Текст книги "Играй, гормон! Impetuoso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 9"

***

Водитель такси, работавший на Жанну, молодой, общительный и очень симпатичный негр с простым именем Джон, отвез меня по нужному адресу, до которого в неспешном темпе мы доехали за двадцать минут. Водитель, уверенно управляя машиной – не новым, но довольно комфортабельный лимузином, всю дорогу мне что-то рассказывал, иногда о чём-то спрашивал, я односложно, с трудом подбирая слова, отвечал. При этом я жадно внимал этому первому заговорившему со мной американцу. В общем-то я, по словам очевидцев, уже неплохо говорил на английском, причём иногда без труда сыпал фразами, но всё же была ещё в моей речи какая-то робость, скованность, то есть необходим был навык общения. В какую-то минуту, терзаемый первым впечатлением, я спросил его, как лично он решает вопросы с туалетом в дороге и вообще, и получил довольно неожиданный ответ.

– А все в этом городе ездят с бутылочками, – весело сообщил он. – В бутылочку и писаем, если нужда в дороге застанет, потому что пробки здесь бывают по часу и более.

Пока я переваривал его ответ, мы приехали на место, и он с располагающей улыбкой принял от меня деньги, пожелав всего наилучшего.

Глава четвёртая

Без труда найдя нужный мне дом, я позвонил в звонок, на этот раз мне в переговорное устройство ответила и дистанционно открыла сама Ирина, объяснив, куда мне идти. Войдя внутрь, я потянул свои чемоданы по весьма узкой деревянной лестнице на третий этаж.

У входа в квартиру меня встретила Ирина. Это была моложавая, худощавая женщина лет сорока с нервным эмоциональным лицом. Познакомились, попутно перебросившись несколькими общими фразами. Я извинился за опоздание, рассказав, что заблудился в метро, после чего оставил в коридоре свои чемоданы и был препровожден ею в кухню. Ирина, попутно бомбардируя меня вопросами, полезла в холодильник и стала доставать из него всякие съестные припасы. За завтраком, состоящим из омлета и нескольких видов ветчины, она стала расспрашивать, что привело меня в Штаты, и какие надежды я питаю, прибыв сюда. Ах, если бы я мог сам себе ответить на эти вопросы.

Пододвинув к себе тарелку с омлетом, я уже было занёс вилку над тарелкой, но взглянул на Ирину, и рука повисла в воздухе.

– А вы сами, хозяюшка, что же, есть не собираетесь? – спросил я её.

– Кушай-кушай, не стесняйся, я работаю в ресторане поваром, – махнув рукой, с улыбкой объяснила она, – так что через час поем на работе. А мой сосед-квартирант, – она кивнула в сторону жилых комнат, – в это время дня не ест.

Выслушав её, я перестал стесняться и набросился на угощение, а Ирина, извинившись, стала собираться на работу.

Отдав долг всем находившимся на тарелках вкусностям, я тем самым вознаградил себя за те смешные порции, которыми меня потчевали в самолете последние 12 часов. Когда я уже заканчивал завтрак, Ирина, заглянув на минутку, сказала, что я могу воспользоваться душем и диваном, стоявшим в коридоре, для отдыха.

Вскоре хлопнула дверь, Ирина ушла, а я, насытившись, спрятал остатки еды в холодильник, перебрался на диван, расслабился и решил, что жизнь при всех её трудностях и сложностях всё же прекрасна. С тем и уснул.

***

Спал я, по-видимому, очень долго, так как, проснувшись, увидел, что Ирина уже вернулась с работы. Приняв душ, я вновь вошел в комнату и лишь тогда понял, что у меня день перепутался с ночью, из-за чего я все время нахожусь в сонном, будто подвешенном состоянии. Ирина сообщила мне, что через часок собирается на свою вторую работу – уборку офисов, а пока, мол, потреплется со мной, так как редко общается с земляками, хоть и бывшими.

