Текст книги "Абрис"

16

 
Был Коля из простой семьи.
Однажды я сидел и видел:
Он мать с отцом за то срамил,
Что его крепко разобидел
Визит за книгами к нему.
Пригнали грузовик, к тому
Пришёл милицонер, а дома
И не было его. Знакомых
Мент опросил, и книги все
Из дома выносили. Клали
В грузовичок. Все перебрали.
Уехали во всей красе.
Он горько это пережил:
– Такие, Саша, типажи.
 

17

 
А Коля шёл в библиотеку
Не просто так, он шёл вперёд:
Писатель, прибывший с Казбека!
Писатель, если он не врёт.
Он сделал корочки себе
Из разных мест. В его трубе
Бродили пламенные звуки
То из симфоний, то из фуги.
То просто Коля заходил,
Писатель из Москвы убогой.
Смотрели на него, на бога
Как будто: правда, усладил
Трудяг всех-всех библиотек
На целый злополучный век.
 

18

 
Всё обошлось, и Коля мудрый
Мне предложил поехать с ним.
Оправившись после абсурда,
Я согласился и палим
Желаньем съездить. Утром рано
Мы в электричку, что создана
Для нас спецально. Мы вошли,
Поехали. Не подвели
Нас расписанья электричек.
Потом мы сели вновь и вновь.
Владимир. Потемнело. Новь
Нас увлекала. Мы привычек
Не изменили. Надо спать.
Пошли в гостиницу, в кровать.
 

19

 
Мы уходили в путь-дорогу
И взяли два стакана. Глядь,
Пошла всеобщая тревога:
Какой подонок смеет брать
Такую праведную штуку?
Молчит почтенная наука
О том, что можно, что нельзя,
Все наши мысли исказя.
Ну, отпустили, слава богу.
Мы тронулись сейчас же в путь,
И днём в Москве. В её толпу
Вошли и мы. Шатались много.
Устали. Хороша Москва,
Российских городов глава.
 

20

 
Москва меня пленила сразу,
И дождь, и запах от неё,
От тротуаров, сделал базу
На всё советское житьё.
Я проезжал её, не видел.
Прикосновенье Немезиды
В дальнейшем и вело меня.
Сначала просто поманя,
Потом сильнее и сильнее,
Пока не понял, что Москва
Даёт все гордые права
Одной, но коренной идее —
Ты цел, покуда ты в горсти,
Ты только время ухвати.
 

21

 
Другой товарищ брата, Боря,
Он здорово напоминал
Мне Пастернака. Он в наборе
Черт схожести его нагнал.
Но не писал стихи. Он внешне,
Казалось, человек нездешний.
Он жил, как будто перед ним
Стоял, клубился древний Рим.
Он был прекрасен сам собою,
Смеялся, точно Пастернак,
Похожий на него. Собак
С ума сводил чертой любою.
Он с Шостаковичем вдвоём
Раз стукнулся в трамвае лбом.
 

22

 
Он сам рассказывал об этом.
– У, Боря Зелькин, он такой!
Я слушал брата за обедом,
Не доверяя колдовской
Привычке всё преувеличить,
Как будто он по зову клича
Врёт обо всём и обо всех,
Рассчитывая на успех.
У Бори есть сестра. О, чудо!
Прекрасная, как бог, сестра.
Я видел раз её. Пора
Признаться вам: она как Будда,
И цвет волос, чистейший блеск,
Они с рыжинкой – свет и плеск.
 

23

 
Сестра его – для любованья.
Она постарше, и меня
Не трогает очарованье.
Я чуток: страсти ограня,
Моё влюбленье только зрело.
Наверное, меня пределы
В устройстве мира. Так что я
Боюсь любого лишая.
Мы с Борей Зелькиным дружили.
Он удивлял меня подчас
Тем, что его подспудный глас
Выпрыгивал к нам без усилий.
Я пламенно внимал ему,
Но думал: мне он ни к чему.
 

