Текст книги "Кофе-брейк с Его Величеством"

История одного полотна

Я вспомнил об одном незаконченном полотне известного художника, академика, члена-корреспондента Академии художеств РФ, народного художника России Андрея Андреевича Тутунова, моего большого давнего друга. Несмотря на свой возраст – а маэстро уже за восемьдесят, – это человек колоссального трудолюбия и миролюбивого нрава…

…В тот морозный декабрьский день 95-го мой старенький «Москвич-407», кряхтя, пробирался по заснеженному Приокско-Террасному заповеднику к границе Московской области – буквально, как казалось, на край света! Туда, где за широкой лентой Оки начиналась Тульская область. А по эту сторону, между сосен, притаилась сонная деревушка Прилуки. Андрей Андреич купил здесь дачу в конце сороковых. И с тех пор эта русская изба из массивного побуревшего бруса всегда звала его из роскошной столичной квартиры в доме художников на Соколе к себе, на пленэр…

На первом этаже, кроме сеней, была небольшая кухня с русской печью, гостиная и две спальни. На второй этаж вела довольно крутая лестница. Там, над всей площадью дома располагалась большая мастерская: с тяжелыми станками, чинно стоящими у стены полотнами, аккуратно сложенными ящиками с красками, палитрами и мастихинами. Как и многие представители своей эпохи, Андрей Андреич практически не пользовался кистями. Мастихин – вот орудие тех, кто, как сказал Маяковский, «смазал карту будня, плеснувши краску из стакана».

Натюрморт. с. Прилуки. Московская область

…Мы приехали только к вечеру… Мороз минус тридцать. Открывая ворота, пританцовываем, чтобы согреться: печка в «Москвиче» – вещь весьма условная в такую стужу. Первым делом растопили печь. Никогда не забуду вкус поджаренной на «русском», (топленом) масле гречневой каши под рюмку водки! После ужина я уткнулся носом в какую-то книгу, а Андрей Андреич незаметно примостившись в коридорчике, начал меня рисовать…

Я любил эти наши с ним вылазки из Москвы, из мира условностей, где, посещая выставку или салон, я чувствовал себя рядом с ним, как с ожившим идолом: расшаркивающийся бомонд разливал море лести. Он был с каждым на удивление приветлив, держа наготове шуточку или анекдот. Он обращался к каждому только ласкательным именем, и не в силу своего возраста, а по-отцовски – приветливо и бесхитростно. От него, члена Президиума Академии художеств, вершителя судеб, зависело очень многое…

Но это было все там, в другом мире – в Москве… Здесь же, среди заснеженных сосен, он надевал старую стеганую безрукавку поверх вымазанного масляными красками свитера, валенки без калош и с удовольствием отправлялся наверх, в мастерскую.

После обеда мы обычно отправлялись гулять. Пройдя совсем немного между покосившихся изб, мы выходили на широкий берег прекрасной тихой полноводной русской реки Ока. Когда-то в шестидесятые, вспоминал Андрей Андреич, по ней ходил небольшой кораблик. И только лишь на нем можно было попасть в прибрежные деревушки.

Сколько раз я приезжал в эти места! Здесь особый воздух, здесь даже солнце светит по-другому – масштабнее, более картинно…

Поднявшись метров на триста вверх по течению, среди зарослей кустарника можно найти то место, где в Оку впадает небольшая речка Лопасня. А ведь километров за сорок до устья, Лопасня и шире, и полноводнее. На ней стоит город Чехов, выросший из старинной деревни, одноименной названию реки. А неподалеку от него – знаменитая усадьба Мелихово, где многие годы жил и работал Антон Павлович Чехов, один из самых горячо почитаемых мною писателей.

…Вечерами мы устраивали чтения. А иногда я сносил в центр комнаты разный старинный хлам, которого так много было в этом доме, и учился снимать натюрморты: бесхитростные, неуклюжие, из несочетаемых между собой предметов. И все это было озарено невероятным спокойствием долгой русской зимы…

А мой портрет, который Андрей Андреич начал писать в ту нашу поездку, так и остался незаконченным.

Мопассан, Булгаков и неоплаченный гонорар

Москва. Государственный дом радиовещания и звукозаписи (ГДРЗ) на Малой Никитской. Идет запись моей музыки к радиоспектаклю «Булгаков и музыка» на радио «Орфей». Я написал музыку к фрагменту либретто Булгакова «Рашель» по мотивам рассказа Мопассана «Мадемуазель Фифи». Либретто Булгакова было сложным, я бы даже сказал – дерзким. Многие образы, лишь слегка обозначенные у Мопассана, Булгаков прорисовал реалистично, с драматизмом описывая переживания человеческой души.

