Текст книги "Не уходи"

Новелла III.

На две недели мы отправились в наше именье, я – повидать матушку и младшую сестру, а дядя, соответственно, – сестру и племянницу.

Очень весело и к общей радости прошло время, с купаниями в пруду, где вода была много теплее реки, ходили с дворовыми людьми в лес собирать белые грибы-колосовики, уродившиеся в этом году на славу и наслаждались дядиными вечерними рассказами об Американских своих приключениях, о которых до этого я знал слишком мало. А главное, мы все очень мало знали, о состоянии этого континента, об истории его последних десятилетий – после окончательного освобождения в начале двадцатых годов от испанцев. Дядины рассказы порой очень даже шокировали, так что такое их содержание мы с матушкой выслушивали только когда удаляли сестренку спать или заставляли ее погулять перед сном в саду.

С конца 20-х годов в Латинской Америке начинается энергичный распад бывших испанских вице-королевств и вообще крупных территорий на множество мелких или относительно небольших государств. Виною всему вождизм, заложенный в испано-креольском характере, и очень большой материальный соблазн захвата чужих земель и имуществ. Во главе освободительного движения от испанцев стояли сами же испанцы, которые уже не видели причин платить налоги метрополии, подчиняться диктуемым ограничениям в торговле с Европой – Англией, в первую очередь. Они же и стали во главе раздробления континента на многие отдельные государства. Были и объединители, прежде всего отличные полководцы противоиспанской войны Сан-Мартин и Боливар. Первый хотел создать великое государство на территориях Перу, Аргентины, Чили; второй имел тот же замысел в отношении верхней и центральной частей Латинской Америки. Но их же и обвинили в попытке стать диктаторами на огромных территориях и, как выразился дядя: «всякие хорьки полезли из нор».

Некоторые из них, впрочем, были неплохими военными, и почти все – хорошими демагогами.

Кроме испанской части населения были негры, повсеместно получившие свободу уже к концу второго десятилетия, индейцы, любившие переходить с одной стороны на другую, за деньги и по какому-то своему, непонятному остальным, разумению, и разные смеси их с неграми – самбо – и белых с ними: соответственно, мулаты и метисы. Вся это публика добрым нравом не отличалась, и войны носили характер взаимных массовых истреблений. Изнасилование женщины считалось удачным исходом, если она при этом не умирала или ее не убивали. Масштабный характер всё это приобрело с конца двадцатых годов и закончилось, более-менее, в начале сороковых. Экономический упадок, конечно; местами – голод. Так что к дядиному приезду благородный сей континент едва очухался. Мнения хорошего о людской составляющей у дяди там не сложилось, и он «сильно б задумался, что выбрать – жить среди них или на охотничьей территории леопарда».

Много было интересного о природе, и сестрица моя порою забывала закрывать рот; так, индейцы показывали дяде особо крупную анаконду футов чуть ли не сорока: «мысль даже выстрелить в этакую тварь казалась просто смешной». Индейцы регулярно скармливали ей диких свинок, чтоб не захотела чего другого.

Две недели прошли очень быстро, и маменька взяла с нас слово быть опять не позднее начала августа.

Москва.

Жаркая уже.

И такая любимая.

Она всегда любимая для каждого москвича, но особенно в летнее время года.

Радует легкость одежды, способность передвигаться без устали по чистым сухим тротуарам, радуют длинные дни, светлые совсем даже в вечернее время, зелень Бульварного кольца, упирающегося одним концом в блестящую от солнца Москву-реку у Храма Христа Спасителя и другим в нее же перед Замоскворечьем.

А еще, как Чацкий «с корабля на бал», мы попали на следующий день к Казанцеву на банкет.

Орден Белого Орла.

Не вручили еще, но уже утвердили приказом.

За последние дела, да и во многих предыдущих он был успешен.

Орден Анны I-ой степени у него уже был, ждали – по очередности – Владимира II-ой степени, но довольное начальство дало на ступеньку выше – Орден Белого Орла.

