Текст книги "Кредит на революцию. План Парвуса"

«Мне было трудно решиться приехать в Берлин. У меня такое чувство, что я здесь умру. Я ненавижу эти каменные громады, не переношу эту гнетущую атмосферу и не выношу берлинцев – их скептицизм и цинизм, без французского esprit[316]316
  Остроумие, живость ума (фр.). (Примеч. пер^)


[Закрыть], но с грубой самонадеянностью выскочек. Мир переполняет ненависть. Это ужасно. Но как можно отстраниться, не уронив себя? Присоединиться к голодающим массам, посыпать голову пеплом, изображая бедного Иова, только для того, чтобы быть как все? Но вся эта грязь угнетает меня только потому, что я выпал из современной интеллектуальной жизни. Я не способен увидеть ее, или ее не существует? Мне необходимо изменить жизнь; все, что я вижу, это распад, грязь, разложение. Я слышу только звуки шагов и шум рыночной площади. Я давно убежал от голодных криков, я больше не могу их выносить. Я хочу опять пьянствовать, хочу вернуться в мир, где люди творят и сражаются. Я не хочу и дальше слышать вопли отчаяния и жалобные стоны. Мне нужен интеллектуальный труд, радость надежды, духовные победы, радость новых открытий, я опять хочу ощутить биение цивилизации»[317]317
  Гельфанд – Бруно Шенланку, 25 апреля 1920 г.


[Закрыть].

Берлин слишком напоминал Гельфанду о разочарованиях прошлых лет. Зима 1920 года близилась к концу. Устроившись наконец на своей роскошной вилле на Шваненвердере, Гельфанд почувствовал себя обманутым: это было совсем не то, что он хотел. Его работа на саксонскую Arbeiterzeitung, его дружба с Шенланком, Троцким, Розой Люксембург – все это ушло в прошлое. Большинство старых друзей или умерли, или встали по другую сторону баррикад. В его нынешней жизни не было ничего, что могло бы занять освободившееся место.

Революции в России и в Германии – так или иначе, но Гельфанд предсказал их и работал на них – двигались своим курсом. И в России, и в Германии национальная катастрофа стала причиной революции, и теперь результаты этих революций казались Гельфанду неинтересными. Тупая бюрократия пользовалась плодами революции; политические перевороты не сопровождались духовным ренессансом.

На этом месте в размышлениях Гельфанду показалось, что у него все-таки есть надежда. Молодое поколение социалистов должно почувствовать вдохновение и не допустить падения революционного духа. В мае он написал письмо своему молодому другу Шенланку:

«Никаких новых идей! Это означает: нет жизни, нет движения, нет искусства, нет науки, солнце останавливается, жена пролетария складывает руки на коленях и, зевая, заявляет, что теперь все хорошо…

Вы не понимаете, что это застой культуры, проклятое невежество и неприязнь к культуре порабощенного класса, и не является ли это результатом политики погромов, проводимой большевиками?

Вот почему я всегда был против народного социализма. Я всегда рассматривал социализм и борьбу за социализм как работу, большую работу, совместные усилия, высочайшее напряжение сил, духовную революционизацию всех человеческих отношений, борьбу новых духовных сил!»[318]318
  Гельфанд – Бруно Шенланку, 6 мая 1920 г.


[Закрыть]

Гельфанд справился с охватившей его депрессией и вскоре был готов прийти к согласию с внешним миром. Его вилла была готова к приему первых гостей. Шваненвердер сильно отличался от Ваденсвиля; вилла в Германии была не тихим, уединенным местом, а комфортабельной, отдельно стоящей крепостью, располагавшей к появлению самых возмутительных слухов. Это был открытый дом с лакеями в ливреях и дворецкими в белых перчатках. Пышные приемы чередовались с вечерами в тесном кругу с разговорами, полезными для молодого поколения социалистов. На официальных приемах у Гельфанда бывали министры-социалисты и государственные секретари, Шейдеман, заключивший выгодный контракт с издательством Гельфанда, Хениш, оставшийся преданным другом, Отто Вельс, депутат рейхстага, будущий председатель социалистической партии, Граднауэр, саксонский министр, Ульрих Раушер и многие другие известные личности Веймарской республики. Хотя Гельфанд понимал, что не может занять высокое положение, он сохранил тесный контакт с руководством партии и правительством Веймарской республики; его советами по-прежнему пользовались.

