Текст книги "Играй, гормон! Impetuoso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 9"

***

После чая, уже лежа в постели и составляя в уме планы на завтра, я решил утром позвонить одному своему старому товарищу – Бентину, музыканту, работавшему когда-то вместе со мной в ресторане ещё в советской тогда Молдавии, и проживавшему в Нью-Йорке вот уже около двенадцати лет. Ещё в Израиле я узнал через наших общих знакомых телефон Бени и позвонил. На родине мы симпатизировали друг другу, а встречаясь в свободное время где бы то ни было, беспрестанно шутили, поэтому я решил и этот наш разговор начать с шутки.

– Скажите, это Бени? – спросил я, когда мне ответил мужской голос.

– Да… – ответил он.

– У меня для вас имеется такой пароль: вот если слабать обычный отходняк (похороны) в городе Кагуле у вас стоит три рубля, то сколько же будет стоить похоронить без покойника?

– Пять рублей, но это обидно, – тут же без запинки ответил он, и сразу же на душе у меня стало теплее.

– А кто это говорит? – спросил Бентин.

– Говорит Савва, – отвечаю я.

– Это который…

– Это который с тобой в ресторане работал, барменом, – отвечаю я.

– Боже, Савва, это же сколько лет прошло?..

– Да чего там, всего-то каких-нибудь пятнадцать.

– Так где ты сейчас находишься? Ты в Израиле? Или уже в Нью-Йорке?

– Пока в Израиле, но скоро буду в Нью-Йорке, – ответил я.

– Ну так вот знай, – услышал я в трубке, – как только приедешь в Нью-Йорк, немедленно звони мне. Понял? Сообщаешь, где ты остановился, и я тебя немедленно оттуда забираю.

– Всё понял, Бенька. Спасибо большое.

На сердце стало тепло-тепло.

– Кстати, – тут же добавил он, – через две недели у моего сына Ефима день рождения – тринадцать лет и одновременно бар-мицва – посвящение в обряд совершеннолетия. Ну да ты знаешь что это. Так что приезжай, будешь моим самым желанным гостем.

Глава шестая

Наутро я перебрал свои вещи, отобрал из них те, которые могли мне понадобиться на те несколько дней, которые я намеревался провести в доме своего товарища, а во второй половине дня позвонил ему на рабочий телефон. Ответил мне Беня голосом солидного человека, который, впрочем, узнав, кто звонит, стал звонким, почти мальчишеским. Я тоже был взволнован: ведь даже представить себе не мог, что скоро увижу своего приятеля, которого помнил ещё мальчишкой, а он меня – парнем. Беня сказал мне, что через два часа приедет сюда, в наш район, и при этом спросил лишь название улицы и номер дома. Не имея терпения ждать своего товарища в помещении, я вышел на улицу и отправился гулять по близлежащим окрестностям. Вскоре я набрел на огромное католическое кладбище. Обходя его и читая имена людей, уже ушедших в мир иной, я пришёл в состояние, одновременно возбуждённое и умиротворяющее: возбуждённое оттого, что я ещё жив и смогу свершить свои планы и задумки; а умиротворяющее оттого, что всё когда-нибудь кончится, как у этих вот постояльцев этого места, поэтому не стоит слишком дергаться. Кладбище внимательному человеку очень о многом может рассказать, как то: об иммиграции, истории страны, о тех, кто это государство создавал и строил, и так далее.

Вернувшись в квартиру к назначенному времени, я взял свою сумку и едва успел выйти на улицу, как увидел Беню. Он стоял возле приземистой спортивной машины незнакомой мне марки и озирался по сторонам. Это был совсем ещё молодой человек – всего 36 лет, но уже огромный размерами и почти совсем лысый, лишь улыбка у него была все такая же – задорная. Я направился к нему, и мы обнялись. Минут пять после этого мы оглядывали и хлопали друг друга по плечам, общаясь восклицаниями, затем уселись в машину и поехали.

Всю дорогу мы, не прерываясь ни на секунду, говорили. Уже минуло много лет, как Бенька уехал из наших родных мест, а я всего лишь три года, поэтому он меня расспрашивал буквально обо всём.