24

 
Десятый класс я отучился.
Читал до осени. Опять
В одиннадцатый класс тащился,
Чтоб себя дальше умудрять.
Мне Игорь с Юрою звонили,
Они меня растеребили
Под вечер. С ними я болтал
И шуткам очень гоготал.
Они на юге. Севастополь.
Я здесь. Я думаю о том,
Что с нами будет, и потом,
Достанет ли у власти трёпа
На десять-двадцать лет вперёд
Иль будет всё наоборот.
 

25

 
Окончив школу, поступал
На филологию. Не вышло.
Я не набрал заветный балл,
А надо было бы повыше.
Ну, ладно. Армия меня
Не трогала. Я думал. Дня
Такого никогда не будет.
Так лучше, если Бог остудит
Мои дурные опасенья.
А армия – пошла она.
На, выкуси! Таким-то – на!
Куси меня! Я на рентгене.
Прозрачный буду, как стекло.
Потом представлю – повезло.
 

26

 
Сначала мерзкое собранье,
Где папочка оповещал
Всех родственников о желанье
Избавить всех и мной стращал.
Он говорил: «Доколе, люди,
Мой сын, помладше, глупый, будет
Творить не знаю что! О, яд!
На кой он, извините, ляд
Ведёт себя непостижимо!
Я говорил сто раз ему.
Не понимает. Ни к чему.
Послужит в армии. Вестимо,
Что лучше всех придёт домой.
Раиса, форточку закрой!»
 

27

 
Мы и сентябрь семидесятый,
Последний год, а дальше нам
Ду-ду – в поход, навек отснятый,
Спецальный приз всем каплунам.
«Власть – отвратительна», так, помню,
У Мандельштама. Я наполню
Пустой сосуд простым вином.
Нас в армию берут. Рабом
Большой отчизны я поеду
Не знаю с кем, куда-нибудь.
Отец – г-но, кричит он: «Будь
Солдатом!» О, какие беды
Коснуться головы моей
Под ужас горьких зимних дней!
 

28

 
От Игоря к нам вкрался Пшул
Грегорий, гадость прямо в группу.
Пытливый парень. Караул,
Сказал бы я, имей я лупу.
Микроба, только разглядеть,
Гэбэшника, при всём вреде,
Понять и говорить не нужно
В такую мразь соваться. Душный,
Дешёвый человечек был.
Он слушал наши разговоры.
Он в кровь поганого раствора
Вложил навеки весь свой пыл.
Донос на всех. Он в КГБ
Тачал грехи меж «а» и «б».
 

29

 
Я двинул план: пойти на праздник
Великой Лжи о всей стране —
Седьмое ноября. Рассадник
Весь оживился. Гриша мне
Сказал: «Всё правильно. Мы выйдем!»
Сей человечек? Он по виду
Ну совершенно не такой.
Подумай прежде, иль отбой.
Я долго рассуждал во тьме
О нём и о себе в придачу,
О том, что я немного значу
В сём мире, и в моём уме
Той ночи не было ни слада,
Так демоны не ищут ада.
 

30

 
Седьмое ноября прошло.
Мы потрепались и забыли.
Ноябрь не шутка, то тепло
Ушло. Теперь зима. Мы были
Готовы родине служить,
То есть, признаться, в ж-пу быть
От родины засунуты с любовью,
Чтоб ей отдать два года с кровью
Из жизни. Что поделать нам.
Вопить без толку и без сладу?
А родина тебе награду
Отправит, может быть, к х-ям?
Ну, время есть ещё у нас:
Возможно, месяц – день – и час.
 

31

 
Трепался я почти всегда,
И Ленин был дурак по полной,
И с костыльками кент туда
Смотрел с тоскою предрешённой.
Туда? В историю времён,
Где не один кретин, но он
Крупнее дураков вчерашних,
Таких родных, таких домашних.
Пьём пиво у киоска. Тут же
Сыч с нами рядышком стоит.
Совсем он свойский – так, на вид.
Вот, посмотри, стоит он в стуже.
Ботиночки стоят его,
Не дёргается, ничего.
 