В разговоре Ирина вновь стала тормошить меня на предмет того, как я представляю себе свое будущее в Америке, и мне вдруг показалось, что она это спрашивает не просто так, а с каким-то непонятным мне интересом или даже умыслом. Я стал потихоньку подталкивать её к тому, чтобы она раскрыла свои замыслы, и она со всей серьезностью заявила мне, что недавно открыла в себе сверхъестественные способности парапсихолога и вскоре собирается оставить свою работу и заняться этим делом всерьез; поэтому, мол, ей потребуется помощник. Я с тоской подумал, что на нашей прежней родине в связи с развалом СССР тысячи, а может и десятки тысяч людей обнаружили в себе подобные способности, и вирус этот, оказывается, проник даже сюда. И на что же она намекает? Чтобы я стал ей помощником? Или художественным руководителем? Техническим директором? Импрессарио? Мужем? Любовником? Спонсором? Или всем сразу?

Подумав с минуту, я сказал ей, что женат, и что по истечении некоторого времени собираюсь вернуться к своей семье, и при этом меня не интересуют ни хироманты, ни ясновидящие, ни прочие гадалки, после чего вопросы сразу прекратились, и Ирина уже в следующей фразе намекнула мне, что дальнейшее мое пребывание в этой квартире становится двусмысленным, так как её сосед, венгр по происхождению, одновременно является ее сожителем. Я подумал было, что возрастом её сожитель, которому было от силы двадцать пять, годится скорее в женихи её дочери, которой, как успела сообщить Ирина, было восемнадцать, но, конечно же, промолчал. И стал уже было подумывать, что мне стоит перебраться в какую-нибудь недорогую гостиницу, но Ирина успокоила, сообщив, что для меня имеется неплохой вариант: неподалеку, мол, всего в нескольких кварталах отсюда, проживает её земляк Славик, который хотя и жил в подвальном помещении, но при этом располагал настоящими хоромами – то ли двумя, то ли тремя комнатами, да и место было достаточно тихим. Я тут же согласился, и Ирина, как мне показалось, вздохнула с облегчением.

Она тут же созвонилась со Славиком, и когда тот спустя полчаса пришел, познакомила нас, а затем покормила настоящим украинским борщом, который показался мне гораздо вкуснее всех предыдущих деликатесов. За обедом мы со Славиком разговорились. Родом он был с Украины, где жил в небольшом городке, и где сейчас его дожидались мать, жена и двое детей. Парню было лет тридцать пять, он был среднего роста и сложения, но кряжистым и крепким на вид, с крупными ладонями рабочего человека. Трудился Славик на ремонте станций метрополитена, где получал у посредника-работодателя около двух тысяч долларов в месяц. Он показался мне скромным парнем, не лишённым при этом житейской крестьянской мудрости и хитрости.

Глава пятая

Уже в сумерках, взяв по одному чемодану, мы с ним перебрались на его квартиру. Дорогой нам для этого пришлось пересечь с десяток поперечных улочек. Славик объяснил мне, что за это время мы вышли из района Бруклин и немного углубились в Квинс. В другой ситуации я бы с восторгом воспринял такой «исторический» момент, но мне то и дело приходилось управляться со своим чемоданом, который ехал на колесиках и при этом откидывал коленца, словно непослушная собачка: то вдруг тянул в сторону от направления движения, а то и вовсе начинал тормозить. Каждую сотню-две шагов перед моими удивленными глазами возникала какая-нибудь церквушка, причем каждый раз она принадлежала другой конфессии. Были тут и пресвитерианская и католическая, реже попадались православные и баптистские; были и еще какие-то, мне совсем непонятные; а вот синагоги, правда, я в этой части города не встретил.

Наконец мы добрались до места и, преодолев малюсенький дворик, обнесенный металлической оградкой, едва достигавшей высоты моего колена, вошли в дом. Крутая деревянная довольно узкая скрипучая лестница вела в подвал, в который мы с чемоданами с немалым трудом спустились.

Первая комнатёнка размером два на три метра, громко именуемая Славиком салоном, с трудом вмещала в себя диванчик и мини-телевизор на полке у противоположной стены. Кроме телевизора, на этой полке были ещё видак и музыкальный центр. В этой же комнатке имелось небольшое, единственное во всей квартирке окно, в верхней части которого, если подойти к нему вплотную, можно было увидеть ноги проходивших мимо пешеходов; остальная часть окна была скрыта решеткой. Следом за комнатой шел небольшой коридорчик с импровизированным шкафчиком – полки и вешалки со шторками, рядом с которым я поставил свои чемоданы. Глубже по коридорчику имелась ещё одна комнатка, глухая, по виду чулан, в которой располагались две полуторные кровати, стоявшие друг к дружке почти впритык. Людям, которые не могут находиться в замкнутом пространстве, то есть страдающим клаустрофобией, такое жилье не подходило, но, к счастью, я себя не относил к этой категории.

