Текст книги "Кредит на революцию. План Парвуса"

Глава 9
Бизнес и политика

В начале 1916 года Парвус решил разобраться с личными делами. Более двадцати лет он считался в Германии иностранцем. Его высылали из нескольких земель, включая Пруссию; в ряде случаев арестовывали за «нарушение приказа об изгнании». Мало того что существовала постоянная угроза экстрадиции в Россию, но он не мог на законном основании участвовать и в политической жизни Германии. Он оставался бездомным скитальцем-революционером. Социал-демократическая партия была его «новой родиной», и он относился к таким понятиям, как «народ» и «государство», как к пережиткам умирающего века. Возможно, он ненавидел Пруссию и все связанное с ней, но за эти годы у него появилось уважительное отношение к Германии как к цивилизованной стране, которая, по его мнению, «была более основательной», чем другие хорошо изученные им страны. Немецкий язык и литература стали для него выходом из восточноевропейского духовного гетто. В 1891 году он писал Либкнехту: «Я ищу государство, где человек может дешево получить отечество». Соображение, которое едва ли применимо к 1916 году. Теперь Парвус мог позволить себе больше.

Он это и сделал, в довольно резких выражениях. Он слишком долго страдал от немецкой бюрократии и больше не собирался ее терпеть. В декабре 1915 года он направил запрос в министерство иностранных дел Циммерману, а 2 января 1916 года попросил «как можно скорее урегулировать его вопрос». Он хотел стать немецким, а не прусским гражданином (гражданство обычно предоставляла одна из земель; только иностранцы, занимавшие государственные должности, могли получить немецкое гражданство). Гельфанд согласился на прусское гражданство только после того, как министр внутренних дел выразил «серьезные опасения». В биографии, приложенной к заявлению с просьбой о гражданстве, Гельфанд высказался ясно и определенно, что видит себя представителем немецкой цивилизации, социалистом, который на протяжении многих лет пользуется «репутацией немецкого ученого с мировым именем и выразителя идей немецкой социал-демократии». «Я опять обращаюсь с просьбой о немецком гражданстве по личным причинам, поскольку интеллектуально связан с немецким народом, и хочу официального признания – но, прежде всего, по политическим мотивам. Важно, что в борьбе между народами, вызванной войной, каждый должен принимать участие, мобилизовав все имеющиеся у него силы. В моем случае это возможно, только если я стану полноправным гражданином Германии», – писал Гельфанд.

Во время предварительных переговоров о гражданстве он держался крайне самоуверенно, если не сказать высокомерно. Он действовал с позиции силы и просто покупал себе комфортное место в буржуазном обществе.

Вскоре по прибытии в Копенгаген он купил большой дом в фешенебельной части города, который роскошно, но безвкусно обставил. Затем приобрел один из самых больших автомобилей, лимузин «адлер», и несколько породистых собак, охранявших его владения. В его распоряжении был еще дом в Берлине, но он редко пользовался им, предпочитая принимать немецких товарищей в номере люкс отеля «Кайзерхоф». Он экспериментировал и в личной жизни: жил с фрау Марией Шиллингер. Их сын, третий ребенок Гельфанда, родился в середине 1917 года и носил фамилию матери, а имя отца. Гельфанд всегда с огромной гордостью говорил о сыне, как о продолжателе традиций семьи. Как и остальные дети Гельфанда, Александр Шиллингер исчез в водовороте, в который впоследствии превратилась Европа.

Гостеприимство, каким славился Гельфанд, и его усилия идти на уступки буржуазному образу жизни позволили установить, правда крайне медленно, личные контакты с лидерами правого крыла социалистической партии. Если раньше он довольствовался встречами с глазу на глаз, то теперь, весной 1916 года, стал посещать некоторые кафе, чаще всего кафе «Виктория», куда обычно заходили Сюдекум, Кунов, Бааке, Ленш, Хениш и другие. Большинство из них сотрудничали в «Колоколе», поскольку там были необычайно высокие ставки. Вскоре с помощью этих социалистов Гельфанд начал расширять свою издательскую деятельность.

Он по-прежнему, как и в начале столетия, считал, что через печать сможет оказывать непосредственное влияние на политику партии и сплотить вокруг печатного органа своих сторонников. Теперь он не боялся проблем, как в случае с «делом Горького»; по собственным словам, он страдал от «излишнего богатства» и мог позволить себе нести даже существенные финансовые потери.

