекнули меня в том, что пытаюсь отнять штурвал «Санта-Марии» у Колумба и открыть Америку, признаюсь, что подвигла меня на такие расчёты работа Натальи Калашниковой, посвящённая афористике Виктории Токаревой.

В своих исследованиях, проанализировав тексты Токаревой объёмом в 2051 страницу (заметим, что только перечисленные произведения Юрия Полякова занимают 3431 страницу), Н.М. Калашникова пишет: «В среднем у В. Токаревой одно обобщающее высказывание приходится на 2,94 страницы, у Л. Петрушевской – на 17,88, у В. Войновича – на 21,29, у В. Аксёнова – на 20,2. Основываясь уже на этих простейших статистических данных, можно утверждать, что афоризм – неотъемлемый и характерный элемент стиля В. Токаревой».

А теперь, как любит восклицать со сцены писатель-сатирик Михаил Задорнов: «Готовы?» Произведя несложные математические вычисления, получаем, что в прозе Юрия Полякова один афоризм приходится – «Готовы?!» – на 1,85 страницы! То есть, грубо говоря, каждые 2 страницы текста украшены афористической изюминкой.

Здесь внимательный читатель и вдумчивый почитатель творчества Юрия Михайловича может удивлённо воскликнуть: «Неужели в искромётном «Гипсовом трубаче» плотность афоризмов меньше, чем в «Замыслил я побег…», «Грибном царе» или «Апофегее»?»

Нет, на самом деле, конечно, больше. Просто если «мелкий шрифт – орудие мошенников» («Гипсовый трубач»), то крупный шрифт – уловка издателей. И если бы «Трубач» был напечатан шрифтом «Апофегея», то мы получили бы коэффициент, близкий к 1,00!

Но в конце-то концов, не надо так уж придираться, когда речь идёт не о выверенном до последнего слова приговоре суда, а о таланте Юрия Полякова насыщать свои произведения афоризмами! Сами понимаете, что полученные данные в достаточной степени условны, на что старый ворчун Сен-Жон Перс вполне бы мог справедливо заметить: «Лучше получить условные данные, чем условный срок».

Да и вообще, пора оставить математику в покое! Она своё дело сделала. Соврать (в данном случае выразимся несколько мягче – «быть голословным») не дала.

Философ иронизма

В статье «Паруса несвободы», опубликованной без малого 20 лет назад, в октябре 1994 года, Юрий Поляков написал: «Я не изучаю Россию, я живу в ней…» И он, как и все мы, видит и очень остро чувствует, что в ней происходит. Но в отличие от большинства из нас, тоже живущих и тоже многое видящих и чувствующих, но не имеющих таланта ярко выразить свои ощущения и переживания на бумаге, Юрий Поляков делает это блестяще.

В концентрированном, отточенно-чеканном (или, наоборот, в игриво-весёлом) виде его переживания и умозаключения реализуются в афоризмах, семантическое поле которых простирается от «вечных» вопросов мироустройства до, на первый взгляд, сиюминутных, приземлённо-бытовых. Но не будем забывать, что афористика такой уникальный литературный жанр, который в руках мастера способен любую сиюминутность и кажущуюся незначительность превратить если не в аксиому, то в теорему, достойную того, чтобы её записали золотыми буквами.

Афоризмам Юрия Полякова абсолютно не свойственны дидактизм, нравоучения и морализаторство. Они скорее общефилософского плана с явным тяготением к иронии, юмору, сатире, где-то, может, даже сарказму и гротеску. Но чего они напрочь лишены, так это глумливости, пошлости и скабрезности. Я бы назвал Юрия Полякова «философом иронизма», поставив в один ряд с Ларошфуко, Оскаром Уайльдом, Бернардом Шоу, Станиславом Ежи Лецем и противопоставив мрачноватому «философу пессимизма» Шопенгауэру.

Мастерство Полякова-афориста состоит в том, что через призму иронии он может рассматривать практически все базовые концепты этнокультурного сознания. Но при этом он сам делает существенное пояснение: «Ирония приличного человека предполагает прежде всего самоиронию. Это как бы нравственное условие, дающее право смеяться над другими, точнее – и над другими. Этот маленький союзик «и» имеет огромное моральное, этическое значение! Потеряй его – и тогда можно иронизировать, а верней, уже глумиться над чем угодно, даже над тем, что по крайней мере в христианской этике табуировано, например, над смертью, пусть даже врага» («Порнократия»). А высшей точкой, квинтэссенцией самоиронии Юрия Полякова может служить афоризм, который он вложил в уста Сен-Жон Перса: «Ирония – последнее прибежище неудачника» («Гипсовый трубач»).

Для примера тонкой иронии афоризмов Юрия Полякова возьмём всего один, но ключевой концепт. Тот, который, согласно известному высказыванию Максима Горького, «звучит гордо».