32

 
И телефон повёл игру.
Снимаешь с телефона трубку —
Щелчок, дыхание, не вру.
В какую входишь душегубку,
Не знаешь сам – и говоришь
Про власть, постыдную бранишь,
И понимаешь, что тебя
Когда-то точно задолбят
В такую глушь, что вам не снится.
А телефон вовсю шумит,
Средневековый езуит,
Мне бы пред ним оборониться,
Ан, нет, всё пишет-пишет он.
Скрипи, крути, магнитофон.
 

33

 
Что Игорь? Неразборчив он,
К нему претензий быть не может.
А если есть? Нет. Убеждён
В том, что я чувствую. Я кожей,
Нутром я верю, что ему
Небезразлично. Почему
Всё врёт страна, всё врёт и гибнет,
Как будто на адреналине.
Но кровь нужна, нужна. Ну, вот
Ответ. Поспать, а завтра утром
Мы с Игорем идём к кому-то.
А Пшул? Он не Искариот.
А если да? Тогда я пас.
Спаси, Господь, заблудших нас.
 

34

 
Трагедия коснулась нас.
Мы знали: армия не шутка.
Мне по ночам какой-то бас
Всё объяснял, и было жутко
От объяснений всех его.
Я что оставлю? Ничего.
Ох, хорошо сейчас бы мне
В другой остаться бы стране.
О, если б страшно повезло,
В Америку рванул отсюда.
Но, нет, я – гражданин. Я буду
Служить, чтоб небо расцвело.
А города на всей Земле
Сидят и смотрят в этой мгле.
 

35

 
Я попытался откосить
И лёг в больницу. Бесполезно.
А голос тот давай басить,
Всё по ночам, и незабвенно
Внушал, что надо присмирить
Себя, и надо всем парить.
Ждать от судьбы добра, добра.
И затыкался он с утра.
Но кончилась больница так,
Как будто и не начиналась.
Я вышел, изменившись малость,
Как будто это был пустяк.
Но время шло, меня не видя,
Топ-топ – вперёд и не обидя.
 

36

 
Вы что, поверили, что голос?..
Да не было его, я вру.
Пытался. Нет, хотя бы волос
Пошевелился. К декабрю
Зима вступила, побелели
Окрестности. В прямом безделье
Стояли все мои дела.
Зачем же мама родила
Меня на свет? Что, скучно было?
Тогда давай и просто я
Явился из небытия.
Повыше, плотники, стропила,
Идёт шикарнейший субъект,
Не то что бы какой дрек.
 

37

 
Отец – предатель. Он бы мог
Меня спасти. Он обо-ся.
Хирург, повыше пят и ног,
Ничто ему, по темпу вальса.
Что делать? Жуткая зима
Идёт спокойненько, нема,
И сыпет снег с небес на землю,
Чего я в корне не приемлю.
Мы с девушкой поспали мирно
В обнимку целых два часа,
Проснулись, ели. Колбаса
Казалась чудом у камина,
Куда пустил нас человек —
Не то казах, не то узбек.
 

Девятая глава

1

 
Шестого декабря пришёл
В загон, ту-ту, поехал
В Карелию, и мной в футбол
Сыграли мойры ради смеха.
Вагон и пьяная братва,
Ей всё до лампочки. Москва.
Проехали и дальше движем.
Мы пьём пол-литрами. Мы дышим.
Вот Ленинград. Метель в окно.
И старший лейтенант со мною
Выходит с миной напускною,
В метро – и мы давным-давно
Знакомы с ним, идём друзьями.
Метель, стучим, стучим зубами.
 

2

 
Я ехал поездом всё дальше
В Карелию, и, помню, днём,
Конец пути. Мы в Кандалакше.
– Построиться! Марш! Бе-е-гом!
Автобус для меня с братвою.
Садимся. Небо голубое.
Мы едем ровно два часа.
– Построится! Марш! – колбаса
Вся кончилась. – Бегом! На ужин! —
Мы порубали. – Шагом марш! –
Пришли в казарму. Всё, шабаш.
– По койкам! – ветер всё завьюжил.
Всю ночь кружил и завивал.
Не слышал, потому что спал.
 