Это уже совсем высокая награда, и о наградах надо специально сказать, потому что кроме чиновного люда, прочие все, а особенно молодежь, путаются в этом вопросе.

Вряд ли стоит отвлекаться на последовательность и конкретный год появления каждого ордена, однако о том, как они по достоинству окончательно выстроились к тридцатым годам столетия непременно надо сказать.

Андрея Первозванного – Екатерины (только женский) – Владимира I-ой степени – Александра Невского – Белого Орла – Владимира II-ой степени – Анны I-ой – Станислава I-ой – Владимира III-ей степени – Анны II-ой степени – Станислава II-ой степени – Владимира IV-ой степени – Анны III-ей степени – Станислава III-ей степени.

Отдельно стоял Георгиевский крест 4-х степеней. Это боевой орден. Дядя и Казанцев имели Георгия IV-ой степени за Кавказ и очень им гордились. Причем Казанцев обязан был надевать этот орден при мундире. А батюшка мой навоевал даже на три Георгия: II-ой, III-ей и IV-ой степени. Разумеется, тайным его желанием было обрести и Георгия I-ой степени, но давался он от чина генерал-лейтенанта и то очень редко.

Особое место занимал и Орден Анны IV-ой степени «За храбрость». Он носился на эфесе холодного оружия и имел статут никогда не снимаемого.

Трагикомичный казус произошел с Орденом Андрея Первозванного, утвержденным Петром I. Под первым номером его получил близкий к Петру граф Федор Головин. А под вторым номером – Мазепа. Сам Петр имел только третий номер. После измены Мазепы у Петра случился в полном смысле сумасшедший припадок, он изыскивал казнь, которой предаст Мазепу, а до казни хотел надеть на Мазепу Орден Иуды, художественно разработанный им самим и весивший с полпуда. Всё это осталось в мечтах, так как Мазепа благоразумно сбежал вместе со шведским Карлом XII. Эта история очень характеризует характер Петра, который ранее предал мучительной смерти атаманов Искру и Кочубея за их честный доклад о намерении Мазепы переметнуться на сторону Карла, потом Петр озлился отнюдь не на себя, и в исторических хрониках нет сведений об угрызениях совести его за убитых им честных людей – Петр целиком окунулся в планы изощренной мести Мазепе.

Принято считать, что приступы ярости и жестокости Петра связаны с его детским испугом, когда государственный переворот, замысленный Софьей, грозил ему гибелью. Некоторые студенты-историки, впрочем, говорили мне, что жестокие склонности Петра – наследственные: отец его – Алексей Михайлович, прозванный отчего-то «Тишайший» – был тихим… садистом, и по действиям, на сём поприще, намного превзошел буйного сына.

Впрямь – безобразия церковного раскола, когда иконы старого русского письма, несоответственные византийским канонам, выбрасывались из церквей и им протыкали глаза, когда смеющих возражать священников подвергали смертям и пыткам, не патриарх Никон – «враг рода человеческого», как называл его протопоп Аввакум – именно царь Алексей стоял у руля этих «преобразований». Цель – сделать Россию центром восточной христианской веры после завоевания Византии турками; средства для этой цели – да какие угодно.

Никон «переборщил», пожелав стать восточным Римским папою и подчинить себе светскую власть, за что был быстренько уничтожен «Тишайшим»; впрочем, не очень быстренько: «Тишайший» любил казнить мучительно, а для этого спешка вредна.

Странная психология нашего народа, может быть, не нашего только, но нашего – точно: переносить ответственность с авторов на исполнителей. Никон, де, виноват в расколе. А при ком он состоял? А кто его раздавил, как клопа, когда дело пошло в ненужную сторону. Также было потом и с отдельными вредными фаворитами, так было и с Аракчеевым. Собака грызет палку, которой в нее тычет человек, однако же понимает, что причина тут в человеке. У нас, сильно увы, с таким пониманием хуже.

Следующее наше дело прошло как одно мгновение, но удачное очень мгновение по стечению обстоятельств. А повернись они иначе несколько, и не вышло бы ничего.

Время, время – оно всё решило!

