Текст книги "Не уходи"

– Понятно. А к кому переходит землеотвод теперь?

– Видимо мне. Но, – человека передернуло, – но нет, спасибо.

– То есть как?

– Никаких компаний, мне жизнь дороже. Распродам кусками землеотвод, как придется, – его еще передернуло: – и срочно.

Я подумал про себя, что определенно сделал бы то же самое.

– Однако если быстро создать долевую компанию, – начал было Казанцев…

– А уверены вы, что организатором не является кто-то из будущих пайщиков?

Я опять решил, что гость прав.

Осень наступала, наступал и театральный сезон; я усиленно репетировал Гамлета, а Ольга, уже игравшая раньше Офелию, задержалась на даче и прислала оттуда записку, что роль эта ей «тьфу, она ее с закрытыми глазами, ну и проч.»

Мы с Гагариным много спорили о трактовках, мне не нравился декламационный стиль, к которому Сашка несколько тяготел, обсуждали статью Тургенева, где он сравнивал мир Гамлета с миром Дон Кихота и очень правильно, на мой взгляд, писал, что мир Дон Кихота «географичен», а Гамлета – не выходит за пределы самого героя. Тем сильнее драма крушения его мира, убеждал я, это не умаляет, а усиливает трагедию. И еще я отспорил, что вместо традиционного «быть или не быть» правильный английский перевод требует слов «жить или не жить» – ведь именно об этом речь идет в центральном монологе пьесы.

Три дня репетиций и перепалок очень ото всего отвлекли, а на четвертый утром пригласил нас к себе Казанцев.

– Новости кой-какие.

Честно говоря, на этом крайне профессиональном и темном преступленье я думал, надо поставить крест, и судя по скептическому дядиному выражению, мнения он держался примерно того же.

– Умница – помощник мой – вспомнил одно годичной давности дело: бандитская разборка была – междусобойчик. Три трупа и два арестованных; среди них слесарь, изготовлявший для одной из банд заточки.

– Что за банда?

– Банда Комова, или «Комка» по его кличке. Слесарь сразу дал все нужные показания, поэтому получил только три года каторги. Так вот, заточка, которая осталась в теле золотопромышленника в точности совпадает с теми несколькими, которые изготовил тот слесарь.

– Это как же удалось определить, Митя? На Сахалин ты съездить ведь не успел.

– И не надо. Очень характерная работа рашпилем, ну и еще признаки, которые не дают сомневаться.

– А Комов этот?

– Ушел. Заметьте себе – он левша. По приметам – средний рост, сухая комплекция – тоже подходит. Еще у него черта – франт и бабник.

– Ну-у, Митя, с этими чертами пол-Москвы на каторгу отправить можно.

– А ты не спеши. Вы, Сережа, Верку ведь помните?

– Прекрасно помню.

– Так вот филер забросил ей в «Амстердам» информацию – позавчера там появлялся тип с этими данными. И по обращению с ним некоторых завсегдатаев, тип авторитетный.

– Так брать! – ожил дядя.

– Опять не спеши. Встречался он там с неким господином – Верка считает опытным своим уголовным глазом – тот маскировку применял: наклеенная бородка, очки, которые ему явно смотреть мешали, и раньше она данного субъекта в трактире не видела. Еще заметила – обмен между ними состоялся какой-то, и опять «нюхом своим звериным чувствую, – говорит, – была передача денег».

– Расплата за убийство?

– Сильно смахивает. Но тип этот…

– Комов?

– Предположительно так. Тип этот тоже что-то передавал. Так что «брать», Андрей, очень рано еще.

– Но план у тебя есть, сознавайся!

Генерал ответил не сразу; взял предложенную дядей сигарку, сделал пару затяжек…

– План есть, но колючий, друзья.

– А по яснее.

– У меня в «Амстердаме» только один не засвеченный филер. Да и тот не из лучших.

– А-а, тебе подсадные утки нужны.

– Нужны. И броская девица нужна, как бы легкого поведения.

Я сразу понял на что намек – театр. Ну, Сашку Гагарина я вмиг уговорю, он, кстати, и стреляет неплохо. А дальше… Ольга. Капризная она у нас всё-таки. Хотя по внешнему виду, да еще с легким гримом, впечатление произведет на любого.

И генерал, поняв эти мысли, робко взглянул на меня.

– Попробую, Дмитрий Петрович.

– Положение, Сережа, усугубляется еще тем, что Комов всегда работает с подстраховкой. Кто-то будет там неподалеку, и наверняка с огнестрельным оружием.

– Тогда все мы трое должны иметь разрешение на первое его применение.

– Дам, даже в письменном виде оформлю.

Дядя помахал рукой, чтобы послушали теперь и его.

– Слишком просто – оно всегда неверно. В один заход ничего не получится.

Мы стали ждать продолжения.

– Пусть завтра твой Сашка, подвыпив, отправиться туда с Ольгой… ты ведь ее имеешь в виду?

– Ее.

