Текст книги "Кредит на революцию. План Парвуса"

Первый вариант был не для Гельфанда. Он твердо верил, что нет проблемы, которую нельзя было бы решить с помощью денег и вдохновения. Он не видел причин, почему в политике нельзя воспользоваться теми же методами, которые он использовал в коммерции. Гельфанд прекрасно понимал, что не сможет создать независимую организацию в Швейцарии, полностью соответствующую представлениям русских партийных лидеров. Ему было необходимо сменить политический климат, и в этом отношении Скандинавские страны подходили как нельзя лучше. Стокгольм и Копенгаген были клиринг-хаузами («расчетными палатами») для совершения деловых сделок между воюющими странами и центрами множества более или менее эффективных шпионских сетей. Кроме того, «северный канал» – традиционный секретный канал, связывавший русских эмигрантов с родной страной, – успешно действовавший со времен Александра Герцена, проходил через скандинавские столицы. Датские социалисты были знакомы с работами Гельфанда, поэтому он решил отправиться в Копенгаген.

Правда, перед отъездом из Швейцарии Гельфанд должен был решить один вопрос: выбрать из эмигрантов тех, кто готов работать на него. Он попросил Екатерину Громан сообщить русским, жившим в Цюрихе, что он хочет создать в Копенгагене институт научного и статистического анализа (Институт изучения последствий войны), а для этого набирает штат сотрудников – исследователей и научных работников. По замыслу Гельфанда, институт должен был стать легальным прикрытием для конспиративной деятельности и сбора информации. Если бы работники в дальнейшем отказались участвовать в политических акциях, они могли бы продолжать заниматься научной работой.

Поначалу никто из эмигрантов не откликнулся на предложение, но в начале июня 1915 года Гельфанд все-таки вывез из Швейцарии четырех человек – Екатерину Громан, Владимира Давидовича Перасича, Георгия Чудновского, сторонника Троцкого, и Аршака Герасимовича Зурабова, армянского меньшевика и бывшего депутата 2-й Государственной думы, обеспечив им беспрепятственный проезд через Германию (предвосхитив тем самым знаменитую историю с «опломбированным вагоном»).

Отъезд из Швейцарии вызвал новую волну слухов о Гельфанде. Ведущие русские патриотические газеты написали, что сотрудники Гельфанда являются немецкими агентами, а сам Гельфанд связан обязательствами с правительством Германии. Мартов, лидер меньшевиков, суммируя мнения большинства эмигрантов, написал в письме другу, что считает поведение людей, уехавших из Швейцарии вместе с Гельфандом, по меньшей мере «лишенным здравого смысла» даже в случае, если не считать Гельфанда агентом германского правительства[194]194
  См.: Письма Аксельрода и Мартова. Берлин, 1924. Мартов – Семковскому, 10 июля 1915 г. С. 344.


[Закрыть].

Несмотря на растущую враждебность, Гельфанд продолжал вербовку русских и польских эмигрантов в Скандинавии. Ему было что предложить эмигрантам: финансовую помощь и политические действия, то, в чем более всего нуждалась эмиграция и до чего никогда не могла добраться. Деятельность Гельфанда вызывала у людей разные чувства. Он чуть было не заполучил в сотрудники своего института Николая Ивановича Бухарина[195]195
  Бухарин Н.И. – в 1918–1929 гг. редактор газеты «Правда». В 1919–1924 гг. кандидат, в 1924–1929 гг. член Политбюро ЦК партии; в 1919–1929 гг. член Исполкома Коминтерна. В 1929–1932 гг. член Президиума ВСНХ СССР, с 1932 г. член коллегии Наркомтяжпрома. В 1934–1937 гг. редактор «Известий». В конце 20-х гг. выступал против линии И.В. Сталина на применение чрезвычайных мер при проведении коллективизации и индустриализации, что было объявлено «правым уклоном» в ВКП(б). 12 ноября 1929 г. Н.И. Бухарин был выведен из состава членов Политбюро, снят с поста редактора «Правды». В результате процесса 2—13 марта 1938 г. был приговорен к смертной казни. Прошение о помиловании не было принято во внимание. Был реабилитирован в 1988 г. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Впоследствии занявший высокое положение в Советском государстве, а затем, подобно большинству товарищей, приговоренный к смертной казни, Бухарин приехал в Скандинавию незадолго до Гельфанда и был не против работать у него, но отказался от этого предложения под жестким нажимом Ленина.