Несмотря на то что в Берлине улучшилось положение с продовольствием и спиртными напитками, на официальных встречах у Гельфанда часто царила атмосфера какой-то нереальности, оторванности от жизни. Большинство друзей Гельфанда не были знакомы с этим кругом людей. Эти люди, поднявшиеся на вершину власти, были, как правило, невероятно самоуверенны. Их бедные жены страдали из-за частых посещений Шваненвердера. Они не поспевали за быстрым взлетом мужей, были робкими и запуганными.

К счастью, официальные приемы устраивались не часто. Теперь Парвус уделял много внимания молодому поколению германских социалистов; он очень рассчитывал на молодежь. Он часто приглашал к себе молодых социалистов и любил читать им лекции по теории и практике социализма. На его вечерах в числе молодых социалистов бывали Арно Шольц, редактор ежедневной берлинской газеты «Телеграф», и Бруно Шенланк. В социалистическую журналистику Шольца привел Роберт Броер, в то время редактор «Колокола»; в последние годы жизни Гельфанда Шольц был его личным секретарем. Во время войны Бруно Шенланк сделал себе имя в поэзии; он знал ту сторону личности Гельфанда, которая была полностью скрыта от имевших предвзятое мнение, враждебно настроенных журналистов. В одном из писем Шенланку Гельфанд писал: «Ваша поэзия еще не заработала для вас дворцы, поэтому прилагаю чек на 5000 марок»[319]319
  Гельфанд – Шенланку, 19 марта 1920 г.


[Закрыть].

На виллу к Гельфанду приезжали не только известные люди и молодые социалисты, но и множество разных просителей: провинциальные журналисты, просившие кредиты и субсидии на свои газеты, местные функционеры-социалисты, желавшие приобрести печатные машины и здания. Они редко уходили от Гельфанда с пустыми руками.

Весной 1920 года, выйдя из депрессии, вызванной изгнанием из Швейцарии, Гельфанд возвратился в журналистику. С юности это было его любимым занятием, и теперь он с удовольствием вернулся к своим обязанностям в качестве издателя «Колокола». За эти годы «Колокол» оккупировали социалисты-интеллектуалы; самоуверенные университетские преподаватели, инспекторы школ и прочие несостоявшиеся педагоги получили возможность на его страницах обсуждать любимые темы, вроде пьянства, абортов или школьной реформы. В конце 1919 года Хениш ушел с поста редактора «Колокола», чтобы посвятить себя выполнению государственных обязанностей в качестве министра просвещения Пруссии. Его место занял Макс Беер, до этого лондонский корреспондент Vorwarts. Он постарался расширить круг авторов. Теперь «Колокол» стал печатать статьи таких известных социалистов, как Бернштейн и Шейдеман, и более молодых социалистов – Эрнста Никита, Эриха Олленхауэра[320]320
  Никиш Эрнст – в октябре 1917 г. вступает в германскую социал-демократическую партию. 8 ноября 1918 г. становится председателем Советов рабочих и солдат города Аугсбурга. В 1919 г. избирается в баварский парламент от независимой германской социал-демократической партии. Организует платформу в партии, прямо противоположную позиции Бернштейна, что приводит к его изоляции. В начале 1926 г. покидает эту партию и вступает в социалистскую партию, становится главным редактором партийного журнала Der Volksstaat. В 1928 г. покидает и эту партию и отныне не вступает ни в какие организации. 1 июля 1926 г. основывает собственный журнал Widerstand («Сопротивление»), который делает его впоследствии знаменитым. Начиная с 1927 г. сближается с Августом Виннигом, а через него со всеми основными фигурами консервативной революции, младоконсерваторами, неонационалистами и представителями движения «бюндиш». Встреча с Эрнстом Юнгером становится решающим событием для идеологической эволюции Никиша. В лоне журнала Widerstand постепенно разрабатывается идеология национал-большевизма.
  Олленхауэр Эрих – лидер германской социал-демократической партии, реформист. В 1921–1946 гг. секретарь Социалистического интернационала молодежи, в 1928–1933 гг. председатель правления Социалистической рабочей молодежи Германии. В 1933–1946 гг. был в эмиграции в Праге, Париже, Лондоне. В 1946–1952 гг. заместитель председателя, с 1952 г. председатель СДПГ. Депутат бундестага ФРГ с 1949 г. Один из заместителей председателя, с сентября 1963 г. председатель Социалистического интернационала. Стоял на позициях антикоммунизма, содействовал принятию бадгодесбергской программы (1959), означавшей полный отход германской социал-демократической партии от марксизма. В последние годы жизни поддерживал политику правящих кругов Бонна, направленную на укрепление позиций ФРГ в НАТО и наращивание военного потенциала ФРГ. (Примеч. пер.)