Мне, работая над музыкальным портретом аббата Шантавуана (он вынужден был солгать интервентам, спасая на колокольне своей церкви проститутку, убившую немецкого офицера за то, что тот оскорбил ее народ), пришлось пересмотреть в архивах рукописи Булгакова, разобраться в его почерке, для того чтобы простые речитативы престарелого кюре наполнить красочной фактурой музыкального сопровождения

(Послушать эту музыку можно по ссылке: https://soundcloud.com/zoriyfine/abbat).

В конце сцены в клавире я прописал небольшую партию треугольника, всего несколько звуков – как бы отдаленное затухающее звучание колокола.

Фонтаны на Москва-реке

Во время записи режиссер вдруг спохватился, что ударить по треугольнику некому. Все в операторской посмотрели на меня. Понятное дело: кто знает клавир лучше самого автора?! Немая сцена. Я улыбнулся и отправился в зал по другую сторону смотрового окна. Зал был большой, он был предназначен для записи симфонического оркестра, а исполнителей было всего трое: баритон (партия кюре), пианистка и я с треугольником…

Месяца через два меня снова пригласили в ГДРЗ расписаться в ведомости на получение гонорара. В списке были те же трое: баритон, пианистка и я – мне причиталось несколько рублей за исполнение партии на треугольнике.

Автор музыки в этой ведомости не значился и за долгие месяцы работы не получил ни копейки. «Да ладно, – улыбнувшись, я махнул рукой, – ни Мопассана, ни Булгакова тоже ведь в этой ведомости не было».

Обыкновенное чудо

Давайте неслышно,

Давайте вполголоса,

Давайте простимся светло!

Неделя другая – и мы успокоимся.

Что было – то было. Прошло…

Юлий Ким. Из кинофильма «Обыкновенное чудо»

Если внимательно оглядеться вокруг – мы увидим мир, наполненный самыми разнообразными персонажами. Теми, что сочинили мы сами. Кто нам запретит мечтать?!

Человек вдруг возьмет, да и отлучится из реальности в мечту, задумается – вроде на мгновенье – а прошло невесть сколько времени. И его уже дергают за рукав, заглядывают в глаза – эй, где ты?! Как будто он всему свету нужен именно в эту минуту!

Тебя вроде и нет. Сам себе улыбаешься, как Иванушка-дурачок, близким кажется, что ты переутомился – в постель, что ли уложить? Ты и рад бы – что с больного взять? – отваляться денек-другой!

Моноклевый этюд

Но нет ведь, сладкая греза улетучилась, и ты вернулся…

Разве кто-нибудь в наше время воплощает в жизнь свои мечты?! Увы…

Монотонно, по кругу вокруг тебя текут будни, ты и сам рад им. Во-первых, привык. Во-вторых, спокоен. Знаешь, что произойдет через час – и волноваться нечего! Ты все время слышишь тиканье огромных часов, ты видишь их стрелки и радуешься, что они-то никуда не сбегут с циферблата. Их метричность и покой нарушаются только размеренным боем. Ты вздрагиваешь и тут же успокаиваешься – жизнь продолжается.

Но в этой вязкой текучей массе тебе хочется иногда… чуда, простого обыкновенного чуда, и только с одной целью: чтобы у самых близких тебе людей на лице появилась улыбка и проступили слезы – только и всего-то! Улыбка и слезы.

И ты, как добрый волшебник, наполняешь пространство сказочными персонажами – каждому отводишь свою роль, а затем заставляешь их двигаться. И вот они оживают, приходят и уходят, начинают даже спорить с тобой и что-то тебе доказывать. И ты позволяешь им это. И только с одной целью – чтобы близкий и дорогой тебе человек вошел в эту сказку участником, взялся за руки с теми, кто для него сочинен. Чтобы в хороводе разных судеб его судьба зазвучала своей партией, не похожей ни на какую другую.

Иногда ты слишком увлекаешься этой игрой и забываешь о подстерегающих тебя опасностях. Но ведь это интересно – оживлять все новую и новую историю, пока их сюжет не перестанет вообще от тебя зависеть. И выходит несуразица – вдруг оказалось, что твой вымышленный мир оказался близкому тебе человеку дороже реального, и он покинул тебя настоящего и растворился в тебе сказочном…

Может, ты и вправду – сказочный – лучше? Вряд ли. Только нигилисты наделяют вымышленные миры прагматическими деталями своего исподнего состояния. Вываливают в них лишь грязное белье как свое, так и чужое, и перемешивая это, наслаждаются такими произведениями. Нормальные люди сочиняют сказки из возвышенных составляющих своей души, а значит, люди, которые нас любят, попадая в эти миры, не отвлекаются на наши недостатки, которых они не видели, когда в нас влюблялись.