3

 
С утра зарядка. Дальше нас
Ходить учили. Целый месяц
Пытались выбить тот заквас
И сделать нас военным спецом.
В конце нас вывели на плац,
Поскольку родины заказ
Был чёток: клясться перед милой,
Что мы до роковой могилы
Должны служить. Мы клялись им.
Потом пошли по ротам. Только,
Один момент, за день, невольно,
Мы побежали. Тот нажим
На нас неправильно сработал.
Бежали мужики, не рота.
 

4

 
По льду от подлых командиров
Толпа бежала мужиков.
Причина? Холод. Средь мундиров
И не было умнее голов,
Одевших нас на стужу. Впрочем,
И гимнастёрочки рабочим,
Наверное, могли б сойти.
Вот здесь промашка. Отплати
За гимнастёрочку в морозец,
Когда на марше два часа
Таскали нас, глядя в глаза,
В тулупах два землепроходца,
Два лейтенанта: «Ша-а-а-гом марш!»
Шагаем, поняли, шабаш.
 

5

 
Все упакованы. Присяга.
Майор читает, что для нас
Во имя собственного блага
У родины исторгнет глас.
Потом по ротам четырём
Нас рассовали. Киселём
В столовке радость отмочили.
Пошли по ротам. Наблажили.
Нам – что придём, и всё, хана!
Не тут-то было. Ночь. Нас будят.
– Вставай! – Картошка! – Что, не будешь? —
По морде, по башке. Чухна
Загнала в кухню. Пополненье.
Пошли по службе вновь ступени.
 

6

 
С утра приказывают: «В штаб!»
Являюсь, и майор сажает
На стул и спрашивает ямб.
Чего такое? Где бывает?
Майор серьёзен. Забашта
Фамилия его. Врата
Передо мной давно открылись.
Мы курим. Отрастают крылья.
Он спрашивает, что я так
Погано выгляжу сегодня?
Я отвечаю. Он: «Так. Вона,
Ну, дело-то одно, табак».
Мы в роту входим с ним вдвоём.
Я спать ложусь. На них ярём.
 

7

 
Я спал, а недруги мои
Шипели, но боялись гнева.
А вдруг и в них прыжок змеи?
А вдруг на них меж перегрева
Ударит злоба Забашты?
Нет! Лучше будет, если ты
Поспишь, но только сколько надо.
У-у, мы достанем! Козни ада
Тебе, и далее тот бред,
Который ублажил немного,
Но для меня звучал убого,
И наносил лишь только вред
Тем глупым в корень молодцам,
Унылой родины бойцам.
 

8

 
Он выделил меня из всех,
Кто так же, как и я, старался
Избегнуть службы, что не грех.
Окончил школу, прибамбасы
Все полагались только мне.
Другие были все вовне
Моих стараний ради школы.
Пять классов, шесть – столь невесёлый
Был наш унылый контингент.
Ничо ему и не светило,
Военстроителей могила,
Как злополучный, подлый ген,
Торчал внутри не для меня,
Нас сразу же и ограня.
 

9

 
Меня назначил Забашта
Дежурным по ночном штабу.
Я приступил, и начата
Дежурств моих, и мне когда бы
Понадобился новый срок
Для частных нужд, мой ястребок
Летит ко мне, я как в тумане
Далёк от тех, как в караване.
Я следую куда хочу,
Пустыня требует особо,
Чтобы ты не был твердолобым,
А то какому стукачу
Достанешься не за пятак,
Уж лучше пусть не будет так.
 

10

 
Я вечером сижу, скучаю.
Здесь холодно. Я спать хочу.
Вдруг, скрип шагов. Смотрю: – Я к чаю
Готов. – Ну, ладно. Я хочу
Узнать… – Подробно мы решали
Судьбу планеты до деталей.
Земля была нам так мала,
Что надо было зеркала
Подставить нам. Майор курил,
И чай казался нам отменным.
Мы рассуждали: правда ль, еной
Он, право слово, одарил?
Кто? Император тех краёв
Японцев одарил, дубов.
 