[Закрыть] и Эрнста Рейтера, будущего правящего бургомистра Берлина.

Гельфанд стал регулярно писать статьи для «Колокола», в основном по вопросам финансовой политики и репараций[321]321
  Репарации (лат. – возмещение) – форма материальной ответственности субъекта международного права за ущерб, причиненный в результате совершенного им международного правонарушения другому субъекту международного права, в частности, возмещение государством в силу мирного договора или иных международных актов ущерба, причиненного им государствам, подвергшимся нападению. Впервые право на получение репараций обосновано в Версальском мирном договоре 1919 г. и других договорах, где зафиксирована ответственность Германии и ее союзников за убытки, понесенные гражданским населением стран Антанты вследствие войны. В действительности репарации в указанных договорах носили форму замаскированной контрибуции. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Он предлагал освободить международную торговлю от политических ограничений. Он считал, что грабительские репарации – вернейший путь к банкротству всех заинтересованных сторон.

Гельфанд был убежден, что проблема репараций должна быть решена в рамках европейской реконструкции; он не утратил оптимизма даже после опубликования Лондонского ультиматума 5 июня 1921 года, потребовавшего от Германии уплаты астрономической суммы. Обращаясь к Франции в конце 1921 года, Гельфанд писал:

«Если вы разрушите Германию, то превратите германский народ в организатора Второй мировой войны…

Существует только две возможности: объединение Западной Европы или господство России. Игра с буферными государствами закончится их аннексией Россией, если они не объединятся с Центральной Европой в экономическом сообществе в противовес России.

Или Западная Европа сохранит индустриальное превосходство, а для этого необходимо политическое сплочение, или она станет зависеть в экономическом, политическом и культурном отношении от огромной России, границы которой растянутся от Тихого до Атлантического океана…

Это будет означать упадок как французской, так и германской культуры. В этом случае мы начнем учить наших детей в школах русскому языку, знакомить их с русской историей, чтобы они не растерялись, оказавшись под владычеством России».

Убежденность Гельфанда в необходимости тесного сотрудничества в Европе повлияла на его политическую деятельность. В течение какого-то периода времени он двигался в этом направлении. Осенью 1919 года специально приглашенные дипломаты и журналисты присутствовали на необычном спектакле в отеле «Кайзерхоф», где Гельфанд прочел им лекцию о русской политике на французском языке[322]322
  См.: Кесслер Гарри. Дневники. Франкфурт-на-Майне, 1962. С. 203.


[Закрыть].

Два известных французских профессора, направленные в Берлин для улучшения отношений между Францией и Германией, стали постоянными посетителя виллы Гельфанда.

Новая концепция Гельфанда нуждалась в политической основе. Вопросы европейской реконструкции и тесного сотрудничества западноевропейских государств настоятельно требовали международного печатного органа. Гельфанд собирался выяснить возможность издания газеты, в которой основной акцент будет делаться на экономике, которую поддержат республиканские партии Германии и которая будет издаваться на немецком, английском, французском, итальянском и испанском языках.

Люди, к которым он обратился и которые помогали ему на начальных стадиях проекта, были известными берлинскими либералами, имевшими связи в политических и деловых кругах. Одним из них был Эрнст Иекх, талантливый писатель и публицист, до войны служивший советником по Дальнему Востоку в министерстве иностранных дел, в качестве эмиссара неоднократно направлялся в правящие дома Европы. Он был знающим, опытным и предусмотрительным человеком, одним из основателей Высшей политической школы в Берлине. Его заинтересовали планы Гельфанда и в особенности предложение создать газету, целью которой станет поддержка германских республиканских партий.

