Текст книги "Кредит на революцию. План Парвуса"

В начале мая он начал терять присутствие духа. Спертый воздух, слабое освещение, неподвижный образ жизни, отсутствие впечатлений; он был на грани безумия. Гельфанд неоднократно пытался добиться улучшения тюремного содержания, и каждый раз его усилия приводили к столкновению с тюремной администрацией. Опытный революционер никогда не стал бы впустую тратить нервную энергию, но Гельфанд впервые попал в тюрьму. Только спустя три месяца, проведенных в одиночной камере, его положение несколько улучшилось. Три раза в неделю ему начали выдавать книги, передавать письма и разрешили ежедневную двадцатиминутную прогулку в тюремном дворе. Постепенно Гельфанд стал приходить в себя.

Он был убежден, что предстанет перед судом вместе с остальными членами Совета, и стал активно готовиться к защите, отдавая себе отчет, что политический процесс могут использовать в пропагандистских целях. Он хотел изменить ход судебного процесса и выставить в качестве обвиняемого не себя и членов Совета, а царский режим. Пока он писал речь, все время думал о том, какое впечатление она произведет за стенами суда.

Гельфанд готовил речь с большой осмотрительностью, чего нельзя сказать о его друге. Троцкий даже не пытался обсудить выдвинутое обвинение в подготовке вооруженного восстания с целью свержения существующего режима. Гельфанд часто повторял об отрыве правительства от народа. Отсутствие взаимопонимания привело в октябре 1905 года к столкновению. Даже после обнародования царского «Манифеста об усовершенствовании государственного порядка» от 30 октября, провозгласившего «дарование свободы совести, слова, собраний и союзов», царское правительство, по словам Гельфанда, организовало погромы для подавления революционного движения.

Народ воспринимал Совет как свой представительный орган, который не готовил вооруженное восстание. Рабочие решили вооружиться в целях самозащиты – от толпы, черносотенцев, казаков, полиции, армии. Но на самом деле они этого не сделали. «Я скажу вам, где оружие, – писал Гельфанд, – оружие в казармах, в руках солдат. На стороне реакционного правительства были винтовки, а рабочие хотели добиться влияния над теми, кто распоряжался этими винтовками. Они хотели убедить солдат поддержать те политические требования, о которых я упоминал много раз во время своей речи»[127]127
  Парвус. В русской Бастилии во время революции. С. 128.


[Закрыть].

Гельфанду не удалось закончить черновик речи. В конце июля руководителей Совета перевели в гражданскую тюрьму для проведения допросов. Гельфанд смог переправить рукопись на волю, но продолжать работу уже не мог. Он был рад снова встретиться с друзьями, постепенно успокаивался. Вместе с Львом Дейчем Гельфанд стал разрабатывать план побега. На ночь камеры запирали, а днем заключенные свободно общались друг с другом. Роза Люксембург, принимавшая участие в революции в Варшаве и недавно вышедшая на свободу, съездила к друзьям в Санкт-Петербург. Она сообщила Каутскому, что «толстяк похудел, но полон энергии»[128]128
  Письмо Розы Люксембург Карлу Каутскому, 13 августа 1906 г. Несколько писем Розы Люксембург и другие документы // Бюллетень Международного института общественной истории. Амстердам, 1952. № 1. С. 9—39.


[Закрыть].

Правительство решило не привлекать к суду членов второго Совета; права предстать перед судом удостоились только руководители первого Совета. Гельфанду не удалось выступить с речью в свою защиту. Он был приговорен к трем годам ссылки в Сибирь. Он не упомянул о приговоре в книге, изданной в следующем в году в Дрездене, так как, вероятно, считал, что приговор в виде трехлетней ссылки в Сибирь не соответствует той роли, которую он сыграл в революции.