Дом, в котором проживал Беня с семьей, находился в районе – по названию – нью-йоркских то ли высот, то ли холмов, и располагался в так называемом кондоминиуме, состоявшем из примерно двух десятков домиков. Это такой компактный жилой комплекс, имеющий общую территорию с оградой и единый охраняемый въезд со шлагбаумом. Сюда же входит бытовое здание общего предназначения, бассейн и т. д. Сам же дом, в котором жил Беня, располагался в центре кондоминиума и соединялся с соседним домом одной общей стеной, из-за чего такие дома и называются полуотдельными. В правой части здания находился утепленный гараж на две машины, при этом оставалось ещё много места как бы для кладовой, занятой разнообразным бытовым хламом. Сам вход в Бенин дом был выделен декоративным крылечком, миновав которое вы попадаете в прихожую, из которой сразу налево имеется дверь, ведущая в туалет, далее по коридору налево расположен вход в столовую, которая соединена с кухней, расположенной правее и глубже, низким широким проёмом-окном. Прямо перед вами располагается весьма ёмкое помещение-шкаф, обращенное к входу торцом, и в этот шкаф при желании можно войти. В нем хранится одежда и обувь всей семьи на все сезоны. Далее, непосредственно за комнаткой-шкафом, расположен довольно большой салон, площадью не менее чем в полсотни квадратных метров. Направо от входа, впритирку к стене, имеется деревянная лестница, ведущая на второй этаж, а под ней расположена дверца выхода к гаражам.

Беня с гордостью продемонстрировал мне салон, и особенно балкончик за ним, где кое-что было изготовлено его собственными руками, как то: бетонная изгородь, используемая ещё и как подставка для цветов, и другие мелочи. Сам салон был довольно уютным и симпатичным: вдоль левой стены, той, что примыкает к кухне, стоит стол с шестью стульями, материал изготовления которых – стекло и металл. Далее, правее, имеется домашний кинотеатр с телевизором с более чем метровым экраном, а на стыке стен роскошный камин, в большей степени носящий декоративный характер. Середина салона свободна, лишь напротив телевизора стоят три кожаных разнокалиберных 3+2+1, оригинального дизайна, и в тоже время очень удобных диванчика итальянского производства. Правее от них располагаются два кресла той же серии, между ними журнальный столик. Вся эта мебель состоит всего из двух материалов: желто-зеленой кожи и серебристого металла, столик же целиком стеклянный. После осмотра зала хозяин повел меня наверх. Поднявшись по скрипучей лестнице, мы первым делом попали в музыкальную комнату, где стоял электроорган, – тут Беня удовлетворял свою страсть к музыке. Сын его Фима, кстати, которому в какой-то степени передались папины таланты, тоже музицировал здесь в свободное время.

По ходу осмотра дома Беня мне рассказывал, с чего он начинал в этой стране. Имея врожденный физический дефект – небольшой горб, который во времена СССР никто и не собирался лечить, он сразу же после приезда пошёл искать себе работу, и эти поиски привели его, конечно же, в ресторан, так как Беня всё еще бредил эстрадной музыкой и легкими кабацкими заработками. Друзья предупреждали его, что в нью-йоркских ресторанах играют сплошь мировые знаменитости, и никто туда его – обыкновенного советского лабуха, да ещё и без приличного музыкального образования – не возьмёт, но он не испугался и обратился прямо к менеджеру.

Тот подвел его к эстраде и, указывая на музыкальное оборудование, спросил:

– На каких же из этих инструментов ты играешь?

Беня, ресторанный, а позже дискотечный лабух с многолетним стажем, с двенадцати лет игравший практически на всех инструментах, и при этом довольно неплохо, небрежно ответил:

– Из этих – на всех.

Это и решило всё – подобный универсал менеджера вполне устраивал. Периодически у него заболевал, или же просто нуждался в выходном то один, то другой музыкант, и зачастую заменить их было некем. Зарплату, конечно, Бентину предложили небольшую, но, кроме того, здесь кормили и давали чаевые, что дало Бене возможность перебиться в стране первые год-полтора.

За музыкальной комнатой на втором этаже следовала гостевая, переоборудованная хозяином в кабинет, оснащенный мощным компьютером и всем полагающимся к нему оборудованием, за ней следовали две подряд спаленки, вполне милые и тихие, со шкафами во всю стену и кроватями, затем шла большая ванная с туалетом, снабженная воздушными вытяжками и автоматическими одораторами. Далее по коридорчику следовала домашняя прачечная со стиральной и сушильной машинами, за ней родительская комната, то есть спальня Бени и его супруги. Спальня эта была площадью в метров тридцать, при этом она также имела свою туалетную комнату и гардеробную, отгороженную от спальни огромным аквариумом. Посреди спальни стояла огромная двуспальная кровать с пушистым персидским ковром перед ней, и телевизор, подвешенный к потолку.

