Текст книги "Не уходи"

Но мне показалось, адвокат в сыгранной мизансцене держит себя неуверенно.

– Сколько, примерно, времени вы там стояли?

– Позвольте, – начал адвокат, – мы обменялись несколькими фразами…

– Я помню, – поддержал сосед, – и могу их даже произнести.

– Секунду, – Казанцев вынул, прятавшиеся за полой пиджака, на цепочке часы, – сделайте всё мысленно: от момента, когда подошли к окну, до момента, когда двинулись обратно. Начали!

Я стал про себя отсчитывать секунды.

Сигнала остановиться не было…

И досчитал до шестнадцати.

Генерал, глядя на циферблат, хмыкнул и поинтересовался еще – все ли вместе вернулись к столу.

Последовало подтверждение от обоих мужчин, а женщина, похоже, после своей гневной вспышки, ощутила апатию, или делает вид – расчетливо полагая, что не следует лишний раз открывать рот.

Я опять обратил внимание: молодая горничная пристально за всем наблюдает, а ее старшая товарка, стоящая рядом, но ближе к хозяйке, сцепила руки на груди и напряглась, словно желая создать преграду между госпожою своей и нами, а лицо – глаза мои сами отошли в сторону – холодок в нем не из этого мира.

Казанцев спрятал часы.

– Что ж, подведем кое-какие итоги. – Он направился к окну, где вот только стояла публика, и, не дойдя немного, повернулся, заняв удобную для наблюденья за всеми позицию. – Вы, сударыня, встали последней из-за стола, предварительно предложив остальным подойти к окну. Не сочтите сперва за труд объяснить, что вообще за надобность была поручать садовнику изготовить на клумбе, э, вензель вашего мужа?

А перстень адвоката разглядеть так и не удавалось.

– Всё просто, генерал, мужу через неделю предстояли именины. И я решила сделать ему сюрприз.

Сюрприз, по определению, есть нечто приятное, полученное сверх всякого ожидания, и таково значение слова во французском языке, откуда оно к нам поступило. А именины через неделю?.. Отчего же не сделать этот «сюрприз» утром в день именин?

Странность заметил не только я – брови генерала дернуло вверх, а дядя, чтобы не выдать эмоцию, стал уныло рассматривать потолок.

– Что ж, итак, вы последняя покинули свое место…

– И последняя его потом заняла.

Эта поправка ничего не вносила… «однако, однако», – завертелось у меня в голове – такое случается в математике, когда сложность задачи ставит в тупик, но мозг продолжает работать без указки от человека.

– Вы сударь, – генерал взглянул на соседа-помещика, – имеете дома книги по ядам?

Вопрос врасплох, вопрос на реакцию.

И реакция показалась мне не очень естественной.

Человек уже приоткрыл рот, но задержался с ответом, о чем-то подумав…

– Н-нет.

И остался с тем же задумчивым выражением.

«Однако, однако… – мозг вдруг закончил работу: – Он, именно, стоял сзади остальных, и когда те вглядывались в клумбу внизу, мог – к месту банкира три быстрых шага – мог вылить ему в бокал яду: опрокинуть маленький пузырек, вынутый из кармана». В воображении возникла быстрая сцена, я попробовал оценить: пять секунд… с возвращеньем назад – не больше семи.

Адвокат, тем временем, счел за лучшее, не дожидаясь вопроса, объявить, что не имеет литературу про яды и никогда не имел.

А я запомнил, как только вот он суетился и не знал где поставить себя у окна.

– Вернемся к позавчерашнему дню, вы, сударыня, так и не предполагаете, откуда взялась в вашей комнате французская книга о растительных ядах?

– Мой кабинет не запирается. Как книга туда попала, не знаю.

Голос прозвучал с холодным спокойствием, очень похоже – слова были заранее заготовлены… а в боковом зрении промелькнул злой взгляд старой служанки на молодую.

Адвокат, поднятой рукой попросил слова – мелькнул перстень, рука опять ушла вниз.