«Человек помнит, к сожалению, гораздо больше, чем это необходимо для счастья…» («Гипсовый трубач»). «Незлобив русский человек: ушла жена, тиранит начальство, а он лишь сожмёт зубы и выполняет долг перед Отечеством» («Демгородок»). «Две вещи в жизни человека необъяснимы: почему он пьёт и почему он пишет стихи» («Пророк»). «Человеку, влюблённому в Кандинского, я бы не доверил должности шпалоукладчика» («Гипсовый трубач»). «Русский человек последователен – он должен напиться до ненависти к водке» («Замыслил я побег…»). «Как же искусен, хитёр и затейлив может быть человек крадущий!» («Грибной царь»). «Нет, постель – ещё не любовь. Слияние тел – всего лишь грубое, физическое подтверждение слияния душ. Просто человек так нелепо устроен, что свою душевную нежность вынужден выражать через грубые плотские порывы. Но ещё можно любить глазами…» («Женщины без границ (он, она, они)»). «Счастливый человек всегда не в себе… Он весь – в другом человеке, в том, кого любит. К сожалению, потом люди обычно приходят в себя» («Левая грудь Афродиты»).

Что и говорить, «блистательный щит иронии» («Порнократия»)!..

От прапорщика к… нобелианту

Как вы уже знаете, с лёгкой руки Н.Т. Федоренко и Л.И. Сокольской афоризмы совершенно логично подразделяются на вводные и обособленные. Третьего, как ни крути, не дано!

С обособленными всё ясно: вот автор – вот его «Максимы», вот другой – и вот его «Опыты», третий – «Непричёсанные мысли», четвёртый – «Отрывки из ненаписанного», пятый… – Продолжать можно долго. Хотел было польстить жанру, написав, «почти до бесконечности», но, увы, по-настоящему ценная «афористическая бесконечность» ограничена десятками, в лучшем случае парой-тройкой сотен томов.

В книгах обособленных афоризмов (настоящие из них, которые потом входят в «бесконечность», пишутся годами, а то и десятилетиями) автор перед читателями предстаёт как на ладони вместе со своим философско-эстетическим отражением жизни в целом и окружающей действительности, в частности. И картина авторского мира, пусть с какими-то даже существенными девиациями, вырисовывается если не чётко фиксированной, то в достаточной степени определённой.

С вводными афоризмами дело обстоит гораздо сложнее. Но и гораздо интереснее. Путешествуя по вводным афоризмам, мы можем проследить, как автор от произведения к произведению творчески взрослел, умнел (или глупел, исписывался, но такой автор для читателей быстро перестаёт быть интересным!), как менялись его мироощущение и мировосприятие.

В предисловии к своему двухтомнику, вышедшему в 1994 году, пытаясь объяснить, почему под одной обложной помещены на первый взгляд произведения взаимоисключающие: «Сто дней до приказа» и «Между двумя морями», «ЧП районного масштаба» и стихи, «где те же подробности юности осмысливаются в ином свете», – Юрий Поляков пишет: «Никакого внутреннего противоречия тут нет, а есть всего лишь стремление хотя бы на самом элементарном уровне приблизиться к неоднозначности жизни».

Более того, неоднозначную, противоречивую картину жизни автор может рисовать даже в рамках одного произведения, вкладывая неоднозначные, противоречивые мысли и высказывания в уста разных – и не всегда главных! – героев: друзей и врагов, единомышленников и антагонистов, людей порядочных и проходимцев, влюблённых и брошенных. И что интересно, вот как раз у Юрия Полякова практически ни в одном произведении (исключение составляет разве что Павел Николаевич Шарманов из «Неба падших») ни один персонаж-остроумец не является героем главным. Все они проходят этаким интеллектуально-златомудрым фоном, дополняя, выгодно оттеняя других героев и автора или споря с ними, по ходу действия подбрасывая огранённые фразы-алмазики (или пышущие жаром угольки) в ткань произведения.

Если внимательно приглядеться (и опять взять на вооружение старшую дочку математики – арифметику), то с точностью до… (впрочем, здесь достаточно точности до смысла), то невооружённым глазом видно – у Юрия Полякова от произведения к произведению герои-остроумцы до такой степени, как сказали бы политики, «наращивают своё присутствие», что в «Гипсовом трубаче» Сен-Жон Перс (которого никто из героев и в глаза-то не видел!) начинает восприниматься как реальный человек. И, читая книгу, постоянно, «как обнадёженный девственник» («Гипсовый трубач»), ждёшь встречи с ним, взывая к автору: «Ну почему Вы, Юрий Михайлович, не заставили его высказаться по этому поводу?.. А почему по этому?..» Но автору всегда видней! Мы лишь справедливости и математической точности ради отметим, что искрометнул Сен-Жон Перс 116(!) раз, что составляет абсолютный рекорд в гипотетическом соревновании с другими героями.

(Заметим, что впервые Сен-Жон Перс, тогда ещё как французский поэт-нобелиант, появился у Юрия Полякова при характеристике бывшего студента-филолога Рената Курылёва, одного из главных действующих лиц в «Демгородке» (август 1991 – октябрь 1993): «Он и здесь в свободное время Сен-Жон Перса читает!» И почти одновременно, но уже как прообраз будущего гипсовотрубачёвского златодумца, Сен-Жон Перс появляется в статье «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!» (октябрь 1993): «Как справедливо заметил Сен-Жон Перс, плохому президенту всегда парламент мешает».)