– Скажи мне, Савва, – спросил Беня, останавливаясь посреди помещения, – почему такие спальни появляются у семейных пар обычно к тому времени, когда они уже практически не требуются?

– Постесняйся говорить такие вещи, – дружески укорил я приятеля, – тебе ведь всего лишь тридцать шесть, – и мой товарищ, усмехнувшись, не стал продолжать.

Едва мы завершили осмотр, как стукнула входная дверь.

– А вот и хозяйка пришла, – уверенно сказал Беня, направляясь к лестнице.

«Что ж, – подумал я, следуя за ним и внезапно почувствовав, что уже основательно проголодался, – теперь, пожалуй, самое время отдать должное кухне и мастерству хозяйки».

Алёна, хозяйка дома и супруга Бени, оказалась худенькой женщиной; строгое лицо её, не лишенное приятности, было обрамлено черными локонами. Я вежливо поздоровался, и мы познакомились. С Бенькой, этим говорливым и добродушным гигантом, его супруга, женщина миниатюрная и немногословная, являла разительный контраст. Однако очень скоро мне стало ясно, что эта женщина обладает железной волей и является полновластной хозяйкой этого дома, пользуясь беспрекословным авторитетом у супруга и прочих членов семьи, что было весьма немаловажным фактором, учитывая характер её взбалмошного супруга.

Они поженились ещё в Кишинёве, когда Алёна только-только закончила медицинское училище, а он в очередной раз забросил учёбу в музыкальном училище. Обо всём этом и о многом другом я узнал уже сидя за столом. Обед, на моё удивление, оказался довольно простым и лёгким, на что Алёна, извинившись, заметила:

– Мы, Савва, все сейчас на диете, так как Беня весит уже около 130-ти, да и сын, Фимка, тоже стал резко поправляться, поэтому я ввела за едой строгий контроль.

– И мне такое питание тоже вполне подходит по той же причине, – сказал я, хлопнув себя по животу, который в объеме едва ли уступал животу Бени.

– Вот и замечательно, – засмеялась Алена, – а то я уже беспокоилась, как бы вас этим не обидеть.

После обеда мы продолжили наш разговор уже сидя у телевизора, который у американцев является, как мне кажется, ещё большим другом семьи, чем у русских или израильтян. Забегая вперед, хочу отметить, что из 73 действующих каналов 70, на мой взгляд, показывали такую муть, что взглянув на них разок, я к ним больше не возвращался. Исключение составили канал новостей CNN, общий спортивный канал и ещё один, учебно-познавательный, рассказывающий в основном о природе. Часть оставшихся каналов повествовала о бизнесе, об удачных и оттого вечно улыбающихся людях, демонстрирующих при этом свои безукоризненно ровные белоснежные искусственные зубы. Чуть ли не с десяток программ беспрерывно давали рекламу, еще десятка полтора – сериалы, по большей части низкопробные. Добавьте сюда всевозможные ток-шоу, где людям живьём выворачивают кишки наизнанку (в образном смысле этого слова), а на десерт – эротические фильмы, от которых уже через несколько минут начинает мутить и тошнить, и вы очень скоро начинаете терять чувство реальности.

И что же, – думаете, это кого-нибудь беспокоит: правительство там или же какие-либо социальные институты? Да ни в коем случае. Сопротивление весьма слабое, ведь главное – «местный пипл хавает», как говорится, и не задумывается о чём-либо другом, более серьёзном. Хорошо хоть большинство американцев ещё ходит на работу, а иначе – полный шиз. Тотальное промывание мозгов, обезличивание и оболванивание достигло в этой стране развитой (или уже победившей) демократии невиданного размаха. Кино здесь потребляется точно так же, как и жвачка, стоя на первом месте перед такими товарами, как гамбургеры, «Макдональдсы», кола, пепси, виски, пиво, американские сигареты, стандартная одежда китайского производства и т. д., – что рождает унифицированное узконаправленное мышление, называемое американским образом жизни. А американская гигантомания, желание выделиться из всех, выпендриться, и, что гораздо более опасно, властвовать над всем миром? Нью-Йорк – столица мира, национальный бейсбольный чемпионат – мировая лига и никак не меньше, в стране целых пять боксерских ассоциаций (?!), и все они – всемирные, и т. д. и т. п., и так без конца.