В другой части подвала, оказавшейся достаточно просторной, имелся туалет, совмещённый с ванной, кухонька размером в один квадратный метр и огромный, метров в тридцать квадратных, чулан. Всё это располагалось в одном блоке; второй блок, в настоящее время ещё не имевший хозяина, был похож на спортзал площадью метров эдак в пятьдесят. Пол этого помещения был покрыт мягким ковролином зелёного цвета.

Слава поставил на электроплиту чайник со свистком, и мы сели пить чай; ужинать после сытного обеда нам не хотелось, тем более что к чаю у Славика имелось печенье и шоколад, причём и то, и другое, как вскоре выяснилось, было довольно приличного качества.

За чаем, прежде чем лечь спать, мы ещё немного поболтали, рассказав друг другу о себе; ведь нам предстояло какое-то время жить вместе в этой маленькой квартирке, которая нам, выходцам из совка, была, как говорится, за счастье.

***

Итак, всего неделю тому назад у Славика имелся компаньон, с которым он пополам снимал эту квартирку, обходившуюся им в 400 долларов в месяц. Но этот самый компаньон, который прожил в США более трёх лет, в одночасье сломался – в какой-то момент тоска по дому пересилила жажду к добыче денег. И он, быстренько собрав свои пожитки, отправился в аэропорт, чтобы навсегда покинуть эту терпимую к иноземцам, но всё же чужую страну. (Те, у кого просрочена виза, которая здесь редко выдаётся более чем на полгода, получают в загранпаспорте печать: «персона нон-грата». )

На протяжении ночи я несколько раз выбирался из чулана и дышал у открытой форточки, так как свежий воздух едва проникал в глубины помещения. В пять утра будильник Славика очень громко проиграл бравурный марш (по его словам, он специально купил именно такой, так как обычный будильник попросту не мог его разбудить). Он встал и, увидев, что я тоже открыл глаза, проговорил: «Спи-спи, тебе ещё рано», и отправился в санитарно-кухонный блок. Вскоре до меня донеслись запахи жареного мяса: Слава готовил себе еду на целый день и брал её с собой в судках.

В 6.15 в двери провернулся ключ, и я остался в квартирке один. Поворочавшись в постели ещё с четверть часа, я так и не смог решить, хочу ли ещё спать или не хочу; с одной стороны я понимал, что вроде выспался, с другой чувствовал, что полностью выбился из режима. Я встал, выпил крепкого чаю – чтобы взбодриться, после чего отправился на улицу размяться и подышать свежим воздухом. В реальности же оказалось, что воздух был, несмотря на конец марта, не только свежим, но и довольно прохладным. Гуляя, я старался запомнить названия улиц; это лишь в центральной части города названия заменены номерами, здесь же каждая имела свое имя. Пройдя с десяток улиц в одном направлении, я вернулся обратно и отправился в перпендикулярном направлении, записывая в блокнот их названия.

После прогулки я ещё сделал легкую зарядку, затем позавтракал овощным салатом и отварным яйцом, после чего, уложив в пакет фотоаппарат и пластиковую бутылку с водой – израильская привычка, – отправился на поиски ближайшей станции метро. Путь мой, конечно, лежал на Манхеттен, являвшийся, как говорят американцы, визитной карточкой города – Столицы Мира.

***

Немного поплутав в недрах метро, я всё же добрался до нужной мне станции, а затем и места на набережной, где встал, очарованный открывшимся мне видом: с этого места остров, – а я находился чуть левее Бруклинского моста, – был виден практически целиком во всем своем великолепии. Нередко американские фильмы начинаются заставками, снятыми именно с этого места, так что этот мост, так же, как и здания-близнецы торгового центра, знаком каждому любителю кино в любом уголке мира.