Отказ поступил и от Цета Хеглунда, лидера левого крыла Шведской социал-демократической партии, который три года назад перевел на шведский язык ряд работ Гельфанда.

Зато Гельфанду повезло с меньшевиком Моисеем Урицким. В 1910 году Урицкий стал близким соратником Троцкого и отвечал за переправку в Россию газеты «Правда», печатавшейся в Вене. После начала войны Урицкий перебрался из Германии в Скандинавию, где находился до революции 1917 года. В 1917 году Урицкий стал членом ЦК большевиков. В январе 1918 года председатель Петроградской ЧК Урицкий заправлял разгоном Учредительного собрания. В том же году он погиб от руки эсера.

Первая реакция Урицкого на предложение Гельфанда была отрицательной: его не интересовала работа в научном институте. Однако он оценил важность практических планов Гельфанда, и на этой почве они с Гельфандом вскоре достигли соглашения. Урицкий помогал Гельфанду наладить курьерскую службу и сам периодически выполнял обязанности курьера; в качестве постоянного курьера использовался Альфред Крузе, датский социалист. В разговоре Урицкий всегда одобрительно отзывался о деятельности Гельфанда; в ряде случаев он говорил о нем как о благородном, заслуживающем доверия человеке, готовом помочь товарищу.

Яков Фюрстенберг стал самым ценным приобретением Гельфанда. Больше известный под фамилией Ганецкий, или Куба, Фюрстенберг, польский социалист, был одним из близких друзей Ленина. Родился он в Варшаве в 1879 году в богатой семье. После нескольких лет учебы в Берлине, Гейдельберге и Цюрихе посвятил все время и силы партийной работе, зарекомендовав себя специалистом по нелегальной транспортировке. За два года до начала войны жил у Ленина в Поронине близ Кракова. После недолгого пребывания в Швейцарии летом 1915 года приехал в Скандинавию, примерно в то же время, что и Гельфанд.

Сдержанный, молчаливый Фюрстенберг идеально подходил на роль заговорщика; в нем удивительным образом сочетались качества ломовой лошади и лисицы. По просьбе Ленина он часто выполнял деликатные поручения, не слишком серьезно задумываясь об их целях и еще меньше об их законности. Поскольку Ленин, по всей видимости, хотел внедрить к Гельфанду своего человека, его выбор пал на близкого друга и помощника Якова Фюрстенберга. У нас есть все основания предполагать, что Фюрстенберг присоединился к Гельфанду с согласия Ленина. Лидер большевиков видел сильные и слабые стороны своих товарищей. Как мы помним, он отсоветовал Бухарину работать в институте, понимая, что интеллигент типа Бухарина не сможет контролировать действия Гельфанда. Затем Ленин запретил своему агенту в Скандинавии, Шляпникову[196]196
  Шляпников Александр Гаврилович – в 1901 г. вступил в РСДРП, с 1903 г. стал большевиком. Активно участвовал в революции 1905 г. В 1908 г. выехал за границу для связи с заграничным ЦК РСДРП. В Женеве познакомился с В.И. Лениным, вошел в состав Парижской группы содействия РСДРП. Работал токарем на заводах Германии, Франции, Англии. В 1909 г. вступил во Французскую социалистическую партию. С началом Первой мировой войны Шляпников, убежденный интернационалист и противник войны, вновь эмигрировал. Организовывал через Швецию и Финляндию транспорты с партийной литературой, вместе с Коллонтай помогал Ленину. В октябре 1916 г. вернулся в Россию и во время Февральской революции 1917 г. был единственным членом ЦК РСДРП, действующим в России; вошел в состав инициативной группы по созданию Петроградского Совета депутатов, был избран в его исполком. Один из организаторов возвращения из-за границы политэмигрантов и В.И. Ленина. В 1935 г. за принадлежность к «рабочей оппозиции» осужден на пять лет – наказание, замененное ссылкой в Астрахань. В 1936 г. вновь арестован и по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелян. Реабилитирован в 1988 г. (Примеч. пер.)