Мы с дядей идем по Кузнецкому мосту, шагах в тридцати впереди замечаем пристава и двух гражданских, взволнованных, судя по жестикуляции, чем-то весьма.

Еще ближе… гражданские эти в черных блестящих жилетках на белых рубашках, и брюки черные строгих линий, а магазин – ювелирный. Я лично в него ранее не захаживал, но попадался он мне на глаза, а магазины здесь все на Кузнецком – не из дешевых.

Который постарше всплескивает руками, и слышно:

– Да как же не он, не в воздухе же перстень испарился.

– До нитки проверили-с, – отвечает пристав.

У дяди, боковым зрением замечаю, беспокойство охотничьей собаки, которая видит, что хозяин достал из шкапа ружье и охотничью амуницию.

Он ускоряет шаг.

– Позвольте представиться – он называет фамилию и княжеский титул. Являюсь хорошим приятелем генерала Казанцева.

Достает визитную карточку генерала и показывает ее приставу.

– Я об вас, ваше сиятельство, слышал.

– А что здесь случилось? И не пройти ли нам внутрь, а то зеваки уже собираются.

Как оказалось, один из двух – хозяин ювелирного магазина, другой – его приказчик.

Оба здорово волновались, и передавать впрямую их речь было бы трудной задачей.

А в несбивчивой форме дело выглядит тик.

Некий господин Инеску, коммивояжер, посредничающий по поставкам из Молдавии фруктов, зашел в магазин, заинтересовался мужским перстнем с бриллиантом в четыре карата, сидел напротив стойки, за которой стояли хозяин с приказчиком. Перстень был в его руках, и он то ли протянул руку, чтобы положить перстень на стойку, то ли уже положил, да почти вбежал в магазин какой-то невнятного вида средних лет господин, суетливый весь, громкий, и дескать, ему срочно нужно отремонтировать сломавшийся браслет, ну прямо незамедлительно. Ему объясняют – здесь ремонтом не занимаются и адрес дают мастера по таким работам, он понял не сразу как-то, потом извинился и вышел.

Дядя вдруг хмыкнул:

– Ха, а перстень исчез? Знакомо, знакомо.

Хозяин не нашел здесь смешного.

И выяснилось окончательно: господин Инеску возмутился очень – он перстень вот только положил на стойку – и сам, сам потребовал вызвать полицию, чтоб обыскала его и этим сняла подозрения.

А далее пристав уже сообщил, что в участке его обыскали до нитки, господин этот помогал всячески и без принуждения догола разделся.

– Так, теперь не будем время терять, – сказал дядя, вид он приобрел сосредоточенный. – Когда Инеску ушел из участка?

– Да минут пятнадцать назад отпустили.

– Адрес проживания у вас имеется?

– Имеется. И проверили – помощник мой на коляске его домой отвез, у дворника удостоверился.

– А когда, – дядя обратился к хозяину, – исчез перстень?

Тот и приказчик вынули часы и оба подтвердили – около часа назад.

– Вот теперь вспоминайте, что происходило в течение этого часа – кто заходил, что делал?

Оба, взглянув друг на друга, замотали головами:

– Никого просто и не было, – сказал хозяин.

Однако приказчик, похоже, о чем-то вспомнил.

– Девочка, как раз перед приходом господина пристава.

Хозяин досадливо махнул рукой, но дядя очень заинтересовался:

– Какая-какая девочка?

– А маленькая, с гувернанткой. Расплакалась – горшочек с гортензией ей, вишь, понравился на нашем подоконнике. «Купи-купи», – требует у гувернантки.

– Мы так отдали, – морщится хозяин, желая отделаться от пустяшного разговора.

– Дрожки ваши здесь, господин пристав?

– Тут рядом.

– Где живет Инеску?

– А в Колокольном.

– Срочно туда, Срочно!

Пристав сам управляет, гонит лошадь и загодя кричит вперед, чтобы освобождали дорогу.

Вот уж миновали Цветной бульвар, въехали в широкий переулок, дорога пошла на подъем, но сильная лошадь почти не убавила хода.