Утром 4 сентября 1906 года партия заключенных под конвоем отправилась из Санкт-Петербурга в Сибирь, в Туруханск[129]129
  Туруханск – административный центр Туруханского края, Енисейской губернии. Место ссылки политзаключенных в XIX – начале ХХ в. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Всего было около пятидесяти человек, большую часть которых составляли уголовники, и в небольшой группе «политических» Гельфанд и Дейч. Гельфанд был очень доволен, что едет с Дейчем; о лучшем спутнике он не мог и мечтать. Они хорошо подготовились к побегу: поддельные паспорта, наличные деньги и адреса местных членов партии. Они не собирались ехать вместе с партией до места назначения.

В Красноярске заключенных должны были посадить на пароход, на котором они по Енисею добрались бы до Туруханска. Дейч отправился за продуктами и уже не вернулся. Гельфанду удалось совершить побег спустя несколько дней. Он подпоил охрану и сбежал вместе с несколькими товарищами. Крестьянин, из местных, провел их по тайге к Красноярску. Станцию тщательно охраняли. Крестьянин купил Гельфанду билет, и он, под видом мужика, сел в поезд, естественно, в третий класс, чтобы смешаться с простым людом; поезд патрулировался вооруженными солдатами. Здесь он был в безопасности, но мучился от жутких запахов своих невольных спутников: адской смеси пота, водки, чеснока. Непосредственный контакт с народом не являлся для Гельфанда источником вдохновения. Проехав наиболее охраняемую часть пути, беглец перебрался к друзьям.

В Санкт-Петербурге он вышел из вагона и направился в гостиницу. Несмотря на поддельный паспорт, полиция выследила Гельфанда, но его вовремя предупредили, и, не заходя в гостиницу, он налегке уехал из Санкт-Петербурга. Оставаться в России было слишком опасно. В начале ноября с портфелем, забитым рукописями, Гельфанд пересек границу с Германией.

Больше он уже не возвращался на родину.

Глава 5
Стратег без армии

Несмотря на надежды многих социалистов, в особенности тех, кто принимал участие в октябрьских событиях в Санкт-Петербурге, ударная волна русской революции не покатилась на Запад. Землетрясение на Востоке пробудило надежды и опасения, но не революционные настроения. Вместо борьбы на баррикадах народы Германии и Австро-Венгрии занялись выборами новых представителей в парламент. Тяжелейший внутренний кризис, охвативший Германию в первое десятилетие после ухода Бисмарка, обострился зимой 1906 года. Обстановка в Германии начала накаляться во время проведения избирательной кампании. На передний план вышли два основных вопроса: колониальная политика и противостояние рейхсканцлера Бернхарда фон Бюлова и католической партии «Центр».

В избирательной кампании социал-демократам досталась незавидная роль. Партия не хотела и не могла прийти к соглашению с буржуазным «Центром»; ссора в буржуазном лагере в отношении колониальной политики поставила социалистов перед проблемами, на которые марксистская теория не давала однозначных ответов. Должна ли партия открыто выступить против колониальной экспансии? Может ли социализм предложить альтернативную политику?

Руководство партии было не склонно давать прямые ответы на эти вопросы. Оно тщательно избегало высказывать мнение по основным вопросам внешней политики. В результате в партии царила полнейшая неразбериха относительно целей и задач. Рабочие из местных партийных организаций действовали по собственному разумению, подстраивая политику под местные условия.

Гельфанд вовремя вернулся в Германию. Ему были по душе политические волнения, и от границы он направился в Рурскую область. Это было смелое решение. Гельфанд вряд ли легко отделался, если бы попался на территории Рурской области как «нарушивший приказ об изгнании». В то время правительство Германии экстрадировало русских революционеров, и он вполне мог вторично отправиться в Сибирь.

В Дортмунде на друга Гельфанда Конрада Хениша, редактора дортмундской Arbeiterzeitung, свалилась основное бремя избирательной кампании на западе Германии. Хениш был выходцем из семьи прусского государственного служащего: необычное происхождение для левого социалиста. Он примкнул к движению в годы студенчества. Семья, чтобы излечить Хениша от политических пристрастий, поместила его в психиатрическую лечебницу. После выхода из больницы Хениш начал работать в редакции Leipziger Volkszeitung; сначала разносил газеты, а затем сделался помощником редактора. Роза Люксембург и Франц Меринг направляли его первые шаги на журналистском поприще. В середине девяностых в разгар дебатов по аграрному вопросу Хениш впервые встретился с Гельфандом. Молодой человек с таким энтузиазмом принял сторону Гельфанда, что товарищи прозвали его Парвулюсом. В начале ХХ века он переехал в Дортмунд, где оставался до 1910 года, редактируя местную социалистическую газету.

