Текст книги "Абрис"

26

ОТРЕСКОЧУТ КУЗНЕЧКИ

 
Отрескочут кузнечки в траве,
Облетевшие скроются листья,
Мы замрём у зимы в рукаве
В старом доме с окраскою лисьей.
 
 
В этой каменной шубе в шесть этажей,
Провонявшей морозом и нафталином,
Стынет чай с нетонущей в чашке малиной
И словами: «Двенадцать уже…»
 
 
Смолкнет дом. На ночь краны закроют
И паркетами черти пойдут,
Засипят, загорланят, завоют
И копытами сны разнесут,
 
 
И кудлатые ведьмы в снегу прянут к окнам,
Фонарями, как мылом, исчертят стекло
И, вобрав полметели, надуются, лопнут,
Чтобы нас до скончания дней замело.
 
 
А в часах оборвутся пружины и цепи,
Тут бессонница влезет на простынь ко мне —
От зажегшейся лампы метнётся, ослепнет
И наощупь уйдёт, день почуяв в окне.
 

(27 августа 1975)

27

МАРТ

 
Это просто Март,
Маргарита,
это капель сад —
маргариток.
 
 
С желобов моря
лёгких жалоб —
далеко ль земля
убежала.
 
 
Островок несёт,
нас качая,
может быть, мы сон
чаек,
 
 
может быть, мы твердь
красных лапок,
и всего-то смерть —
сладкий запах,
 
 
и всего судьба —
сна снимок,
ворожба
невидимок.
 

28

 
Звонил Самойлову. Гудки.
Два раза приходил. Всё пусто.
Я выкинул все адрески,
Подумал, что подальше дуста
Влияний на моё письмо,
Чтоб превратилось всё в бельмо?
Окажут эти прегрешенья,
Я принял чёткое решенье
Один всегда искать и плыть
Куда придётся без второго,
Быть может, очень дорогого,
Но дальше можно только слыть
Вторым и третьим; я хочу
Забраться сам на каланчу.
 

29

 
Работа состояла в бденье
За коридорами. И всё.
Ещё в безвылазном сиденье
Перед начальником. Внесёт
Тебя в какой-то дикий список,
Подкинет пососать ирисок,
И ты свободен погулять
По коридорам. Представлять
Прогулку надо бы особо.
По улице ходил весь день
И возвращался. Было лень
Таскаться просто так, до гроба.
Работа не горит всегда,
А если уж – тогда беда.
 

30

 
Поехал в Горький на учёбу
В родимый университет,
Заочники страны, особы
С которыми на тыщу бед
Одно приятнейшее чувство:
Пошёл ты на фиг.
Всё искусство,
Которым надо обладать.
Усвоил – будет благодать.
Тут горюшко про Рудакова.
Он умер. Что ж, благослови.
Конец заклятий на крови
Двух пассажиров шутовского
Автобуса. Он мчит вперёд,
А ты не знаешь свой черёд.
 

31

ХУДОЖНИК

Рудакову и его «Осеннему автопортрету»

 
Я завидовал Вам,
Арестанту подрамников.
Холст от выдохов охры
Будто охал,
Подрагивал,
Напрягался как лошадь,
Вырастал из белил —
Выволакивал площадь
Из квадратной петли.
 
 
Она задыхалась
В каскадах огней,
И кривились фасады,
Рушась над ней,
Опустив отраженья
Плоских каменных лиц
В рёв её голошенья —
В горловой её свист.
 
 
Головою огромной
Нервно город качал,
С добным каменным громом,
Фонари волоча,
Содрогаясь всем телом —
В плаще водяном,
И лицо посинело
В дожде у него.
 
 
Полыхавшие окна
В чешуе кирпичей
Были свежих ожогов,
Любви горячей.
И метались кварталы,
Как пряди волос,
И в колени кидались,
Задыхаясь от слёз…
………………………….
…………………………
Было холодно жить —
В жизни шум проливной.
Шли и шли этажи,
Говоря про него.
Мол, Колодник тоски,
Волочми свою тень
В переулков тиски —
В холод простынь и стен.
 