– Оденется пусть повульгарней, посидят с часок, а потом как бы отправятся для интимных удовольствий. Коли Гагарина кто узнает – еще лучше, оно вполне соответствует репутации твоего друга. Если Комова в тот вечер не будет, о появлении новой яркой девицы ему сообщат. И вот уже на следующий день-два…

Мы всё поняли.

Оставался только один неприятный момент – как вовремя вычислить охранника Комова.

– Ну, в три ствола… плюс филер подстрахует.

– А типа этого, Дмитрий Петрович, заказчика убийства?

– Вот тут не беспокойтесь, Сергей. Возьмем Комова живым, он его с потрохами сдаст. Зачем ему двадцать лет каторги вместо десяти?

Ольгу мы с Сашкой срочно вызвали с дачи в Москву.

А вечер того дня запомнился мне очень надолго.

Приглашение от графа Сергея Григорьевича Строганова мы с дядей получили еще за несколько дней; встреча же сама была интересна всего прежде тем, что граф прибыл из Петербурга с наследником Цесаревичем Николаем – формально на празднование Бородина, но далее начиналась их ознакомительная поездка вообще по России.

Наслышанный о простоте и очень хорошем воспитании Цесаревича, я всё равно волновался. Младше меня он был всего на три года – получалось почти что ровесники.

Однако ж при знакомстве нашем пошло сразу так, что я старший – дипломированный университетским образованием, а он нечто от первокурсника. И смотрел на меня немного с завистью; особенно когда говорил, как важно точное физматовское образование для понимания роли научного и материального прогресса, в чем, увы, отстаем мы от Запада.

Милый, застенчивый, действительно похожий на студента первого-второго курса, лицо без признаков аристократизма, заметная лопоухость…

Граф Сергей Григорьевич и раньше отзывался о нем как надежде Престола русского – талантливый, до всего любопытный, а главное – чуткий.

Не суждено – Бог предпочел очередное испытание для России: Николай умрет через четыре года от туберкулезного менингита. И место его со временем займет медведь-Александр III, предпочитавший всему водочку и своего «кардинала Ришелье» Константина Победоносцева, человека до бессмысленности тщеславного и столько же бесполезного.

Однако ж пока я находился в Высоком обществе, Ольга в подвале собственного дома под руководством Сашки училась стрелять – завтра нам уже «предстояло».

«Амстердам» я сначала посетил днем, забежав ненадолго, чтобы понять «сценографию» помещенья; осторожно перемигнулся с Верой.

Потом стал готовиться к вечеру.

Одежда характерная для небедного молодого купчика, чуть грима для глаз и носа, чтобы выдавали пьющего человека.

Сначала приеду я, потом Сашка и Ольга, и сразу филер, которого мы уже знаем в лицо.

Дядя появиться не может – его лицо уже засветилось в светских хрониках; с улицы нас страхуют, но не прямо, а из двух соседних переулков.

Вперед!

В зале для меня приготовлен отдельный столик, хотя народа еще не очень много.

Заказываю стерляжью уху и водку, вместо которой Вера принесет мне воды. По виду ее понимаю – нужного нам «клиента» сейчас нет.

Минут через двадцать являются… Сашка-то ладно, он и так на себя похож, но Ольга – сочетание шарма и кошмара одновременно. Мужчины все обращают внимание. Повышенный голос: «подай, принеси!». Сашка прекрасно играет угодливого ухажера.

Я знаю, что в жизни Сашка ей безразличен, но всё равно внутри неспокойно от этого зрелища.

Они начинают кутить – Гагарин по-настоящему, Ольга тянет белое вино и придирчиво разбирается с устрицами.

Опять Веркин взгляд показывает «нет тревоги».

Заказываю еще графинчик водки-воды.

Просидели еще час без всякого результата.

Зал уже полон, Ольга произвела нужное впечатление, а гад-Сашка всё же напился.

Мой первый уход – знак ухода и остальным.

Через полчаса встречаемся в доме Гагарина, там уже поджидают Казанцев и дядя.

Нет, Сашка оказывается трезвый почти.

– Хуже всего, если Комов укатил из Москвы.

– Вряд ли, Саша, – поправляет Казанцев. – Будь у него план отъезда, часы очень дорогие прихватил бы обязательно. Я эту публику хорошо слишком знаю.

– Посмотрим, что будет завтра. Ты, Оля, превосходно справилась.

– Так может по такому случаю французского вина? У меня еще есть остатки.

Казанцев и дядя не против; мне тоже поднадоела вода.

– Да, и что я вам расскажу, господа, верней – прочитаю!

Сашка быстро достал бокалы, две бутылки вина и вазу с фруктами.

– Так что у тебя за новость? – вяло переспросил дядя.

– А вот, – Сашка сначала разлил, потом быстро вынул что-то из небольшого бюро. – Андрюшка Ростопчин, сын Федора Васильевича, протрепался тут моему бате, а тот мне. Так что всё пока по секрету.

– Ну-ну.

– У нас же слухи какие ходили – что линия Романовых оборвалась на Павле, что он не от Петра III, а от Сергея Салтыкова.