Товарищи считали Хениша активным приверженцем левой группы, сконцентрировавшейся вокруг Парвуса и Люксембург. Коренастый, с ярко-рыжей бородой, энергичный Хениш вносил в их политику изрядную долю революционного романтизма. Блудный сын своего класса, он находил особое удовольствие, шествуя в рядах пролетариата – могильщика буржуазии.

В один из пасмурных дней в середине декабря Хениш обнаружил письмо на своем столе в редакции. «Дорогой Хениш, – говорилось в нем, – я скоро навещу тебя. Если будут приходить письма на имя Питера Кляйна, то это мне. До скорой встречи. Но пожалуйста, соблюдай крайнюю осторожность. Всегда твой, Питер»[130]130
  Хениш К. Парвус. С. 24.


[Закрыть].

Хениш, конечно, сразу понял, что это за Питер Кляйн. Через несколько дней Гельфанд приехал в Дортмунд; с собой у него был только старый портфель. Хениш был рад, увидев, что друг ничуть не изменился. Гельфанд был бодр и энергичен, словно и не прошел через тюремное заключение. Когда Хениш спросил, как ему удалось выжить в логове льва, Гельфанд скромно ответил в том смысле, что, мол, это такая ерунда, что даже не заслуживает упоминания. Но тут же, вероятно желая продемонстрировать собственное мужество и доставить удовольствие другу, добавил, что не терял зря времени ни в тюрьме, ни во время поездки в Сибирь, ежедневно работал на благо партии, и этим по праву гордится[131]131
  Там же. С. 25.


[Закрыть].

Теперь Гельфанд был готов упорно трудиться, но уже в Германии. Он заявил другу, что приехал в Дортмунд, чтобы помочь ему с избирательной кампанией, и ему необходимо надежно спрятаться, дабы не попасться в руки полиции. Хениш был рад помочь Гельфанду. Газета отнимала массу времени, и он был счастлив иметь в помощниках такого человека. Он рассказал только двум ближайшим помощникам, кто поселился в его квартире. За время совместного проживания Хениш лучше узнал Гельфанда и еще больше полюбил его, а тот подружился с детьми Хениша, с удовольствием покупая им подарки. От общения с чужими детьми он, очевидно, получал больше радости, чем от общения с собственными.

Он, естественно, не мог открыто работать на Arbeiterzeitung, поэтому не подписывал свои статьи. В течение восьми недель Гельфанд читал товарищам лекции о положении в России и о внешней политике.

Гельфанд поселился в пансионе под Дюссельдорфом, чтобы изучить выборную систему. В начале 1907 года статья была готова для печати. Статья «Выборы в рейхстаг и рабочий класс» появилась слишком поздно, чтобы социалистическая агитация смогла оказать влияние на федеральном уровне.

Результаты выборов вызвали горькое разочарование партии. Хотя многие проголосовали за социалистов, ряд мандатов был потерян из-за неблагоприятных для социалистов результатов голосования в некоторых округах. Социалисты получили голоса, но утратили политическое влияние.

Даже после выборов Гельфанд не считал проблему колониальной политики достаточно важной, чтобы вплотную заняться ее изучением. Гонорар за статью о выборах позволил ему провести две недели в Северной Италии, на озере Лаго ди Гардо. Гельфанд нуждался в отдыхе. После потрясений, пережитых в России, волнений, связанных с выборной кампанией в Германии, он с особой остротой оценил всю прелесть уединения, когда можно было спокойно собраться с мыслями, не испытывая никакого давления извне. Из него не вышло политикана, и теперь он получал удовольствие от написания статей.