 
– По чужим по углам…
– У людей у чужих…
– Ни двора ни кола…
– Только «жизнь», только – пшик…
– Только так – некий «стих»…
– Только лоб и глаза…
– Жизнь не любит таких…
– Жизнь – она егоза…
 
 
Слушай, дядя – твори,
Как другие рубли.
Что ты там говоришь —
Ты себя не бели.
Ты десятку как флаг
Нарисуй на стене
И живи себе так,
Как другие в стране.
 
 
Дружелюбье, дружок,
Живёт в кошельке —
В наше время наш бог
На червонце – в руке.
Индульгенция благ —
Справа – он как печать.
Вот, любезный, и флаг,
Коим стоит махать.
Он немного помят —
Что ж, из тысячи уст
Его кости хрустят —
Верный, денежный хруст.
 
 
Но узрел Вас с холста
Ваш печальный двойник —
Ливень в площадь хлестал
Его бед потайных.
Он смотрел из разлук,
Ваш полуночный гость,
Из холодных услуг
Ночи, вдавленной в холст.
……………………………………..
……………………………………..
Как пространство саднит.
Одиночества лёд —
Поднимай воротник:
Ливень на город льёт.
 
 
Ливень льётся на лица
Лип, роняющих листья,
Их печаль закрывая
Поцелуев вуалью.
 
 
Ливень льётся на сердце,
Как напев иноверца,
И в горючем восторге
Ревут водостоки.
 
 
Ливень на город льётся —
Не пробраться без лоций
Атлантидою всплывшей.
Легче лодкой и ближе.
 
 
В полночь в небо уходит
Дном глубокий колодец —
Днём усохнет, лишь лужи
Его след обнаружат.
 
 
А пока – этой ночью
Ваш ковчег ливень мочит
И прескверное днище,
Мостовая в дырищах.
………………………………….
………………………………….
Люди спали в обнимку —
Было вместе легко,
Целовавшимся в нимбах
Золотых ночников.
 
 
Тем, кто света стыдился,
Зажигался другой —
Он под кожей струился
Световою рекой.
 
 
Он сжимал им дыханье,
Чтобы темень цвела,
Голубым полыханьем
Обдавая тела.
 
 
Груди женщин как розаны
На груди у мужчин
Были розово-фосфорны
И красны у вершин.
 
 
Губы на сердце целились —
А от сердца сквозь грудь
Шли вселенные целые,
Чтоб другие вдохнуть.
 
 
Чтоб секунды текучие
Обратить в озерца,
Где волнуются случаи
И живут без конца.
 

(1974)

32

ДРУГ

 
У меня был друг, художник,
Он картины рисовал.
Помню – голуби и свечи.
Помню – зеркала овал.
 
 
А потом мой друг уехал
Навсегда и далеко…
Без него мне было трудно.
Прямо скажем – нелегко.
 
 
Наконец его увижу
В этом самом далеке,
Потому что сам уеду
Я туда же налегке.
 
 
Наконец мы поболтаем,
От души поговорим,
Так, как мы и не умели
Здесь, когда встречались с ним.
 

(1998)

Роман пишется третий месяц.

Я вспомнил о Славе Рудакове и поставил в роман стихи, которые были написаны давно, в прошлом веке.

33

 
Прошло ученье, я в Москве.
Пришёл я снова на работу.
Всё так же в новенькой главе,
Но мама к нам зашла в субботу.
Сидим, болтаем, Маргарита,
Жена моя, для колорита
Добавила варенье в чай,
Особое, тут невзначай,
За дверью в комнату: «Жидовка,
Иди-ка лучше ты домой».
Тут мама говорит: «Восьмой.
Я засиделась». Блокировка
Сработала сейчас же в ней.
Мы вышли. Настроенье – ужас.
Идём до Лёвы. В черных лужах
Я вижу маму, вороней,
Чем всё вокруг. Дошли, простились.
Над бабкой тучи все сгустились.
 