– Господин генерал, я должен официально уведомить вас, что со вчерашнего дня являюсь поверенным в делах хозяйки этого дома, в связи с чем, за мной имеется право давать ей советы по ходу ваших вопросов. Мадам, – обратился он к женщине, – полагаю, вы дали исчерпывающий ответ об этой злосчастной книге.

Казанцев пожал плечами и произнес равнодушно:

– Не знаю, как к таким «исчерпывающим ответам» отнесется суд.

Последнее слово никому из трех не понравилось.

А генерал снова спросил:

– Вы, сударыня, бывали во французском книжном магазине на Пушечной?

Ответ прозвучал не сразу…

– Да. Если не ошибаюсь, два раза.

– Когда в последний?

– Зимой. Но точно не помню.

– Хочу сообщить вам: служащие утверждают, что женщина с вашими приметами приобретала у них эту самую книгу о ядах.

Адвокат приостановил рукой женщину, хотевшую что-то ответить – рука застыла в воздухе, стоявший с той стороны стола дядя устремил на нее взгляд.

– Простите, господин генерал, о каких именно приметах сообщили вам служащие?

– Возраст, рост, цвет волос.

– Сомневаюсь, что суд отнесется к такому серьезно.

– Послушайте, – решительно вмешалась она, – зачем мне было убивать мужа, ради денег? Да, он был богаче меня, однако ж и я вполне состоятельна.

– И даже весьма, – поддержал адвокат.

Я встретился глазами с дядей… он отрицательно повел головой.

Значит, перстень у адвоката не тот – значит ли, что его можно вывести из подозрения?..

Я не успел обдумать, так как Казанцев нанес свой главный удар.

– Кроме денег существовал и личный мотив – ваша любовной связь. – Он посмотрел на помещика. – Квартира в Бортниковом переулке – будете отрицать? Тогда вас, и вас, сударыня, просто опознают прислуга и тамошний управляющий. Настаиваете на опознании?

Воцарилось молчание.

И даже адвокат несколько стушевался.

Он, впрочем, и пришел в себя первым:

– Позволю себе заметить, что механическое объединение фактов создает ложную значительность обвинения. Рассмотренные в отдельности, а факты ваши не связаны друг с другом, в отдельности они не выглядят убедительными. Молодая женщина того же примерно роста и с тем же цветом волос встретится вам каждые пять минут на всяком московском гулянии. Деньги мадам – около ста тысяч рублей в ценных бумагах – достаточны, чтобы не рисковать преступлением. А если б ради любовных связей сейчас убивали… ну право, генерал, вам бы трупов не сосчитать.

– Складно, – похвалил тот, будто и вправду ему понравилось. – Только приметы покупательницы книги о ядах едва ли напомнят суду праздничное гулянье. И сама книга – как она здесь оказалась? Вы упустили сей важный факт. Еще вот: сегодня мне доставили сведения из Государственного заемного банка о закладной, – он показал рукой на помещика, – имения вашего, сударь, именья. Сумму публично оглашать не стану, но немаленькая она, и имеется уже просрочка по оплате процентов. Еще штришок: вы дважды приезжали на квартиру один и проводили там около двух часов. Такие вот детали.

Он посмотрел на адвоката – во взгляде не скрылось пренебрежение.

Я слышал, что главная черта адвокатской профессии – не сдаваться ни при каких обстоятельствах, и сейчас стал тому свидетелем.

– Господин генерал, выходит, однако, что у вас отсутствует конкретный подозреваемый. В равной мере убийство могли совершить двое: мадам – когда шла к окну вслед за мужчинами, и наш общий друг, стоявший сзади всей группы – здесь маленькое расстояние до бокала покойного.

Я сразу понял изъян в возражении адвоката, а Казанцев объявил его вслух.

– Само исполнение не играет существенной роли. Важен общий мотив – избавиться от мешавшего мужа и завладеть его состоянием. Важно тут, что использован был особый рецепт приготовления яда: некие добавки убрали симптомы отравления – рвоту и головную боль. А дело будет представлено в суд как хорошо продуманный план, осуществленный совместно, – он указал на любовную пару, – вами, сударь, и вами.

Помещик, вскинув голову, посмотрел в лицо генералу.