Он был одним из первых социалистов, проявивших интерес и осознавших всю важность проблемы, связанной с колониальной политикой. Он с интересом изучал действия великих держав в этой сфере и неоднократно обвинял партию в том, что она не придает значения колониальной экспансии, тем самым предоставляя правительству опасную свободу действий. Исходя из этих посылок, он приступил к созданию собственной теории, собираясь рассмотреть положение на мировом рынке и одновременно разработать план ведения социалистической внешней политики.

В конце 1907 года вышла его книга «Колониальная политика», являвшаяся первым исследованием современного империализма. Она резко отличалась от более поздних работ Рудольфа Хильфердинга[132]132
  Хильфердинг Рудольф – один из лидеров австрийской и германской социал-демократии и Второго интернационала, теоретик австромарксизма. Студентом медицинского факультета вступил в австрийскую социал-демократическую партию. По окончании университета переехал в Берлин, где сотрудничал в Neue Zeit, выступая со статьями по вопросам марксистской экономической теории. В 1907–1915 гг. редактор Vorwarts. В своем главном труде «Финансовый капитал» сделал одну из первых попыток дать научное объяснение новым явлениям капитализма, связанным с его вступлением в стадию империализма. (Примеч. пер.)


[Закрыть] и Розы Люксембург, которых интересовали в основном экономические причины колониальной экспансии, в то время как Гельфанд основное внимание уделял ее политическим последствиям.

Суть размышлений Гельфанда заключалась в следующем: враждебные отношения могут привести к войне скорее, чем капиталистические противоречия, вынуждавшие великие державы расширять свои территории.

Связь таможенных барьеров и колониализма, по мнению Гельфанда, являлась самым опасным элементом капиталистической внешней политики. Создание таможенных барьеров способствует оттоку капитала из страны; в то же время барьеры выходят за пределы страны, распространяясь на завоеванные территории. В результате этого процесса появляется империалистический организм – «индустриальное государство с колониальной империей»[133]133
  Парвус. Колониальная политика. С. 97.


[Закрыть].

Но Гельфанд не считал империализм – в отличие от мнения большинства более поздних исследователей этой проблемы, включая Ленина и Радека, – неизбежным следствием капиталистической системы. Он смотрел на протекционизм[134]134
  Протекционизм (от лат. protectio – покровительство, защита) – экономическая политика государства, противоположная политике «свободной торговли» и направленная на защиту от иностранной конкуренции имеющих стратегическое значение отраслей отечественной экономики; временную защиту относительно недавно созданных отраслей отечественной экономики; расширение внешнего рынка; как ответная мера при проведении политики протекционизма торговыми партнерами. (Примеч. пер.)


[Закрыть] как на свободно выбранное ограничение, «плату за отступление», пример политической близорукости среднего класса.

Конкурирующие колониальные империи разрушат находящийся в стадии становления мировой рынок, а это, по мнению Гельфанда, был прямой путь к международному катаклизму. «Если торговую политику заменит колониальная политика, это приведет к политическому краху».

Что касается положения Германии, то явную тревогу Гельфанда вызывал тот факт, что в ходе экспансии в Африке и Азии правительство неизбежно натолкнется на враждебное отношение со стороны Британии и Японии. В этой ситуации единственный выход для Германии в альянсе с Россией. Но царская Россия не сможет противостоять внутреннему политическому давлению; в ближайшем будущем она рухнет. И если это приведет к империалистической войне, то Германия окажется в полной изоляции. Тогда Англия, пророчески добавлял Гельфанд, станет злейшим врагом Германии.

Гельфанд внес предложение, как воспрепятствовать такому катастрофическому развитию событий, которое не принесет выгоды ни капитализму, ни социализму. Он выступил в защиту свободной торговли, которая сделает мировой рынок открытым для всех. Социал-демократическая партия должна проводить будущую агитацию под лозунгом: «Демократия, объединение Европы, свободная торговля»[135]135
  Парвус. Колониальная политика. С. 30.


[Закрыть], и тогда у нее появится возможность взять инициативу в сфере внешней политики.

Гельфанд, считавший себя великим стратегом, видел свое предназначение в том, чтобы заставить немецких социалистов перейти в наступление. Но ни подбадривание, ни аргументы не могли повлиять на мнение партийных лидеров. Они заняли удобную позицию, и никакая сила в мире не могла заставить их открыто перейти в наступление. В очередной раз Гельфанда низвели в ранг постороннего, теоретика, не пользующегося авторитетом. Ему в резкой форме напомнили, что его отъезд из Германии не способствовал продвижению по партийной линии. У разумного человека это не должно было вызвать удивления.

Как ни странно, но Гельфанд не огорчился. Внешние обстоятельства помогли ему сохранить душевный покой. В Италии он встретил Розу Люксембург, так же как и он приехавшую восстановить силы на озере Лаго ди Гардо. В тот момент встреча с Розой имела для него важное значение: многое изменилось с их последней встречи, когда она навестила его в петербургской тюрьме. После тесного дружеского общения во время революции они оба страдали от чувства одиночества. Они понимали, что их ждет в Германии, и даже, несмотря на то что оба прекрасно знали, как функционирует партийный аппарат, решили продолжать борьбу. Они оба активно занимались политикой, и политика стояла у них на первом месте, но и личные проблемы не обходили их стороной.

Гельфанд оставил вторую жену с сыном в России. Дружба с темпераментной, язвительной, но невероятно женственной Розой позволила ему легко забыть прошлое. Со своей стороны Роза была рада, что нашла в Гельфанде поддержку, сочувствие и понимание. Вскоре после варшавского восстания она разошлась со своим другом Лео Иогихесом (Тышко). Казалось, что с Гельфандом она предпочла иметь более свободные отношения, чем у нее были с Иогихесом. Эти легкие отношения помогли ей выйти из тяжелого душевного кризиса последних месяцев.

В их отношениях не было романтики, присущей влюбленным, но было взаимопонимание, и они знали, что могут положиться друг на друга.

Когда в начале лета Гельфанд вернулся в Германию, то с удовлетворением отметил, что роль, сыгранная в России, принесла ему немалую популярность. Он был человеком, лично принимавшим участие в революции. Массовые забастовки, вооруженные мятежи, уличные бои, все то, о чем немецкие социалисты только слышали, он видел, принимал в этом участие, руководил. Намного безопаснее было возвести человека, принимавшего участие в революции, в ранг героя и прославлять его в этой роли, чем признать его взгляды или оказать политическую поддержку. Гельфанд не увидел подвоха в проявлении бурного восторга немецких товарищей.

Он был искренне рад, особенно когда получил определенные выгоды от создавшейся ситуации. Партия великодушно оказала ему поддержку. Старые ссоры и разочарования были забыты; немецкие журналисты радушно приняли Гельфанда в свой круг. Впервые с 1902 года Карл Каутский попросил Гельфанда написать статьи для Neue Zeit. Даже Vorwarts, газета, с которой у него была кровная вражда с середины девяностых, вновь отвела колонку Гельфанду. Прошлое было забыто, во всяком случае в данный момент.

Гельфанд тут же воспользовался блестящей возможностью и запретил редактировать свои статьи. Кроме того, он опять начал выпускать бюллетень «Из мировой политики», прекративший существование в 1905 году. Самый большой успех выпал на долю его книги о русской революции. Книга под названием «В русской Бастилии во время революции» вышла в Дрездене летом 1907 года. Политические события в России в 1905 году были отодвинуты на задний план, освободив место полной приключений и опасностей жизни героя книги, Александра Гельфанда. Автор прекрасно понимал, что большинство его немецких товарищей знали о жизни в тюрьме в основном из мемуаров Казановы, и не жалел красок, описывая ужасы тюремного заточения; повествование заканчивалось его побегом из Сибири.