34

 
Три дня ходил я сам не свой
И на четвёртый, только бабка
Подняла без причин свой вой,
Я сгрёб её в свою охапку,
Хлестнул её по голове
Я тряпкой, а она в том льве,
Который, сразу гнев обруша
На эту гаденькую клушу,
Упала на пол, и «Прости!»
Она истошно завизжала.
Я вырвал крошечное жало
Из пасти. Только заплатил
За всё хорошее разок.
Из дома я изгнал душок.
 

35

 
Меня тянуло к Маргарите,
Любовь же от неё ко мне
Росла по дням, в александрите
(я – Александр), как в стригуне,
Есть дикое смещенье света,
Которому не дашь ответа:
То голубой, то красный цвет,
То желтый камень на просвет.
Так и она: то любит тихо,
То фурия – не знаю я.
Приду домой – как цирк зверья:
Щас вцепиться. Неразбериха
Спасала от неё меня.
То мир, то жёсткая грызня.
 

36

 
Я был потише Маргариты,
Но, знаете, она меня
Считала полноправным гидом
В поэзии, всё остальное – болтовня.
Она, по правде, восхищала
Меня, что в корне предвещало
Стихотворению почёт.
Я справился. Тогда зачёт
Она присваивала Богу:
Он поработал за меня,
Всё остальное есть брехня,
Всё главное отдай итогу,
Он знает цель, а ты язык,
Простой и ясный, без кавык.
 

37

 
Коснёмся матери её,
Ольги Иванны. Вот фигура
Упрямая, везде своё,
И смотрит как на амбразуру.
Родила Маргариту, всё
Исполнила. Мы пронесём
Лик Риты. Предана мамане,
Та, как в задрипанном романе,
Маманя мамы, стерва наша,
Растила Риту с первых дней
В бреду дешёвых ахиней
От мамочки до манной каши,
Старуха, Вер Иванна – монстр,
То дурь кромешная, то вздор.
 

Тринадцатая глава

1

 
Ритуленька, окончив школу,
Влюбилась в лётчика. Говнюк,
Поспав с ней, с мордою весёлой
Исчез. Страна рвалась на юг,
И наш весёлый отщепенец
В Египт поехал ради денег.
Летал и сгинул там: конец.
Ритуленька, судьбы гонец,
Пошла на курсы машинисток.
Закончила – и в АПН.
Сидела там как манекен,
Напоминая альпинисток,
Которые глядят с горы
В пространство, в дальние миры.
 

2

 
Вер Ванна утешала Риту,
Бубнила гадости про всех,
Сама-то дуростью набита,
Творила ежедневно грех.
Всё оборачивая против:
Тот гад, а ентот хлыщ – юродив,
А ентот, чурка, злющий прыщ,
Наверное, полно деньжищ.
Ну, Риточка внимала бабе,
Та двигала от всех людей,
И вот внезапно средь гроздей
Вражды со всеми старой жабе
Приходится ходить тишком
По дому: Риточка – с жидом!
 

3

 
Вся дёрганая Маргарита,
Мне было с нею тяжело,
Она в постель для колорита
Ложилась в платье – и сверло
Сейчас же в грудь мою внедрялось.
Она спала и воцарялась
В правах на трон в мечтах своих.
Она вступала в те бои,
Которые не начинались,
И злобой пышет чудный взгляд,
На кой тут смысл, на кой здесь ляд,
Кто за ней бедной, кто угналась?
Никто – ну nothing, зиро, ноль.
Я так хочу, ты знаешь боль.
 

4

 
А мой начальник был мордвином,
И часто вечером мы враз
Бутылку водки апельсином
Закусывали. Мой алмаз —
Такую кличку заработал
Я вопреки его блевотам.
Он спит, блевотина течёт,
Я ставлю старику зачёт.
Поспит, потянется и встанет.
Лицо всё красное. Глаза
Не ловят, точно бирюза.
В карман залезет и достанет
Пятёрку: «Эй, алмаз, купи».
Купил. «Эй, Саша, закрепи».
 