Здесь меньше людей на пути… и впереди высаживаются с извозчика девушка и маленькая девочка.

Девушка берет с сиденья горшок с цветком.

Они направляются в проулок между домами.

Пристав хлещет лошадь.

Девочка приседает на мостовой, что-то привлекло ее любопытство.

– Фу, попались, – облегченно вздыхает дядя.

Старшая торопит ее, они начинают двигаться вглубь, но мы уже выскакиваем на тротуар.

– Сударыня, сударыня! Да, я вам.

Девушка остановилась к нам в пол оборота, ее взгляд перешел на пристава, в глазах мелькнуло беспокойство.

Теперь мы рядом.

Ребенок смотрит с любопытством, приоткрыв рот, на вид девочке лет шесть.

Горшок с гортензией в руках у девушки, она перекладывает его в дальнюю от нас руку.

Лицо у нее южное, смуглое, глубоко посаженные темные глаза и удлиненный носик.

Дядя обращается не к ней, а к ребенку:

– Ты любишь цветы, да?

– Да-а.

– А знаешь, что сделаем, – дядя достает три рубля, – вот на эту денежку ты купишь себе два таких горшочка и очень-очень много конфет.

Он протягивает бумажку и маленькая ручонка неуверенно, но берет.

Ребенок уже немножко понимает про деньги, и что ему, правда, дают немаленькое богатство.

– Поменяемся, да? А я возьму себе горшочек.

Девочка согласно, она уверенно кивает.

Пристав подходит и без всяких церемоний забирает горшок – та не сопротивляется.

– Вы кем приходитесь господину Инеску? – спрашивает ее дядя.

Та молчит, смотрит в сторону… с усилием сглатывает.

– Ладно, передайте ему – пусть готовится к отъезду на родину. Завтра получит предписание.

Мы поворачиваемся и идем к дрожкам, я на ходу обернулся и помахал ребенку рукой, мне радостно ответили тем же.

Дядя почти торжественно вносит горшок в магазин, сзади мы с приставом.

– Вот вам ваш цветочек, господа. А теперь поковыряйте землю вокруг ножичком.

Взяв горшок, приказчик уходит с ним куда-то за занавеску.

Хозяин взглядывает на нас недоверчиво, затем идет к двери и вешает табличку «Закрыто», почти тут же за занавеской слышен возглас, сразу появляется и приказчик с поднятой рукой – между большим и указательным пальцами перстень.

Хозяин, охая, берется за сердце.

Пристав спешно сажает его на стул.

– Не оригинальный прием, – начинает дядя, – в Чикаго как-то заходит барышня с горшочком цветов, смотрит серебряные недорогие браслеты, один ей ужасно нравится, но денег нет с собой. Просит отложить для нее браслет, через час она будет с деньгами. И выпархивает. Горшок с цветочком забыла. Дальше всё развивается в точности как у вас с дорогим перстнем, а скоро является барышня с деньгами за браслет и, ох, горшочек она забыла. На нее почти не обращают внимания. Вам лучше, полегче дышится?

Хозяину, действительно, лучше; спрашивает – чем может отблагодарить.

– Напишите на генерал-губернатора благодарственное письмо за раскрытие преступления сотрудниками генерала Казанцева. А мы не гордые, не правда ли, Серж?

Только ступили за порог магазина, дядя озабоченно произнес:

– Что-то ужас как пельменей хочется. Моя нянька говорила не ужас, а «ужасть» – по-моему, это выразительнее. Так вот, ужасть как пельменей хочется. Где у нас трактир сибирского наклонения?

– Кажется, на Пречистенке, или где-то неподалеку.

– Едем без промедления!

Вскоре я узнал от Казанцева, каким образом высылают людей, не уличенных в совершении преступления.

«Вот, о конституции поговаривают, дескать, неограниченная монархия нехороша. Оно, возможно, и так, только монархия у нас сверху донизу. И молдаванина этого я выслал по месту жительства собственным распоряжением – на два года безвыездно под наблюденье полиции. А при конституции какая б была канитель».