Книга пользовалась большим успехом, и этот успех был просчитан автором. Она отлично распродавалась и оставила след в социалистической агитации в Германии против царского режима. В этом отношении Гельфанд мог поздравить себя с успехом. Возможно, он понял, что не в состоянии повлиять на внутриполитический курс партии и ему трудно пробудить интерес немецких товарищей к внешней политике, но ему удалось сформировать специфический образ царской России. Эта Россия была оплотом монархической реакции, не поддающимся реформированию. Только революция и только социал-демократы могли добиться невозможного. Гельфанд представил немецким товарищам руководителей русской партии. В то время это казалось не важным, но позднее, во время Первой мировой войны, все произошло так, как он предсказывал.

Когда Троцкий вернулся летом 1907 года из Лондона с партийного съезда, он нашел друга в отличном настроении. Оба были рады встрече (Троцкий тоже сбежал из Сибири) и решили вместе провести отпуск. Но в первую очередь Гельфанд позаботился об издании воспоминаний Троцкого о революции. Как и воспоминания Гельфанда, книга Троцкого была издана в Дрездене. Гельфанд и Троцкий с женой, Натальей Седовой, из Дрездена доехали до Саксонии, пересекли границу с Богемией и остановились в небольшой деревне, которую младшие государственные служащие из Австро-Венгрии облюбовали в качестве летней резиденции. Они прекрасно проводили время, но кое-кого Гельфанду не хватало. Он послал письмо Розе Люксембург с приглашением присоединиться к ним в Богемии. Но его осмотрительная подруга предпочла остаться в Берлине.

В начале осени Гельфанд и Троцкий вернулись в Германию, а Седова уехала за сыном в Россию. Гельфанд взялся познакомить друга с немецким социалистическим движением. Он представил Троцкого Карлу Каутскому; к явному неудовольствию Ленина, Троцкий стал корреспондентом Neue Zeit и Vorwarts. Троцкого обрадовало радушие немецких товарищей, но он не мог поселиться в Берлине. Атмосфера в партии была, с его точки зрения, чересчур мелкобуржуазной. Он уважал Каутского как крупного специалиста в области марксизма, но ему наскучили книги немецких теоретиков, самодовольное и самовлюбленное мещанство. Энгельс как-то отметил, что мелкобуржуазный, бюргерский дух стал наследственной болезнью немцев.

Тонкий знаток природы мещанства Максим Горький описал впечатление, которое немецкая партия в 1907 году производила на приезжего из России, и собственные впечатления от посещения Берлина:

«За два года, прожитые мною вне родины, обычное самочувствие мое сильно понизилось.

Понижаться оно начало с Берлина, где я видел почти всех крупнейших вождей социал-демократии, обедал у Августа Бебеля, сидя рядом с очень толстым Зингером и в среде других, тоже весьма крупных людей. Обедали мы в просторной, уютной квартире, где клетки с канарейками были изящно прикрыты вышитыми салфеточками и на спинках кресел тоже были пришпилены салфеточки, чтобы сидящие не пачкали затылками чехлов. Все вокруг было очень солидно, прочно, все кушали торжественно и торжественно говорили друг другу: «Мальцейт». Слово это было незнакомо мне, но я знал, что французское «маль» по-русски значит плохо, немецкое «цейт» – время, вышло: плохое время. Зингер дважды называл Каутского «мой романтик». Бебель с его орлиным носом показался мне человеком немножко самодовольным… Пили рейнское вино и пиво; вино было кислое… о русской революции и партии с. – д. говорили тоже кисловато и снисходительно, а о своей, немецкой партии – очень хорошо! Вообще – все было очень самодовольно, и чувствовалось, что даже стулья довольны тем, что их отягощают столь почтенные мякоти»[136]136
  Горький М. Ленин. М., 1931. С. 6.


[Закрыть].

Усилия Гельфанда продемонстрировать другу наиболее привлекательные стороны немецкого социалистического движения не увенчались успехом. И когда в конце 1907 года полиция начала чинить трудности в получении Троцким вида на жительство, он без всякого сожаления переехал из Берлина в Вену. В последние недели пребывания Троцкого в Германии друзья поняли, что их пути начинают расходиться. Время сформировало характер Троцкого, он стал более независимым. Хотя он по-прежнему уважал Гельфанда, теперь понял, что их идеи развиваются в разных направлениях.

Знаменитая теория, разработанная Троцким, теория перманентной революции, стала причиной разногласий между друзьями. Свой проект Троцкий составил в камере Петропавловской крепости; в это время Гельфанд был занят описанием своих приключений в России. Основы теории были почти полностью заимствованы у Гельфанда. В статье «Итоги и перспективы» Троцкий вначале перечислил наиболее важные выводы Гельфанда: социологические и политические причины бессилия среднего класса России, ведущая роль пролетариата, концепция единого мирового рынка, авангардная миссия русского пролетариата в мировой революции.

Гельфанд развил свою концепцию «демократии рабочих», которая должна была стать, как мы уже говорили, фазой развития капитализма. По мнению Гельфанда, революция ни при каких обстоятельствах не могла привести к социализму в России. Это могло произойти только в высокоразвитой в промышленном отношении стране, где большинство населения составляет рабочий класс.

Исходя из тех же предпосылок, Троцкий сделал противоположные выводы. Он утверждал, что пролетариат, захватив временную власть в государстве, под внутренним давлением революции переступит границы среднего класса и демократии рабочих и посягнет на собственность капиталистов. Революцию нельзя заключить в искусственно очерченные границы; она может только распространяться. Взаимодействие русского и западноевропейского пролетариата даст возможность русским рабочим не только захватить власть, но и сделать первые шаги к социализму. «Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное господство в длительную социалистическую диктатуру. В этом нельзя сомневаться ни одной минуты. Но с другой стороны, нельзя сомневаться и в том, что социалистическая революция на Западе позволит нам непосредственно и прямо превратить временное господство рабочего класса в социалистическую диктатуру»[137]137
  Троцкий Л. Итоги и перспективы // Наша революция. СПб., 1906. С. 224–286.


[Закрыть].

Гельфанд не мог согласиться с такой трактовкой революции. У него вполне хватало мужества и понимания, чтобы сделать радикальные выводы из сформулированных им посылок. Его нежелание поддержать Троцкого можно расценить как сомнение в революционном потенциале западноевропейского пролетариата. Он считал, что Троцкий слишком много ждет от поддержки западного пролетариата, поскольку лучше Троцкого понимал, что можно ждать от немецкой партии. В то же время, в отличие от Троцкого, больше интересовавшегося революционной деятельностью, Гельфанд доскольно изучил технические и экономические условия, необходимые для успешного установления социалистической экономики. Для него социализм означал преобразование, а не создание индустриального государства. Он особо подчеркивал международное значение капитализма. Но его концепция партии, способной построить социализм, не имела ничего общего с представлением русских о партии революционной элиты. По мнению Гельфанда, немецкое движение было наиболее подходящим с точки зрения строительства будущего: дисциплинированная массовая партия, профсоюзы и кооперативы. Он сомневался, что отсталая Россия докажет свое политическое превосходство.

Разногласия в отношении теории перманентной революции положили конец интеллектуальной дружбе Гельфанда и Троцкого. Поначалу они тщательно скрывали возникшие между ними противоречия: по-прежнему шли своим путем между двумя русскими фракциями и не собирались выносить свои разногласия на всеобщее обозрение. Когда в конце года Троцкий уехал в Вену, ссору отложили, но не забыли. Они закончили спор спустя десять лет, в условиях, которые в 1907 году еще не могли себе даже представить.

Доброжелательный прием, оказанный немецкими товарищами, помог Гельфанду определить свое положение. Теперь у него не осталось сомнений, что его место в европейском социалистическом движении. Не было никакого смысла следом за Троцким возвращаться в русскую организацию; хватит с него матери-родины и бывших соотечественников. Колесо истории застряло в России; исторический процесс будет разворачиваться на Западе. Он вновь стал испытывать антипатию к эмигрантам. Высокомерно, тщательно обдумывая слова, он отклонил несколько предложений принять участие в русской эмигрантской журналистике. Эмигранты не должны были откликнуться на требования массового движения, и Гельфанд был уверен, что они опять впадут в состояние хаотического отсутствия единства. Он обвинил меньшевистских редакторов из «Голоса социал-демократа» в том, что они отвергают принципы классовой борьбы. По этой причине он не собирается писать статьи в их газету, а удовольствуется «ролью наблюдателя» и будет главным образом работать на немецкую партию[138]138
  Парвус – Мартову // Социал-демократическое движение. 1908. Февраль.