5

 
Стихи, поездка, шесть часов,
А Маргарита не готова.
Мы двое вроде полюсов
В две стороны от нажитого.
Она пред зеркалом сидит
И этим скоро победит
Меня. Я нервничаю: «Скоро?»
А Рита ценностным декором
Всё украшается. «Уж семь!» —
Кричу я. Это бесполезно.
Она с характером железным
Всё продолжает карусель.
Метро, мы входим ровно в восемь.
Стоим, друг друга не выносим.
 

6

 
Народу тьма, метро, толпа.
Вот поезд. Говорю скорее:
«Пошли». Та медлит, как клопа
При дующем в лицо борее,
Взглянула, говорит: «Народ».
Унижен, понял, что банкрот.
«Желаешь, поезжай, пожалуй.
Я подожду». Воображалой
Я видел женщину впервые
И, главное, в такой момент,
Когда меня как рудимент
Отвергла женщина. Чужие —
Почувствовал, а ехал в дом,
Откуда сразу – о, содом.
 

7

 
ВДНХ, метро конец.
Выходим, и на остановку.
Я думаю: сейчас венец,
Тут новую ловлю обновку.
Автобус подошёл: «Ну нет.
Народу много». Этот бред
Я слышу, и стою я снова.
Я думаю: всё подстанова.
Стою ещё. Автобус: «Я
Не еду. Подождём другого».
Я думаю, как мне фигово.
Плевать на всё, мои друзья.
Мы в пятый влезли меж народа,
Мы едем, мало кислорода.
 

8

 
Приехали мы в девять, позже,
Чем надобно. С порога нам
Сказали, что вас ждал – негоже:
«Поехал, чтоб всем болтунам
Сказать, что Саша заблудился.
Стихам твоим бы пригодился
Твой ожидаемый приезд.
Но что поделаешь, вот крест,
Поставлен перед всем народом,
Который только на тебя
Пришёл, заочно полюбя.
И Коля, чтобы антиподом
Без телефона, чёрт-те где,
Ну ладно, что об ерунде».
 

9

 
Я поворачиваюсь: «Что?
Ты этого весь день хотела?»
Пощёчина! Её пальто
В моих глазах вдруг загустело.
Потом она сбегает вниз.
Я понимаю – будет криз —
И говорю: «Ну всё, довольно.
Ей завтра будет очень больно».
Домой доехал. Сразу спать.
Встаю, и ходу на Тверскую,
То есть на Горького, в людскую
Толпу. Мне хочется склепать
Месть. Прохожу до Моссовета.
Сажусь, курю. Я жду расцвета.
 

10

 
Подходит девушка ко мне
И просит сигарету. Я же
Всё думаю о той войне,
Которая меня как в сажу
Засунула. Она же – класс.
Приметил лучшее мой глаз.
Вот только грустное лицо.
Садится рядом и дрянцо
Рассказывает мне. Я внемлю.
Проходит ровно полчаса,
Как мы гуляем, чудеса
Нас обнимают и объемлют.
Мы пьём перед театром квас.
Не утомляю ли я вас?
 

11

 
Смеёмся, счастливы: «Как мило».
Идём, гуляем по Москве,
И видим горочку, кармило,
Бежим, всё было в баловстве.
Прижал, и полетели кони —
Мне хорошо, она в чаконе,
И через полчаса, мой друг,
Я поправляю ей каблук.
А всё-то Крымского моста
Дрожание и шум. Мы в парке.
Нашли кусты, плывут байдарки.
Я нагибал ей живота.
И, впрочем, поняли вы сами,
Всё правильно под небесами.
 

12

 
«Молоденькие. Как не стыдно!» – —
Сказали бы старушки нам.
Да некому. Как дефицитно
Высказыванье болтунам.
Я был однажды на квартире
У ней. Не видел я в Псалтири
Лица прекраснее. «Отец».
А папа явный молодец.
Лицо смотрело на меня
С такой беспечностью и смыслом,
Что если что-нибудь замыслим,
Всё будет явная брехня.
Оно всю истину в себе
Держало на высоком лбе.
 