11

 
Чтоб дальше не попасть, невинно
Я нитку к пальцу привязал,
Теперь сижу и сплю: провинность
Я этим сразу отменял.
Чуть скрип, я сразу офицеру,
Чтоб он сгорел, такую меру
Предпринял я, чтобы и впредь
Пред ним не надо бы комедь
Ломать, когда нет убежденья,
Что это нужно тебе так.
Пошли подальше, тот пятак
Уж лучше катится к гиене.
Пусть они оба подождут,
А лучше пусть его сожрут.
 

12

 
Посёлок Софпарог красивый.
Стоит у озера. Окрест
Леса сосновые. Ленивый,
Он власть, он правовой запрет
На то, что вам бы захотелось.
Бежать подальше – надо смелость,
А смелости, глядишь и нет,
Граница на замке. Привет
Всем вашим помыслам. Ну, ладно.
Мороз и солнце, дальний путь,
Вдохнёшь, и нечем шантрапу
Унять, ну разве бонвиваном:
Смеяться, право, не грешно,
Когда тебе и вам смешно.
 

13

 
Посёлок маленький, магазин,
И домики, штук пятьдесят,
И всё. Магазин безобразен,
Чай и конфетки для ребят.
А командир полка – он сила,
Он появился впрямь из ила:
Прстёны – перл, и завсегда,
Докласть – упрямая беда
Его речений. Я смеялся
Над ним, упрямым дураком,
Своим дурацким желваком,
Он заставлял его бояться,
Не сильно, но он правда крут,
Пока его не зашибут.
 

14

 
Снег штаб засыпал. Подметаю.
Подходит кочегар ко мне.
Солдат, из наших. Зацветает
Улыбка, прямо как извне.
Мы подружились. Вася Орос.
Мы говорили с ним, и скоро
Стал понимать его всегда.
Он из краёв, где ни следа
От нас и не было – из венгров.
На западе есть город Хуст.
Он был оттуда, там живут,
По россказням, миллиардеры.
Так понял я его рассказ.
Играл он на трубе фри-джаз.
 

15

 
Я пробовал: не получалось.
Я бросил и смотрел в огонь.
А кочегарка навевала
С теплом здоровый крепкий сон.
А Орос был за стенкой. Ночью
Ходил к нему, себя пороча.
Он приходил ко мне с трубой,
Когда сыграли всем отбой.
А Забашта мне дал заданье,
Чтоб жизнь побольше разрядить,
Я должен справедливым быть,
Не то я потеряю званье
Солдата и военспеца:
Отдать посылки всем бойцам.
 

16

 
Немедленно вернулся в роту,
Схватил за шиворот его
И взял его к себе в работу,
Сказал, пусть сразу одного.
Ну, разыскали его быстро.
Сказали: «Ты, друг юкагира,
Сейчас же в штаб, тебя зовут,
А то бесплатно зашибу».
Фамилия, положим, Булкин.
«Пойдём со мною в штаб полка».
Идём. Пришли. Я чувака
Избавлю мигом от разлуки.
Посылка вскрыта. Чача там!
Мы пьём. Кто гавкнет – по зубам.
 

17

 
Майор, конечно, знал об этом,
Но вида он не подавал,
А для меня он был поэтом:
Он Мандельштама признавал.
Он жил один. Не видел пьяным
Его. Он был прямым и пряным
По запаху, хотя курил.
– Вам чаю? – Да. Ты завари.
Меня, пожалуй, уважали,
За презенты издалека,
Посылки от ком-муд-ка
В моём штабном шкафу держали,
И приходили все подряд,
Хоть ставь пришедших прямо в ряд.
 