Он заявил, что готов принять участие в подготовке издания. По совету Иекха Гельфанд предложил возглавить редакционную коллегию Морицу Бонну[323]323
  Бонн Мориц Юлиус – ученый-экономист, профессор и директор Высшего коммерческого училища в Мюнхене, один из представителей Германии на переговорах о репарационных выплатах после Первой мировой войны, с 1920 г. доцент, а с 1931 г. директор Высшей торговой школы в Берлине. В качестве одного из виновников экономического кризиса Германии уволен нацистами со всех постов, с 1933 г. в эмиграции, преподавал в Лондонской школе экономики и ряде американских университетов. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Как и Иекх, Бонн был либеральным публицистом и ученым. В начале века он работал в Лондонской школе экономики. В качестве экономического советника присутствовал на мирных переговорах в Версале.

При первой встрече Гельфанд произвел глубокое впечатление на Бонна, напомнив ему героев романов Бальзака. Бонн сразу почувствовал исходящую от Гельфанда жизненную силу, понял, что этот человек обладает незаурядными умственными способностями в сочетании с практичным умом. Бонн принял предложение Гельфанда, и первый номер Wiederaufbau («Восстановление») вышел 4 мая 1922 года на пяти европейских языках.

Это было впечатляющее издание; усилия Иекха и Бонна были не напрасны. Через несколько месяцев среди авторов Wiederaufbau оказались ведущие германские политики и промышленники, такие как Куно, директор судоходной компании «Гамбург – Америка», будущий канцлер, Карл Фридрих фон Сименс, Теодор Хеусс, ведущие германские социалисты. Парвус также написал ряд статей для Wiede-raufbau. Многие фирмы, в том числе «Мерседес» и АЕГ, Банк ди Рома, были вкладчиками новой газеты, оплачивая ее текущие расходы.

Редакционная коллегия взяла жесткий курс на Запад, путь, который вел к взаимопониманию между Германией и западными державами, а не с Россией. Незадолго до выхода первого номера Wiederaufbau, 16 апреля 1922 года, в Рапалло был подписан германо-советский договор; по мнению редактора, договор был серьезной политической ошибкой, поскольку мог подорвать доверие западных держав к Германии. Гельфанд целиком поддерживал это мнение, которое навело его на размышления о будущем развитии России. Не следует забывать, писал он, что дальше будет «огромная Россия»[324]324
  Парвус. Русский вопрос // Wiederaufbau. 1922. Май. № 1.


[Закрыть].

Война не уничтожила русского исполина; перед Германией по-прежнему стоит та же проблема.

Проект Wiederaufbau, как и все проекты Гельфанда, отличался широтой размаха. Это был необычный продукт веймарской журналистики; может, излишне претенциозный, он тем не менее оказал влияние на политический климат того периода. Всестороннее обсуждение репарационных вопросов проложило путь Локаарнским договорам[325]325
  Локарнские договоры – ряд договоров о гарантии западных границ Германии. Были парафированы 16 октября 1925 г. на Локарнской конференции и подписаны в Лондоне 1 декабря 1925 г. Предусматривали сохранение территориального статус-кво (включая Рейнскую демилитаризованную зону) и неприкосновенность германо-французской и германо-бельгийской границ, как они были определены Версальским договором 1919 г., а также обязательство Германии, Франции и Бельгии не нападать друг на друга и разрешать возникающие споры путем мирного урегулирования – арбитража или судебного решения. Договор вступал в силу после того, как Германия становилась членом Лиги Наций (сентябрь 1926 г.). Кроме того, были подписаны франко-польский и франко-чехословацкий гарантийные договоры, по которым Франция обязалась оказывать этим двум странам помощь в случае нарушения их границ. После прихода к власти Гитлер односторонним актом расторг Локарнские договоры (7 марта 1936 г.) и ввел свои войска в демилитаризованную Рейнскую зону. (Примеч. пер.)


[Закрыть] и подготовило немцев к репарационным планам, предложенным Дауэсом и Юнгом.

На страницах Wiederaufbau вопрос мощной коалиции центральных партий (президент Эберт был одним из убежденных сторонников этой идеи) нашел горячую поддержку. Среди прочих вопросов обсуждалась проблема денежной реформы и вносились конкретные предложения. Гельфанд уверенно высказывался в пользу реформы.