– Мы богаче всех! лучше всех! красивее всех! здоровее всех! – кричат местные рекламы. – У нас всё продается и покупается: красота, талант, ум, честь, совесть. А кто с этими постулатами не согласен – будь то отдельный человек или же государство, – кто не желает шагать со Штатами в ногу, с теми инакомыслящими мы расправимся, то есть, пардон, поступим по своему американскому разумению, а если понадобится, и драконовскими методами приохотим к демократии.

С людьми – ну, это давно известно как. С государствами и подавно – вначале подачки, внедряемые вместе с американским образом жизни, затем обратный процесс – выкачивание денег назад в виде природных и прочих ресурсов и т. д., причём отдача, понятное дело, будет в сто раз большая.

– У нашего государства в мире нет друзей! – восклицал один известный американский президент. – У нас есть лишь интересы!

– А если у кого-то эти самые интересы по какой-либо причине не совпадают с нашими, – звучит подтекст, – мы их бомбой, бомбой!

Конечно, подумает читатель, с подобными настроениями автор этого рассказа ни в жизнь не станет американским гражданином. И не хотелось, честно признаюсь, но посмотреть, соприкоснуться с этим, почувствовать, что и как, очень даже было любопытно.

Естественно, с моими добрыми хозяевами – Бентином и Алёной – я обо всём этом не разговаривал, хотя они, уверен, как люди грамотные, думают примерно так же, как я. Однако эта страна дала им самое главное – возможности! – и они воспользовались ими, о чем во время разговора и рассказали мне.

Алёна, приехав в США, пребывала первое время в настоящем шоке, что очень скоро сказалось на её здоровье, не слишком крепком и до приезда. Она, по-видимому, от стресса стала почти что инвалидом. Врачи, обследовав её, предложили операцию. Они и цену сообщили – сто тысяч долларов. Для иммигрантов, считающих каждый цент, это прозвучало как насмешка. Беня сунулся было за помощью в еврейскую общину, но там ему сказали так: «Много вас тут таких развелось, сами со своими проблемами справляйтесь». В отчаянии он, еврей, обратился к православным христианам. И те помогли. Во всяком случае, община сделала первые взносы, и машина закрутилась, то есть лечение началось. Алёну прооперировали, и вскоре дело пошло на поправку. Беня бросил работу в ресторане и стал водителем школьного автобуса, где небольшая, но стабильная зарплата была ему гарантирована.

Алёна, оправившись после операции, пошла работать в больницу добровольцем, без зарплаты. Параллельно стала изучать английский и готовиться к экзамену на младшую медсестру. Её вызвали в социальную службу и предложили пожизненную оплату по инвалидности плюс пожизненное же жилье. Она отказалась. После этого на неё ходили смотреть как на знаменитость – от таких вещей в Америке отказываться не принято. А она тем временем сдала экзамен и приступила к работе. На момент моего приезда она сдала ещё два дополнительных экзамена и уже работала в пансионе для пенсионеров старшей медсестрой, имея в подчинении около полусотни медсестер, по большей части темнокожих, и получала зарплату в шесть раз большую, чем предложенная ранее пенсия. Беня тем временем продолжал работать водителем. Работа ему нравилась, не нравилось лишь, что доставив школьников в школу утром, он был обязан находиться на территории школы с половины девятого до двух-трех часов пополудни, когда заканчивались занятия, и всё это время бездействовать. Но это было вызвано необходимостью, так как движение в Нью-Йорке таково; чтобы выбраться из некоторых районов, надо потратить несколько часов, а ведь надо было ещё вовремя вернуться за школьниками…

Однако в этом Беня вскоре обнаружил для себя и хорошие, даже приятные стороны. Окончания занятий он ожидал, не томясь в одиночестве, при нём всё это время находилась 18-летняя симпатичная афроамериканка, которая во время движения автобуса следит за детьми и порядком в салоне. Девушка эта, лишённая каких-либо предрассудков, заметив, что Беня еще плохо владеет английским, взялась помогать ему в занятиях языком… а также промежностью и всеми прочими частями тела. Главное, их обоих это устраивало.