[Закрыть], вступать в контакт с Фюрстенбергом… Честный, неподкупный Шляпников не одобрял даже то немногое, что знал о деятельности Фюрстенберга. «Ленин предостерег меня против отношений с Ганецким и другими, кто смешивал коммерцию с политикой»[197]197
  Шляпников А. Канун семнадцатого года. М., 1923. Ч. II. Т. 4. С. 297–298.


[Закрыть], – пишет в своих воспоминаниях Шляпников.

И это он пишет о Ганецком, которого весной 1917 года Ленин назвал «надежным и умным малым». Когда Ленин в 1915 году откомандировал Фюрстенберга в организацию Гельфанда, оба, Ленин и Гельфанд, оказались в выигрыше: Ленин смог получать информацию о ходе работ в Скандинавии, а Гельфанд, благодаря Фюрстенбергу, получил связь с большевистским штабом.

И наконец, желание сотрудничать с Гельфандом выразил адвокат из Санкт-Петербурга, член Польской социал-демократической партии Мечислав Козловский. Связь Козловского с Гельфандом выяснилась только в июле 1917 года, когда Временное правительство обвинило Козловского, Ленина и других в пополнении большевистской кассы за счет немецких денег. К сожалению, очень немногое известно о деятельности Козловского в военное время, но один факт повторяется во многих воспоминаниях его современников: он часто ездил между Стокгольмом и Петроградом с секретными поручениями. На Гельфанда работали разные люди: революционеры, авантюристы, представители полусвета военного времени, те, чьи псевдонимы и фамилии из официальных отчетов не поддаются расшифровке.

Пока Гельфанд создавал свою революционную организацию, он держался в отдалении от дипломатов. И только когда в делах наметился прогресс, он решил поставить их в известность о своей деятельности. В начале августа его друг доктор Циммер приехал из Константинополя в Копенгаген с инспекционной целью.

Гельфанд высказал Циммеру озабоченность направленной против него кампанией в прессе в странах Антанты и в русских эмигрантских кругах. Он пожаловался, что по этой причине двое помощников отказались продолжать работать на него. Гельфанд считал, что либо его посещение германского министерства иностранных дел не осталось без внимания, либо правительство Германии не соблюдает должной секретности. Он просил, чтобы министерство иностранных дел опровергло эти слухи, объяснив, что Гельфанд приходил для того, чтобы «обсудить экономические вопросы, связанные с Турцией».

Циммер смог выяснить, что домыслы эмигрантских газет в Копенгагене относительно института Гельфанда, якобы это штаб заговорщиков, абсолютная ерунда. Гельфанд использовал его в качестве приманки во время набора членов в свою организацию, но институт занимался тем, чем и должен был заниматься, – исследовательской работой. Гельфанд позаботился о революционной работе, но под другой крышей.

Со всех точек зрения коммерческая компания была более подходящим местом для решения поставленных Гельфандом задач, чем исследовательский институт. Несмотря на войну, Германия и Россия сохранили торговые отношения – в период с августа 1915 по июль 1916 года оборот составил 11 220 000 рублей; торговые пути проходили, легально и нелегально, через Скандинавию. Гельфанд создал экспортно-импортную компанию, которая специализировалась на торговле между Германией и Россией и из своих доходов финансировала русские революционные организации.

Компания, которую Парвус учредил в Копенгагене, занималась одновременно политикой и бизнесом. Она имела свою сеть агентов, которые курсировали между Скандинавией и Россией. Кроме торговых операций, эти агенты поддерживали связь с различными подпольными организациями и забастовочными комитетами, стараясь скоординировать их действия и превратить разрозненные выступления в единое движение. Циммер так описал деятельность экспортно-импортной компании Гельфанда:

«В организации, созданной Гельфандом, сейчас работает восемь человек в Копенгагене и приблизительно десять человек, которые ездят в Россию. Эта работа служит цели установления контактов с различными людьми в России, поскольку необходимо объединить различные, не связанные между собой движения. Центр в Копенгагене поддерживает постоянную переписку со связями, найденными агентами. Гельфанд отложил средства на покрытие административных расходов, которые тратит весьма экономно. До настоящего времени он настолько осторожно ведет дела, что даже те, кто работает на него, не понимают, что за всем этим стоит наше правительство».