18

 
Солдаты поменялись сразу,
Неделя – их нельзя признать,
Осунулись, к бл-дям приказы,
И в бога душу дядю мать!
Их руки – грязные обрубки,
Мне кажется, у них в рассудке
Есть явный и опасный сдвиг:
Они прирежут вместо фиг.
Придут, пожрут и быстро лягут.
Спать, пропади ты всё кругом!
А командиры их тишком
Проходят, и вроде зигзага,
Не смотрят в их гражданский вид,
Всё порвано, всё жалкий стыд.
 

19

 
И нравы портятся. Все пьют.
А водка стала панацеей
От всех несчастий. Нагребут,
И раз её, куда им деться.
А после морды бьют, пока
Не отобьют себе бока.
И кулаки летят в лицо
За каждый взгляд, слушок, словцо.
В хмелю до лампочки им все.
Я, только я, всего достойный.
А что я в жизни забубённый,
Побудь средь сосен, в полосе.
Уйди, а то тебя убью!
Я только пью, я только пью.
 

20

 
Был фельдшером у нас в полку
Братусь Евгений, просто Женька.
Пришёл с дежурства и секу:
Пожар! Я вылил пены
На штаб, а штаб горит себе.
Тушу и слышу, как в пальбе
Грохочут склянки из санчасти.
Я в тот конец. Братусь горбатит
Свой тихий прежде уголок.
Кричу ему: – Где спирт? – На месте!
Мы откатили его вместе
В сугроб, подальше, и в лесок.
Мы пили трое, только мы,
Молчок, о, хитрые умы.
 

21

 
Как жажда пробуждалась к спирту,
Мы приходили каждый раз,
Бутыль огромная подбита,
Не уменьшался наш запас.
Штаб отстояли от огня,
Санчасть сгорела, но броня
Для Васьки Ороса была:
Проводка к чёрту! Похвала,
Которой удостоен он.
А праздновали там, в лесочке,
Жевали дивные грибочки
И пили спирт за тот амвон,
Что поднял ввысь любимых нас:
– Ну, с богом, хороша! Дай квас.
 

22

 
Потом лежали мы в лесу
На снеге. В валенках не страшно.
Бушлаты с ватой. Колбасу
Жевали и кляли болванов.
Лес в ветре тихонько шумел
Над нами, и от нас робел,
И сосны в небе всё качались,
Но душами все назвались.
А это далеко не так,
Они же, правда, что-то проще
Чем мы: вот Васька Орос, тощий,
Тем самым подаёт им знак,
Что так и надо скромным им
Быть чем-то высшим и другим.
 

23

 
Я тосковал. Вот город Питер,
Служить полезнее бы там.
А тут деревня: зад свой вытер
И нюхай воздух по кустам.
Нет, в Ленинграде жизнь покруче,
А здесь идёшь по лесу – кучи.
А это сборище коров
Так обновляет жизнь и кров.
А в Ленинграде книги, знанья.
Эх, хорошо бы там мне быть,
Читать, учиться. Здесь столбы —
Вот все мои, пардон, желанья.
А Ленинград – роскошный мир.
Сашутка, Бога не срами.
 

24

 
Всё это было так недолго.
Однажды, в ранний час, с утра
Зовут меня. Во мне тревога.
Два капитана. А жара
Меня пронизывает. «Что ж, садитесь.
Вы думаете щас вкрадитесь?
Сюда явились вы врагом!
Что, граждане страны трудом,
Заботой о тебе готовы
Терпеть художества твои?
Нет, мальчик! Не гонять чаи!»
Наехали они пудово
Против меня. До двух часов
Той ночи – торг без тормозов.
 

25

 
Три перерыва на жратву.
Потом мы в комнате садились.
Я чувствовал себя в хлеву.
Они совсем перебесились.
Сначала показали мне
Доносов сто. Потом, зане,
Заставили меня писать
С тем, чтоб впрямую осуждать
Тот план седьмого ноября,
Где мы хотели сделать власти
Вливание, а к этой дате
Недоставало гвоздаря,
Который вбил бы в этот гроб
Крепёж без всяких дивных проб.
 