Наш сочиненный мир – это идеализированное будущее, в которое мы никогда не попадем, каким бы светлым он ни был – просто крыльев нет…

Только лишь в соединении возвышенного и земного, окрыленного и обрубленнокрылого, в этом состоянии и есть твой реальный мир. Но ты знаешь, ты справишься, памятуя о своем высоком назначении.

Назначении на пост волшебника.

Часть четвертая

В этом мире нас только двое…

 
Любить – будто дышать невозможно иначе.
Когда все сказано, и слова пусты —
Твоя душа только тихо плачет,
В бессилии что-либо изменить.
 
 
Дышать, как и жить, без любви немыслимо —
Года пронесутся, как никчемный звук.
Любовь никогда не бывает бессмысленной,
Как не бывает бессмысленным сердца стук.
 
 
И даже один на чужом континенте
Ты чувствуешь эту тонкую нить:
Ведь в каждом прожитом тобой моменте
Ты должен – просто обязан – любить.
 

Крым. Двое на утесе

 
***
 
 
Я услышал твой голос – мне было достаточно этого,
Знать, что в шелесте листьев он не растаял, пропав,
Я услышал его – и душа вновь воспряла, согретая,
После долгой разлуки к нему, словно к солнцу, припав.
Я представил тебя на мгновенье – такой же игривою,
Словно мы лишь вчера на денечек расстались с тобой
И слова – как тогда – с небывалою новою силою
С немым вздохом души вырывались почти вперебой.
 
 
***
 
 
Любя меня, бесхитростно и искренне,
Ты помни, солнце, только об одном:
Своя любовь нас сделает счастливыми,
Когда свои плоды найдет в другом…
 
 
***
 
 
Мокрый вечер. Утонул в тумане
Слабый отблеск уличных огней.
А твои глаза так больно ранят
Невозможной близостью своей!
 
 
Утро в щелях ставней замаячит
Сразу не поймешь – который час…
Смотришь… Твое сердце – правда? – плачет,
Прячась в уголках весёлых внешне глаз…
 
 
***
 
 
В этом мире нас только двое,
В этой бездне мы вечно одни.
И миры наши – словно два моря
На разных концах земли.
 
 
Полноценные две стихии,
Так похожи – и так далеки.
Только проза сменяет стихи и
Горизонты и маяки.
 
 
Так близки эти две вселенные,
Так просты, как две капли воды, —
Только солнце им светит посменно
На разных концах земли.
 

Любовью, как и бисером, не разбрасываются

В своей совершенной форме любовь будет недоступной всегда…

Сохранить ее мы не сможем потому, что даже маленькая толика ее чистой формы в миллион крат превышает способность восприятия нашей души. Поэтому и понятно, почему она дается нам вспышками, кратковременными озарениями и короткими мгновениями счастья.

Потому что это – единственная наша возможность к ней приобщиться…

с. Печоры, в нем находился концлагерь «Мертвая петля». Винницкая область

…Оттого и тоска, когда она уходит… Но! Уходит любовь как свет. При это остается любовь как труд. Первая – источник, который нас зажигает, вторая – аккумулированная возможность нашей души этот свет сохранить и, во-первых, протянуть во времени (программа минимум); во-вторых, приумножить (высший пилотаж); и в-третьих, передать дальше тому, кто нуждается в ней (невероятный альтруизм).

К сожалению, мы – эгоисты, по большей мере не желающие вылупливаться из яйца, такой позицией оправдываем свой паразитизм и эксплуатацию действительно безмерной любви неба к своему творению.

Да, любовь – это наивысший дар неба. Иногда его нужно выстрадать, а иногда мы получаем его авансом, незаслуженно, – но только в том случае, если душа перспективна в плане неразбазаривания этого великого дара…

Нельзя забывать, что и небо тоже так просто бисером не разбрасывается…

Двое вне времени и пространства

О любви много и сказано, и написано книг, и сложено гимнов. Во имя любви совершались подвиги – иногда под впечатлением сиюминутного порыва, иногда от нешуточной страсти. Ею оправдывались преступления, ложь, предательства… И, наконец, самая дешевая разменная монета – похоть – издревле тоже называлась любовью…

Отношение Бога к человеку также всегда определяют этим словом, признавая, однако, что взаимность со стороны последнего недосягаема в той же нравственной категории обычными усилиями. Иными словами, понятие «любовь» как наивысший дар неба значительнее всех других добродетелей и является максимальной формой стяжания божественного начала человеческой природой…