13

 
До этого мы Ритой спали.
Она рыдала. Я страдал.
Мы Аську, дочку, заклепали
Сквозь разгоравшийся скандал.
Поэтому и на три года
Ей, глупенькой, и я в угоду
Намерен всё и отложить.
Что сделаешь, ведь надо жить.
Живот опух, и ровно в сроки,
Декабрь кончался, и она
По тем далёким временам
Родила девочку. О Боге
Не думала она в те дни
Среди с ребёночком возни.
 

14

СТИХИ О ДЕВОЧКЕ АСЕ

 
1
Посмотрим ребенку в сосущие маму глаза,
сосущие ушки, сосущий рот…
…мир втекает в новое существо.
В маленьком темени розовый крот
начинает шевелиться сам,
поднимая костяной небосвод.
 
 
…проплывают облака пеленок и облака
неба за затененным окном,
кроны деревьев, пушистый медведь…
…тянутся к ним голова и рука,
и вот… спеленуты сном,
стали глаза хмелеть
в мире, пахнущем медом и молоком…
 
 
2
Девчонка крутится на пузе,
как шар бильярдный в узкой лузе,
визжит совсем как поросенок
(что характерно у девчонок).
 
 
Она не может удержаться!
Вы знаете, что значит счастье?
Да это ж – на полу валяться!
И протирать на пузе платья!
 
 
И все измазать пластилином!
И лоб! И уши! И ладоши!
И ляпнуться в восторге сильном
по этим поводам хорошим
 
 
в прихожей слепенькой скорее
на пузо! Хохотать ужасно,
покуда бабушка звереет —
и от кого звереет, ясно!
 
 
3
– Ася, что тебе снилось?
– Луна…
– А что с луной приключилось?
– …а поиграем в слона!
– Ась, я не умею.
– А ты меня будешь катать
по коридору на шее
и рычать!
– Никогда не рычат слоны,
слоны – трубят.
– Пап, у меня от луны
глаза болят…
Я ведь люблю её
и боюсь…
И она поёт
в небе грусть…
 

15

КАРУСЕЛЬНАЯ ЛОШАДКА

 
Карусельная лошадка
на вертящемся кругу,
у нее загнулась прядка
от галопа на бегу,
 
 
пара ног доски коснулась
круглым краешком копыт,
а внизу железным ульем
что-то страшное гудит.
 
 
У нее на спинке темной
удивительный седок,
он вращает мир огромный,
как какой-нибудь волчок!
 
 
Он не плачет, а смеется:
от прилива скоростей
у лошадки в гриве солнце!
Обознались – на хвосте!
 
 
Галка, ветка, тучка, лужа —
все мелькает, кто там? Я?
Это мне неведом ужас
ускоренья бытия.
 
 
Как мне нравится жужжащий,
пестрый, прыгающий круг
и настойчивый, щемящий
ветра вспоротого звук.
 

16

ТОЛЬКО СЕРЬЁЗНЫЕ ЛЮДИ

 
Только серьезные люди по улицам медленно ходят,
в думах слоновьих ноги передвигая,
а несерьезные люди – щелкают в небе орешки,
а несерьезные люди на скрипках зеленых играют.
 
 
У несерьезных людей мысли в пурпурный цветочек,
в каждом кармане сверчок, а на ухе на каждом – кузнечик,
и на правой ноге несерьезной – синенький скромный носочек,
а на левой ноге несерьезной – кусочек фаты подвенечной.
 
 
Вечно у них в волосах бантики маленьких школьниц,
а на руке не часы, а, представьте, шнурок от бутылки.
Детям приходится их выгонять из песочниц,
если серьезные дети, а серьезных детей не бывает.
 
 
Только бывают серьёзные дяди и тети,
целыми днями скучают они на работе,
вечером только с работы домой возвратятся —
между собой начинают сейчас же ругаться.
 
 
Видят они, как идет человек несерьезный,
и говорят: он, наверное, водки напился —
ну а на самом-то деле он выпил с пряничком чаю
и пробубнил себе под нос четыре сонета Шекспира.
 