Вскоре родственники Бени и, в частности, брат Алёны Миша – программист, заметили ему, что негоже, мол, еврейскому парню всю жизнь крутить баранку, и всучили ему переносной персональный компьютер для обучения всякого рода программам. Беня добросовестно занимался, сидя в автобусе, месяц-два. Затем это ему наскучивало, он забрасывал занятия. Потом всё повторялось, родственники начинали его стыдить, брат Алёны занимался с ним по выходным персонально. И так продолжалось около двух лет.

Смеясь, Беня рассказывал мне, что, как только он выучивал что-либо в этой области, это тут же выходило из употребления. Последним его козырем перед родственниками было то, что диплома-то институтского у него нет, а без диплома, как известно, наших парней – иммигрантов в программисты не брали. И действительно, у Бени был лишь диплом об окончании школы-восьмилетки, ну ещё музыкальной школы, так как на большее он не сподобился. Брат Алёны Миша тут же отправился на Брайтон, где, как известно, можно купить всё, и за 250 долларов приобрёл для него диплом Кишинёвского политехнического института.

И вот, наконец, наступил день, когда Беня обратился в одну из фирм и предложил свои услуги в качестве программиста. И его приняли. А тут как раз начался компьютерный бум, и спрос на программистов, а вместе с тем и их зарплата стали расти не по дням, а по часам. Вначале он получал двадцать тысяч долларов в год, затем зарплата выросла до сорока и продолжала расти, достигнув (в его случае) ста двадцати тысяч.

За это время Беня успел пару лет поработать в компании «Дженерал Электрик», в связи с чем на новом месте работы, в фирме не столь престижной, как предыдущая, начальник сразу предложил ему место менеджера. Беня отнекивался, ссылаясь на недостаток опыта, начальник, в свою очередь, настаивал, отказываясь его понимать, так как в США люди обычно стремятся расти профессионально и получать всё большую зарплату – хоть на доллар, хоть на полдоллара в час. В результате на момент моего приезда Беня руководил небольшим коллективом в количестве пяти человек, располагавшихся в двух соседних смежных помещениях.

Возникший шум в доме прервал наш разговор, это вернулся Фима, сын Бенцы и Алёны. Он до вечера находился у кого-то из своих друзей, вместе с которым готовил уроки. Мы познакомились с завтрашним именинником и перекинулись несколькими фразами. Высокий красивый мальчик, которому на генном уровне досталось всё лучшее от обоих его родителей, говорил по-русски с большим трудом.

После лёгкого ужина, состоявшегося около десяти вечера, Фиму, а заодно и меня, отправили спать. Комнату мне выделили музыкальную; симпатичный диванчик в раздвинутом виде оказался удобной полуторной кроватью. Однако через несколько часов, уже за полночь, я проснулся с чувством того, что уже выспался. Стараясь производить поменьше шума, я спустился вниз и включил телевизор. Упорно досмотрев от начала до конца средней паршивости боевик, я вновь отправился мучить подушку. Но на этот раз, едва я уснул, в доме послышался шум и топот ног – семья проснулась, начинался новый день. Вскоре Фимка укатил в школьном автобусе на занятия, Алёна занялась хозяйством, а нам с Беней был подарен день воспоминаний.

К обеду все мы вновь собрались и машиной Алёны (у нее была не спортивная машина, как у Бени, а большой и комфортный семейный джип) отправились в Нью-Йорк. Расстояния в Америке большие, и потому уйма времени уходит на переезды – с работы, на работу, по магазинам и так далее.

Мы приехали на квартиру к Алёниным родителям, к которым Беня относился как к своим, и называл их папа и мама. Он, когда женился, в пику своим родителям, с которыми поссорился, взял фамилию жены – Бумбараш. Родители Алены оказались милыми симпатичными людьми, пенсионерами, живущими на социальную помощь и в социальной же квартире.

Меня они приняли тепло, сказав просто: «Бенин хороший друг нам тоже товарищ». Рачительные хозяева пытались накормить нас ещё до похода в ресторан, где должна была состояться бар-мицва Фимы, объясняя это тем, что там нас не сразу посадят за стол. Беня и я – мужчины довольно упитанные, то есть любящие поесть, – легко поддались на эти уговоры и сели за стол. Перед нами тут же появилось рыбное заливное, салат оливье (как же советскому человеку, хотя бы и бывшему, без него), мясное ассорти и ещё что-то там из салатов. Мы перекусили, но не стали наедаться, – и правильно сделали, так как было бы весьма грустно двумя часами позднее взирать на все те вкусности, которые были представлены к нашему вниманию в ресторане.