– Да чушь, – возмутилась сразу же Ольга. – Салтыков не любовником ее был, а возлюбленным. Вы, мужчины, разницу не понимаете. Какая женщина станет пренебрежительно относиться к сыну от своего возлюбленного?

– Ты права, – сразу же согласились и я, и дядя. – К тому же, – добавил он, – сходство с Петром III там сильное, а с Салтыковым – почти никакого. Но ты продолжай, Александр.

– Вот! Не там совсем рвется нитка Романовых.

– А рвется?

– Ну вот послушайте. Это прямо из письма Павла I Федору Ростопчину, отцу дурачка этого Андрея.

И Сашка начал зачитывать:

– «Дражайший Федор Васильевич!.. Сегодня для меня священный день памяти в бозе почившей цесаревны Натальи Алексеевны, чей светлый образ никогда не изгладится из моей памяти до моего смертного часа. Вам, как одному из немногих, которым я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что официальное отношение ко мне цесаревича Александра угнетает. Не внушили ли ему пошлую басню о происхождении его отца мои многочисленные враги? Тем более грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же?.. Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест «О признании сына моего Николая незаконным», но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к „дядям“ с глаз моих: гофкурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя – завидная судьба! Безбородко и Обольянинов правы: ничто нельзя изменить в тайной жизни царей, раз так предположил Всевышний. Дражайший граф, письмо это должно остаться между нами. Натура требует исповеди, и от этого становится легче жить и царствовать. Пребываю к Вам благосклонный Павел».

Молчанье… и никто даже не притронулся к вину…

– Слышал я про это письмо, да не очень-то верил, – обронил дядя и первым взял в руки бокал.

– А вы обратите, господа, – Казанцев тоже взял и сразу отпил, – вы обратите внимание, какая разница в портретах: ведь между Александром I и Николаем нет просто ничего общего.

– Да, – согласилась Ольга, – даже намека нет на физическое какое-то родство. Кто ж нами правит – сын гофкурьера Бабкина?

– Точней, уже внук.

– А ну их всех к черту! Я, между прочим, из рюриковичей по матери. Мне что Романовы, что Бабкины какие-нибудь… выпьем лучше за успех нашего дела!

План наш сравнительно с предыдущим днем в целом не изменился; договорились только, если Вера дает знать – появился «клиент», Сашка покидает столик на некоторое время, дает возможность вступить Комову в контакт, затем появляется и начинает скандалить; мы с филером отслеживаем, тем временем, охранника, который должен как-то вмешаться.

Детали не всегда интересно излагать, а иногда и вспоминать их совсем не хочется – вот тут такой примерно случай.

Тип со всеми приметами – Вера «в знак» поправляет прическу, Сашка двигается к туалету, а «клиент» – к Ольге, та благосклонно выслушивает какие-то комплименты.

Я гляжу во все глаза – охранник, охранник…

Возвращается Сашка, пошатывается для вида слегка.

Видно, что разговор его сразу обретает агрессивный характер.

Охранник, охранник…

Дядя строго предупреждал: никаких выстрелов в грудь – успеет ответить; только в живот.

Филер… я видел его вот только…

Сашка летит на пол, получив сзади в ухо.

Ольга выдергивает из под юбки свой маленький кольт, я бегу к их столу, мерзкий Комов ехидно мне улыбается, а сзади Ольги стоит человек, которого некогда мне рассматривать.

Сашка вне игры… нет не «вне», из лежа он выбивает ногой револьвер у Комова, и Ольга – умница – наставляет тому свой к виску, пространство освобождается – тот сзади сейчас доступен – как и я для него – доли секунды, доли! он не может решить – в меня или Ольге в спину… теперь это мои кусочки секунд!

– За голову руки! На колени! Убью!

Бандит-охранник, одолевая боль, тянется к выпавшему стволу.

Я второй раз нажимаю курок.

Ольга морщится, но Комов… он стоит на коленях и предано смотрит, в его глазах только одно выражение – «что угодно, только не убивай».

Вбегает исправник, теперь я вижу лежащего на полу филера, кричу: «Здесь есть врач?!»

Оказывается, даже двое.

Еще наши… Оля дрожит, я забираю из ее послушной руки револьвер.

Эпилог

Той же ночью был арестован тот самый родственник золотопромышленника.

Отпирательств хватило на полчаса. Комов в точности рассказал о «заказе», передаче денег – тридцати тысяч рублей; шансы кончились после опознания Веры с совпадением времени и места встречи с Комовым.

Вся кровавая история?

Карта.

Подмена карты.

Распродажа истощенных пород, чтобы оставить себе настоящие лакомые куски. И афера действительно тянуло на несколько десятков миллионов.

Век еще не ушел, он даже держал за пальчики конец предыдущего, – живая история, как хорошо себя чувствовать в ней.

Только у дяди появилась вдруг в лице задумчивая складка.

– Нет, мой друг, ничего. Только Катя говорит: «Сейчас или уже никогда».

– Я бы на вашем месте и не задумался.

– Вот и сам не задумывайся! – услышал я за спиной. – Дурак, где ты лучше найдешь? К тому же, я богаче тебя.

Ах, Оля, Оля…