Вместе с жиденькой кучкой туристов, большую часть которых составляли японцы, я ходил туда-сюда и щелкал фотокамерой. Вскоре, однако, я захотел в туалет и с лёгким ужасом стал озираться по сторонам в поисках этого заведения. И в конце концов, набравшись нахальства, зашёл в первую попавшуюся мне на пути следования овощную лавку и жестами объяснившись с продавцом-китайцем, пробрался за легкую фанерную перегородку, располагающуюся позади прилавка. «Удобства» оказались совсем неудобными, но я, недавний житель совка, видевший в своей жизни ещё и не такие туалеты, был рад и этому. От души поблагодарив продавца (денег он с меня не взял, хотя я и предлагал), я вновь нырнул в метро, где, купив билетик за полтора доллара, отправился на станцию. Равно как и все местные жители, я, постепенно входя в роль, негодовал на то, что именно накануне моего приезда стоимость билетов выросла на 25 центов. Мэр города Джулиани таким способом пытался набрать необходимую сумму для капитального ремонта метро, которое, безусловно, в нём отчаянно нуждалось.

Надо сказать, что этот самый ремонт уже производился, причём на многих станциях одновременно, и к тому же круглосуточно, о чём свидетельствовал непосредственный участник этих работ – Славик, а нам, пассажирам, из-за этого самого ремонта приходилось, пользуясь метро, терпеть всяческие неудобства.

Славик, кстати сказать, за свою работу получал 9 долларов в час, что здесь считалось совсем неплохим заработком. Для примера я, работая в Израиле, никогда не доходил и до половины этого тарифа. При этом Славику платили наличными, а я из своих денег отдавал еще треть заработка в виде всевозможных налогов, обязательных выплат и медицинских страховок. Конечно, при подобном сравнении встаёт вопрос, насколько сопоставимы цены в этих двух странах? Так тут я вам скажу следующее: лишь на одном, весьма небольшом клочке этого огромного государства США – на Манхеттене, цены на квартиры выше, чем в Израиле, как, впрочем, выше, и чем где-либо в мире. Далее же, если отъехать от этого района километр-два, так они израильским уже уступают, а о ценах на продукты я и не говорю: американцы, приезжая в Израиль и знакомясь с нашими ценами, попросту оказываются близки к обмороку.

Итак, мой путь пролегал по Манхэттену. Шагая, я поминутно задирал голову и разглядывал дома во много десятков этажей, не стесняясь при этом, что во мне узнают зеваку-приезжего, так как вокруг сотни и тысячи таких же, как и я, туристов со всех концов света делали то же самое. Боясь, что у меня от этого великолепия закружится голова, я принялся разглядывать окружавших меня людей, что было не менее интересным занятием: вот идет группа степенных и улыбчивых японцев, сплошь увешанных фото и видеокамерами, а вот следуют разрозненной толпой говорливые темпераментные латиноамериканцы. Были тут и арабы, с головы до ног замотанные в свои многоцветные тряпки, чуть поодаль виднелись африканцы, по пестроте и разнообразности нарядов далеко опережающие всех остальных. Далее шагали неспешные, все как на подбор высокие европейцы из какой-то северной страны. Русскую речь я слышал всего два-три раза, но зато иврит – язык новых моих соотечественников – звучал здесь почти так же часто, как и в Тель-Авиве, что наполняло мое сердце гордостью. Трое мужчин, одетых в костюмы при галстуках, подошли ко мне, болтая по-английски и, протянув фотоаппарат, попросили их снять. Пока я выбирал наилучший ракурс, они перебросились несколькими словами на иврите, и я не смог удержаться и попросил их – на иврите – чтобы они сблизились, так как они не помещались в кадр. Ребята от избытка чувств захлопали, им тоже было приятно, что их снимает соотечественник. Всё это вкупе составляло для меня живописнейшую картину – живую мозаику из представителей самых разных национальностей.