Но за страницами газеты существовала весьма сложная ситуация. Официальным издателем был Гельфанд. Редактор Мориц Бонн при приеме на работу поставил условие: полная анонимность. Но был еще один человек, связанный с Wiederaufbau, сохранявший анонимность: Хьюго Стиннес, рурский магнат, один из богатейших людей в Германии.

Во время войны Стиннес создал гигантскую промышленную империю, объединив угольные шахты, транспортные компании и сталелитейное производство. Помимо богатства и политических амбиций, у Стиннеса с Гельфандом было мало общего. Стиннес был непритязательным, скромным человеком, патриотом Германии. Он оказывалсильное влияние на репарационную политику Германии, являясь депутатом рейхстага от националистической «Фолькспартей» и ведущим рурским промышленником. Поначалу мнения Стиннеса и Гельфанда по этой проблеме были диаметрально противоположны. Стиннес выступал с резкой критикой Версальского соглашения; его приводила в ярость «политика выполнения» версальских обязательств и примирения с прежними врагами, проводимая Виртом и Ратенау[326]326
  Вирт Карл Иозеф – в 1921–1922 гг. германский рейхсканцлер. В 1922 г. подписал (вместе с В. Ратенау) советско-германский Рапалльский договор. В 1930–1931 гг. министр внутренних дел.
  Ратенау Вальтер – промышленник. В мае 1921 г. Вирт назначил Ратенау министром по восстановлению экономики страны (в том числе ответственным за выплату репараций). (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Однако в апреле 1922 года отношение Стиннеса к репарациям и взаимоотношениям Германии и Франции начало меняться. Он заключил соглашение с графом де Люберзаком, президентом Confederation Generale des Cooperatives de Reconstruction des Regions Devastees. Соглашение давало возможность промышленности Германии принимать участие в реконструкции Франции в обход правительств обоих государств. Следующим шагом в том же направлении стало соглашение между Стиннесом и Гельфандом. Они действовали крайне осторожно; ни Бонн, ни Иекх не знали об интересах Стиннеса в газете. Возможно, Гельфанд видел себя социалистическим двойником Стиннеса; он, по всей видимости, предпринял последнюю попытку экспроприировать экспроприаторов.

Несмотря на серьезную помощь Стиннеса, в скором времени Wiederaufbau столкнулась с финансовыми проблемами. Затраты на издание, выходившее на пяти языках, поразили самого издателя. Кроме того, начали возникать трудности, связанные с переводом и редактированием текстов, и, когда номер наконец выходил из печати, новости уже несколько устаревали. Гельфанд обратился с просьбой о дополнительных субсидиях, но когда вместо согласия он столкнулся с явным нежеланием Стиннеса оказать помощь, то пригрозил выступить с публичным заявлением о финансировании газеты до настоящего времени. Wiede-raufbau получила последнюю финансовую помощь из Рура.

Но в середине 1923 года Бонн ушел с поста главного редактора, и проекту Гельфанда пришел конец.

Закрытие газеты завершило постепенное отстранение Гельфанда от общественной жизни. Его здоровье сильно пошатнулось; все чаще мучил ревматизм, сердечные боли. Он много времени проводил на водах в Мариенбаде. По-прежнему в печати появлялись статьи об оргиях, устраиваемых в его доме. Противникам Веймарской республики Гельфанд был необходим в пропагандистских целях. Летом 1922 года он получил доказательство своего высокого политического статуса. В списке праворадикальной террористической организации демобилизованных офицеров его имя было среди тех, кто подлежал ликвидации. В сентябре 1922 года два бывших офицера, Крулл и Брахт, приступили к подготовке убийства Гельфанда. Они выбрали довольно сложный способ выполнения плана: собрались взорвать виллу Гельфанда на Шваненвердере. Их арестовали до того, как им удалось привести в исполнение свой план.

Если бы террористам удалось убить Гельфанда, то они убили бы человека, быстро приближающегося к концу. Его прежний образ жизни не располагал к долголетию. После закрытия Wiederaufbau оставался еще «Колокол», и, хотя теперь на первой странице стояло имя Гельфанда, он больше не писал статей в свою газету. Гельфанд женился на своей секретарше, девушке из Баварии, которая спустя годы предпочитала не упоминать об этом коротком эпизоде в своей жизни. И наконец, он уничтожил личные бумаги; по всей видимости, в этом ему помог костер, разложенный в саду на Шваненвердере.