Там на банкете узнал я очень интересные сведения по первому в России уголовному убийству на заказ. Именно уголовному по своему характеру, так как до этого всякую знать убивали «высшим» приказом официально вполне, иногда тайно, как Петр своего сына, объявленного потом просто умершим; травили в средневековье, подобно и всей Европе, но это было, что называют, «в традициях». Здесь же случай совсем особенный.

В 1806 г. при выходе из театра получил удар вбок кинжалом кавалергард Алексей Охотников. Били на поражение, но смерть наступила не сразу, а позже от заражения. На похороны приехала, не стесняясь, Императрица Елизавета Алексеевна – беременная от своего бывшего любовника Охотникова. Все всё знали, и Император Александр I, в том числе.

Елизавета, которая в 14 лет вышла за 16-летнего Александра, уже скоро обнаружила измены мужа, а через три года он стал в открытую жить с Марией Нарышкиной, женой своего друга Дмитрия Нарышкина. Дмитрий относился к этому совершенно флегматично, и как-то на вопрос Александра – «Как жена, как дети» спокойно переспросил: «Мои или ваши дети?» У Марии Нарышкиной от Александра было трое детей. Причем история началась году в 1798-м, когда Александр был еще только Наследником и до гибели Императора Павла оставалось три года.

С момента влюбленности в Марию, отношения его с Елизаветой совсем охладели.

Что-то вроде «Ах, так!» сказала себе семнадцатилетняя женщина, и первый ее выбор пал на Адама Чарторыйского – тоже друга Александра. Александр даже обрадовался, что ему есть замена, но не обрадовался Павел, особенно после рождения Елизаветой ребенка, которого он посчитал дочерью Чарторыйского. И Александру стоило большого труда уговорить отца не ссылать Адама в Сибирь, а отправить послом в Сардинское королевство. Судя по отзывам очень близкой к Елизавете графини Головиной, увлечение ее Чарторыйским было скорее попыткой найти любовь, а не самой любовью. Однако саму любовь, любовь глубокую, настоящую, она нашла в 1803 году. Столь же глубокую страстью пылал к ней и Алексей Охотников, понимавший, конечно, сколь это для него небезопасно.

Оно и случилось.

Но кто был заказчиком?

Большая часть высшего общества полагала – брат Александра Константин и их мать вдовствующая Императрица Мария Федоровна. В догадках шли дальше, предполагая, что время убийства было специально отнесено на последний месяц беременности Елизаветы, чтобы «чужой ребенок не получился». По характеру оба «заказчика» вполне подходили. Константин был полным наследником полубезумных черт Павла. Мария Федоровна же отличалась бойким нравом, любила где можно себя проявлять и выступала такой охранительницей аристократизма, что даже пыталась запретить поступление в Смольный институт девочкам не дворянского рода. Тут уж потребовалось вмешательство Павла, дабы дать супружнице укорот. Охотников был ненавистен обоим, а рождение мальчика означало рожденье Наследника престола «со стороны».

Родилась девочка, умершая, как и первая, во младенчестве.

А около года назад был арестован карточный шулер, которого они отпустили за отсутствием серьезных доказательств. И «в награду» тот рассказал, что убийцей тем, был его дед, отставной унтер-офицер, служивший одним из швейцаров у Константина, и заданье ему давал сам Константин, подаривший затем тысячу рублей и коня.

Дядя, слушавший в пол уха рассказ с другой стороны стола, тоже знал историю в таком именно виде, но по поводу шулера резонно заметил: «А может быть, и наврал, подлец».

Москва приступила к летнему отдыху – в разгаре дачный сезон, однако ж преступность не брала отпусков. Жалобы на мелкие кражи рассматривали в местных участках, однако сотрудников не хватало, и Казанцев огорченно нам жаловался, получив очередное «нет» на увеличение штата.

Дядина пассия Катерина уехала в Петербург с визитом к «семье» в Царское село, а затем надлежало ей к датско-германской тетке, герцогине, замок которой, кажется, находился в Дании где-то.