– Только мной, она ничего не знала.

У женщины искривились губы, она потянула ртом воздух… но не промолвила ничего, качнулась вперед, снова схватила ртом воздух…

Дождь закончился, ветер разогнал облака и в комнату влился солнечный яркий свет, лицо молодого помещика выглядело спокойным, и показалось мне – даже с оттенком торжественного.

Казанцев заговорил не сразу.

Потер лоб, что-то обдумывая.

– Хм, добровольное признание многое значит.

Опять подумал, а я почувствовал – все очень боятся нарушить наступившую неестественную тишину, и будто она оставляет еще кусочек прежней нормальной жизни.

Генерал принял решения:

– Сударь, в силу вашего признанья вины, я могу не брать вас под строгий арест и ограничусь арестом домашним – поднадзорным, разумеется. Завтра в одиннадцать извольте быть у меня, за вами приедут.

Он решительно направился к выходу.

Дядя, проходя мимо окон, взглянул на уже распахнутое солнцу небо… свет-в-глаза мешал мне видеть его фигуру, застывшую вдруг у окна… захотелось на воздух, и не дожидаясь, я, сделав общий поклон, последовал за генералом.

День распогодился, ветер гулял в вышине, разгоняя светлеющие облака, а здесь только ласково касался лица, словно извиняясь за в гневе содеянное.

Казанцев рывками курил папиросу, щурил глаза, вид имел недовольный.

– Как вам всё это, Сергей?..

Вопрос и не полагал скорого от меня ответа.

Дядя появился с помощником генерала, а из Казанцева продолжало сквозить недовольство:

– Митя, я сегодня почти и не завтракал, верно, из-за дурной погоды!

– Представь, и я тоже. Да уж время, – дядя взглянул на часы, – начало второго.

– Так на Рождественку, что ли? И от компании такой нужна рюмка водки – скверно тут, нездорово.

– Вы, други, еще не про всё нездоровое знаете. Садимся, поехали.

Видно по всему, генералу никак не давалось собраться с мыслями; мне, впрочем, тоже – от признанья помещика я, как театральный человек, чувствовал себя неуютно, словно от недоработанной постановщиком сцены, вот бывает – не к чему и придраться, а происходящее не сходит к тебе со сцены, отдельно живет.

Ехали молча.

Дядины слова, про еще нам узнать предстоящее, не прошли мимо, однако большого интереса у меня, странно, не вызвали.

– Менделевскую и селедочную молоку в подсолнечном масле с луком, а дальше решим. Серж?

– Москателя стаканчик.

– Ты прав, по погоде сладкий херес пойдет.

В трактире было немноголюдно, обстановка тихая, успокаивающая.

– Фу, отлегло немного. Чего, Андрей, мы такого не знаем еще?

– Отдохните, сперва, да и мнениями обменяемся. Ну-ка, Серж, как тебе – на театр не похоже?

– Только вот думал об этом. Логических аргументов нет, но ощущенье неестественного присутствует.

– Вот-вот, – поддержал Казанцев, – спектакль сей, однако, заранее приготовлен.

– Объясни, Митя.

– А просто, детали их сговора мне, разумеется, неизвестны, а суть такова. В критический момент, ежели он наступит, помещик берет убийство банкира на себя. Для этого предусмотрели загодя хитрый, на их взгляд, ход – он, дескать, стоял, тогда, за спинами остальных. Зачем, спрашивается, неразоблаченному еще убийце сообщать подозрительный о себе факт?

Дядя согласился сразу кивком.

– Далее начинается игра, которая сейчас в моду входит. Адвокат задает признавшему себя виновным вопросы, тот скоро начинает путаться, а дальше-больше, и вот пред судом и публикой разыгрывается драма: благородный мужчина взял на себя вину, чтобы избавить от подозрений возлюбленную.

– Развал дела? – догадался я.

– В точку, Сергей.

– Однако всё равно остается убийство, как с ним?

– Кто же мешает им выдвинуть обвинение против молодой горничной, например, липовые, да, но это нужно расследовать и доказывать. А так как обвинения против жены убитого первым судом не рассматривались, в итоге произойдет шумиха газетная, выпады в адрес полиции, которой предстоит начинать заново, и тихий отъезд вдовы и ее любовника заграницу. Попробуй я в таких условиях выдвинуть новое обвинение – без допросов главной подозреваемой мы бессильны. А жить там могут они до скончания века. И получив, вдобавок, состоянье убитого мужа, ведь вина ее судом не доказана.

– Ловко, – проговорил дядя.

А я почувствовал огорчительное бессилие.

– Ничего, – зло и бодро продолжил Казанцев, – завтра я представлю начальству раппорт о подозрении адвоката в финансовых махинациях по банку покойного и, соответственно, его заинтересованности в смерти банкира.

– Лишение его права на участие в процессе? – дядя кивнул одобрительно.

– Во-первых. А во вторых, на завтрашнем допросе я уличу любовника этого в самооговоре, клянусь – из-за стола не выйду! И улики представлю уже на нее.

Генерал опять раздосадовался, но сразу почти отвлекся на подоспевшего с подносом в руках полового.

– Ты, братец, кстати, – одобрил Казанцев. – Прости, Андрей, так что у тебя за новость?

– Есть. Однако ж всё требует приготовленья. Позволь, сперва доведу до ума закуску.

«До ума», увидел я, оказалось хотя и нехитрым, но для вкусового употребленья весьма привлекательным: дядя выложил на блюдо с молокой два больших хлебных мякиша, покатал их в масле, нацепил на каждый молоку и кружок лука.

«Бутерброды» состоялись.

Оба, выпив и закусив, зажмурились.

Что-то детское возникает в людях от пищевых удовольствий – незамысловатое оно, но вполне снисходительное.

Впрочем, я и сам с удовольствием сделал пару глотков испанского хереса, отчего внутри почти сразу явилось подобие маленькой грелочки.

– Так вот, дорогие мои, – дядя вытер салфеткою рот, – там на клумбе цветочный вензель банкира, и он в точности совпадает с вензелем на перстне человека, покупавшего книгу о ядах. Ту самую, как вы помните, что на полке его жены.

…мы молчали…

Подождав, дядя добавил:

– Вот.

Это его короткое заключение хорошо отражало состоянье теперь наших умов, а правильнее сказать – занявшее там всё без остатка недоумение.

Казанцев даже тряхнул головой, пытаясь изменить там внутри содержанье, и мне захотелось того же самого, однако я понял, что тут не выход, выход – начать с хоть какой-то гипотезы.

– А по внешности адвокат и банкир сколько-нибудь похожи? – вопрос выскочил сам ниоткуда.

– Стоп-стоп… – Казанцев, раскинув ладонь, потер средним и большим пальцами лоб у висков, – тут, Сергей, есть что-то… а, вспомнил вот – горничная, которая молодая, сказала, роста он был довольно высокого – примерно как адвокат, и сложения сухощавого.

– Сама его стала описывать? – дядя налил в рюмки и сделал движение к хлебной корзине.

– Н-ет, от моего какого-то вопроса. Ты полагаешь, горничная может быть в деле замешана?

– Странно, что прислуга, с таким вниманием следила за сегодняшними следственными действиями.

– Согласен, заметил.

Я опять посчитал нужным вмешаться:

– Но как всё это связать с вензелем отравленного банкира?

Казанцев с шумным выдохом произнес:

– Фу-у, мне такой факт просто смешивает все карты.

Дядя, приступивший к новому изготовлению «бутербродов», не настойчивым очень тоном проговорил:

– Сходство физическое покойного с адвокатом могло побудить их на такой хитрый ход: заказать перстень с вензелем банкира и сыграть якобы его визит в магазин.

– Перстень любой заказать недолго, – генерал подставил тарелку для получения «бутерброда», – но ты, похоже, в версии этой сам сомневаешься.

– Потому что экономически плохо сходится. Если адвокат с компаньоном банкира затевали завладеть большею частью денег, это прямой удар по интересам жены и ее любовника. Как тут возможен общий преступный сговор?

– Однако же, если адвокат действовал сам? – предположил я.

– А зачем ему такая комбинация, Серж? Разыгрывать из себя банкира?

Я не сумел ответить.

Старшие мои товарищи опять вкусно выпили, и на время тема пропала.

На недолгое очень время.

– Нейдет из ума эта старая горничная, – начал дядя, предлагая генералу сигарку.

– Ровно Цербер на страже, – согласился тот, – и знаете, немало уж за последние годы случаев, когда преданные слуги делаются соучастниками преступлений.

А у меня мешалось всё в голове и здравого ничего не являлось.

Хотя:

– Но как не крути, один вопрос в центр выходит: банкир покупал во французском магазине книгу о ядах или там был адвокат – ведь третьего не дано.

Оба качаньями головы показали, что с этим не спорят.

Но тут же Казанцев заметил:

– И тот и другой вариант не имеет логического продолжения.

Я стал допивать свой бокал и всё-таки искать объяснений.

С последним глотком пришла мысль не вполне сообразная, но «на безрыбье» сейчас допустимая:

– Нельзя ведь совсем исключать, что замысел был первоначально иным, а затем поменялся.

Дядя задержал у рта поднесенную уж сигару:

– А не мог бы ты поконкретней?

Тут я почувствовал, что слишком уже фантазирую, но куда было деться:

– Только в качестве примера…

– Давай.

– Допустим, адвокат хотел отравить жену банкира, бросив тень на него самого. Банкир под арестом, его наследница мертва – чем не условия прокрутить в свою пользу банковскую аферу?

Сразу никто не ответил.

Идею начали переваривать, хотя судя по лицам – без приятного о ней впечатления.

– Предположим, – начал Казанцев. – Но выходит тогда – в то же самое время некоторая очень похожая на жену банкира дама покупает такую же книгу и… кто в таком случае травит банкира?

– Нет, друзья, – дядя категорично мотнул головой, – клубок этот без единой ниточки чтобы сейчас потянуть. Нужны новые факты, и будут они только после завтрашнего допроса любовника этого – станет врать, вытащим где-нибудь правду. А нам теперь бесполезным усилием ум раздражать не надо. Н-да, правильнее будет бараньих котлет заказать, – он уже смотрел в карту, – вот, с зеленью и грибами. Помогай Серж, какого бы лучше выбрать вина?..

Громкий голос с другой стороны зала привлек наше внимание – офицер в форме Донского казачьего войска, поднявшись, провозгласил тост: «Во славу гордости российской – генерала Матвея Ивановича Платова!»; офицер явно предлагал всем присутствующим присоединиться. Люди посмотрели в ту сторону, однако ж на этом и кончилось.

А Казанцев сказал с гримасою неприятия:

– Пьяный вдрызг был во время Бородина.

Я об этом не слыхивал, в представлении общества Платов был этаким всегда готовым к бою героем, а сражение Бородинское, в изучаемой нами истории, не уступало даже и победе над татарами на Куликовом поле. Батюшка, правда, заметил я еще в детстве, особенных разговоров про Бородинское сражение избегал – ограничивался словами о героизме.

– Кутузов на Платова Государю донесение посылал, – подтвердил дядя. – Это я доподлинно от отца – деда твоего, Серж, знаю. И что казаки его встали, а без поддержки их гусары должно атаковать не смогли. Эх, да и самого Кутузова отец не хвалил, знаешь, Митя, где он во всё сражение находился?

– Знаю, почти за две версты. А Барклай с Багратионом как всегда порознь решения принимали.

– Вот-вот, только и не разбиты были, что отвагою выдержали. И надо это стыд такой – под столицею, на заранее укрепленных позициях, от врага, который, почитай, тысячу верст к нам пёрся…

Дядя махнул рукою в сердцах, сделал заказ подошедшему половому, а Казанцев опять поморщился, оттого что донесся до нас от гулявших «донцов» громкий смех.

– Ты, Андрей, знаешь, как они, отступая, наши же селения и именья оставленные обчищали? Вовсю! В Новодевичий монастырь даже с этой целью наведывались.

– Тут в Москве? – удивился я очень. – А как же Император Александр реагировал?

– Платов у него в любимчиках состоял, – отвечал уже дядя. – А и надо сказать, по началу служения своего Платов среди самых отличавшихся значился – во многих кампаниях себя показал, и у Суворова, в том числе.

– Одно другого не снимает, – возразил Дмитрий Петрович, – Чичагов, вон, тоже ходил сначала в верных сынах Отечества.

Тут я услышал интересный между обоими спор, хотя не спор даже – а обмен разными мнениями.

Адмирал Чичагов много лет был «притчею во языцех» из-за выдвинутого против него многими обвинения – что намеренно упустил Наполеона, открыв тому участок для переправы через Березину, когда французская армия уносила из России ноги. Официально, то есть – от Александра I, претензии к Павлу Васильевичу Чичагову не предъявлялись; Император сохранил к адмиралу самые теплые еще с молодости чувства, оставил состоять членом Государственного совета, определил полный по военной выслуге пенсион и отзывался публично о нем только похвально. Однако значительная часть общества относилась к адмиралу враждебно, и накаленная вокруг него атмосфера едва ли не стала главной причиной отъезда Чичагова заграницу, откуда он уже не вернулся. В итоге, в официальной историографии адмирал записан предателем не был, а в изустном общественном мнении таковым оказался.

Стороны опирались в споре на разное освещенье событий: дядя – на рассказы моего деда, который был близок с покровителем Чичагова Семеном Романовичем Воронцовым, а также на сообщенья некоторых сторонников Чичагова, в том числе – Алексея Петровича Ермолова, именно тогда служившего под началом Чичагова, А Казанцев опирался, более всего, на слова своего отца, бывшего одним из адъютантов Кутузова, и воспоминаниях французов, коих опубликовано было немало.

А события у Березины случились такие.

Отступающие части Наполеона и он сам оказались в капкане – на другой стороне их ожидало многотысячное войско с готовою к бою артиллерией, войско около двадцати пяти тысяч человек. Ожидало, чтобы превратить переправу в кровавое месиво и убить или захватить в плен самого Бонапарта. Сзади, планомерно изничтожая отступающий хвост, наступали основные наши войска числом более пятидесяти тысяч, а летучие отряды, используя легкую артиллерию, всюду терзали фланги.

Если резюмировать отражающие тот момент воспоминания самих французов, общая их оценка: шансов – ноль!

– Помилуй, Андрей, маршал Ней просто пишет, что ни секунды не сомневался в своей и императорской гибели. Навести в ледяной воде переправу под огнем с того берега – попросту невозможно. Развернуться и дать бой Кутузову тоже нельзя, потому что от голода и холода войска вконец обессилили. А каждый день простоя лишь унесет новые сотни жизней.

И Картина, по словам Казанцева, выходила следующая.

Наполеон стоит у Березины и готовится к худшему. Маршалы единогласно решают умереть расстрелянными при переправе, но не сдаться, и, готовые двинуться в последнюю битву, согласно военной грамоте все-таки устраивают ложную переправу через Березину несколькими верстами ниже. Вернее, не саму переправу, а имитацию подготовки последней. Никто не верит, что этот нехитрый трюк может обмануть русских. Тем более что у противника достаточно сил, чтобы провести блокировку и на том участке, а если переправа окажется настоящей, быстро перебросить туда основную часть войска. Короче говоря, у Чичагова достаточно ресурсов, чтобы на один азбучный ход ответить таким же, и маршалов мрачно смешит их собственное безнадежное трепыхание. Уже написаны прощальные письма родным. Может быть, русские вынут их из карманов покойников и отправят по назначению. Но что это?! Разведка с ложной переправы доносит, что русские двигаются туда мощной лавиной! А здесь? Высланные на другой берег лазутчики вдруг сообщают, что на другой стороне все пусто! То есть – вообще никого!! Такого не может быть, там нет даже дозорных постов…

Дядя, к концу сего описания, явно уже желал возразить.

– Митя, две вещи надо учесть. Прежде всего, о впечатленьях французов: численность войск Чичагова они не знали, а «у страха глаза велики» – предполагали, конечно, что их много больше. И основания были: корпус Тормасова медлил, корпус Витгенштейна где-то болтался, французы ж не знали, что они к Чичагову не подошли. А тому держать участок, длиной боле десяти верст, весьма трудно было.

– Н-у, пожалуй. А второе что?

– А что Кутузов всячески Чичагову вредил, доносил на него ложное, и к Березине он в то время не подошел, не теснил Наполеона сзади и время у того для демонстрации ложных переправ было. Батюшка тебе, верно ведь, сказывал.

Тут Казанцев, поежившись, согласился – что, дескать, правда.

Меня сказанное удивило:

– А отчего Кутузов вредил Чичагову?

– Перед войной 12-го года он сменил Кутузова в должности командующего Дунайскими войсками в Молдавии – уже для Кутузова неприятность была. Но хуже еще, Чичагов никогда казенной копейки себе не бравший, обнаружил, что Михайло Илларионович до этого дела очень даже способен, Чичагов в открытую об этом говорил и сообщал Императору. Кутузов, снова в силу войдя, простить такого не мог. И Ермолов отмечал в нем умелого интригана.

– Это что же, личные счеты ценой русской крови?

Оба вздохнули и посмотрели на меня с сожалением даже.

– Нет, Митя, – заключил разногласицу дядя, – «проворонил» ту переправу Чичагов – это можно еще поставить в упрек, а в намеренность я не верю.

Казанцев пожал неопределенно плечами и спорить не стал.

Идея шальная выскочила, не дав сначала над ней подумать:

– А не мог Чичагов получить от Александра секретный приказ – дать волю Наполеону?

Оба вздрогнули.

И у дяди приоткрылся рот.

– А вот чтобы Александр стал делать с живым Наполеоном?.. А убили б при переправе, расстреляли б почти в упор картечью, каково оно выглядело потом для мира и для истории?.. И как хоронить – с почестями, его расстрелянного, или зарыть как собаку?

Еще я хотел добавить, что между двумя императорами одно время почти дружба была, и что задержавшийся в Москве отец Герцена привез по просьбе Наполеона в Петербург письмо, начинавшееся словами: «Брату моему, Александру»… да знают они – замолчавшие.

Тут доставили нам большой кофейник, чашки, рюмки, коньячный графинчик.

– Мысли тебе, Серж, сверхъестественные порою приходят.

И другого на свой вопрос я уже не услышал.

Подгулявшие «донцы» вдруг запели.

Негромко, впрочем, стройно и мелодично, так что захотелось послушать…

Однако к ним быстро подошел управляющий и, видно, сказал – тут не принято.

Ему вняли.

А Казанцев, глядя туда, произнес:

– Вот вспомни, Андрей, Кавказ – молодечества в казаках немало, на отвагу горазды, но как долго служить и вдали от дома – меняются люди. Да гляди еще, не натворили б чего.

– Верно. А в разведку – лучше нет казаков. И уговоров не надо, сами просятся.

Вспомнил я, батюшка их сходно аттестовал, а еще говорил – казак по истории своей так внутри себя сложен, что кроме небольшой милой родины – станицы, уезда – другое всё чужим понимает, и скоро ему в другом этом месте не любо.

Дядя сказал что-то, пока я отвлекся, да вдруг остановился на полуфразе… оба они смотрели от меня за спину.

Повернув голову, я тоже на мгновенье застыл.

Адвокат.

Улыбка не до конца обозначенная… поза, как вроде у виноватого гимназиста.

Прислуга уже подносила прибывшему гостю стул.

И дядя пригласил его жестом.

Тот, сев, поспешно проговорил:

– Приехал к вам на службу, господин генерал, – и в голосе я уловил непонятную за что виноватость, – помощник мне сообщил – вы тут.

– Милости просим.

Дядя, показав принести еще чашку и рюмку, достал кожаный портсигар.

Адвокат оценил сразу взглядом «марку» сигарок и высказал сожаление, что недавно бросил курить.

Стало очень заметно: он хочет начать, но, как случается от волнения, не может определиться с первою фразой.

Казанцев сделал встречную инициативу:

– Не имеет значенья, что не в служебном моем кабинете, вы изложите, чего желали. Друзья мои тому не помеха?

– Отнюдь. И благодарю вас…

Доставили для адвоката прибор, дядя, проворно наполнив рюмки, предложил, шутливо, сначала выпить за французский народ, способный самый до вкусовых и питьевых изобретений.

Выпили… судя по лицам, коньяк подтвердил сказанное.

– Ну-с, а теперь вернемся к нашим русским делам, – Казанцев показал взглядом, что готов гостя слушать.

Кофе – еще горячий разлитый по чашкам – дарил горьковато-сладкий свой аромат, а я всегда замечал: побуждает он к благодушию и человеческой общности.

– Явился с признательным показанием, господин генерал.

– В чем же оно?

– В вине своей в гибели человека.

– Банкира?

– Да.

Мне сразу показалось – Казанцев не очень поверил.

– Тогда будьте любезны, как можно об этом подробней.

Гость покивал головой и заговорил более уверенным голосом:

– Именно в гибели, а не в убийстве. Покойный находился в напряженных отношениях со своею женой и, как я сообщал уже, признаки были о намерении его разводиться. Однако по моим переосмысленным теперь впечатлениям сопровождалось это сильными его переживаниями – любовная измена жены секретом ему не являлась. Не исключаю теперь, что нервное состоянье несчастного колебалось, сказать так, на грани.

– Однако представилось вам это уже post factum?

– Именно так – иначе вдруг видишь события глядя назад. – Адвокат сделал паузу, а в глазах Казанцева появилось «неказенное», так сказать, выражение. – Как близкий знакомый ко всем троим, – продолжал гость, – ничью сторону я в этом деле не занимал. И беспокойство особенного не испытывал, тем паче что развод между ними сложностью большой не казался, а притязания имущественные супруги были бы для него мало чувствительными.

– То есть вы надеялись на мирный исход и ничего не подозревали?

– Не вполне так, кое-что произошло за два дня до трагического события.

Казанцев от внимания своего к рассказу забыл про сигару, и пепел составил уж треть от ее размера; дядя показал – что лучше стряхнуть.

– Ах… прошу прощения, продолжайте.

Адвокат стал выговаривать медленнее.

– За два дня мы зашли к ней ненадолго на чай…

– Вы и сосед?

– Да. Посидели минут двадцать всего и вместе ушли. Я не сразу даже внимание обратил: в руке, что держала трость, легкое неудобство. На улице попрощались, я сел в экипаж, что такое… тонкая резинка вокруг рукояти, а снизу – маленькая прикреплена бумажка.

Адвокат запустил руку в карман… достал небольшой клочок.

– Вот. Позволите прочитать?

– Конечно.

– Вас-хотят-отравить, – разделяя слова, произнес он и протянул записочку генералу. – Слово «хотят» написано через «а».

Тот взял, отнес подальше от глаз…

– Хм, и коряво, довольно-таки. Та-ак, – он кивнул продолжать.

– Я находился в недоумении и в тот, и в следующий день. Основательным лишь было подозрение, что написано это одной из горничных, и вероятней всего – старшей, как из двух, определенно, менее грамотной. Но зачем кому-то в том доме меня травить? «Недоразумение», думал я, хотя чувствовал – слова этого тут недостаточно. – Адвокат прервался и сделал два глотка кофе, дело подходило к самому главному. – И вот, господа, явившись уже на тот злосчастный обед, в прихожей вижу трость приятеля моего; он и позапрошлым днем был с новою светлою тростью, и вспоминаю тут – я в руках держал его новую трость, рассматривал, когда старшая служанка вышла нас пригласить. А прежняя трость у него была темная, похожая на мою.

– И вы поняли, что предупреждали не вас, – досказал дядя.

– Тут мурашки у меня по спине. Мысль бьется, как в силках птица, а ей выхода нет, только, верите ли, страх охватил. Я уж в зале на втором этаже, говорю – едва слышу свой голос, а злое чувствую рядом где-то совсем.