12 декабря 1924 года сердечный приступ положил конец жизни Гельфанда.

Эпилог

17 декабря 1924 года в крематории кладбища в Вильмерсдорфе собралась небольшая группа людей. Ни семья, ни церковь не имели отношения к похоронам Гельфанда; это была социалистическая траурная церемония. Потрясающий венок от датских товарищей; Георг Граднауэр и Отто Вельс, представители Исполнительного комитета германской партии, в качестве основных ораторов. Не признавая церковных обрядов, свою печаль по поводу смерти Гельфанда они выразили обычными словами; ими двигало желание достойно попрощаться с ушедшим товарищем, но, прежде всего, сделать это как можно быстрее.

Казалось, что скоро будут забыты и имя Гельфанда, и его многочисленные достижения. «Колокол» напечатал отчет о поминальной службе своего издателя и спустя шесть недель прекратил существование. Издательство Гельфанда Verlag slawischer und nordischen Literatur («Издательство славянской и северной литературы») было ликвидировано в то же время, и активов последнего владельца хватило, чтобы покрыть дефицит фирмы. Друзья и родственники Гельфанда не нашли в доме на Шваненвердере ни документов, ни завещания с последней волей покойного. Было совершенно непонятно, куда могло исчезнуть огромное состояние Гельфанда, и тут же поползли слухи, что деньги лежат на номерных счетах в швейцарских банках. Однако не имелось никаких конкретных доказательств, и поиск продолжался.

В политической сфере имя Парвуса сохранило некое зловещее значение. Противники Веймарской республики часто и активно пользовались этим обстоятельством, что привело к причудливому искажению жизненного пути Парвуса после его смерти. Большинство германских социалистов предпочли забыть его. В их большой семье среди благонравных и заурядных детей он, очевидно, был выродком. И в тех редких случаях, когда они вспоминали его, то делали это, не испытывая к нему никакого сочувствия. Кто-то из них назвал деятельность Парвуса «сочетанием самоуверенности и связей», а как раз такое сочетание он не одобрял. Другой вспомнил о большом приеме на Шваненвердере, который вызвал у него раздражение и оставил голодным в духовном плане. Мир Парвуса, по мнению социалистов, не имел ничего общего с социализмом.

В речи на похоронах Гельфанда Георг Граднауэр вспомнил, как однажды тот сказал: «Мы любим веселое течение жизни». Его немногие друзья в Германии помнили его невероятную волю к жизни и гигантскую, массивную фигуру. Воспоминания Граднауэра отличала сердечность и доброжелательность; недоумение вызывал лишь тот факт, чего же Гельфанд добивался от германских социалистов. А это означало, что они не доросли до понимания его идей.

Нет сомнений, что благодаря кипучей энергии, политической и личной независимости, высокому уровню интеллекта Гельфанд был на голову выше своих современников-социалистов. Но они не доверяли его переменчивой, необузданной натуре, и Гельфанд давал им слишком много поводов убедиться в собственном высокомерии. Когда пробил час, его товарищи, все как один, набросились на него. В 1914 году он нарушил все неписаные правила германского социализма. Он проявлял слишком большой интерес к женщинам, к деньгам, и были сомнения в его честности в финансовых вопросах. Кроме того, в его компании были не только социалисты.

Германские социалисты никогда не могли в полной мере постигнуть характер и поступки Парвуса и после его смерти решили хранить заговор молчания. На самом деле они знали намного меньше, чем думали, что знают. В декабре 1924 года выступавшие на похоронах ораторы прочувствованно говорили о жизни, в которой чувства играли лишь незначительную роль. Если бы они знали все, то сказали бы, что его жизнь была невероятно трудной и многие ее аспекты были скрыты от их глаз.

Открытой оставалась только писательская деятельность Парвуса; в последние годы жизни он хотел, чтобы его оценивали по писательской и журналистской деятельности. Будучи молодым человеком, он верил в силу печатных слов, которые решали его проблемы и развевали сомнения. Впервые он уехал за границу в девятнадцатилетнем возрасте не из желания повидать мир, а из стремления прочесть революционные труды, запрещенные царскими властями.

Он обладал писательским талантом и интересом к политике. Он, как Карл Маркс, хотел не только описать и понять мир, но и изменить его. Гельфанд был честолюбив и, когда занялся журналистикой в Германии, расценивал свои статьи как способ выйти из безвестности и занять видное положение и даже как средство достижения политической власти. Но сила слова не оказывала того влияния на людей, как он этого ожидал. Несмотря на упорное усилие оторвать себя от русских корней, в нем осталось много от бескомпромиссного русского интеллигента. Он не испытывал тех чувств, что связывали партийное руководство Германии. Он оставался революционером в движении, которое отказывалось от революции как от средства социального движения вперед.

Теоретические работы Парвуса не получили должного признания. Он не создал выдающийся марксистский труд; его идеи были разбросаны по огромному количеству газетных статей и брошюр. Русские социалисты поняли его революционный энтузиазм лучше германских социалистов, и среди соотечественников взгляды его нашли наиболее живой отклик. Но опять же, или они были неправильно поняты, или его теории неправильно применялись на практике.

Известен случай, когда один из самых близких друзей Гельфанда, Лев Троцкий, не сойдясь с ним во мнениях, пошел своим путем. Гельфанд прервал «интеллектуальную дружбу» с Троцким, поскольку целиком разделял основную традицию социализма XIX века: демократическую традицию социализма в либеральном смысле этого слова. Работы Гельфанда были руководством к политическому действию; наступление социализма было его целью, а революция одним из важнейших средств достижения социализма. Как считали его противники, он был неразборчив в средствах. Чтобы успешно двигаться к намеченной цели, он был готов использовать любые средства, имеющиеся в его распоряжении: революцию в России, выборы в Пруссии, дипломатов в Берлине. В этом смысле его работы и политическая деятельность неразрывно связаны.

Многие бывшие друзья Гельфанда отрицали цельность его жизненной позиции. Лев Троцкий и Карл Радек указывали на внезапное изменение, которое произошло летом 1914 года, когда Гельфанд стал социалистом-шовинистом и оказал поддержку военной политике правительства Германии. Они были абсолютно не правы. Гельфанд не был ни простофилей, ни фанатиком: в 1914 году его жизнь не была посвящена одному-единственному занятию, не руководствовалась единственной привычкой, от которой можно было внезапно отказаться и заменить другой. Изменения в Гельфанде произошли по разным причинам и в разное время.

В начале нового столетия он работал словно мощный двигатель, но на холостом ходу. Затем в зрелом возрасте все пошло не так, как ему хотелось. Испортились дружеские отношения; его идеи либо не замечали, либо неправильно истолковывали; «он совершенно не обнаружил качеств вождя» (по мнению Троцкого); и наконец, его имя стало обрастать слухами и начал назревать скандал.

Если бы он остался в Германии, то пришлось бы заплатить высокую цену за свойственную ему амбициозность и легкомыслие. В лучшем случае он бы пропал среди безликих сторонников проигранного дела. Он уехал в Константинополь, и его пребывание там имело решающее значение. Он смог оборвать связи, которые напоминали о прошлых неудачах и разочарованиях, и выработать линию поведения, которой следовал до конца дней. Он научился преобразовывать информацию и идеи в наличные деньги (звучавшие музыкой в его ушах и в которых ему было так долго отказано) быстрее, чем в однообразные черно-белые газетные строчки. Он изучал пути для установления контакта между миром денег и миром политики.

Его скорее интересовало политическое влияние, чем непосредственно политическая власть; он был скорее постановщиком, нежели актером в надвигающейся драме. Когда началась мировая война, Гельфанд оказался в лучшем, чем прежде, положении, чтобы двигаться к намеченной цели. Этой целью был социализм и уничтожение царского режима, который он страстно ненавидел. В начале 1915 года на встрече с германским послом в Константинополе Гельфанд внес блестящее предложение.

Поражение России и война на одном фронте были всего лишь перспективными планами, которые он предложил правительству Германии. От этого сотрудничества Гельфанд ждал большего. Вооруженная Германия довела бы до конца то, что разрушалось десятилетиями в период мирного развития: уничтожила царизм, а отсюда логично вытекала победа социализма. Под руководством Гельфанда имперская Германия начала кампанию неограниченной политической войны против России. Но в игре была задействована третья сторона – Ленин и большевики, и, когда игра закончилась, выигрыш поделили не поровну.