Вроде разобрались с «великим», «неутомимым», «занудой», «людоведом», «пессимистом», «всезнайкой», «старым хрычом», «харизматиком», «ворчуном», «эротоманом», «бабофобом», «злюкой» и т. д. (такими разноплановыми эпитетами награждает Юрий Поляков своего любимца Сен-Жон Перса), и можно переходить к другим героям.

Первым, кто заговорил афоризмами, был прапорщик Высовень в «Ста днях до приказа». Помните, «Дембель неотвратим, как смерть», «Это не служба, а цирк зажигает огни!», «Жизнь пронеслась мимо, обдав грязью…».

Ещё с остроумцами-военными в произведениях Юрия Полякова мы встречаемся дважды. В «Демгородке» (Генерал Рык, он же Избавитель Отечества): «Национальность гражданина определяется его любовью к Родине, а не длиной его носа», «Я всегда подозревал, что демократия – это всего лишь разновидность полового извращения!», «Народу, у которого соборность в крови, партии не нужны!». И в «Грибном царе» (замполит Агариков): «Жизнь любит наоборот», «Если ты такой умный, где твои лампасы?», «Страха бояться не нужно!», «Женщина – человек бессознательный: за оргазм Родину продаст!», «У женщин всегда всё позже!», «У ненадёжных барышень взгляд всегда с охоткой!».

Как сейчас модно говорить, «блок силовиков» представляет сотрудник КГБ Филонов-Спецкор («Парижская любовь Кости Гуманкова»): «Не ищите логики в выездных документах. Это – сюр!», «Не надо пугать человека Родиной», «Взлёт – это лишь повод для посадки!».

Из нескольких сугубо штатских афоризмоносцев явно выделяется Каракозин-Джедай («Замыслил я побег…»): «Окапитализдел народ!», «Гегемоном следующей революции будет не пролетариат, а возмущённый покупатель, которому нечего терять, кроме своих рублей!», «Автомобиль – как жена. Недостатки можно выявить только в процессе эксплуатации».

Внимательный читатель может удивиться: «А что, в произведениях Юрия Полякова нет остроумных женщин? Да быть такого не может!» Конечно, не может! Есть. Яркие, но практически единственные примеры – Надя Печерникова («Апофегей») и Нина Варначева («Подземный художник»). Наделив их талантом остроумия, автор интуитивно – а может, сознательно? – как бы подчёркивает, что и в реальной жизни женщин-афористок значительно меньше, чем афористов мужчин (достаточно взять любой сборник современной российской афористики, чтобы убедиться в том, что представительницы прекрасного пола занимают в нём не более 7–12 процентов от общего числа авторов). К слову сказать, именно из уст «умной и язвительной» Нади Печерниковой впервые прозвучало смачное словечко «апофегей».

Так о чём же размышляют наши дамы? Интеллигентно-ироничная Печерникова философствует: «Надо быть большим пакостником, – говорила она, имея в виду Бога, – чтобы в конце до слёз забавной жизни поставить такую несмешную штуку, как смерть… А может быть, это тоже юмор, только чёрный?!», «Если у человека сначала отобрать всё, а потом кидать ему крошки, то он будет благодарить и лобызать кидающую руку, не вспоминая даже, что она, эта рука, некогда всё и отобрала», «Людьми может управлять только тот, кому власть в тягость», «Зануда – человек, которому проще отдаться, чем втолковать своё нежелание это делать», «У нас любят пуганых». А чего стоят её замечательные альковные выражения: «Голосую за мир», «Небывалое единение», «Головокружение от успехов», «Временные трудности», «Введение в языкознание». Очень тонко, но мы ушли в сторону – к афоризмам они, увы, никакого отношения не имеют…

Разухабисто-брутальная Варначева режет правду-матку: «Ни у одного Штирлица не бывает таких честных глаз, как у гульнувшей бабы! В Библии так и написано: не отыскать следа птицы в небе, змеи на камнях и мужчины в женщине…», «Мужчина становится образцовым семьянином только тогда, когда заводит любовницу. До этого он просто зануда и производитель грязного белья!», «Женщин мужики видят в нас только в тот момент, когда надевают кольцо на палец! До этого мы для них всего лишь более или менее удачная комбинация первичных и вторичных половых признаков», «Чем богаче мужик, тем больше у него должно быть детей. Для справедливости!», «Талант должен доставаться стервам!», «Жизнь безжалостна, как нож гинеколога!», «Нудизм – единственное утешение в нашей нудной жизни!».

Наивно было бы полагать, что Юрий Поляков одобряет, разделяет и поддерживает абсолютно все мысли абсолютно всех своих героев. Богатейшее разнообразие мнений и суждений в его творчестве – это стремление показать нашу жизнь во всём её многообразии и противоречивости. Попытка приблизиться к её неоднозначности.

Согласитесь, удачная попытка…