В русском революционном движении больше не было подобной организации. Циммер знал, что Ленин пока практически бездействует, поскольку у него нет денег. А у Гельфанда дела шли в гору. Шаг за шагом дела компании приобретали все больший размах; в поле ее деятельности входили Нидерланды, Великобритания и США; однако основные коммерческие интересы были сосредоточены на торговле с Россией. Товары были самыми разнообразными – от носков, медикаментов и презервативов до сырья и машинного оборудования. Гельфанд закупал в России необходимые для германской военной экономики медь, каучук, олово и зерно, а туда поставлял химикаты и машинное оборудование. Одни товары перевозились через границу легально, другие – контрабандой. Теперь Гельфанд мог официально воспользоваться немецкими деньгами для закупки товаров на Западе и продажи их в России; выручка от деятельности экспортно-импортной компании шла на революционные нужды. Доход от экспорта из России частично распределялся между «бизмесменами», частично шел на закупку товаров для продажи в России. Сотрудник австро-венгерской дипломатической миссии в Стокгольме позже подвел итог деятельности Гельфанда:

«Совершенно ясно, что в ходе войны Гельфанд и Фюрстенберг могли и продолжали, с немецкой помощью, экспорт через Скандинавию в Россию… Поставка немецких товаров осуществлялась организацией Гельфанда – Фюрстенберга регулярно и в значительных объемах по следующей схеме: Гельфанд получал у немцев товары, такие как медикаменты, химикаты, оборудование, необходимые России, а Фюрстенберг, как его русской агент, отправлял их в Россию. Деньги за товары не возвращались в Германию, а с начала русской революции использовались в основном для ленинской пропаганды».

Опыт, приобретенный в организации Гельфанда, пригодился Фюрстенбергу после большевистской революции, когда он возглавил Народный банк[198]198
  Фюрстенберг с 1918 г. член коллегии Наркомата финансов РСФСР, комиссар и управляющий Народного банка. С 1920 г. полпред и торгпред в Латвии. В 1921–1923 гг. член коллегии Наркомата иностранных дел, в 1923–1930 гг. член коллегии и один из руководителей Наркомата внешней торговли СССР. В 1930–1935 гг. член Президиума ВСНХ РСФСР и одновременно в 1932–1935 гг. начальник Государственного объединения музыки, эстрады и цирка. С 1935 г. директор Музея революции. В 1937 г. арестован и приговорен к смертной казни. Расстрелян. Посмертно реабилитирован. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Циммер был очень доволен увиденным в Копенгагене и посоветовал здешней немецкой дипломатической миссии поддерживать связь с Парвусом. В последующие годы граф Брокдорф-Ранцау стал союзником Гельфанда. Их первая встреча произошла в июле 1915 года, а через две недели граф записал: «Теперь я узнал Гельфанда лучше и думаю, не может быть никаких сомнений в том, что он является экстраординарной личностью, чью необычную энергию мы просто обязаны использовать как сейчас, когда идет война, так и впоследствии – независимо от того, согласны ли мы лично с его убеждениями или нет»[199]199
  Земан З. Германия и революция в России. Документ № 5.


[Закрыть].

На первый взгляд у этих людей не было ничего общего. Гельфанд, блуждающий по свету еврей, социалист, любитель красивой жизни, вкус к которой он почувствовал совсем недавно; Брокдорф-Ранцау – высокообразованный, сдержанный, надменный, не теряющий самообладания, изысканно вежливый. Его карьера в министерстве иностранных дел развивалась стремительно и успешно. После ряда назначений за границу – посещения Санкт-Петербурга в 1897 и 1901 годах вызвали у него острый интерес к России – в 1912 году он получил назначение в Копенгаген; в то время ему было сорок два года. Но он не вписывался в общепринятый образ имперского германского дипломата. Род Ранцау не имел отношения ни к Пруссии, ни к юнкерам. Это был старинный род, связанный родством с датским королевским домом. Политика Ранцау отличалась либерализмом; во время войны он занял доброжелательную позицию по отношению к немецкой национал-демократической партии.