26

 
Читал доносы, удивлялся:
Ну, Гриша Пшул, само собой,
Он Родине в любви поклялся,
Как нежной, самой дорогой.
А дальше я, предатель страшный,
Я, человечек бесшабашный,
Я время жутко подгонял,
Чтобы почувствовать сигнал
И выпотрошить нашу… Бредни,
Когда бы думал то, что я,
А также вся моя семья
Считают дни до той последней
Поры, когда придёт конец.
Послушал ты, и молодец.
 

27

 
Но Ёська поразил меня,
Вингр по фамилии, вцепился,
Оскалился, меня браня,
Всё доказать он так стремился.
И костылявый, вот мой перл.
В бумажке столько было мер:
То клял меня, то говорил,
Что если Родина… Нет сил
Всю эту чепуху читать,
Пусть уж потомки почитают,
Они куда побольше знают,
Чем мы, нам только щи хлебать.
Но мерзкие мои враги,
Увидишь – сразу же беги.
 

28

 
Все эти парни были прямо
От Игоря. Он сам был чист.
Читал его, того бедлама
И не было. Он и повис
Меж тем и этим. Право слово,
Моё всё было не готово
Его во всём том повинить.
Оставим. Дальше вьётся нить.
А Лёнька чист и Юра Смолин.
Не помню больше никого.
Мы покурили. Моего
В борьбе участия? Был волен
Я. Обещали мне в два дня
Придумать что-то для меня.
 

29

 
Два капитана умотали
На мотоцикле. Ровно две
Недели думали, решали,
Потом – удар по голове.
Меня зовут. Я в штаб сейчас же.
Мне объявляют о вояже
Из Софпорога, но куда?
Я в Лоухи, как все стада.
Я еду с старшим офицером.
Приехали. Я сдан. Адью.
За что купил, за то сдаю,
В лесу рублю, и моя вера
Им, капитанам, до нуля,
Скатилась, глупо было, б-ля.
 

30

 
Был балбесом, как положено, сержант,
Родина выдавливала в звери,
Как свои прыщи, нас жал и жал,
Выл и рвал машиною мой череп.
На щеколду запирайте рот,
Вышептаться невмоготу же?
Туже зубы, туже: вброд
Каспием крови шагает ужас.
Не тони, не падай, не топи
В пузырях воздушных сердце.
Дух мой, эту духоту стерпи
И запомни накрепко до смерти.
Что там юность, жалкие слова,
Жизнь, забавница, шуми теперь, болтушка.
И когда метель завоет, как сова,
Стук сапог растёт, и горло ворот душит.
 

31

 
Прошла неделя. Ровно в полдень
Приехал в лес один мужик,
Достал и дал нам по студёной
Бутылке водки. Мы все, вжик,
Упали в снег. Закуска – это
Олень! Прекрасно. Мне полсвета
Дай и корми, но в первый раз
Он крепко удивил и нас.
Досталась мне нога оленья,
Я вгрызся, и блаженство шло
Да водка. Сладкое тепло
Мгновенно выстроило звенья
Меж мной и миром. Я лежал
И жизнь свою воображал.
 

32

 
Заболеваю, еду. Скоро,
Через неделю, мне конец.
Я в Кандалакше. Врач Егоров
Рассматривает мой рубец.
– Откуда? Так. Ложись в палату.
Ложусь и сплю, и мне по блату
Дают лежать пятнадцать дней.
Я месяц дальше без идей
Провёл прекрасно в Кандалакше.
Я ездил на машине на
Ремонт с ребятами. Дана
Хорошая для нас шабашка:
На крышах трудимся весь день,
Попробуй щас меня задень.
Каспием крови шагает ужас.
Не тони, не падай, не топи
В пузырях воздушных сердце.
Дух мой, эту духоту стерпи
И запомни накрепко до смерти.
Что там юность, жалкие слова,
Жизнь, забавница, шуми теперь, болтушка.
И когда метель завоет, как сова,
Стук сапог растёт, и горло ворот душит.