Летом 1916 года Гельфанд перевел свое издательство Verlag fur Sozialwissenschaft из Мюнхена в Берлин, поставив во главе его нового директора Генриха Кунова. Вскоре владелец загрузил издательство выпуском своих брошюр и книг. Спустя год был куплен журнал Internationale Korrespondenz («Международная корреспонденция»), основанный Альбертом Баумайстером в начале войны. Новый журнал, благодаря переводам Парвусом репортажей зарубежных журналистов, оказал серьезное влияние на провинциальные социалистические газеты. Его издательство распространило свою деятельность и на армию: 20 тысяч экземпляров журнала Sozialdemokratische Feldpost, выходящего раз в две недели, было отправлено на фронт.

Гельфанд, не скупясь, выстраивал будущее. За его издательской деятельностью легко просматривалась политическая цель: он был немецким подданным и мог теперь занимать государственный пост. Он терпеливо собирал группу сторонников и устанавливал связи с рядовыми членами партии.

Отныне у него хорошо шли дела не только в берлинском издательстве, но и в Институте по изучению последствий войны в Копенгагене. Поначалу Гельфанд использовал институт как приманку для вербовки русских эмигрантов, но вскоре стал использовать по прямому назначению, как научно-исследовательский центр. К работе в институте удалось привлечь местные таланты: профессора Карла Ларсена, прогермански настроенного и защищавшего интересы Германии, и Свена Триера, датского социалиста. За годы войны в институте собралась уникальная библиотека, на которую Гельфанд ежемесячно тратил 40 тысяч крон. С марта 1916 года он начал издавать специальный бюллетень, содержавший статистические данные и статьи о политических и социальных последствиях войны. Гельфанд сам воспользовался этими материалами, вышедшими в его берлинском издательстве летом 1917 года[224]224
  Die soziale Bilanz des Krieges («Социальный итог войны»). Берлин, 1917.


[Закрыть].

Он ничего не рассказывал Брокдорфу-Ранцау о деятельности института. Только в декабре 1915 года посланник в Копенгагене через секретного агента узнал о существовании этого учреждения, в котором продолжает работать «ряд молодых евреев»[225]225
  Документы дипломатической миссии в Копенгагене. Донесение герра Отто.


[Закрыть].

С тех пор как Гельфанд возглавил институт, Брокдорф-Ранцау не мог отделаться от мысли о существовании «политических целей», скрывавшихся под этой вывеской. Только в январе 1916 года он отважился заметить, что «работа института по социальным последствиям войны значительно возросла, и мы не можем отрицать ее теоретической значимости»[226]226
  Сообщение № 6 от 14 января 1916 г.


[Закрыть].

Парвус крайне болезненно реагировал на любые сомнения относительно научных целей его института. В октябре 1915 года во французской газете «Юманите» русский публицист Алексинскиий, бывший большевик, назвал Гельфанда агентом-провокатором, а его институт в Копенгагене шпионской организацией, прячущейся за «научной вывеской». Через одного из сотрудников института, Зурабова, Гельфанд отправил резкое опровержение в «Юманите», пригрозив автору статьи судебным процессом[227]227
  См.: Юманите. 1915. 19 октября.


[Закрыть].

Но министерство иностранных дел посчитало, что не стоит раздувать это дело, и Парвус спустил все на тормозах.

Повышенная чувствительность его в значительной степени объяснялась тем, что ему хотелось быть увиденным в роли «покровителя наук». Выпады Алексинского были неуместны. Гельфанд потратил часть собственных денег на институт и совершенно справедливо утверждал, что это научное учреждение. Что касается международной известности, – по мнению Гельфанда, институт достиг этого уровня, – то нельзя сказать, что у него были впечатляющие достижения. После войны несколько авторов использовали материалы, собранные в Копенгагене; их было немного, и изложенные в них факты не были настолько широко известны, чтобы донести имя Парвуса (а ведь он так об этом мечтал!) последующим поколениям.

Вся эта научная и издательская деятельность способствовала потрясающему успеху Гельфанда в коммерческой деятельности; эти результаты были реальнее, чем результаты его работ по проблемам экономической теории. Он всегда стремился к финансовому процветанию, но теперь ему хотелось этого больше, чем когда-либо. У него был нюх на дефицит в экономической структуре капитализма, и он избегал конкурировать с известными финансовыми организациями, но сосредоточил свое внимание на второстепенных областях экономики и международной торговли. По приезде в Данию он стал делать деньги с еще большим размахом, чем ранее в Константинополе.