 
Эх, хорошо бы запомнить сонеты,
эх, хорошо бы не слышать советы,
эх, хорошо бы с детсадовцей мне подружиться:
супчик варить из песка и играть вечерами на скрипке.
 

17

 
Полгода промелькнуло. Летом
Квартира наша. Бабка, дрянь,
Приехала, чтобы атлетом
Нам показать без всяких нянь,
Что девочка моя: «Не спорьте.
Об ентом вы и погуторьте».
Я на работе. Рита сплошь
Дрожит за каждый божий грош.
А бабка девочку лелеет,
То сё, то это, то гулять,
То Боженьку благословлять
За то, что и сама не смеет,
Зарезать бы – кого? Его,
Того придурка, одного.
 

18

 
Старинный друг мой, Буланович
Евгений. Мы разок пошли
В поэзию. В Москве гнездовье,
Я помню, только короли
На сцену выходили. Слушал
Я их, и только праздным клушам
Неясно было, кто тут был.
Мы вышли. Нервно закурил
Я. Женька же смотрел с восторгом,
Что видел на его лице,
В нём видел я, как в том бойце:
Назло болезням и касторкам
Сияла радость. Мы вдвоём
Тащили поровну заём.
 

19

 
Мариночка меня любила,
Я тоже полюбил её,
А Маргарита загубила
Желание и бытиё.
Мы сняли комнату в квартире
И на моей пикантной лире
Стихов я вижу, что ступня
Идёт по-своему. Меня
В ней поражала лёгкость взгляда
На то, что тяжело сдержать,
Мне не хотелось обижать
Её, красавицу. Парадов
Не надо было, всё путём,
Я был воистину вождём.
 

20

 
Учёба позвала меня
Обратно в Горький. Мы расстались.
Опять вся эта беготня,
В которой мы и воспитались.
Приехал и пошёл в свой вуз.
Восстановился. Пенье муз
Над головой моей всё крепче.
Я начинаю издалече
Вершить учение моё.
Литература снова стала
Моим концептным капиталом,
И всё равно, что есть враньё.
А истина лежит поглубже,
Она и есть моё оружье.
 

21

 
Сидел у Бенинсонов. Скоро
Борис отправится. Тогда
С моим анализом и взором
Я забреду отсель туда,
Откуда только я способен
Любить по правде, без колдобин.
Он шляпу странную надел.
Он попрощался. Тут предел
Накрыл меня, и понеслось.
Курили. Всё разобралось.
Её прекрасный голос краше,
Чем Пугачёвой, поклянусь.
Убей меня, не шелохнусь.
Я весь прикован, я в мираже.
Я слушаю, и голос твой
Сдавил мне шею бечевой.
 

22

ЛЬВИЦА

 
Я прекрасно живу в это новое теплое лето,
на глазах у толпы, на руках эскалаторов млею.
Проходя у окна, за которым несчастные в клетках
попугайчики – синий и желтый, – я пленников бедных жалею.
 
 
Вот они заприметили нас и забились в волненье,
ну а мы (это радует, право), мы наконец-то спокойны,
и когда я случайно к твоим прикасаюсь ладоням,
наши позы скромны, наши лица безмерно достойны.
 
 
Ты несешь свою рыжую гриву (такие есть львицы!), накрашенным ртом улыбаясь,
я несу желтоватую вечно ухмылку.
Тополя по-московски фонтанам рыдающим бают.
Нам в метро подсыпают, как в цирке, сырые опилки.
 
 
Хорошо, моя львица, кружиться по этой арене,
через обруч горящий с триумфальною грацией прыгать.
Становись с каждым днем, с каждой ночью все современней,
не срывайся теперь никогда до истерик и рыка.
 
 
Будут белы белки, будут сухи глаза, не размазаны к утру ресницы,
будет тихо береза без свидетелей с кошками ерзать на крыше.
и не надо бояться сейчас, моя храбрая львица,
что любезные зрители вдруг что не нужно услышат.
 