Сделав около полусотни снимков местных достопримечательностей, я понял, что невозможно объять необъятное и стал понемногу пробираться к одному из входов в метро, обратив при этом внимание на то, что всю восточную часть неба уже заполнили чернильного цвета мощные облака, и теперь они строились в сплошную боевую шеренгу, словно собираясь наброситься на высотные здания. Дождавшись первых залпов небесной канонады, я нырнул в спасительное лоно метрополитена, и поезд подземки, уже не казавшейся мне столь мрачной, за сорок минут домчал меня до моего микрорайона. Не желая промокнуть под дождём, который уже вовсю поливал улицы, я не пошёл домой, а держась под навесами крыш, отправился в супермаркет, который был расположен всего в сотне шагов от выхода метро. Хотя Славик и сказал мне, что в доме есть всё необходимое, я решил всё же прикупить кое-каких продуктов, так как счёл, что пора и мне участвовать в хозяйстве; и вообще я имел задумку приготовить что-нибудь вкусненькое.

Рассматривая товары и сопоставляя местные цены с израильскими, я заметил, что они далеко не в пользу последних. Картофель, например, один из основных продуктов для мирового пролетариата, здесь стоил в несколько раз дешевле. Конечно, в магазине имелось 7—8 сортов картофеля, на всякий вкус и на всякий кошелёк, как говорится, а вот в Израиле такого выбора не было ни по сорту, ни по цене. Купив всё самое необходимое, я направился к кассе, где кассирша, произведя нужные операции, вместо того, чтобы назвать сумму, сказала мне что-то непонятное, затем, увидев мое недоуменное лицо, повторила то же самое еще раз. Я, сделав шаг вперед, взглянул на экран компьютера – 48 долларов, 56 центов; я понимал, конечно, что мой английский еще довольно слаб, но не настолько же, чтобы не понять обыкновенное числительное.

– На каком языке вы со мной говорите, мэм? – спросил я кассиршу.

– На испанском, сэр, – бодро ответила она и тут же исправилась, повторив сумму на английском; после этого я протянул ей деньги.

Я усмехнулся: она приняла меня за латиноамериканца, которых, как я уже стал догадываться, в этом районе проживало великое множество. Мы с кассиршей мило друг другу поулыбались, после чего я, получив сдачу, покатил свою тележку на выход. Покупая продукты я, судя по всему, увлёкся, так как весом они у меня вышли килограммов в двадцать пять – тридцать. Ведь кроме картофеля, там были и другие овощи, а также соки и молоко – в галлоновых пластиковых коробках (4,5 литра), и так далее. Как и прочие покупатели, я покатил свою тележку к автостоянке, но, так как машины у меня не было, продолжил свой путь всё с той же тележкой почти до самого дома, благо дождь к этому времени уже прекратился. Приткнув её в небольшом тупичке, образованном углами двух домов, я достал свои шесть пакетов, кое-как уместив их в две связки, и направился к дому. Желая побаловать себя, а заодно сделать приятное Славику, я к его приходу соорудил два блюда – суп и жаркое, а вскоре вернулся с работы и он сам. Зачерпнув из тарелки пару раз ложкой, он зажмурил от удовольствия глаза и прошептал:

– Надо же какая вкуснятина; точь-в-точь как дома.

Это было для меня наивысшей похвалой. После позднего обеда мы направились в «лаундри» – эдакий постирочный комплекс самообслуживания. Получив в автомате у входа в обмен на несколько монеток пару таблеток стирального порошка, мы бросили их в огромный стиральный барабан, сунули туда же кучу белья, запустили программу, после чего отправились гулять по микрорайону, имея в запасе около часа свободного времени. На небольшом пространстве здесь располагалось около десятка магазинчиков разного профиля, которые совершенно не интересовали Славика, но были любопытны мне.

В одном из них от нечего делать я заполнил лотерейный билет. Розыгрыши, объяснил мне Славик, производятся один раз в неделю, а главные выигрыши составляют порой миллионы долларов. Мне, как туристу, играть в эту игру было вдвойне интересно: выигравший турист, кроме самого выигрыша, незамедлительно получал на руки гринкард, что практически означало получение гражданства, так как Америка не любит расставаться со своими денежками, и при этом она очень любит счастливчиков. Такой случай, кстати, произошёл совсем недавно с одним из русских ребят, жившим в США нелегально; о нем было написано в русскоязычной и прочей прессе: сразу же после выигрыша он стал легальным гражданином-миллионером.

Домой мы вернулись с целым ворохом постиранной и высушенной одежды. По пути мы ещё прикупили сладостей для чая, так что по возвращению немедленно принялись чаёвничать.