[Закрыть].

Гельфанд собирался это сделать и не отступил от принятого решения. Это не означало, что он выбрал самый легкий и наиболее удобный путь. Восхищение, которое он вызывал в первые месяцы после возвращения из России, продолжалось недолго; он вновь оказался в изоляции. Ему не потребовалось много времени, чтобы вернуться на прежние позиции. В то время Германия не была раем для социалистов-эмигрантов. Необходимость сохранять хорошие отношения с царским правительством толкала германское правительство на ужесточение мер в отношении русских революционеров-эмигрантов.

Двоих революционеров выдали русским властям вскоре после приезда Гельфанда в Дортмунд. Когда в рейхстаге депутаты-социалисты заявили протест, ответ канцлера был равнозначен объявлению войны русским «грабителям и заговорщикам». Бернхард фон Бюлов был уверен, что русские эмигранты – невыносимое бремя для Германии. Гельфанд мгновенно оценил серьезность своего положения. Если его арестуют, то немедленно выдадут русским властям, которые отправят его в Сибирь. Тем не менее он остался в Германии. Гельфанд достаточно хорошо изучил полицейские методы и научился избегать встречи с полицией.

В период с 1908 по 1910 год он вел бродячую жизнь. Какое-то время работал в Chemnitzer Volkstimme[139]139
  Chemnitzer Volkstimme – социал-демократическая газета. Хемниц (в 1953–1990 гг. – Карл-Маркс-Штадт) – город на юго-востоке Германии.


[Закрыть]; нелегально приезжал в Пруссию и Саксонию; жил в Штутгарте и Мюнхене.

Он зарабатывал на жизнь статьями в социалистической прессе. Несмотря на бродячий образ жизни, для Гельфанда этот период стал весьма продуктивным. После долгих лет занятий журналистикой, когда он должен был облекать свои мысли в форму статей, в лучшем случае небольших брошюр, он взялся за написание солидного исследования, возможно, своего magnum opus[140]140
  Великий труд (лат.).


[Закрыть].

Ему потребовалось два года, чтобы завершить работу над книгами. Летом 1910 года он отправил издателю рукописи, вышедшие под названиями «Государство, промышленность и социализм» (Дрезден, 1910) и «Классовая борьба пролетариата» (Берлин, 1911).

В течение 1909 года отдельные главы выходили в виде брошюр, но по ним было трудно составить мнение о глубине теоретического исследования до публикации обеих книг, явившихся последним вкладом Гельфанда в идеологию социализма.

Гельфанд дал ретроспективный обзор истории немецкого рабочего движения, кратко обрисовал собственный вклад в партийную полемику, высказал свое мнение по следующим вопросам: массовая политическая забастовка, профсоюзы, ревизионизм, экономический кризис, мировой рынок, таможенные тарифы, колониализм. Партия, писал он, несмотря на мучительные судороги, в значительной степени увеличила теоретический арсенал.

Капиталистический строй, защищенный мощной армией и управляемый монополиями и картелями, без внешнего толчка был далек от разрушения. Теорию «распада», милую сердцу многих социалистов, Гельфанд без долгих разговоров отвергал как ошибочную. Он не придавал особого значения случайному экономическому кризису; для капиталистической системы основная опасность таилась в вооруженном конфликте между империалистическими государствами. Война могла вызвать конкуренцию на мировом рынке. Государство будет вынуждено вести борьбу на двух фронтах: против внешнего империалистического и внутреннего классового врага. Эта ситуация, по мнению Гельфанда, приведет к окончательному распаду государства; в будущем война и революция будут неразделимы. «Война обостряет все капиталистические противоречия. Таким образом, мировая война может завершиться лишь мировой революцией»[141]141
  Парвус. Классовая борьба пролетариата. С. 147.


[Закрыть].