Начало в Копенгагене было многообещающим. Гельфанд получил лицензию на рекламную кампанию, которая должна была превратить привычную немецкую систему «рекламных колонок» в синекуру. В конце лета 1915 года он создал экспортно-импортную компанию, занимавшуюся одновременно политикой и бизнесом, которая вскоре стала выгодным деловым предприятием. Управляющим компании он назначил Якова Фюрстенберга; его связи в России и Польше оказались полезными и с точки зрения политики, и с точки зрения бизнеса.

В апреле 1916 года в экспортно-импортную компанию пришел Георг Скларц. Он работал на адмиралтейство и военную разведку. Помимо капитала в 40 тысяч марок и расположения Генерального штаба, он привел в компанию Гельфанда двух братьев, Вальдемара и Генриха. Георг, старший из братьев, был маленького роста, с лицом аскета и глубоко посаженными глазами; изобретательный, разносторонний, беспринципный и упрямый. Генрих произвел сильное впечатление на Брокдорфа-Ранцау, и он «очень тепло» отзывался о нем, представляя своему кузену фон Циммерну.

Вальдемар работал секретарем у старшего брата, а Генрих выполнял секретные поручения, занимаясь экономическим шпионажем. В конце 1915 года Генеральный штаб направил его в Копенгаген, и он должен был регулярно сообщать о влиянии союзнических стран на экономическую жизнь Дании. Генрих Скларц работал в небольшом разведывательном агентстве в Копенгагене; штат состоял из нескольких агентов, двойных агентов, женщин сомнительного поведения и артистки по имени Аматис. Помимо основной деятельности, Скларц специализировался на сборе информации о прохождении запрещенных немецких товаров через Данию в союзнические страны.

Агентство Генриха Скларца ежемесячно получало 400 крон на текущие расходы от германского военно-морского Генерального штаба; деньги передавались через Гельфанда и Георга Скларца. Экспортно-импортная компания Гельфанда использовала информацию, полученную агентством Генриха Скларца; на размерах прибыли компании положительно сказывалось официальное сотрудничество и покровительство со стороны Генерального штаба. Такое положение дел устраивало все заинтересованные стороны: прибыль от коммерческой деятельности компании можно было рассматривать в качестве награды за политические услуги, оказываемые Гельфандом и его друзьями.

Хотя в поле деятельности компании Гельфанда входили Нидерланды, Великобритания и США, однако основные ее коммерческие интересы были сосредоточены на торговле с Россией. Товары были самыми разнообразными – от носков, медикаментов и презервативов до сырья и машинного оборудования. Парвус закупал в России необходимые для германской военной экономики медь, каучук, олово и зерно, а туда поставлял химикаты и машинное оборудование. Одни товары перевозились через границу легально, другие – контрабандой. На русской границе товары передавали представителям петроградской фирмы Фабиана Клингслэнда. Агентом этой фирмы была Евгения Суменсон, которая держала связь с Фюрстенбергом. В соответствии с соглашением от апреля 1916 года фирма Клингслэнда продавала медикаменты, полученные из Копенгагена, и вносила полученную прибыль на специальный счет в банке Петрограда[228]228
  Основными банковскими структурами, которые использовались компанией Гельфанда в торговых операциях, были Русско-Азиатский коммерческий банк в Петрограде и Новый банк в Стокгольме. (Примеч. пер)


[Закрыть].

После провала забастовочного движения в январе 1916 года компания Гельфанда то ли продолжала направлять финансы в Россию, то ли, и это кажется более вероятным, накапливала капитал, чтобы использовать его для подобных целей в будущем. Как бы то ни было, но компания крепко стояла на ногах без привлечения государственных субсидий.

Деловые интересы Гельфанда охватывали всю Европу. В 1916 году он внес в департамент налогов и сборов Дании налог на основной капитал в размере 540 тысяч крон и на доход 41 тысячу крон; и это была лишь незначительная часть его состояния. В июле Гельфанд вложил «значительную сумму» в фирмы в Болгарии и Турции для реорганизации сельскохозяйственного производства этих стран с помощью немецкого правительства; он инвестировал значительные суммы практически во все нейтральные государства.