Когда на карту были поставлены политические цели, Брокдорф-Ранцау действовал, не считаясь с классовой принадлежностью. Он был честолюбив и, если бы понадобилось, ради себя и своей страны мог связаться даже с самим дьяволом. Человеком он был сдержанным и необщительным и с трудом завязывал знакомства. И только поздно вечером, принимая гостей, с которыми обсуждал политику, он высказывался достаточно откровенно, особенно с теми, кто днем вращался в других, нежели он сам, кругах. К Гельфанду Ранцау не испытывал предубеждения. Их отношения вышли за рамки политического сотрудничества: навязчивая идея о поражении России и убежденность в том, что революция в Петрограде вернейший способ достигнуть этой цели, объединили двух этих абсолютно разных людей. Ранцау считал Гельфанда специалистом по революциям, чьи советы с готовностью принимал. Кроме понимания, эти люди, безусловно, испытывали взаимную симпатию. Гельфанд мог быть очень приятным и остроумным собеседником; его неуемная энергия, богемный образ жизни привлекали Ранцау. Ни Гельфанда, ни Ранцау нельзя было мерить обычными мерками; взаимная терпимость сделала возможным гладкое развитие их взаимоотношений.

В лице Брокдорфа-Ранцау Гельфанд обрел настолько мощного союзника в министерстве иностранных дел, насколько мог мечтать. Во время их первого разговора, состоявшегося в начале августа, Гельфанд пытался оградить свою революционную политику от угрозы сепаратного мира с Россией. Обладая сверхъестественной проницательностью, он понимал, что Берлин носится с идеей заключения сепаратного мира с русскими; его подозрения оправдались. Гельфанд сказал Ранцау, что считает революцию в России «неизбежной». По последней, имеющейся в его распоряжении, информации, сказал он Ранцау, волнения охватили армию и вооруженных рабочих. Пытаясь усилить впечатление, он обратил внимание собеседника на решение долгосрочных проблем на Востоке: он понимал, что его планы в отношении ослабления и децентрализации России могут произвести сильное впечатление на официальные круги.

В то же время Гельфанд предложил согласовать военную стратегию с революционными планами. Германия должна быть абсолютно уверена, доказывал он, что Россия не получит контроля над проливами. В случае победы резко возрастет влияние царского правительства. Война будет «проиграна политически, даже если удастся достичь военной победы». Германия должна сконцентрировать ударные силы на юге России и тем самым дать Турции передышку; другой удар должен быть направлен на Донецкий бассейн: захват этой индустриальной области перережет главную артерию России.

Сотрудничество с Брокдорфом-Ранцау и создание революционного штаба в Копенгагене были серьезными успехами Гельфанда, но оставалось еще одно не менее важное дело. Он потратил большие средства на кампанию в прессе, построенную на традиционной неприязни европейских социалистов к царизму.

В разговоре с Циммером Гельфанд упомянул, что испытывает недостаток в средствах для проведения кампании. Он рассказал Циммеру, что хочет создать собственный журнал, который будет называться Die Glocke («Колокол»). Этому проекту Гельфанда Ранцау тоже оказал полную поддержку. Министерство иностранных дел должно устранить все препятствия на пути осуществления этого проекта, считал Ранцау. Журнал можно будет использовать не только для подготовки революции в России, но и чтобы убедить немецких рабочих поддерживать государство, таким образом создавая атмосферу стабильности и сплоченности в рейхе. «В противном случае, – писал Ранцау, – мы никогда не достигнем великой цели. Я надеюсь, – подчеркивал он, – что мы не только выйдем из этой войны победителями и величайшей силой в мире, но после огромных испытаний, которые вынесли немецкие рабочие, мы должны быть уверены, что сможем сотрудничать с теми, кто перед войной стоял особняком и казался ненадежным, и собрать их вокруг трона»[200]200
  Земан 3. Германия и революция в России. Документ № 5.


[Закрыть].

Накануне отправки Ранцау секретного письма в министерство иностранных дел Гельфанд выехал в Берлин. Ранцау расчистил ему путь, и Парвус мог надеяться на доброжелательный прием в министерстве иностранных дел. Кроме того, недавние политические и военные события говорили в его пользу. 3 августа стало ясно, что попытки договориться с Россией о заключении сепаратного мира окончились неудачей. 11 августа рейхсканцлер Бетман-Гольвег доложил кайзеру, что «теснить русскую империю на Восток, отторгая ее западные территории, – главная задача восточной политики Германии»[201]201
  Фишер Ф. Griff nach der Weltmacht («За мировое господство»). Дюссельдорф, 1961. С. 238.


[Закрыть].

Оккупация Варшавы возродила надежды Германии на скорое поражение России.