Скульптура в парке замка в Олесько

Я бы не затрагивал эту непростую и заезженную тему, если бы не фотография, снятая мной у подножия Олеського замка во Львовской области. На ней – скульптура, мужчина и женщина. Мне увиделось, что эти двое на постаменте, как бы прогуливающиеся по прекрасному старинному парку, вне любого времени и пространства. Кроме того, фотография сделана в инфракрасном свете, что еще больше подчеркнуло рельеф камня или металла, из которого высечены их фигуры. Но эта подчеркнутость фактуры вовсе не отнимает всей сокровенности их отношений. Они идут неспешно, поддерживая друг друга, уверенным шагом. Юноша, жестикулируя, как бы приглашает спутницу в свой мир, и она с явным интересом принимает его правила… Перед ними, словно оловянные солдатики из сказки, расступаются стройные ряды кипарисов, а небеса опустились настолько, что буквально плетут для них из облаков тонкую паутину крыльев. Больше в этом мире никого нет. Их стройные фигуры в тени. Потому как остальная часть вселенной на ладони, словно раскрытая книга. И нет в ней ни бед, ни страданий, ни тоски…

Эти двое счастливы. Их отношения не погасят проведенные вместе годы, они не боятся быть оплаканными дождями, иссушенными зноем, и только шаловливый ветер попытается припорошить их пылью забвения, впрочем, сам же забавы ради и сдует с них все лишнее, наносное, преходящее…

Мы, живые, устроены не так. И как бы ни хотелось добавить слово «жаль», прощаясь с этой сказкой, скажу твердо – нет, не жаль.

Путешествуя по различным местам, мне часто приходится слышать всякие истории о страстной трагической любви, которая в силу разных причин: социальных, этических, этнических смогла соединить возлюбленных только в камне, металле, легендах… И людям нужны эти байки! Люди хотят верить в идеальные отношения, пусть даже сложившиеся не у них… Нельзя отнимать полет и мечту о небе даже у подбитой птицы… Потому что ее крылья могут чудодейственным образом вновь расправиться, но если за время болезни умрет мечта – ее уже ничто не воскресит…

И прекрасно то, что мы – живые. И справиться с нами совсем не просто. Мы знаем цену страдания и учимся нанизывать на серую нитку будней крохотные крупицы счастья, которым – вдруг необъяснимо откуда взявшимися – радуется и наполняется душа. И мы готовы развернуть привычно вращающийся мир, чтобы другие уставшие и напряженные лица смогли почувствовать и разделить с нами эту радость…

Но нет… Они не захотят. Они снова осмеют, втопчут в грязь, найдут тысячу аргументов против возвышенного. И тогда понимаешь, что нельзя все раздавать.

Собственное сердце – наилучшее хранилище всех даров. И чем тяжелее ворота его закрывают, тем надежнее защита от непрошенных гостей. Потому как расхитителей много…

Человеческая природа страшно эгоистична. Нет ни одной мировой религии, которая не била бы об этом с тревогой в набат.

Поэтому и любовь у каждого своя. Любовь в своей сути подразумевает выход из замкнутой оболочки собственного мирка. Как ты можешь согреть кого-то взглядом, если сам продрогший, потухший замухрышка?! Самому бы по ветру не развеяться!

Значит любовь для сильных? Победивший себя достанет со дна жемчужину и для другого. Расстояния и годы тому не помеха…

Не называйте любовью свои похотливые порывы, однодневные увлечения, миражи…

Все, что не может быть длиною в жизнь, никак не сможет подарить нам саму жизнь…

Потому и ткёт небо из тонкой облачной паутины крылья каменным парковым изваяниям – немым символам вечной борьбы и вечного стремления человека к счастью, напоминая нам, что любить, держась за руки – великий труд не одного дня пути…

…И смотрят эти двое, высеченные из камня, на нас. Удивляются: кому из нас достались каменные сердца?

Любовь под снегом

Наступила зима. Я снова в парке Олеського замка, и снова смотрю на стоящую в нем скульптуру: мужчину и женщину. Они уже не расцвечены красками уходящего бабьего лета, тонкая паутинка облаков не ткется вокруг них причудливыми узорами.

Опустел парк. Редкий посетитель, съежившись от пронизывающего ветра, вряд ли остановится перед скульптурой, задумавшись: к чему тут эти двое?