Дядя направился с визитом в рязанское свое имение, «для порядку» – там управляющий немец и так со всем благополучно справлялся, затем хотел наведать имение под Владимиром, однако когда мы через неделю встретились – я провел ее у друзей на даче – сразу оказались в лапах Казанцева.

– Привык я к вам, братцы, давайте еще одним любопытным дельцем займемся, на мелочи я ведь вас не зову.

– Ну-ну! – ожил дядя, прибывший сонным почти из Рязани.

– Странная смерть – пока могу назвать только так. Старший партнер коммерческого банка и финансист. Сорока пяти лет от роду скончался от паралича дыхательных путей, сильные предсмертные судороги. Но всё это произошло ночью – свидетелей смерти не было. Женат. Однако спальни у них в последнее время были отдельные, и нечто вроде супружеского разлада случилось месяца два-три назад. Смерть произошла вчера, вернее – той ночью, а утром сегодня объявилась его сестра с прошением о расследовании – за несколько дней до смерти брат заявил ей: «Возможно, она хочет меня отравить». И до этого два раза говорил про супругу: ему кажется, она что-то злоумышляет.

– Банкир оставил завещание? – спросил дядя.

– Не оставил, детей нет, жена – единственная прямая наследница.

– Еще вопрос, Митя. Мышечная контрактура и паралич дыхательных путей врач определил. Только это не причина, а результат. Вскрытие делалось?

– Оснований для вскрытия только по заявлению сестры у меня нет. А супруга во вскрытии отказала. Она не простая штучка, у нее дядя действительный тайный советник – крупный в Петербурге чиновник.

Опа! Вспомнились сразу слова Казанцева про монархию, и как удобна ему его собственная «маленькая монархия», а забывают люди, что у медали есть обратная сторона.

– Но я, – продолжил тот, – дал порученье агентам взять, так сказать негласно, в морге кровь у покойного. Вчера доставили. А сегодня с утра я уже передал кровь на экспертизу на химический факультет Университета и еще одному аптекарю гомеопату.

– Две независимые экспертизы – дельно! – похвалил дядя. – А теперь скажи, пожалуйста, что предшествовало смерти? – он пояснил: – Днем предыдущим, вечером.

– Как раз и собирался об этом. Днем предыдущим был поздний обед, а можно назвать – ранний ужин. Муж приехал на него прямо из банка, уже кроме жены были двое гостей – их адвокат и некий господин Богданов – помещик лет тридцати, живущий в соседнем особняке. Жена сообщила, что гости ушли в десятом часу, муж скоро пожаловался на усталость и отправился спать. Вот, собственно, и все скудные сведения.

– Она объяснила, почему отказывает во вскрытии?

– Брезгливо промолвила: «Ах, это гадко, не вижу необходимости».

– Смерть странная… личный врач был у него?

– Вчера уже допросил. Ему тоже смерть кажется странной, хотя, говорит, при разрыве сосудов головного мозга такое может произойти. Сердце у него было в порядке, а вот нервная система в последнее время весьма барахлила. Доктор выписывал ему успокаивающие и снотворные.

– Прислуга что говорит?

– Пристав опросил, но без всякого результата. Там две горничные, живут они во флигеле во внутреннем дворике, а повариха приходящая. Убрали всё после ужина, хозяйка их отпустила часов около десяти.

– А про хозяйку что?

– Молодая, кажется, двадцать четыре года, замужем меньше двух лет. Привлекательная даже очень особа. Но вот тех двоих я еще не допрашивал. Адвокат должен вот-вот пожаловать, а через час тот сосед их еще подойдет.

Не успел он это произнести, как помощник без стука проскользнул в кабинет:

– Адвокат в приемной. Прикажете просить?

– Проси.

– Митя, нам, наверное, надо уйти.

– Сейчас у него спросим, если не станет возражать…

Казанцев не договорил, в кабинет вошел высокий сухопарый брюнет лет сорока, назвался и сделал каждому из нас легкий поклон.

– Серж, пересядьте, пожалуйста, туда на стул.