Приехав в Берлин, Гельфанд тут же узнал, что ни министерство иностранных дел, ни Генеральный штаб не возражают против выпуска его журнала «Колокол». Теперь его задачи состояли в том, чтобы настроить европейских социалистов против царского режима и подготовить массовую политическую забастовку в России. Гельфанд назначил дату забастовки – взрыв, который должен был запустить революцию, – 22 января 1916 года[202]202
  22 января 1916 г. – годовщина Кровавого воскресенья. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

У него оставалось всего пять месяцев на выполнение добровольно взятой на себя колоссальной задачи.

Глава 8
Не только деньги

Гельфанд мечтал издавать собственную социалистическую газету. Со времен ревизионистских дискуссий, развернувшихся в девяностых годах, когда газеты были в руках германских социалистических редакторов, он мечтал обрести материальную и политическую независимость. Теперь он был богат, и его мечта сбылась.

С августа 1915 года он полностью сосредоточился на выпуске «Колокола» – название, вызывавшее воспоминание о радикальном журнале Александра Герцена. У Гельфанда были серьезные причины торопиться с выпуском. С ноября 1914 года левое крыло партии во главе с Карлом Либкнехтом поддерживало тезис, что Германия успешно защитила себя от вражеского нападения и теперь продолжает войну исключительно из желания расширить свои территории. Гельфанд считал, что подобное мнение искажает действительное положение вещей, является опасным, поскольку представляет Россию как побежденную державу и тем самым подрывает воинственный дух пролетарских масс. Гельфандом двигали не только журналистские, но и политические соображения. Карл Каутский, а вместе с ним и Neue Zeit, выступал против войны; в партийной прессе появилось пустое место, которое Гельфанд собирался заполнить своим новым журналом. Ведущие ежедневные газеты, и среди них Vorwarts и Leipziger Volkszeitung, придерживались политики Каутского, и руководство партии прибегло к поддержке двух небольших провинциальных газет, гамбургской Echo («Эхо») и хемницкой Volkstimme («Голос народа»).

Гельфанд занялся первыми техническими приготовлениями к выпуску «Колокола», официально не поставив в известность министерство иностранных дел о решении издавать журнал. Мюнхен казался ему наиболее удачным местом для размещения редакции; военная цензура в Баварии была менее жесткой, чем в других землях Германии. Кроме того, в Мюнхене он мог рассчитывать на помощь Адольфа Мюллера, главного редактора мюнхенской «Пост», с которым подружился в начале века.

Адольф Мюллер, выходец из буржуазной католической семьи из земли Рейн, изучал медицину и политическую экономию, а в 1890 году вступил в социал-демократическую партию. В 1899 году по рекомендации Христо Раковского он был назначен редактором мюнхенской «Пост». Обладавший легким характером, добродушный, стремившийся избегать конфликтов, Мюллер не собирался вникать в тонкости марксистского учения; он умудрялся оставаться в стороне от теоретических споров, которые время от времени угрожали единству партии. Мюллер относился к войне как любой патриотически настроенный политик и был готов оказать Гельфанду полную поддержку.

В мае 1915 года благодаря Мюллеру Парвус вошел в контакт с владельцами типографии, печатавшей «Пост», и приобрел значительную долю в акциях компании. Но он хотел иметь собственную компанию, которая будет издавать его журнал, и с этой целью основал в Мюнхене в начале июля издательство Verlag fur Sozialwissenschaft («Издательство общественных наук»). Директором нового издательства он назначил Коха, коммерческого директора «Пост». Прежде чем заняться набором редакционного и административного штата, Кох должен был переделать массу дел, связанных непосредственно с журналом. Гельфанд был убежден, что с помощью мощной финансовой поддержки удастся преодолеть все трудности, возникавшие на первых этапах создания нового журнала; он мог позволить себе вкладывать большие средства в выпуск первых номеров. Его не смущала сумма затрат; он хотел видеть журнал таким, как его себе представлял. Исходя из деловых соображений, Кох был против любых упоминаний на титульном листе о политических пристрастиях журнала. Гельфанд настаивал на подзаголовке «Социалистический журнал, выходящий два раза в месяц». «Я не боюсь бойкота. Это будет не так плохо, как вы думаете. В любом случае я не отступлю», – писал он Коху в середине августа[203]203
  Письмо Гельфанда Коху, 12 августа 1915 г.


[Закрыть].

После лихорадочной активности в сентябре 1915 года наконец первый номер «Колокола» вышел. В предисловии Гельфанд объяснил задачи нового издания. Журнал не будет, самонадеянно заявил он, «потворствовать вкусам публики»; его задача состоит в том, чтобы обсуждать политические и социальные проблемы, поднятые войной, и выяснять возможности установления нового политического строя после ее окончания. В то же время журнал должен был пробудить интерес рабочих и заставить их влиться в культурную жизнь страны. Эту свою культурную миссию «Колокол» сохранял до своей кончины в 1925 году. Журнал пользовался успехом, особенно в среде образованных партийных функционеров и школьных учителей-социалистов.

В первом номере журнала «Колокол» были опубликованы только статьи издателя: большой экскурс в историю и современное положение германской партии; небольшая статья о социальном положении России и соображения о дальнейшем развитии войны. Парвус по-прежнему хорошо владел пером; теперь в его статьях явно прослеживались признаки компромисса с власть имущими. Он имел серьезные причины сохранять добрые отношения с министерством иностранных дел и нуждался в сотрудничестве с дипломатами, чтобы обходить военную цензуру. Он был не тем человеком, от которого можно было ждать, что он не воспользуется возможностью отправлять свои рукописи с дипломатической почтой.

Его статья о социал-демократической партии не была ни патриотическим заявлением, ни отказом от революционной борьбы пролетариата. Она превозносила партию как модель международного рабочего движения; в ней давался критический обзор положительных и отрицательных сторон деятельности партии в Германии. Фактически это был манифест, подобный работе Троцкого «Итоги и перспективы», квинтэссенция теоретических работ Гельфанда. Статья, конечно, подвергла резкой критике немецкую партию, но это не была критика ренегата. Если раньше он высказывался по отдельным вопросам, то теперь обрушился на партию начиная с периода ее дебатов по аграрному вопросу в 1895 году и до настоящего времени.

По мнению Парвуса, в Германии произошло «сглаживание» революционного учения Маркса. Карл Каутский, главный популяризатор, исказил марксизм. Если бы социалисты прислушивались к автору «Колокола», в ходе борьбы с капитализмом они бы завоевывали одну позицию за другой. Тактика Бебеля, основанная на беспочвенных иллюзиях об автоматическом крахе капитализма, не привела к революции и допустила развязывание войны. Следовательно, на немецкой социал-демократии лежит «большая политическая вина». И вина эта не случайна; это результат неправильной тактики, проводимой на протяжении двадцати пяти лет[204]204
  Колокол. 1915. С. 41.


[Закрыть].

В этой критике было много от «старого», довоенного Парвуса – деятельного революционера, которого Троцкий уже похоронил весной 1915 года. Но каким был «новый» Парвус, если этот человек вообще существовал?

Он выступал в защиту тех социалистов, кто оказал поддержку правительству после объявления войны. Он рассматривал Генеральный штаб как защитника интересов пролетариата в борьбе против царизма. Он энергично защищал военную политику правительства от критики левого крыла партии во главе с Либкнехтом и Люксембург. Но делал это, не теряя из виду интересы и будущее социализма в целом и немецкого движения в частности. Он видел в немецком движении «оплот» европейского движения, считая, что если он рухнет, то всему социалистическому движению придет конец. Но если социализм одержит победу в Германии, то будет выиграно сражение во всей Европе. Путь к социализму, не уставал повторять Гельфанд, лежит через полное пренебрежение Германии к угрозе царизма.

В этой ситуации пролетариат останется ни с чем, если и дальше будет пассивным, и получится, что все жертвы, «кровь и страдания были напрасны». Теперь партия должна освободиться от «невменяемых», вроде Каутского и Бернштейна, выступающих за мир, не будучи в состоянии закончить войну. Средний класс, предупреждал Гельфанд, не должен обольщаться мыслью, что война избавит его от социалистической угрозы. Напротив, рабочие вернутся из окопов с возросшей готовностью к борьбе. Война придала им «новую смелость, новую инициативность, новую решительность», все те качества, которые они не могли приобрести из парламентской практики. Фактически «новый» Парвус уже объявил об окончании гражданского перемирия; ожесточенная борьба ждала впереди.