Олеський замок зимой

…Зима. Цикличность календарного года сравнивают с жизнью человека: весной расцветает юность, лето – время знойной молодости, осенью приходит понимание жизни, а зимой – старость. Но в любом возрасте, из года в год нам свойственно переживать весь природный цикл заново. Мы ждем весны – тогда расцветают наши надежды, спадает тяжесть однообразных унылых вечеров, и пьянящий воздух выманивает нас из дома! И нам кажется, в круговороте вновь закипевшей жизни, что мы всегда будем любоваться этим непреходящим ясным солнечным днем, слушать пение птиц и ждать золотой осени…

До следующих холодов…

Мы не птицы, нам некуда улетать… Тем более невозможно улететь от самого себя… И наступает пора вспомнить о том, что надо и собирать разбросанные повсюду камни… Разбросанные как от невежества, так и под влиянием, казалось бы, благородных порывов. Потому что вдруг ты незаметно для себя окажешься на пороге вечности, да еще и с расхристанной душой?! Постоять на пороге никогда не помешает…

На пороге ветрено, душа нараспашку. Приглушены краски, ты замер, солнцу непозволительно вмешаться и, порадовав ясным деньком, отвлечь от тяжелых раздумий… И кажется, что ты уже не на этом свете, что пережил переход, и, отрезвляясь пронизывающим холодом, видишь, сколько в себе еще лжи. Отбрасываешь все свои лишние слова, как балласт – никчемные горы хлама, кроме эффектного впечатления они не принесли ничегошеньки!.. Они не утешили тебя безутешного, не успокоили плачущего, только впрыскивали яд высокомерия и значимости.

Даже когда обладаешь великой силой оживлять слова, меняя их природу с существительных на глаголы – можешь ты хоть на миг отодвинуть день, в который наравне со всеми заглянешь за грань?

И какой бы значимой ни была, например, музыка, она ничто, если в ней нет пауз, нет воздуха! И останавливаешься уже не для того, чтобы перевести дух, а чтобы замолчать. Чтобы заговорила в тебе тишина…

Если бы мы умели слушать тишину, променяли бы реквием по себе уходящим на каплю света – чистого, не замутненного даже собственным сознанием!

Единственная отсрочка – твоя любовь. Ты можешь выйти за порог – тебя никто особо не держит. Но если любовь осталась неразменной, если ее не подменили в тебе на суррогат, тебе лучше остаться. Ты получишь колоссальный шанс – саму возможность творить любовь, не быть Творцом, но Его ассистентом, что куда лучше, чем быть Его пересмешником.

Когда мы любим, боль не страшна, нам наплевать на боль. Но боль берет свое, если она не согласна с тем, что твоя любовь уходит в песок. Боль – это тень любви. Если твоя любовь породит ответную любовь, они как от удара кремня о камень заискрят новой жизнью. Но стоит ее лучам уйти в холодное пространство отчуждения, напороться на ледяное сердце, острым лезвием по живому тебе напомнят – не станешь ли ты проклинать тогда день своего нового рождения?!

И скажешь ли ты, что и тогда тобой движет любовь? Ведь человек несовершенен во всем: альтруизм его может быть безмерно велик, сообразно его душе, или он может быть безобразен, сообразно своим инстинктам.

…Всегда удобно спрятаться в эгоизм, пусть даже вопреки здравому смыслу. Отсидеться, пытаясь погасить разволновавшегося бесконтрольного ребенка в себе. Взвесить все доводы, опираясь на рекомендации законодателей модных взглядов и родительские табу…

Авось… Волшебное русское слово! Сколько чудес не совершилось, сколько солнц не воссияло благодаря взвешенному, немного смазанному патокой, немного покрытому патиной, этому исконно русскому слову!

Это – обратная сторона твоего волшебства. Когда горы движутся, реки плещутся, должно быть такое чарующее «словечко», которое «заморозит» любое действие и вернет его к исконному архаическому состоянию дремы.

Поэтому и боль нужна. Прикладываешь годами непомерные усилия, но для твоего духовного роста они, как правило, часто оказываются бессмысленными. И на пороге оказываешься расхристанным, всем ветрам доступным… И ты собираешь разбросанные когда-то камни, а вьюга-то и замела последние твои следы… Где уж там разглядеть оставшиеся живые частички своего сердца?!

А если час пробил? И перед кем тогда оправдаешься, что не успел? Кому поплачешься, что до последнего ждал, что твой свет вернется из вакуума и согреет тебя самого, отраженный и приумноженный ответной любовью?!

Любовь под снегом – это наша жизнь. Не будет у нас никакой весны, если в холодные морозные серые будни не хранить этот хрупкий росток у самого сердца, запахивая ворот шубы, понимая, что глупо было бы растрачивать жизнь только на самого себя…