Я освободил кресло у стола генерала, человек быстро занял мое место и обратился ко всем сразу, так что не понадобилось спрашивать разрешение на присутствие.

– Господа, я понимаю цель вызова – смерть несколько странна и подозренья вполне естественны. Готов ответить на любые вопросы, – он посмотрел на генерала, предлагая начать.

– Сначала, хотелось бы о вас лично, если не возражаете, – любезно приступил тот.

– Извольте, не возражаю.

– Вы адвокат покойного или с супругой – их общий.

– Специально это не оговаривалось, но от супруги не было ко мне дел. А по интересам покойного работа велась – в финансовой сфере немало взаимных претензий.

– И судя по тому, что приглашались к ним на ужины в тесном кругу, отношения личные имели хорошие.

– Ну, в знакомстве мы недолго еще – около года. До того был другой, но не сошедшийся с ним адвокат. В последнее время что-нибудь раз в неделю у них бывал. Я ведь еще и адвокат их соседа Богданова, захаживали часто вместе.

– А отношения между мужем и женой, на ваш взгляд, были благополучными?

Раздумья, хотя короткие, но посетили нашего гостя.

– Полагаю, не очень. Недели две назад он спрашивал меня, насколько сейчас сложен развод.

– А про причину не говорил?

Опять вышло с маленьким затруднением.

– Не-ет, не касался.

От наблюдательного Казанцева оно, разумеется, не ускользнуло.

– Однако ж вы на этот счет свое мненье имеете, или я ошибаюсь?

У адвоката вырвался легкий смешок, как бывает у пойманного на пустяке человека.

– Господин генерал, с молодыми красивыми женщинами разводятся только по одной причине. Я, во всяком случае, другой какой-то не знаю.

Казанцев поменял тему.

– Вы ведь по профессии своей тоже расследования ведете, только на процессах стоите с другой стороны.

Адвокату понравилось, он опять улыбнулся, кивнул – улыбка у него искренняя, лицо от нее делается симпатичным.

– Предположим, – начал Казанцев, – предположим только, что имело место отравление. Запомнились ли вам моменты, когда в пищу или вино хозяина можно было незаметно положить яд?

– В таких случаях лучше всего представить себя самого на месте отравителя, не правда ли, господа? – с долей веселости объявил адвокат. – Что же, попробую.

Он сосредоточился, зрение ушло вглубь себя.

– Все закуски, да как и положено, подавались в вазочках или на блюдцах. Позже рыбное и мясное подавались… что-то на блюде, что-то на подносе – каждый накладывал себе сам.

– А за столом вам прислуживали?

– Нет, горничные приносили и уходили.

– Напитки?

– Хозяин открывал сам бутылки, наливал нам, и мы себе наливали – всё на глазах.

– Но он выходил из-за стола, например, в туалет?

– В таком случае всех нас троих нужно подозревать в преступном сговоре, – адвокат сделал при этих словах приглашающий жест.

– Оно было бы слишком, – согласился с ним генерал.

Тут разговор выдохся сам собою, Казанцев поблагодарил посетителя, но предупредив, что обстоятельства могут потребовать новой с ним встречи.

Шел пятый час дня, я только подумал – сколь долго эксперты будут проводить анализы крови покойного, как ответ неожиданно пришел от вошедшего в кабинет помощника.

– Курьер из Московского университета, Дмитрий Петрович. Позволите зачитать.

– Да-да.

Помощник взглянул на листок бумаги:

– Многоуважаемый, и прочее… «В составе крови содержание отравляющих веществ метало-минеральной группы не обнаружено».

Дядя сразу переспросил:

– Сергей, что за группа?

– Всё не относящееся к растительному или животному происхождению.

– Ну вот поди ж ты, – с досадой произнес генерал, – отделались частичным анализом. А что я могу с ними поделать – средства нужны для хорошей оплаты, договор на срочное обслуживание. – Он пришел в огорчение, потом встрепенулся: – Однако у меня еще гомеопат в запасе. Но к нему к вечеру я должен заехать сам.