Немецкое правительство безоговорочно приняло статью; не последовало никаких упреков и со стороны министерства иностранных дел. Высшие правительственные чиновники продемонстрировали полную терпимость; они признали Гельфанда, одобрили его планы и воздержались раздражать его мелкими придирками. В любом случае они были довольны дополнительной социалистической пропагандой в пользу германской военной политики, и в этом отношении Гельфанд никогда не подводил их. Война, постоянно втолковывал он читателям, является оборонительной и направленной против царского абсолютизма.

В третьем номере «Колокола» Парвус ринулся отражать недавние атаки и клеветнические выступления врагов. Две вышедшие статьи подтвердили его владение искусством полемики. Он оттачивал технику в подобных спорах. В данном случае он отбивался от серьезного обвинения, что является агентом правительства Германии и его военная политика полностью соответствует военной политике правительства. Он ни разу не сослался на отношения с берлинскими чиновниками, а детально рассмотрел полуправдивую и ложную информацию, приведенную его противниками, чтобы опровергнуть, с помощью доказательств и отрицаний, всю систему их обвинений. Он не говорил всей правды, умело уводил в сторону от сути спора.

Предположение, что он официально работал на младотурок, Гельфанд назвал «низкой, грязной клеветой». В отношении Украинского союза он признал дружбу с Марианом Меленевским, но упорно отрицал «какие-либо связи» с самим Союзом. От заявления, что он был нанят турецким и австрийским правительством для того, чтобы подстрекать к восстанию в России, по мнению Гельфанда, «несло навозом», как со скотного двора.

Он, конечно, не состоял на службе у австрийского правительства. Что же касается его сотрудничества с правительством Германии, то он и здесь умудрился выкрутиться. Он принял вызов и открыто, даже с некоторым пафосом, заявил: «Моя миссия в том, чтобы создать духовную связь между вооруженной Германией и русским революционным пролетариатом». Говоря о «духовной связи», Гельфанд пытался завуалировать тот факт, что является связующим звеном между германским правительством и революционным движением в России. Однако не трудно понять, что он не мог позволить себе более откровенного высказывания, не поставив под удар успешно проделанную работу.

С начала октября Гельфанд передал бразды правления издательством Конраду Хенишу, который с невероятным энтузиазмом встретил его первую статью. В редакционную коллегию во главе с главным редактором Хенишем вошли патриотически настроенные товарищи, среди которых были Пауль Ленш, Эдуард Давид, Генрих Кунов[205]205
  Кунов – автор многочисленных, в основном компилятивных, работ по истории первобытного общества, эклектически сочетавших некоторые положения марксизма с теориями, заимствованными из этнографии «экономического направления». Работа Кунова «Теологическая или этнологическая история религии?» была переработана И.И. Скворцовым-Степановым и издана на русском языке под названием «Происхождение нашего бога» (1919, новое издание 1958). Общая концепция труда Кунова, посвященного Великой французской революции (вышел в свет в 1908 г., в русском переводе – «Борьба классов и партий в Великой французской революции 1789–1794 гг.»), направлена против буржуазного либерализма. В более поздних работах предпринял попытку прямой ревизии многих положений марксизма. Социология в работах Кунова сближается с позитивистской эволюционной теорией, соединенной с экономическим материализмом. Против учения о пролетарской революции и диктатуре пролетариата направлен его главный философский труд «Марксова теория исторического процесса общества и государства». История в трактовке Кунова – это процесс постепенных социальных изменений, в которых «политические революции» не играют существенной роли. (Примеч. пер.)


[Закрыть], Эрнст Хайлман и Вильгельм Янсон.

Редакционная группа представляла собой весьма разношерстную компанию. Ленш, как и Хениш, первоначально относился к радикальному крылу партии. Являясь членом редакции Leipziger Volkszeitung, он заявил о себе как об энергичном и толковом журналисте. Отбросив последние сомнения после голосования о военных кредитах в рейхстаге, он, не задумываясь, перешел на сторону тех, кто поддерживал тезис о революционных последствиях войны. Эдуард Давид преподавал немецкий и историю в средней школе в земле Рейн. В начале века он находился среди ведущих представителей социалистического ревизионизма. Он писал в сдержанной, дидактической манере; его доводы были всегда четко обоснованы и носили печать индивидуальности. Он добился влиятельного положения и в редакционной коллегии «Колокола», и в самой партии. Генрих Кунов пользовался в партии уважением как экономист и этнолог.