Но Гельфанд еще не исчерпал деловые возможности, предлагаемые Скандинавскими странами. Крепкие экономические связи Дании с Англией вызывали беспокойство немецких дипломатов; они боялись, как бы Дания не оказалась под сильным влиянием союзников. Социалистическое движение Дании могло оказаться полезным в попытке противостоять развитию отношений Дании и Англии. Германия могла рассчитывать на сердечный прием со стороны датских социалистов и профсоюзных деятелей: война не разрушила связи между социалистами этих стран.

Хотя местные социалисты оказали Гельфанду довольно холодный прием, к концу 1915 года ему удалось войти в тесный контакт с профсоюзными лидерами. Датские профсоюзы глубоко внедрились в экономическую жизнь страны, и благодаря этому Гельфанду удалось завязать знакомство с Карлом Кефером, влиятельным и расчетливым лидером профсоюза.

Предприятия, показанные датскими профсоюзными деятелями, произвели на Гельфанда благоприятное впечатление; ему было ясно, что Германия ненавязчиво, чисто технически может поддержать торговые компании профсоюзов. В то время у Германии была прекрасная возможность помочь Дании. Англия была главным экспортером угля сюда; до начала войны цены на уголь резко возросли, и экономика Дании (и в особенности рядовые потребители) ощущала серьезную нехватку угля зимой 1915/16 года. Весной 1916 года Гельфанд представил Брокдорфу-Ранцау план, согласно которому Дания оказывалась в меньшей зависимости от поставок угля из Англии. Он предложил уголь, импортируемый из Германии, продавать рядовым потребителям через торговое предприятие датского профсоюза. Гельфанд был убежден, что, исключив промежуточные торговые звенья, удастся сбить цену на английский уголь.

И снова Брокдорф-Ранцау оказал поддержку плану Гельфанда. В середине июня 1916 года, с рекомендательным письмом посланника в Копенгагене, тот опять поехал в Берлин, чтобы обсудить свой проект с фон Циммерном и чиновником «экспортного бюро».

Вскоре с помощью доктора Топфера, торгового атташе в Копенгагене, были улажены некоторые проблемы, и Гельфанд тут же провел переговоры, на которых лидерам датских профсоюзов было сделано конкретное предложение о поставках немецкого угля. Датчане создали компанию Arbejdernes Faellesorganisations Braendselfortning А/S; немецкие власти обязались поставлять ежемесячно 90 тысяч тонн угля.

Гельфанд не занимал официальной должности в правлении компании. Председателем стал Карл Мадсен, лидер профсоюзного движения Дании, Карл Кефер – заместителем председателя. Немцы, Альбрехт и Георг Скларц, отвечали за техническую сторону предприятия. Однако Гельфанд играл важную роль, и без его содействия все могло рухнуть.

Он взял на себя вопрос отгрузки и поставки угля из Германии в Данию. В октябре 1916 года он создал компанию по перевозке грузов (Kobenhavns Befragtningsog Transport-Kompagniet) с долевым участием датских профсоюзов. Компания заявила о готовности полностью взять на себя транспортировку угля. И тут Гельфанд столкнулся с вполне понятными трудностями. Хьюго Стиннес, промышленник, до настоящего времени контролировавший экспорт угля в Данию, и Хулдерман, представитель судоходной линии Гамбург – Америка, выдвинули свои возражения. Страховые компании не соглашались с фиксированным процентом страхового взноса. Проект, казалось, столкнулся с непреодолимыми трудностями.

Но трудности не могли остановить Гельфанда. Как раз наоборот. Он опять оказался в привычной для себя ситуации: он создавал крупную организацию на пустом месте с максимально возможной скоростью. Гельфанд в очередной раз сумел воспользоваться сложившимся на тот момент положением. Союз немецких судоходных линий и независимые судовладельцы в Штеттине увязли в ожесточенной конкуренции, и он воспользовался этим. Он смог предложить полную занятость фрахтовщикам, а кроме того, купил несколько грузовых судов и вошел в дело как независимый судовладелец.

Система работала как часы. К концу осени датские доки изнемогали от угля: Гельфанд легко превысил согласованный ежемесячный минимум в 90 тысяч тонн. Склады были переполнены. Не хватало рабочей силы для разгрузки судов, и у Гельфанда возникли проблемы с судовладельцами. В результате около 200 тысяч тонн угля пришлось сбросить в ямы за пределами Копенгагена.

Одновременно созданная профсоюзом компания не могла продавать и соответственно покупать уголь. Датские и английские дилеры сорвали попытки Скларца найти новые складские помещения: у них были все основания привести новое предприятие к краху. Гельфанд был единственным человеком, который мог спасти положение. В самый критический момент он дал профсоюзной компании кредит в размере одного миллиона крон для преодоления временных трудностей.

Опять зазвучали голоса противников проекта Гельфанда, воспользовавшихся возникшими затруднениями. Брокдорф-Ранцау получил сообщение из судоходной линии Гамбург – Америка, заявившей о «неделовой манере ведения дел» и о том, что если будет продолжаться задержка с разгрузкой угля, то цена на него значительно возрастет. Посланнику в Копенгагене советовали, пока не поздно, отойти от «этого дела, грозящего злостным банкротством», чтобы не «провалиться в пропасть политического забвения»[229]229
  Б. Хулдерман – Брокдорфу-Ранцау, 11 октября 1916 г.


[Закрыть].

Торговый атташе доктор Топфер тоже выражал серьезные опасения. В середине ноября он предположил, что предприятие в том виде, в котором оно существует на данный момент, приносит больше вреда, чем пользы. Согласно имеющейся у него информации, заявил Топфер Брокдорфу-Ранцау, лишь незначительное количество угля дошло до датских рабочих. Компания в основном продавала уголь правительству и промышленности, фактически развивала угольный бизнес, что не соответствовало первоначальным намерениям. Кроме того, Топфер считал, что Гельфанд получает слишком высокую прибыль. Топфер был крайне пессимистически настроен в отношении будущего этого предприятия и предполагал, что в дело вмешается военное министерство Германии[230]230
  Меморандум доктора Топфера, 18 ноября 1916 г.


[Закрыть].

Прежде чем предпринять какие-либо шаги, Ранцау хотел услышать мнение Эрика Скавениуса, министра иностранных дел Дании. Встреча состоялась 18 ноября 1916 года. Скавениус умолял Ранцау не предпринимать незамедлительных мер, поскольку «в таком большом деле невозможно избежать неудач»[231]231
  Меморандум Брокдорфа-Ранцау от 19 ноября 1916 г.


[Закрыть].

Когда Ранцау объяснил, что Хьюго Стиннес попытается воспользоваться любой возникающей трудностью, Скавениус заявил, что необходимо принять все меры, чтобы позволить профсоюзу продолжать заниматься угольным бизнесом. Министр сказал, что не собирается уступать в сложившихся обстоятельствах.

После беседы с министром иностранных дел Дании у Брокдорфа-Ранцау не осталось никаких сомнений относительно политического значения этого предприятия. Продолжая оказывать Гельфанду полную поддержку, Ранцау помог предприятию встать на ноги. По предложению доктора Топфера поставка угля была временно приостановлена. У профсоюзной компании появилось время перевести дух и распределить скопившиеся запасы угля. Компания успешно справилась с этой задачей. В течение 1917 года было приобретено много складских помещений и нанято около тысячи человек. За это время Гельфанд преобразовал свое агентство в фирму по погрузке и отправке грузов, которая могла гарантировать фиксированные проценты при долгосрочных контрактах.

Датчане хотели добиться заключения долгосрочных соглашений, но немецкие власти предпочитали осуществлять поставку угля на основе ежемесячных договоров. Таким же образом они хотели строить отношения по поставкам продовольствия и лошадей из Дании, чтобы, как считали в министерстве иностранных дел, было проще осуществлять контроль над датчанами. На этот счет у Гельфанда было другое мнение, и ему удалось, при поддержке Брокдорфа-Ранцау и после длительных переговоров в Берлине, добиться прямых договоренностей с горнодобывающими компаниями Рурской области.

Немецкие власти считали торговлю углем делом первостепенного политического значения. К примеру, когда после объявления Германией неограниченной подводной войны возникли трудности, вмешательство Брокдорфа-Ранцау и Людендорфа помогло сгладить острые углы. Немецкий посланник в Копенгагене настаивал на угольном соглашении, поскольку его политические результаты превзошли все ожидания. Уже в августе 1916 года Ранцау смог сообщить, что поставки произвели «настолько благоприятный эффект на социалистическую партию, что она готова использовать все свое парламентское влияние в наших интересах»[232]232
  Брокдорф-Ранцау – министру иностранных дел. Телеграмма № 1190 от 12 августа 1916 г.


[Закрыть].

В тот же день Скавениус, министр иностранных дел Дании, сказал Брокдорфу-Ранцау, что его политика нашла активную поддержку социалистов. Когда антинемецкие газеты в Дании напечатали разоблачительные статьи, в которых говорилось о взятках, полученных датскими профсоюзами от немецкого правительства, Ранцау в очередной раз решительно заявил, что без угольного бизнеса будет невозможно «склонить на нашу сторону социал-демократическую партию и профсоюзы»[233]233
  Брокдорф-Ранцау – канцлеру. Сообщение № 76 от 6 марта 1917 г.


[Закрыть].

Успех в Дании подвиг Гельфанда применить те же методы в других нейтральных странах. Немецкий посол в Стокгольме барон Люциус фон Штедтен пришел в восторг, когда Янсон, деятель немецкого профсоюзного движения шведского происхождения, по просьбе Гельфанда изложил ему план действий. «Независимо ни от чего проект следует одобрить», – написал барон фон Штедтен государственному секретарю[234]234
  Люциус – Циммерману. Письмо от 12 июня 1917 г.


[Закрыть].

Дела Гельфанда в Швеции пошли не столь успешно, как в Дании. В Норвегии Янсон получил категорический отказ; местные социалисты наотрез отказались от сотрудничества. Из Швейцарии, где предложение Гельфанда швейцарским профсоюзам передал влиятельный социалист, редактор бернской газеты Tagwacht, также пришел отказ.

Хотя вскоре Гельфанд понял, что в каждом отдельном случае следует действовать по своей схеме, в Дании он добился большого успеха. Ему это было необходимо, особенно после январского провала в России в 1916 году. Теперь он, по крайней мере частично, реабилитировал себя в глазах немецкого правительства. Он смог доказать, что Гельферих был не прав, когда назвал его утопистом, революционером-мечтателем.

Находясь между политикой и бизнесом, Гельфанд был в своей стихии. У него было много того, что он мог предложить разным людям. Он создал безопасный угольный рынок для датских социалистов; они получили много денег и приобрели влияние во время войны, и в благодарность оставались верны Гельфанду до его смерти. Брокдорф-Ранцау стяжал политические лавры; Гельфанд помог графу обеспечить в 1916 году «благожелательный нейтралитет» Дании в отношении Германии за счет блестяще проведенной операции по поставкам немецкого угля датским профсоюзам.

Теперь Гельфанд в основном зарабатывал деньги. Его прибыль от угольного бизнеса составляла миллионы крон. Он никогда не скрывал своей выгоды и даже довольно бесцеремонно говорил об этом: «Не вижу причин, почему бы не забирать себе часть прибавочной стоимости, накопленной капиталистическим классом»[235]235
  Парвус. В борьбе за справедливость. С. 43.


[Закрыть].

Он был, по собственному признанию, «коммерсантом, промышленником, капиталистом», но использовал свои деньги не более эгоистично, чем было принято в то время. Он утверждал, что значительную часть дохода передает на поддержку науки, то есть на институт в Копенгагене, и, кроме того, финансирует праздники для немецких детей в Дании.

В его пользу говорит и тот факт, что он чувствовал необходимость оправдывать свое богатство и реагировать на зависть менее удачливых врагов. При этом он жил в свое удовольствие, не забывая и друзей. Что касается денег, то обычный социалистический кодекс был не для него.

Возможно, его методы ведения бизнеса были не для такого города, как Лондон; ни Гельфанд, ни Скларц не соответствовали общепринятому стандарту «джентльмена». Гельфанд знал, что может полагаться только на собственную сообразительность. В любом случае, по сравнению с большинством деловых людей того времени, он не был ни беспринципным, ни жадным, как его позднее пытались изобразить. В бизнесе он был авантюристом, горячим и страстным, и, отбросив сомнения, использовал слабости системы, к которой не испытывал никакой симпатии.

Именно по этой причине он не мог с должным уважением относиться к своему финансовому успеху. Деньги, которые он сделал, были важны не лично для него, а для его политических проектов. Он был марксистом-миллионером, нуворишем с предназначением. Существует определенная связь между его датским «угольным» планом и мартовским меморандумом 1915 года. В обоих случаях Гельфанд показал, что любые политические планы можно претворить в жизнь с помощью денег; что верхушка социалистической партии может сопротивляться притягательной силе мамоны не больше, чем любая другая социальная группа; что дружбу, как и политическую поддержку, можно купить. На этом мнении основывалась его политическая стратегия; это была суть его политического и человеческого опыта.