В середине игры у имперского правительства была полоса удач. Военное руководство Германии заключило мир с большевиками, и в течение нескольких весенних недель 1918 года победа на Западе, казалось, была уже в его руках. Но в конечном итоге выиграли большевики. Когда Германия потерпела поражение в войне и в Берлине началась революция, партия Ленина захватила власть в Петрограде. Не было причины, по которой большевики были бы признательны запомощь, благодаря которой они завоевали высокое политическое положение, – только стремление русского народа, чтобы руководство на себя взяли большевики. Гельфанд проиграл больше всех. Он собирался использовать имперскую Германию в своих целях, а использовали его. Ленин отбросил нежелательного союзника при первой удобной возможности. Гельфанда не связывали узы взаимопонимания с вновь установившимся режимом в России.

Хотя стратегия Гельфанда не принесла ему политической славы, не было ничего трагического в ее провале. Ему всегда было трудно служить одной цели, жить на одном месте, с одной женщиной. С самого начала в коммерческой деятельности он играл по-крупному и в этой сфере был весьма удачлив. Его деловые интересы охватывали Европу от Копенгагена до Константинополя, и к концу войны он был одним из богатейших людей Германии.

Успех в коммерческих делах поставил под угрозу его политическую деятельность. Многие социалисты считали, что проще верблюда протащить через игольное ушко, чем богачу остаться одним из них. Отношение социалистов к богатству как нельзя лучше характеризует фраза, сказанная одним из немецких товарищей в отношении Вандервельде[327]327
  Вандервельде Эмиль – бельгийский политический деятель, правый социалист, один из лидеров Второго интернационала. По образованию юрист. Профессор политэкономии Брюссельского университета (1924). Член Бельгийской социалистической партии с момента ее основания (1885), с середины 90-х гг. XIX в. ее руководитель. С 1894 г. член палаты депутатов. С 1900 г. председатель Международного социалистического бюро Второго интернационала. Во время Первой мировой войны социал-шовинист; в 1914 г. вошел в буржуазное правительство и до 1937 г. неоднократно занимал посты министра иностранных дел, юстиции и др. После Февральской революции 1917 г. приезжал в Россию для агитации за продолжение империалистической войны. Был представителем Бельгии на Парижской мирной конференции и подписал Версальский мирный договор 1919 г. В 1922 г. присутствовал на процессе правых эсеров в Москве в качестве защитника. Будучи в 1925–1927 гг. министром иностранных дел, подписал Локарнские соглашения 1925 г. (Примеч. пер.)


[Закрыть]: «Он не может быть социалистом, он любит шампанское».

В этом смысле Гельфанд был даже хуже, поскольку не только любил шампанское, но и мог его купить. Мало того, в Турции он узнал, что можно делать деньги с помощьюполитической власти, а политическую власть можно получить за деньги.

Возможно, после войны Гельфанд еще на что-то надеялся, но он стал быстро стареть, а мир, который он любил и частью которого являлся, бесследно исчез. Основной план потерпел неудачу, по всей видимости, из-за человеческого фактора. История обманула сторонника историзма[328]328
  Историзм возник в конце XVIII в. как реакция на социальную философию рационализма. Реформам и политике сторонников различных авторов эпохи Просвещения он противопоставляет программу сохранения существующих институтов и иногда даже возвращение к упраздненным институтам. В ответ на постулат разума историзм апеллирует к авторитету традиции и к мудрости ушедших веков. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Улеглись революционные страсти, и за дело взялись новые бюрократы, возможно даже еще более тупые, чем старые.

Причина личной трагедии Гельфанда в несостоятельности движения. Принято считать, что поворот событий летом 1914 года оказался гибельным для европейского социализма. А дальше стало еще хуже. Спустя несколько месяцев после захвата большевиками власти в 1917 году стало ясно, что в России установилась социалистическая диктатура; до этого момента большинство европейских социалистов не могли представить себе такого развития событий. В то время как новые правители России заявляли права на марксистское наследие европейского социализма, многие социалисты на Западе отвернулись от марксизма. В конечном счете они полностью отказались от большой удачи, по выражению молодого Парвуса, а значит, и от самого Гельфанда.

Он был бы сильно разочарован, узнай об этом, а причины нынешнего возросшего интереса к его персоне понравились бы ему еще меньше.