– Вот и славно, – дяде, видно, сидеть в душноватом кабинете уже надоело, – а к половине восьмого пожалуй ко мне на ужин.

– Соседа этого слушать не станете?

– Нет, Митя, ожидаю от него тех же слов, что мы только услышали.

Вышли на свежий воздух с чувством неопределенности у обоих.

И разъехались пока к себе каждый.

К дяде я прибыл на десять минут раньше назначенного и обрадован был сообщеньем: в угощение нам приготовлен раковый суп – излюбленное семейное кушанье, однако нечастое в обиходе из-за большой сложности его приготовленья. В детстве я был свидетелем этих процедур, хотя рецепт, разумеется, не усвоил. В памяти остались лишь клешни и шейки, вареные яйца, лимоны, изрядное количество миндаля и укропа. Потом добавлялись сливки, сметана, как-то еще участвовали сухари и толченые вываренные специальным образом панцирные спинки. Возились долго, но получалось замечательно вкусно.

Стол был уже сервирован: графинчик с водкой, белое вино, а из закусок только икра, маслины и хлеб – «чтобы вкус не забить».

Казанцев приехал с маленьким опозданьем и в столовую залу к нам вошел с видом почти торжественным.

– Э, Митя, – обратил внимание дядя, приглашая его к столу в полукресло, – выглядишь, как американский сенатор, победивший на выборах.

– Есть от чего, – он сел, дядя принялся наливать, – хотя покою нам это не добавляет.

– Новое что-то, – заключил дядя. – Сергей, не сиди сложа руки, положи гостю икры и маслин.

Казанцев, ощущая отдых от многих дневных хлопот, произвел глубокий вдох-выдох и, затем, сообщил:

– Яд в крови обнаружил гомеопат.

– Растительный? – сразу спросил я.

– Нет, – дядя запрещающе поднял руку, а в другой протянул рюмку чокнуться: – За дальнейшие наши успехи, друзья.

Выпили, я – вина, и начал с нетерпением ожидать.

Дядя с Казанцевым, вкусив «менделеевскую», похвалили ее.

И похвалили икру.

Мое ожидание, однако, продолжалось недолго.

Генералу уже самому свербело довести до нас новость.

– Так вот, господа, – он утер рот салфеткой, – яд, да, растительного происхождения. А именно – аконит, другое его название – борец.

– Что за диковина? – спросил дядя.

– А не диковина вовсе, полно его растет от Греции и до Сибири. У нас растет в Подмосковье.

– Подумать, ходим в лес и ничего не знаем. А много яду требуется для убийства?

– Мало совсем, достаточно трех капель.

Дядя от удивления поспешил обоим снова налить.

– Однако ж не всё так просто. Яд этот, хотя приводит к тому, как умер банкир – судороги, паралич дыхательного центра – дает непременно и сильную рвоту. Гомеопат полагает, что отравитель использовал добавки какие-то, тоже растительного происхождения, для подавления рвоты.

– Какие – он не определил?

– Нет, но считает, задача стояла непростая – требовалась весьма тщательная подготовка. И знание рецепта, само собою.

– Стоп-стоп, тогда мысль неизбежная приходит…

Дядя, впрочем, повременил ее высказывать.

Они выпили по второй рюмке и стали закусывать маслинами и икрой.

Я уже привык к такому их «первому акту» – а дальше успокоятся и дело пойдет ровнее.

– М-м… какая, Андрюша, мысль?

– А вот, помимо самого аконита, отравитель принужден был готовить к нему нейтрализатор. И скорее, не из одной, а из нескольких дополнительных трав.

– Гомеопат предположил это самое. Ты хочешь сказать, для такого мероприятия надо иметь условия?

– Ну не пустяк же – выварить, отстаивать, смешивать в нужных пропорциях, мензурки всякие… да, Сережа?

– Да, лабораторная в целом работа, – согласился я.

– Вот и надо подумать, как зацепочку такую использовать.

Казанцев повел вверх глазами, подумал…

И решительно произнес:

– В лоб – через допросы прислуги. По трем всем участникам.