 
Спринтер крепко дерт по пылящей немного дорожке.
Стаер трудно бежит (и ему пожелаем успеха).
Нам ответит атлет, после финиша будучи спрошен,
что немного устал, но ужасно мило побегал.
 
 
Я люблю, и ты любишь касаться ступнями дороги.
Когда в горле комок, когда слезы от чистого ветра,
чтоб в зеленом пуху повернулась земля, покатилась под ноги,
за затылки ушла, а когда не хватит вдоха и света
 
 
там, где тени бредут и безвольно лежат как в пустыне
или жутко зевают от убийственной скуки песочной,
я узнаю тебя – спой тогда, пока солнце остынет,
что-нибудь побольнее, любовь, побессрочней.
 
 
…Мы куда собирались, где были, скажи, я запнулся, и видишь – не помню,
кто над нами вздымал ослепительный обруч огромный,
кто нас вел сквозь огонь, а теперь каждый день убивает,
каждой ночью – кто мглой наши губы и мозг обливает.
 
 
Вечерами за нашими спинами топчется ясность.
Наши руки пусты. Наши взгляды почти безопасны.
Никого не смутим. С соглядатаем каждым поладим.
Убываем во тьму, на прощанье друг друга погладим.
 
 
Засыпай, засыпай. Пусть в счастье загнутся ресницы.
Лопнут клетки, сломаются прутья, пусть не верещат телефоны.
Спи, фарфоровая, рыжегривая, летящая львица,
спи – беги, тебе хватит земного уклона.
 

23

 
Мы с Минной Бенинсон скрывали
От всех любовь лишь потому,
Чтоб всякой мерзости и швали
Всё виделось в сплошном дыму.
А голос, голос столь чудесен,
Что мне казалось, он отвесен,
И пенье брало от тебя
Всё лучшее, в тебе губя
Все помыслы твои о худшем.
Я слушаю, закрыв глаза,
Что будет – ураган, гроза,
Не знаю, и во мне, заблудшем,
Туда, куда и не был я,
Нет смертного небытия.
 

24

 
Жизнь в Горьком шла обычным курсом.
Я прежде к Игорю зашёл,
Потом гулял, и бедокуров
Из КГБ – не тот засол —
Не видел, и подумал: странно,
Но всюду царствует гуманность,
Так почему бы им скворчать.
Уж лучше деньги получать.
Домой пришёл и взял кассету,
Поставил, слышу, папа тут
И плачет. Точно заметут:
За слёзы. Песенку вот эту
Я слышал двести раз уже,
Она и правда на меже.
 

25

 
Он спрашивает: – Кто? – Я: – Галич.
– Еврей? – Конечно, он еврей.
– Как хорошо. Его запрячут.
– Да нет его. Всех бунтарей
Давным-давно уже забрали.
Он выехал, и пасторали
Не получилось. Галич мёртв.
– Наверно, множество врагов. —
Поговорили. Завтра батя
Приносит плёнку. – Запиши. —
Я записал. Один в тиши
Он слушает, и благодати
Так много Бога на лице —
Подумаешь о близнеце.
 

26

ОБЛАКА

 
Облака плывут, облака,
Не спеша плывут, как в кино.
А я цыпленка ем табака,
Я коньячку принял полкило.
 
 
Облака плывут в Абакан,
Не спеша плывут облака.
Им тепло, небось, облакам,
А я продрог насквозь, на века!
 
 
Я подковой вмерз в санный след,
В лед, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.
 
 
До сих пор в глазах снега наст!
До сих пор в ушах шмона гам!..
Эй, подайте ж мне ананас
И коньячку еще двести грамм!
 
 
Облака плывут, облака,
В милый край плывут, в Колыму,
И не нужен им адвокат,
Им амнистия ни к чему.
 
 
Я и сам живу – первый сорт!
Двадцать лет, как день, разменял!
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!
 
 
Облака плывут на восход,
Им ни пенсии, ни хлопот…
А мне четвертого – перевод
И двадцать третьего – перевод.
 
 
И по этим дням, как и я,
Полстраны сидит в кабаках!
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака…
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака…