Текст книги "Уральские россыпи"

18

Министр Цветной Металлургии Пётр Фадеевич Ломако объявил своим приказом по Министерству Среднеуральский прииск, Комбината «Уралзолото», образцовопоказательным среди предприятий «Главзолото» по рекультивации отработанных земель и охране природы в условиях горно-добычных работ в районах Среднего и Северного Урала. Поручил, этим же приказом, ответственным за охрану природы Управлениям и Отделам Министерства – во-первых, оказать всяческую помощь и содействие прииску в благородном деле восстановления земель и охраны природы, а во-вторых – распространить опыт Иса на все предприятия «Главзолото».

Это сразу наложило большую ответственность на прииск, на его руководителей, на всех работников Управления и его добычных цехов.

Конечно, такая работа на прииске велась. Но, чего уж там греха таить, велась по предписаниям контролирующих органов природоохраны. Да еще и для демонстрации своей «активности» в выполнении природоохранных мероприятий при оформлении документов на получение новых горных, и особенно, земельных отводов.

Но после приказа Министерства обстановка резко изменилась.

Проектировщики Новиков, Двинин, Буторин разработали проект восстановления нарушенных земель и составили инструкцию по технологии ведения и очередности работ по рекультивации нарушенных драгами, гидравликами, землеройной техникой земель.

Производственники Потехин, Гордеев, и особенно Нина Матвеевна Соловьева, инженер отдела, занимающаяся охраной природы и рекультивацией, разработали график выполнения работ по восстановлению всех отработанных прииском рек, речек, ручьёв. Потехин, вместе с Синцовым, сделали расчет необходимой для этих работ техники, выделили эту технику, закрепили её за работами по разравниванию старых отвалов и назначили горного мастера, ведущего эти работы, отвечающего за выполнение долгосрочного графика рекультивации.

Потехин связался с лесниками – с Лесхозом и Леспромхозом.

Они договорились о том, что Лесхоз оформит заказ на массовые посадки хвойных саженцев на площадях подготовленных старых отвалов, обеспечит организацию, с которой прииск заключит договор посадок леса – саженцами сосны, лиственницы и кедра. Такой организацией стал Леспромхоз. С Леспромхозом заключили договор о выполнении таких посадок.

В первый же год разровняли и засадили хвойными саженцами тысячу гектар старых дражных отвалов.

Кажется, дело пошло, дело наладилось. Но производственники с проектировщиками пошли еще дальше. Они разработали программу обустройства восстановленных земель. Выделили участки, где можно организовать зоны отдыха, рыбалки, массовых гуляний. В короткий срок на берегу водоёма построили лодочную станцию. Лодки брали в прокат все желающие. Ранним утром – рыбаки, а днём и вечером на лодках каталась поселковая молодёжь.

Всю проведённую работу по благоустройству старых отвалов зафиксировали фотографиями, рисунками, плакатами. Плакаты расставили по местам массовых гуляний, агитируя – беречь природу, обустроенные места отдыха, не мусорить, убирать за собой отходы, образующиеся в местах проведения разного рода «пикников», молодёжных сборов, коллективного отдыха горняков.

А зимой, борясь с массовым «замором» рыбы, специальная бригада рабочих пробивала на речных водоёмах большие проруби, ставили там насосы и перегоняли воду из одной проруби в другие, обогащая тем самым застоявшуюся воду кислородом. За прорубями следили всю зиму, не давая им замерзать. «Заморы» рыбы в Исовских водоёмах прекратились.

На прииск пришла телеграмма. Лобов Альберт Васильевич, Главный инженер «Главзолото», организовал Всесоюзное совещание руководителей золотодобывающих предприятий по охране природы и восстановлению нарушенных горными разработками земель. На совещание приглашались Главные инженеры предприятий «Главзолото».

К тому времени в стране произошла очередная реорганизация промышленности. Комбинаты стали Объединениями, многих руководителей поменяли, кого отправили на пенсию, кого переместили в какие-то другие места, или даже ведомства, для чего всё это делалось, понять было трудно, но производственники люди дисциплинированные, они всем государственным преобразованиям подчинялись без ропота и излишних рассуждений.

Вот и «Уралзолото» из Комбината превратилось в Объединение, хотя подчинённых ему предприятий не убавилось, не прибавилось. Шабалин Пётр Харитонович «ушел» на пенсию, директором Объединения стал Компанейцев Евгений Анатольевич, а главным инженером назначили Кузнецова Ивана Петровича из Миасса. Вот с ним и поехал Красноперов на это Всесоюзное совещание по охране природы и рекультивации отработанных земель.

Собрались в Иркутске, на базе института «Иргиредмет». Конечно, доклады, сообщения, выступления, ну, в общем, как всегда и везде. Скучно, монотонно.

Вдруг Лобов показывает пальцем на Красноперова, привлекая к себе его внимание, и машет рукой – иди, мол, сюда.

Красноперов сначала даже и не понял, что обращаются к нему, заоглядывался, повернулся назад, высматривая, кого это зовут.

Но Лобов уже вслух, голосом – да тебя, тебя зову, иди сюда!

Красноперов пошел в президиум, сел рядом с Лобовым – что случилось?

– Да вот, альбом твой смотрю. Ты мне расскажи, объясни свои фотографии. Я о них рассказать всему Совещанию хочу. Давай, рассказывай!

Дело в том, что Георгий еще до совещания передал в президиум, для Лобова, фотоальбом с красивыми фотографиями мест отдыха на восстановленных земельных участках прииска, ранее нарушенных горными работами. При этом фотографии показывали – как было до рекультивации, и как стало после проведения там специальных работ по благоустройству этих мест отдыха. Фотоальбом подготовили ему специально к Совещанию Новиков и Гордеев, и получилось и к месту, и кстати. И очень убедительно. Не просто рассказать с трибуны, что мы там на своем прииске делаем, а вот, смотрите, здесь всё видно, вот наши дела, мы действительно занимаемся рекультивацией, смотрите, вот это и есть результаты нашей работы!

Получилось действительно убедительно. Лобов по этим фотографиям делал какие-то себе пометки в блокноте.

– Ты давай, посиди здесь, за этим столом, пока я не выступлю, – шепнул он Георгию.

– Да не удобно как-то, Альберт Васильевич, «президиум» же!

– Сиди, говорю! Ничего, привыкай – сказал с усмешкой.

А сидеть пришлось немало – пока-то все наговорились, пока-то все выступили.

Лобов не стал выступать с каким-то специальным докладом.

Он прямо с места показал фотографии Исовчан, потом пустил фотоальбом по рядам – посмотрите, мол, убедитесь, что это не сказки вам рассказывают, а действительно люди занимаются восстановлением ими же нарушенного, и не разговоры говорить надо, а действительно заниматься делом! Резок был в выступлении.

– Мы выделяем огромные деньги на рекультивацию, мы постоянно, на всех уровнях много говорим о сохранении природы, а что делаем? Вы знаете, я на всех ваших предприятиях бывал, всё видел, и то, о чем вы сегодня, с этой Всесоюзной трибуны так убедительно говорите о сохранении природы, о восстановлении того, что мы с вами нарушили, ну признайтесь! – это же в основном разговоры! Вы нам рассказываете здесь, ах, как бы хорошо всё это сделать. Но вы же этого не делаете! Так делайте! Кто вам мешает не рассуждать постоянно о восстановлении нарушенных земель, а восстанавливать их? Этих земель. Вами же нарушенных! Не надо делать вид, что это для нас какая-то дополнительная обуза. В проектах разработки горных участков всех наших месторождений заложены работы по рекультивации. По каждому проекту горных работ разрабатывается смета затрат. Значит, в плановой себестоимости каждого грамма добытого нами золота сидят затраты по восстановлению отработанных вами участков. Так в чём же дело? Почему мы должны заставлять вас делать то, что предусмотрено Проектом горных работ, предусмотрено – через затраты, через себестоимость – Государственным планом? Вот, – показал он рукой на всё еще смущенно сидевшего за столом президиума Красноперова, – вот этот человек водил меня на свои восстановленные участки.

Я действительно ходил по старым отвалам среди метровых и выше моего роста сосенок. Я ходил и по сосновому лесу, высотой сорок сантиметров! По лесу из живых, растущих на старых дражных отвалах, сосенок! Я собирал там грибы! Рыжики, маслята. Я видел рекультивацию, я видел ожившую природу! Вот, встаньте сейчас, здесь, подымитесь со своего насиженного места хоть один, хоть кто-то, кто мог бы меня сегодня, да, давайте, поедем прямо с этого совещания, кто может провести меня по лесу, пусть и по молодому лесу, но выросшему на ваших старых отвалах. Дражных ли, гидравлических, экскаваторных, не важно – покажите мне восстановленные вами же нарушенные земли!

Ну, встанет кто-нибудь? Не встанете. Потому что, красиво о рекультивации говорим, но самой рекультивацией не занимаемся!

А мы ведь с вами – все, кто здесь собрались, мы ведь Главные инженеры. Вы хоть сами-то понимаете смысл, вложенный в понятие этой должности? Главные! Вы же на предприятии всему голова! Вы руководители всех технических событий на предприятии! И вы технические исполнители утверждённых по разработке ваших месторождений проектов. Так почему мы должны терпеть нарушения, которые вы допускаете? Нарушения проектов! Я имею ввиду – именно рекультивацию! Она же часть этого проекта! Давайте договоримся так. Когда я приезжаю к кому-то на предприятие – прежде всего буду смотреть не как ваши шахты-драги-гидравлики-экскаваторы работают, всё это вы очень любите мне показывать, а я, естественно, люблю с интересом всё это смотреть, а пройдемся вначале по восстановленным вами старым отработанным горным участкам, посмотрим вашу работу по восстановлению нарушенных горными работами земель. С этого будем начинать. А уж потом – план, качество отработки и все остальные наши горные «заморочки». Договорились? На этом давайте и закончим наше Совещание.

После совещания Лобов сказал Красноперову, что сейчас, из Иркутска, он поедет в Хабаровск, на предприятия «Амурзолото», а оттуда приедет на Урал, и будет обязательно на Среднеуральском прииске, на Ису.

– Надо мне посмотреть, как вы эксплуатируете свою приисковую железную дорогу. Есть у меня сведения, что много у вас там нарушений. На вашей «узкоколейке». Особенно по железнодорожному полотну. Ты сам посмотри там внимательно, а нужна ли она нам сегодня, эта дорога? Не торопись с ответом. Посмотри, прокатись по ней, присмотрись внимательно, посоветуйся со специалистами. А я приеду, там на месте всё и решим.

К стыду своему Краснопёров признался себе, наконец, что да, действительно, он этой железной дорогой занимается мало.

В общем-то, по серьёзному – вообще не занимается. Вспоминает о ней, только когда ехать надо на какой-либо объект, куда не было автодороги, куда можно доехать только этой «узкоколейкой». У них был начальственный, с повышенной комфортностью, автовагон, на котором и разъезжало начальство. По своим производственным надобностям. Ездили и по своим, «меркантильным» делам – за ягодами, грибами, кедровыми шишками.

На рыбалку. На лесные озера, о которых могли знать только очень уж опытные охотники и рыболовы. «Узкоколейка» пересекала нехоженые таёжные леса, куда не могла добраться «нога» простого человека – не было туда не автомобильных, ни конных дорог. Верхушка Седого Урала! Нехоженые и труднопроходимые места. С запрятанными в этих лесах озерами, непуганым зверьем, массой водоплавающей и лесной птицы. И сытой, перекормленной естественными природными дарами, рыбой.

Ленивой к рыбацкой поклёвке. Только от рыбацких сетей не застрахованная…

Железной дорогой командовал Чайко. Михаил Васильевич.

Опытный железнодорожник, строивший еще когда-то некоторые участки этой дороги, работавший на ней всю свою производственную жизнь, прошедший на этой дороге путь от рабочего до её начальника.

Красноперов, в общем-то, если быть честным, далекий от эксплуатации железных дорог специалист. Так, в пределах институтской программы по горному транспорту. А потому не особенно и вникал в её работу. Он уверен был – уж Чайко, во-первых, специалист высочайшего класса, и вмешиваться в его работу, только делу мешать. А во-вторых, он всегда сумеет убедить начальство и грамотно рассказать и о своих нуждах, и о своих бедах. Всегда решит с начальством все проблемы своей дороги.

Кроме того, как-то негласно, но с пониманием друг-друга, они с Коротковым определились, что железная дорога – это «епархия» директора. И Михаил Васильевич все свои вопросы чаще всего решал с директором.

Но была еще «Техника Безопасности»! А это прямая ответственность Главного инженера!

Но и тут Красноперов ограничивался информацией или даже специальными докладами Чайко на совещаниях по Безопасности, по итогам проверок Дороги своим заместителем Меретяковым Михаилом Петровичем. Георгий не особенно «влезал» в постановку и этого дела на Дороге. Ему достаточно было проверок и составленных по этим проверкам актов Михаила Петровича, Он ему доверял.

И вдруг, вот это замечание Лобова.

Красноперов, вернувшись на прииск, созвонился с Чайко и они договорились завтра с утра объехать всю железную дорогу, сколько бы ни ушло на это времени.

Позвонил Меретякову.

– Завтра с утра едем смотреть железную дорогу. Возьми с собой, Михаил Петрович, все свои документы по дороге. Ну, всё, что у тебя есть – Акты проверок, предписаний, что сделано, что не выполнено. Познакомлюсь в дороге. Она у нас будет длинная.

Всю будем смотреть «дорогу» – от Выи, до Старой Ляли.

– Что-то случилось, Георгий Александрович?

– Случилось. Инспекция по проверке дороги едет. Лобов едет. Целевым назначением. Но, я не думаю, что он приедет один!

– Чайко предупредить?

– Мы с ним уже обо всём договорились. Он едет с нами. Всё обсудим во время осмотра.

Вначале всё, вроде бы, шло хорошо. Проехали мост через Нясьму, добротный, недавно реконструированный, надёжный мост. После поворота на драгу 29 дорога явно становилась «запущенной». Сюда мало кто ездил. Дорога до Старой Ляли интенсивно использовалась при строительстве «сотой» драги.

Именно по этой дороге завозилось всё дражное оборудование, секции понтона, металлоконструкции «суперструктуры». Завозилось от железнодорожной станции широкой колеи – от станции Выя. На Вые всё это перегружалось на платформы «узкоколейки» и доставлялось на Старую Лялю. Там снова перегружалось, уже на автомобили и перевозилось на площадку строительства. А что делать? Автомобильной дороги от Иса до площадки строительства не было! Да и после пуска драги в работу всё для драги завозилось через Старую Лялю, по приисковой «узкоколейке». Так же ездили и люди, специалисты, кому нужно было попасть на сотую драгу.

Но теперь на Мурзинку отсыпана довольно приличная автодорога, до самой Павды – базового поселка дражников «сотой», по железной дороге перевозились лишь редкие грузы, по заказам организаций Старой Ляли и местных властей. Но таких грузов становилось всё меньше и меньше, заказы «иссякали» и до Старой Ляли иногда проходили лишь редкие «дрезины» по заказам частных лиц. Дорога опустела, за «полотном» следили так себе, ремонты путей практически не производились.

Дорога стала давно убыточной, содержалась за счет себестоимости грамма добытого на прииске золота.

Проехали по «ответвлению» на драгу 29. Дорога строилась, «догоняя» драгу, которая уходила по реке более чем на километр за промывочный сезон. Дорога не «поспевала» за драгой.

Приходилось отсыпать встречающиеся естественные неровности местности, лога, овраги. Некоторые насыпи возвышались над дном лога или оврага на десять-пятнадцать и даже на двадцать метров. Задействовалось огромное количество землеройной техники, которой так не хватало на строительстве гидротехнических сооружений для добычных объектов. Кроме того, под насыпью строились довольно сложные и прочные водопропускные сооружения – для того, чтобы пропустить весеннюю паводковую и летнюю дождевую воду, иначе дорожная насыпь этими водами будет просто размыта! А от тупика железной дороги до драги грузы тоже надо было как-то доставлять. Для этого тоже использовались трактора и бульдозеры. Затраты – запредельные!

– Михаил Васильевич, и для чего всё это нам надо?

– Так ведь люди работают. Сотни людей – рабочие, специалисты. Их-то куда мы девать будем?

– Да, извини, я совсем забыл. Люди – это ведь и дополнительная численность, и зарплата. Вот он где, наш перерасход зарплаты! А людям нужны еще и детские дома, больницы, жильё! Школы. У вас на дороге люди жируют, дорогу содержим, чтобы только людей занять, а у нас этих людей на драгах, и особенно на гидравликах так не хватает. Господи, вот ведь устроили себе «райскую» жизнь! На прииске. И в холодной воде не надо мёрзнуть, и по полигонам не месить грязь! Катаемся по своей, «собственной!» железной дороге! И абсолютно без всякой пользы прииску. И как это я раньше не сообразил! Да найдём мы работу твоим людям! Всех трудоустроим! Вон, на стройке, сколько людей требуется, дома ведь строить некому. А это жильё! Благоустроенное жильё для наших золотодобытчиков! Как ты думаешь, Михаил Васильевич, а если мы предложим принять эту дорогу МПС? Они возьмут её? Вместе со всеми постройками, станциями и полустанками, вместе со всем подвижным составом, Депо и мастерскими, а, возьмут?

– Да что вы говорите-то, Георгий Александрович, да на кой она им! Нет, конечно, не возьмут! У нас хоть золото есть, а они на какие, извините, «шиши» содержать её будут? Никаких же перевозок нет! Межгородского уровня. Нет, не возьмут.

– Вот, Михаил Васильевич, ты этим своим утверждением сам и подписал условия ликвидации этой нашей железной дороги.

Всё! Будем закрывать!

Приехал Лобов. Приехал один. Георгий встретил его на Вые, поселил в гостиницу.

Еще в дороге Георгий рассказал Лобову о результатах своего объезда дороги. И о принятом им решении – ликвидировать дорогу.

– А как к этому относится директор?

– Он согласен. Я подготовил «Записку» для Объединения «Уралзолото». Прочитав её, Коротков полностью согласился с моими доводами. Главный довод – прииск несёт ежегодно огромные убытки от этой дороги.

– Тогда скажи мне, только откровенно, почему к тебе пришло такое решение только сейчас, когда ты узнал, что едет Главный инженер Главка, только после того, когда я тебе сказал о своих сомнениях по этой дороге после совещания в Иркутске?

– Альберт Васильевич! Моя вина. Мало я занимался этой нашей «узкоколейкой». Пустил на самотек, доверился руководству Дорогой. Я же плохой «железнодорожник»!

– Ты Главный инженер. Всего прииска, а не золотодобывающей его части. Ты в ответе перед государством за сотни, тысячи людей! А потому и должен заниматься всем. Всем! Что есть и работает на твоём прииске! Ладно, разберёмся. Давай выедем на эту дорогу утром пораньше.

Георгий никого с собой не взял в эту поездку. Он позвонил Чайко, но жена ответила, что он очень болен, собирается лечь в больницу, сейчас лежит в постели, лучше с ним пока ни о чем не говорить. Георгий всё понял, да и вправду сказать, зачем Чайко ехать с ними? На «похороны» родного дела, которому посвятил жизнь? Как нехорошо получилось. Лучше бы Георгию вообще не звонить ему, не говорить Михаилу Васильевичу о поездке Лобова по железной дороге! Может, он еще и не заболел, но расстроился, конечно, очень.

Дорогу закрыли. И приказом даже не Объединения «Уралзолото», а приказом Министерства.

Закрыли дорогу Министерским приказом.

И как-то после этого события резко ухудшилось отношение Короткова к Георгию.

Однажды утром, как обычно, не сговариваясь, Георгий зашел в кабинет к директору. В кабинете сидел Чайко, начальник железной дороги. Они с директором о чем-то оживленно беседовали.

«Обсуждают, наверное, детали ликвидации дороги» – подумал Георгий.

И было, что обсудить! Надо разобрать десятки километров железнодорожного пути, отправить всё это в металлолом, или использовать рельсовый металл на собственные нужды, на прииске. Надо определиться с последующим использованием большого количества зданий, сооружений, вагонов, оборудования.

Да что говорить – возникают десятки, сотни больших и мелких вопросов! И без участия в таком обсуждении Главного инженера, командующего всеми инженерными службами на прииске, казалось немыслимым. Да и неразумным! В любом случае, кто бы что ни решил – всё будет осуществляться «техническими» службами прииска.

– Георгий Александрович. Давай отложим наши с тобой разговоры на полчасика. Нам надо договорить с Михаилом Васильевичем.

Георгию стало неловко. Никогда раньше никаких секретов у директора с главным не было. Что бы ни обсуждалось или у главного в кабинете, или у директора, никому и в голову не приходило, что кто-то из них лишний при этом разговор, не может в нём участвовать.

Георгий вышел от директора, вызвал машину и уехал к кому-то на драгу. Хотя в этот день никаких поездок не планировал.

Настроение стало паршивым. Ни о чем не хотелось думать. Произошло что-то грязное, недостойное даже обсуждению.

А вскоре началось и совсем непонятное. Коротков в своих выступлениях то в цехах, то на собраниях перед руководящим составом прииска, часто стал подчеркивать упущения в работе инженерных служб. Мелочи, но он из них делал какие-то значительные обобщения.

Раньше, до этих событий с железной дорогой, всех приезжающих на прииск гостей, будь то проверяющие из Объединения, или Главка, будь то партийные руководители или гости с других предприятий, в поездках их по цехам – на драги, гидравлики – всегда гостей сопровождал главный инженер. Он им подробно рассказывал о принятых технологиях горных работ – а они на всех россыпях имели свои особенности, показывал драги, гидравлики, экскаваторы, ну и все, что интересовало гостей.

А тут вдруг все сопровождения стал брать на себя директор.

И каждый раз, вернувшись в контору, гости как-то странно поглядывали на главного инженера, с каким-то то ли сочувствием, то ли осуждением. Непривычно всё это было Георгию.

Наконец, произошел и прямой выпад.

Приехал на прииск Компанейцев. Уже как директор Объединения. Раньше он и как директор по добычным цехам ездил только с Красноперовым. Но Коротков сразу объявил, что поедет с директором Объединения сам. Ездили они на сотую драгу, при этом зачем-то брали с собой фотографа, потом уехали на единственную работающую еще гидравлику, на сорок третью.

Ноябрь месяц. Температура – за минус тридцать. Все гидравлики уже остановлены – какая работа, вода «на ходу» замерзает.

Но сорок третьей не хватало до плана несколько сот граммов, до выполнения годового плана! Георгий накануне был на гидравлике – господи, всё «обмёрзло». Гидромониторы, землесосы, задвижки на трубопроводах – всё обмёрзло, всё во льду. Люди работают «на грани фола».

Георгий категорически потребовал остановки. Взял журнал предписаний, решив письменно предписать начальнику гидравлики немедленно остановить гидравлику.

Ступников, молодой начальник, молодой и горный инженер, первый год возглавляющий коллектив гидравлики, буквально взмолился.

– Вы посмотрите, Георгий Александрович, с каким энтузиазмом работают люди. В такие морозы, при замерзающей мгновенно воде. Всё покрывается льдом при малейшей остановке!

Но – нам нужно еще два дня. Завтра к вечеру мы остановимся.

Мы выполним годовой план! Ну, разрешите! Не можем мы «повесить» год на граммах! Разрешите! Люди обидятся. Да и ко мне всякая вера у людей пропадет. Дело даже не в премиях. Дело чести. Столько держались, столько морозов перетерпели! И что?

Впустую? Разрешите, Георгий Александрович. До завтра. Завтра остановимся.

– Ну, хорошо. Работай. Если что, я тебя прикрою. Только, ради бога, чтобы «не испортить песню», не допустите несчастного случая!

Красноперов вернулся в Управление, зашел к директору и рассказал ему о делах на сорок третьей гидравлике.

– Я им разрешил работу еще на сутки. Стыдно коллективу будет, если «повиснут» на граммах.

– Ладно. Смотри сам. Главное, не случилось бы чего. По всем технологическим инструкциям давно мы должны были остановить эту гидравлику.

И вот, приехал Компанейцев, они с Коротковым объехали запланированные к осмотру объекты, вернулись в Управление прииска. В этот день как раз намечено проведение партийного собрания коммунистов Управления.

Коммунисты собрались в большой технической комнате, в учебном классе. Собрание открыл Буторин, секретарь партбюро, его оставили и председательствовать, он же и сделал отчетный доклад о работе партбюро Управления за прошедший год.

Начались прения.

Управленческие работники хорошо знают друг-друга, это одна большая семья. Создана эта семья еще Попковым, много уделявшим своего понимания значению и сплоченности управленческого аппарата. Попков сам лично утверждал любого, даже самой рядовой должности работника отделов управления, он знал и понимал людей, случайные люди при нём в Управление не попадали. С тех давних пор и сохранилось это доброе, дружеское, даже «семейное» отношение среди работников Управления. Здесь всегда коллективно отмечались дни рождения работников, национальные праздники, другие события в жизни членов коллектива. Ну, например, дни бракосочетания, дни появления детей или внуков, а уж назначение пенсий или увольнение работника по этому поводу – это уж было настоящее торжество. Отмечались и дни награждений или поощрений.

Душой всех этих мероприятий всегда была Лямина Евдокия Васильевна, главный бухгалтер прииска. Аня Лягалова, начальник отдела кадров, вела четкий учет важных событий в жизни членов коллектива и своевременно передавала их Ляминой. А уж та организовывала «семейные» мероприятия. «Виновник» торжества получал нехитрые подарки или сувениры, и уж от «виновника» затем зависело, накрывать ли «поляну». И если уж стол накрывался, тут участвовали все. Кто деньгами, кто нёс что-то – спиртное в основном – натурой.

И вот, на собрании такого коллектива выступил Компанейцев и давай критиковать Главного инженера! Все замерли, притихли, в недоумении – что это он нам рассказывает о нашем Главном? Да мы что, хуже его знаем Красноперова? Ну расскажи, раз приехал из центра, расскажи нам о перспективе развития Уральской золотодобычи, как будет Объединение обеспечивать нас техникой, транспортом, ну что ты здесь несёшь, Компанейцев, мы же так в тебя верили, ты нам так всегда нравился, мы так тобой всегда гордились – что ты несёшь? Куда тебя понесло, перед кем ты «покрасоваться» решил?

Красноперов усмехнулся «про себя» – ну, Евгений Анатольевич, держись! Я тебя сейчас разделаю так, что не будет у тебя больше охоты «рисоваться» на наших собраниях!

Но тут выступает Коротков, директор, и туда же!

– Как можно допустить работу гидравлики 43 в таких тяжелых условиях, в условиях не просто отрицательных температур, в условиях сильнейшего мороза! Мы ставим под удар не просто здоровье людей, мы подвергаем опасности саму жизнь работников гидравлики! При этом, Георгий Александрович, вы же вчера были на этой гидравлике. Неужели не увидели, в каких условиях работают люди? В каких опасных условиях. Ради чего? Ради нескольких граммов золота?

Ну и еще что-то такое же, в том же плане.

Георгий оторопел. Ну, Компанейцев ладно. Он «вышестоящий» начальник. Он ничего не знает о нашем с директором разговоре. Не должен знать! Ну, да если бы он даже и знал об этом разговоре, он, как директор Объединения, мог просто запретить работу гидравлики в таких тяжелых условиях и уж ясное дело, вправе был раскритиковать руководство прииска – и в первую очередь главного инженера – что они допускают работу гидравлики в таких тяжелых, а главное – опасных условиях работы. Но Коротков? Они же вместе решили – пусть выполнят годовой план! Прииску этого не надо. Прииск свой план уже выполнил. Это нужно гидравлике. И они вместе пошли на это тяжелое, в общем-то, решение. И вдруг, вот эти заявления! Для чего?

Для кого? Георгий сидел потрясённый.

Буторин откровенно повернулся к Красноперову. Он знал Красноперова. В таких вот ситуациях Главный может просто возмущенно промолчать!

– Не молчи, Георгий, выступи! – вначале одними губами, а потом почти вслух, громко шептал Аркадий Георгиевич Красноперову.

Всё промелькнуло в одно мгновение в мозгу Георгия.

«Если выступлю, я же не смолчу, я же всё выдам «на гора», значит, открытый разрыв? Значит, дрязги, склоки в Управлении, на прииске? Значит – прощай стабильность, спокойствие, уверенность? Нет, перетерплю, еще успею сказать свое слово!» Пауза затянулась. Все участники собрания откровенно смотрели на Георгия, который сидел сбоку, впереди, на виду у всех.

Буторин уже совсем повернулся к Георгию, спросил его откровенно, громко:

– Ну, что?

Георгий медленно покачал отрицательно головой. «Нет»!

Буторин тут же закрыл собрание.

…Много позже, узнав о «банкротстве» Среднеуральского прииска, о его закрытии, о прекращении его деятельности, Георгий вспомнил это собрание. Он еще тогда знал, сразу, после этого собрания знал, что вот это выступление Компанейцева, но особенно Короткова – это «начало конца». Он не знал тогда, да и много позже никогда не спрашивал, ни у Компанейцева, ни у Короткова – для чего так дружно и директор Объединения, и директор прииска выступили открыто против него. Но, он уже тогда, сразу после этого собрания решил для себя – да пошли вы все! – он уже тогда решил для себя – после такого оскорбления, нет, я с вами работать больше не буду! И он тогда уже знал, и все на прииске знали, именно об этом Георгию на второй день после партийного собрания коммунистов Управления открыто выговорил Женя Кузнецов, они тогда уже все знали – всё, что Главный подготовил на прииске за последние годы, за последние десять лет – всё, чего он добился, всё, что он подготовил на много-много, на десятки лет вперёд! – всё это очень скоро «канет в лету»!..

На следующий день после собрания, прямо с утра, только успел Георгий зайти в кабинет, к нему буквально ворвался Евгений Кузнецов, один из лучших, наверное, за все годы существования прииска, начальник драги. Старейшей на прииске драги номер двадцать пять. Женя Кузнецов еще пацаном, еще в пионерах, во время войны, организовал детскую – самому старшему «старателю» было двенадцать лет! – старательскую бригаду и его пацаны добывали золото, помогая прииску в тяжелейшие военные годы, когда золото это так дорого и так необходимо было стране!

В этот день он не поехал на драгу, прибежал к Красноперову рано утром, на следующий же день, после того собрания.

«Господи, как быстро разлетаются новости по «нашим пенатам!» – Георгий, только ради бога, не «наломай дров»! Я же знаю тебя, знаю твою принципиальность. Все, запомни, все на прииске за тебя! Все знают, что тебя обидели напрасно. Перетерпи!